Текст книги "Тропа длиною в жизнь"

Сейчас, вспомнив все это, Аймик так же качает головой и выкладывает следующий камешек. И еще один. Годыбез приключений, без стычек, без событий. Годы без встреч, кроме мимолетных, не оставляющих следа на сердце. Годы пути к одной-единственной цели: к Стене Мира, к обители Могучих Духов.

Да, после схватки с горной нелюдью, с лашии (так называли «лесную нелюдь» дети Волка), Аймик убедился: его невозможная, невероятная победа – это окончательный Знак… Да и не его эта победа, вовсе не его, – зачем обманываться? День за днем шел он бок о бок со стаей этих пронырливых, безжалостных тварей и не был выслежен, не был растерзан и съеден. Еще бы. Все духи леса, земли и воздуха помогали ему: ветер относил в сторону его запах, снег не скрипел под ногами, тени от облаков и ветвей скрывали его движение. А последняя схватка… Что тут говорить: Могучие Духи не оставили Избранного, сошедшего с тропы, и теперь он должен вернуться на свою одинокую тропу и уж более с нее не сворачивать. Пока не достигнет цели.

И он шел и шел – через долины, через горы. Переправлялся через реки (жаль, что ни одна из них не текла в нужном направлении). Шел, озабоченный лишь одним: как можно скорее попасть туда, где Могучие Духи ожидают своего Избранного. И узнать в конце концов: зачем он понадобился им, всесильным? И выполнить их волю.

Аймик чувствовал, что теперь он гордится своим Избранничеством. После победы над лашии он уверился: Могучие Духи оберегают своего Избранного, и в беду попасть он не может. И то сказать: за все эти годы он и впрямь ни разу не столкнулся с настоящей опасностью – ни от непогоды, ни от зверя, ни от человека. Последнее особенно удивляло и заставляло еще больше гордиться собой и своей Тропой: вот что значит Избранник Могучих. Ведь проходил-то он через чужие земли, обжитые совсем иными, совсем незнакомыми. А он, Аймик, шел себе и шел, словно по земле своего Рода. Да еще принимал дары.

Весть об Избранном, идущем к Стене Мира, опережала его на всем пути. И люди, носящие разные одежды и украшения, говорящие на разных языках, вели себя, в общем-то, одинаково: выносили Северному Посланцу дары – еду, одежду, шкуры, кремень, кость. Неизменно желали доброй охоты и легкой тропы. Отвечали на вопросы Избранного. Но лишь очень немногие САМИ предлагали ему разделить кров, хотя были и такие, кто, как дети Сайги и дети Бизона, даже приглашали остаться на зимовье.

Но теперь Аймика не смущали скрытые намеки на то, что, мол, не худо бы Избранному поскорее взять все, что ему нужно, да и идти себе восвояси – поближе к тем, кто его избрал, подальше от людей; не соблазняло дружество тех, кто готов был разделить с ним кров и даже скоротать зиму. Теперь он слишком хорошо знал, какую беду может принести самым дружелюбным, самым гостеприимным. И уходил не колеблясь. И не осуждал тех, кто стремился как можно скорее избавиться от непрошеного гостя. Понимал: они правы. И ночевал всегда один, в стороне от человеческих стойбищ. И зимовал один. Подальше от людей. И одиночество его не тяготило, как прежде.

Но где бы он ни был, Аймик старался как можно больше расспросить о Стене Мира, о пути к ней.

Рассказы разнились. Вначале говорили, в общем, то же самое, что и дети Сайги: о том, какая она высокая, Стена Мира. Эти горы? У-у, куда там! Выше, много выше, аж до самого неба. Изо льда, всюду лед – ни подойти, ни взобраться. Ну конечно, для Избранного Духи проложат тропу…

А направление указывали одно: на закат. Аймик двигался на закат, все дальше и дальше. Остались позади горы, где людьми обжитые, а где – горной нелюдью. На равнине, похожей и не похожей на те, что остались далеко на севере, жили иные люди, но по-прежнему весть об Избранном опережала его самого. Только теперь Аймику приходилось задерживаться на одном месте подольше, – к неудовольствию хозяев, да и к собственной досаде. А что поделаешь? Языки-то иные; нужно хоть немного разобраться в чужой речи, чтобы расспросить о дальнейшем пути.

То ли от того, что трудно обучиться чужому языку за несколько дней, то ли по какой-то иной причине, но только вести о Стене Мира стали меняться. Уже не говорилось о Великих Льдах, сковавших и Стену, и подступы к ней, да и о том, что она дорастает до самого неба, если и упоминалось, то как-то вскользь. Самое странное – в разных местах Аймику указывали разные направления, то на запад, то на юг. И он послушно менял тропу, недоумевая и постепенно впадая в тревогу… Тем более что сами Духи упорно молчали; Аймик теперь и рад был бы почувствовать вновь знакомый и ненавистный запах прелых листьев, да вот беда: не было видений. С того самого времени, как покинул он степняков, ни разу.

Зато чем дальше, тем чаще приходилось слышать прежде не слышанное. Долина Неуловимых…

Теперь, на совсем уж чужих землях, с ним, Северным Посланцем, общались исключительно колдуны. Сами приходили к костру Избранного, старались понять его вопросы и все разъяснить, растолковать как можно лучше, лишь бы этот непрошеный гость – опасный, но неприкасаемый – как можно скорее уходил. Подальше, туда, где его ждут. Скудная речь дополнялась жестами, рисунками на песке…

«…Там… Близко к Высоким горам, да.. Стена Мира? Да, да… Там люди нет, нельзя… Духи? Да… Нет… Северный Посланец там ждать, нет?»

«…Долина Неуловимых… Близко Стена Мира, так. Люди? Нет, люди нет! Древние. Так называть: Древние…»

По-разному называли это непонятное место: Заповедный Край, Долина Неуловимых, Земли Древних… Среди собеседников Аймика были даже такие, кто, по-видимому, сами там побывали:

«…Плохо? Нет, зло нет! Хорошо? Да, нет. Жить человек нельзя, долго нельзя. Уходить. Древние не хотят. Северный Посланец? Кто знает? Может, ты – туда; может, ждут…»

И Аймик решился. В самом деле, почему бы ему не отыскать для начала это загадочное место, коль скоро оно где-то неподалеку от Стены Мира? Вдруг и в самом деле там его и поджидают Могучие, похоже отказывающие другим в гостеприимстве?

Направление указывали не колеблясь. Искать Заповедный Край следовало где-то на юго-западе.

Последний камешек лег в ряд с остальными. Белый и гладкий. Уже настала ночь, ночь полновластия Небесной Охотницы, и в ее лучах этот камень словно ожил: теряя белизну, стал полупрозрачным и заиграл, замерцал из самой своей глубины. Последний год. Совсем-совсем недавно…

Аймик узнал это место сразу, без всяких сомнений, хотя вначале казалось – оно ничем не отличается от долин, оставшихся за спиной. Была весна, и трава уже покрыла землю, а нежная, клейкая зелень опушила деревья. Конечно, сроду такого не было, чтобы не радоваться этой мимолетной поре, но в этот раз… Он словно какую-то невидимую черту перешел, за которой… Все то и не то.

Аймик, как и любой охотник, умел распознавать в природе не только видимое, слышимое, осязаемое, но и скрытое: проявления ее внутреннего бытия, голоса деревьев и трав… Пожалуй, даже лучше, чем обычный охотник, хотя и не так, как настоящие колдуны… Вот и здесь… Но здесь ЭТО ощущалось по-другому. Слаженнее, словно воистину в этой долине непрерывно перекликались трава и листва, и ручей, и сама земля, и солнечные лучи… Радостнее, но радость смешивалась с какой-то НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ печалью… И казалось временами – никакой он не Избранный, и даже не Аймик-охот-ник, а малыш Нагу. И мама рядом… Так явственно мерещилось, что приходилось стискивать копье, или подносить к глазам и рассматривать свои руки, чтобы прийти в себя, чтобы убедиться в том, что он не переменил свой облик.

(Может быть, и впрямь именно здесь поджидают его Могучие Духи, не знающие в своей обители ни горя, ни страданий? Может быть, не только Они? Но и… те, кто ушел по Тропе Мертвых?)

Он углублялся в Долину Неуловимых и с трепетным восторгом замечал, как преображается Мир. Травы стали гуще; появились цветы, никогда не виданные прежде. Да что травы – деревья! Даже деревья в цвету! Белые, розовые… а на этом – цветы и вовсе сияют так, словно Небесный Олень кончики своих рогов на ветвях оставил…

Бабочки – лазоревая, шелковистая, словно эта весенняя трава, и вишнево-красная, бархатистая, – облетев вокруг головы Аймика, одновременно опустились ему на грудь и замерли на желтой нагретой замше, едва подрагивая крыльями… А затем враз снялись, чтобы продолжить свой воздушный танец, сопровождая Избранного…

Не в этот ли миг он почувствовал ИХ? Неуловимых.

Да, в этой заколдованной земле Аймик был не один. И чем дальше он шел, тем явственнее, тем несомненнее ощущалось ИХ присутствие. Кто бы они ни были… В звенящем трепете теплого весеннего дня то ли чудились, то ли почти слышались чужие, переливчатые голоса и смех, чужое, неведомое пение, неслыханное доселе; в легких прозрачных тенях, колеблемых… ветром? – улавливалось иное движение… И хотя во всем этом не ощущалось даже намека на какую-то угрозу – явную или скрытую, подлинную или мнимую, – хотя земля эта была воистину прекрасной, Аймик чем дальше, тем больше чувствовал изнуряющее томление. Ему становилось невмоготу. Это не его земля. Здесь он чужой.

(Но, может, так оно и должно быть? Еспи это – Обитель Могучих, если он призван именно сюда, то… должен быть ответ.)

Аймик попытался воззвать к тем, кто угадывался, но скрывался. К Неведомым.

Его голос, подобный сиплому карканью, сорвался и замер. Он был чужд, был оскорбителен всему окружающему.

А вечер пришел и сюда – тихий, теплый, золотистый. Аймик без сил опустился на мягкую густую траву возле прозрачного ручья.

(Мягче самых тонких шкур! Душистее свежего изголовья!)

О костре нельзя было даже подумать. Еда? Есть совсем не хотелось. Он припал к чистой холодной воде, и вкус ее показался тоже необычным. Кисло-сладким, бодрящим. Слегка закружилась голова, словно от глотка пиршественной хмелюги, потом потянуло в сон. Аймик откинулся навзничь…

(Воистину, ему никогда еще не приходилось засыпать на таком удобном ложе.)

И прежде чем уйти в сон, стал по своей давешней привычке отыскивать Первобратьев…

Наутро Аймик поднялся под птичью разноголосицу, чувствуя себя на редкость бодрым и свежим. Сны? Он не помнил снов; он ЗНАЛ: ОНИ приходили. Быть может, ОНИ и сейчас здесь, рядом… Нет, Аймик избран вовсе не ими и не сюда лежит его тропа. Дальше. К тем горам, что уже маячат вдали: к Стене Мира. Здесь же, в Долине Неуловимых, никто не желает ему зла, никто не причинит вреда. Но здесь он – чужой, несравненно более чужой, чем на землях, населенных людьми иных тотемов, говорящими на незнакомых языках… Он должен уходить; чем скорее, тем лучше…

…Аймик внимательно оглядел выложенные в ряд камни – годы, проведенные в пути к Стене Мира. Как он все-таки велик, этот Мир! Как велик! Вступая на тропу Избранного, он и подумать не мог, что тропа эта окажется такой долгой. И все же он дошел. Он, Аймик, Избранный, – здесь, у подножия Стены Мира. Людей нет, последний раз он встречал их там, еще до того, как вступил в Долину Неуловимых. Впереди – только Могучие Духи, ожидающие его, Северного Посланца, где-то у заснеженных вершин… Или, может быть, еще дальше, за Стеной?

Скоро он это узнает. Сегодня выспится, а завтра встанет на свою тропу. Должно быть, последнюю в этом Мире.

Аймик не ожидал, что Стена Мира окажется такой… Слишком огромной: горные цепи сменялись долинами; клокотали реки; перевал следовал за перевалом, и впереди вставали новые хребты, выше пройденных.

И на всем нескончаемом пути неведомо куда здесь, в пределах Стены Мира, было пусто и одиноко. Ни людей, ни духов. Только звери и птицы, ничуть не боящиеся странного двуногого, вторгнувшегося в их край. Таких доверчивых, что рука не поднималась убивать. Даже для еды. И Аймик, над собой посмеиваясь, жевал надоевшее мясное крошево, крутил над пламенем нанизанные на прутик грибы… Ну можно ли пустить в дело Разящий против вот этой большеглазой, тонконогой, замершей в нескольких шагах от его привала? Она же пламени опасается, не его. Не будь костра, чего доброго, подошла бы и ткнулась своим влажным черным носом прямо в его щеку… Как убить такую? А вдруг она послана Могучими? А что если это кто-то из его же родни… из самых близких, ушедших за Стену Мира по Тропе Мертвых… Нет. Он уж как-нибудь и без свежатины перебьется. Должны же наконец-то объявиться те, кто его сюда призвал.

Но духи не объявлялись – ни наяву, ни в видениях, ни даже во снах. И тот, кого прозвали Избранным, шел и шел наугад, запутавшись в тропах, потеряв счет времени… Да и как поймешь время, как не запутаешься, если вчера еще были ветер и снег и холодный воздух костяными иглами впивался в горло, а сейчас – зеленый луг, усеянный белыми цветами?.. …Но где же они, эти Могучие Духи?

И все же духи – были. Чем выше поднимался Аймик, тем сильнее чувствовалось их присутствие. Их голоса звучали в грохоте камнепадов, в посвисте ветра… даже в шорохе камней под ногами, когда он карабкался по осыпи, преодолевая очередной перевал. А однажды он, забившись в пещерку, с ужасом и восторгом следил за их ночным спором… или битвой. От грохота тряслись скалы; от беспрерывных вспышек ночь исчезла, превратилась в странный, ослепляющий день, и вода, беспрерывным потоком струящаяся с каменного козырька, казалась в этом свете входным пологом из какой-то необычной полупрозрачной шкуры…

Духи несомненно были здесь, но являть себя своему Избранному почему-то не спешили. И тропу к ним приходилось искать самому.

Этот хребет казался выше пройденных; в особенности одна вершина. Большая ее часть тонула в предрассветном полумраке – как и вся низина, в которой Аймик коротал невесть какую ночь, – а вершина уже розовела, ее уже коснулись кончики рогов еще не видимого здесь Небесного Оленя… И, глядя, как светлеют облака, прилепившиеся к склонам этой горы, как все ярче и ярче сияет она в уходящей ночи, среди зеленеющего неба, исчезающих звезд, Аймик убеждался: ОНИ должны быть там… где-то у вершины… или даже по ту сторону хребта. По ту сторону Стены Мира.

Отсюда, снизу, казалось немыслимым добраться туда, к розовеющим снегам. Но он уже знал горы и понимал, что вон по той расселине без особого труда доберется до тех сосен, где виднеется что-то вроде тропы, должно быть проложенной козами. По ней он наверняка доберется до тех скал, а там… А там будет видно! Конечно, пройдет не день и не два. Конечно, он будет ошибаться, попадать в непроходимые места, возвращаться на старую тропу. Но он доберется.

Аймик уже собрал заплечник, еще раз проверил лук, поудобнее пристроил колчан со стрелами, уже взял в руку копье, готовясь встать на тропу к вершине, как вдруг…

«Ты САМ должен дойти, только сам. Не жди, что Могучие сами перенесут тебя через Стену Мира…»

Он вздрогнул, озираясь в недоумении. Показалось – голос Великого Ворона раздался совсем рядом, почти над самым ухом. Нет. Показалось. Никого.

Вот уже который день беспощадно слепило солнце. Так, что Аймик был вынужден пристроить под капюшон малицы кусок заячьей шкурки, чтобы хоть как-то защитить глаза. Он почти не смотрел по окрестностям – только под ноги, осторожно, словно слепой, прощупывая копьем снежный наст. Он брел по заснеженному гребню, огибая вершину, так чтобы попасть на другую сторону Стены Мира. До самой вершины еще высоко, и отсюда, вблизи, она кажется еще недоступнее, чем снизу. Но и не достигнув самого верха, он был на такой страшной высоте, которую прежде и представить себе не мог, оторванный, отрешенный от всего земного. Здесь были только слепящее небо и слепящий снег. И еще – выступающие из облаков и тумана горные пики. И где-то здесь его ожидали Могучие Духи.

Каждый шаг давался с мучительным трудом. Каждый глоток воздуха разрывал не только горло – все внутренности. Сердце колотилось так, словно стремилось вырваться из груди; оно молило об отдыхе. Желтые, синие, черные пятна расплывались перед глазами по снегу. Но Аймик шел и шел, не зная, доживет ли он до очередного ночлега… и будет ли конец всему этому.

Мир погружался в синий слабо искрящийся туман, то ли поднимающийся снизу, из ущелий, то ли опускающийся сверху, с небес. В нем исчезало все: и горные вершины, и бездонный провал, и заснеженный гребень, и даже само небо.

(Небо? А сам-то он где сейчас? Ведь говорили же: Стена Мира – она до самого Верхнего Мира возвышается. Так быть может…)

Аймик остановился. Откинул заячью шкурку. Огляделся.

Ничего. Розовато-сизый, слабо мерцающий туман – и ничего больше. Только вверху слева мутно светлеет какое-то пятно. Одно… Второе… Третье…

ЧТО ЭТО?!

Вокруг происходили какие-то перемены… Туман как будто растворялся, открывая и небо, и вершины гор. Но в небе… не одно, а ТРИ! Да, ТРИ СОЛНЦА зажглось в этом невозможном небе; Небесный Олень вывел на Лазурное пастбище двух невесть откуда взявшихся братьев.

А там, где вновь стали проступать горы… ГИГАНТСКАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ФИГУРА, ВЫШЕ САМОЙ ВЫСОКОЙ ГОРЫ, ВОЗНИКЛА НА ОДНОЙ ИЗ ВЕРШИН И ПРОСТЕРЛА СВОИ РУКИ ВВЫСЬ, ПРЯМО К ТРЕМ СОЛНЦАМ.

Чувствуя, что теряет рассудок, Аймик все же нашел в себе силы обратиться… прокричать… прохрипеть…

– Могучий Дух! Я – Аймик, сын Тигрольва, идущий к вам Северный Посланец…

Снег стал оседать под его ногами, увлекая за собой, вначале неспешно, вкрадчиво…

…В снежном облаке Аймик скользил – катился – кувыркался вниз по склону, оставляя глубокий след, все быстрее и быстрее… Вниз. В бездну.

Глава 13 ОДИНОКИЙ И ЕГО ДОЧЬ

Холод… Потом тепло… Где он? И кто он? Сознание возвращалось рывками, спутанно. В черном небе качались огромные белые звезды, а среди них одна кровавая… Не звезда – злобный глаз огромного волосатого единорога превращается в кровавую каплю от удара… О чем-то настойчиво говорит Великий Ворон, вещает что-то важное… Да нет, это Армер, конечно… все просто приснилось в бреду, а он – там. И Ата…

…Да, конечно, конечно, так уже было, совсем недавно: что-то тяжелое давит его грудь, и нет никаких сил освободиться от ненавистного гнета, нестерпимо воняющего паленой шерстью. Все то же самое, такое знакомое: вот и морозом откуда-то потянуло, и Ата рядом – как всегда, – и она снова подносит ему питье… Но почему-то Ата какая-то не такая…

Надвигается чужое — мир, где все по-другому, где нет «далеко» и «близко», и сейчас для него (Аймика? Нагу? Кого-то третьего?) этот чуждый, невероятный мир известен до мелочей, гораздо лучше, чем тот, едва проступающий, в котором морозный воздух мешается с невыносимым запахом шерсти, где остались руки Аты…

…А это чей голос? Не Армер, нет. И не Великий Ворон… Ах да, Великий Ворон – это же не взаправду, это сон, бред… ЧЕЙ ЭТО ГОЛОС?! ПЕЙЯГАН?! Неужели этот?!..

(Ах да! Это же был сон. За что ему ненавидеть своего брата?)

…Еще глоток… Хорошо-то как! Сейчас – снова в забытье…

Разглядев, что ухаживает за ним не Ата, а какая-то неведомая смуглянка, круглолицая, большеглазая, черноволосая, ничем Ату не напоминающая, он не сразу поверил своим глазам. Все казалось: что-то не то, какая-то ошибка… Ведь все это – сон? Ведь на самом деле он должен быть там, в жилище Армера, оправляться от ран, полученных в схватке с единорогом? Разве не так? И он старался не подавать виду, что уже приходит в себя, уже различает окружающее… А вдруг все же этот докучливый сон окончится и он наконец-то вернется к себе, станет самим собой, а весь этот бред с Избранничеством, будь оно неладно, растает, исчезнет, забудется… Пусть даже не забывается, тем лучше: они посмеются над глупым бредом. С Атой…

Он много спал, и во сне все это казалось возможным. Но провалы в иной мир случались все реже и реже, заменяясь глубоким, уже почти здоровым сном. И все отчетливее, все неумолимее надвигалось понимание: нет! Туда ему не вернуться! Он – Аймик, Избранный, перебравшийся через самую Стену Мира и встретившийся там лицом к лицу… видимо, с кем-то из Них, Могучих. И сейчас он… Невесть где и с кем.

Он старался не выдать себя, казаться слабее, чем на самом деле. Вслушивался. Украдкой наблюдал из-под приспущенных ресниц… пока веки не наливались тяжестью и он вновь не уплывал в спасительный сон… Как не хотелось возвращаться! Но уж если это неизбежно, он по крайней мере постарается понять, где находится и кто это рядом с ним. Люди? Духи? Предки, быть может?

Постепенно Аймик понял: их двое – молодая женщина и мужчина. Женщину он уже знал достаточно хорошо; она-то за ним и ухаживала. Руки – сильные, ловкие – узнал прежде, чем лицо рассмотрел. А вот мужчину никак разглядеть не удавалось; он как-то все в стороне да в стороне. Наверное, подходил ближе, наверное, помогал, да, видимо, тогда только, когда Аймик и впрямь был в забытьи. Понял только: постарше женщины. По голосам догадался.

Разговаривали эти двое редко. Речь совсем незнакомая, ни на один из известных Аймику языков и наречий не похожа, – а ведь он за годы странствий с кем только не встречался. Говорил чаще мужчина; голос у него немного странный, часто сбивающийся на скороговорку. Но по тону понятно: он здесь хозяин. Впрочем, в женской речи не чувствовалось ни угодничества, ни страха. Скорее, безразличие…

А вот люди они или нет, в Среднем ли он Мире или уже ТАМ, – Аймик не мог решить. Похоже по всему – люди. Но с другой стороны, разве это мыслимо – уцелеть после такого падения? И что же это за люди, за Стеной Мира живущие? Сколько лун прошло с тех пор, как он в последний раз принял дар, в последний раз с живыми людьми беседовал…

В конце концов Аймик понял: продолжать притворяться нет смысла. Ничего он не узнает, пока не познакомится со своими… Спасителями? Проводниками в Края Сновидений, Земли Истоков? Понять нужно. Для начала – хотя бы это.

Она уже давно догадалась: тот, кого они выхаживают, пришел в себя, только вида не подает. Слушает. Подсматривает. И думает. Сказала Даду, но тот только рукой махнул:

– Пусть отдыхает; путь-то был неблизок. Скоро заговорит – куда денется? Лишь бы силы своей мужской не потерял.

Уходя, бросил с усмешкой:

– А ты смотри, с ним надо поласковее. Знаешь ведь… Сама так решила. Вот и выхаживай!

Она закусила губу и долго невидяще смотрела в темный угол.

Поднялась. Приготовила травный отвар. Всыпала в него щепоть порошка, оставленного Дадом, и, медленно помешивая, нашептывая Слова, подошла к лежанке.

Гость, по обыкновению, притворялся спящим, и по обыкновению – неумело. (Будь с ним поласковее…)

Она присела на край лежанки и, придерживая на коленях чашу с отваром, стала внимательно вглядываться в лицо «спящего».

(А он… ничего. Только усталый. Не стар, а уже седина пробивается. И морщины.)

Дрогнули веки, шевельнулись усы. Что ж, она – дочь Дада, ее взгляд тяжел.

Протянула руку и легонько взъерошила его длинные, давно нечесаные волосы.

– Ну хватит притворяться. Глотни-ка вот этого…