Текст книги "Дневник переводчика Посольского приказа Кристофа Боуша (1654-1664). Перевод, комментарии, немецкий оригинал"

Дополнение к 1661 году

Войска Польского королевства под началом палатина краковского и главнокомандующего господина Станислава Потоцкого и государственного гофмейстера и фельдмаршала Ежи Любомирского одержали славную победу над русской армией под Котельниками, разбив в этот раз врага наголову. После этого они, как это, к несчастью, в обычае у поляков, которые никогда не умеют использовать свою победу и с умеренностью воспользоваться предстоящим счастьем, составили конфедерацию против своих начальников, полагая тех единственной причиной того, что войска столь долгие годы не имели жалования и не могли получить от короны свою плату. Они устроили между собой союз, выбрав из своих рядов полковым начальником на время нынешней конфедерации гусарского поручика по имени Ян Свидерский, и связали себя клятвой делить друг с другом жизнь и смерть, честь и имущество и не распускать этого союза, пока не получат от короля и республики надлежащего удовлетворения по всем пунктам, перечисленным в открытой грамоте об устройстве их конфедерации, не желая никоим образом отступать от таковых до последней капли крови. Конфедераты силой оружия принудили остальные полки, хоругви и роты, не согласные с этим союзом и желавшие сохранить верность республике, присоединиться к заговору и подписать изложенные условия. Наконец, они встали лагерем в окрестностях Львова и через посланников оповестили о своем предприятии короля и республику, явственно объявив свой долг по отношению к республике. Они не желали покориться, но были намерены хозяйничать в государстве по своей воле, усмотрению и произволу, присваивая имущество короля, церкви и сенаторов, деля его между собой и забирая в счет задержанного жалования для войск до тех пор, пока все их прошения не удовлетворят надлежащим образом к их выгоде. Между тем татарин и верные полякам казаки продолжали наступать на московита, чтобы использовать одержанную победу. Он же, подготовив немедля новые армии и снабдив их всем необходимым, появился на границе, чтобы возместить понесенные потери. Не справившись в одиночку с войсками московитов, татарские и казацкие отряды принуждены были искать помощи у Польской короны, но и она в этот раз не могла выставить никого, кроме нескольких немногих хоругвей, покинувших конфедератов и державших сторону республики. Конфедераты же не желали прийти к соглашению, а отвечали, что не сойдут с места и не обратятся на врага, пока не получат от короля и короны удовлетворения всех их требований. Поэтому татары и казаки не могли на сей раз победить московитов и были вынуждены отступить, разорив некоторые области и потеряв часть своих людей. Литовское войско, стоявшее под началом палатина виленского и великого генерала Павла Сапеги, а также генерал-вагенмейстера Михаила Паца, поступило так же и заключило союз против республики, избрав себе в начальники из своих рядов гусарского поручика по имени Казимир Даджибог Журонский[305]305
  В действительности Журонского звали Казимир Хвалибог.


[Закрыть]. Они сделали своей ставкой Кобрин и разделили все поместья, которыми намеревались овладеть, в счет жалования для войска, не дожидаясь того, чтобы дворяне, их хозяева, добровольно подписали с ними конфедерацию и вступили в их ряды. Поскольку, однако, русские еще занимали литовскую столицу Вильну, войско, сколь сильно бы оно того ни желало, не было в безопасности в ее округе и вынуждено было поэтому оставить часть полков под крепостью для осады, длившейся более полугода. Его Величество, король Польский Казимир, видя это опасное состояние своего государства и желая укрепить свою ослабевшую власть, принимал все меры к тому, чтобы успокоить эти намерения войск и возбудить их против врагов республики, русских, под чьим тяжким ярмом еще стонали многие области, города и жители государства. Не помогали, однако, ни увещевания, ни просьбы, так что Его Королевское Величество, удостоверившись в верности татар и казаков на случай нападения врага на границы королевства, принужден был сам направиться в Литву, намереваясь воодушевить войска после победы над врагом. Однако, прежде чем Его Королевское Величество достиг литовской границы, пришло известие о том, что русский генерал, князь Иван Андреевич Хованский, с хорошо вооруженным войском в двадцать тысяч человек конницы и пехоты уже выступил из Полоцка в поход на помощь Вильне. Его Королевское Величество, хотя и признал полностью опасность для отечества из-за пережитых прежде войсками конфедератов несправедливостей со стороны их начальников и задержки их жалования, открыл им намерения врага и просил, чтобы они на сей раз исполнили свой долг по отношению к республике, явив верность Его Величеству как своему королю и государю, которому они присягали и клялись, и не дали приближающемуся врагу вступить в страну. Войско, избравшее храброго и верного отечеству маршала Журонского, не могло противиться этому благотворному намерению Его Королевского Величества. Спешно собравшись, оно встретило наступавшего врага под Кушликовыми горами, вскоре вступило с ним бой и разбило наголову. Большая часть вооружения и пожитков послужили добычей этим алчным литовцам. В плен взяли около шестисот офицеров и знатных русских, среди которых был и старший сын генерала Хованского, князь Петр Хованский, захватив в придачу сорок знамен и прапоров. Когда же Его Королевское Величество прибыл в окрестности Глубокого, ему из уважения подарили всех пленных и положили к его королевским стопам русские знамена и флаги. Несмотря на это, все войско настаивало на условиях, выдвинутых конфедерацией, до тех пор, пока их прошения не будут удовлетворены, с тем, однако, условием, чтобы не допустить врага пересечь нынешнюю границу и причинить ущерб отечеству, а, напротив, дать ему повсюду вооруженный отпор. От Глубокого Его Королевское Величество отправился к Вильне, чтобы завершить ее длительную осаду. Еще до его прибытия, однако, русский гарнизон сдал польским войскам не только замок, но и своего коменданта князя Данила Ефимовича Мышецкого с несколькими офицерами, которые условились между собой выдержать еще один приступ и, если он не удастся, отступить со всем войском во дворец, куда собрали казну, оружие и лучшие вещи, и взорвать себя. Этот комендант, князь Данила Мышецкий, страшился попасть в руки полякам, поскольку совершил много недостойных христианина жестокостей по отношению к находившимся под его властью в Вильне польским жителям, над которыми он ужасно издевался так, что нельзя это описать. Истребив во время осады всех мужчин ужасными и разнообразными пытками и казнями, он, наконец, вознамерился довести до смерти всевозможными издевательствами и польских женщин. Их подвешивали за ребра на крючья и оставляли там, пока они не испускали дух. Многие, будучи беременными, рожали, подвешенные таким образом, и умирали в мучениях со своими отпрысками. Иным наполняли рот порохом и поджигали, а многих секли розгами до смерти, насаживали на пики, жарили, пекли и сжигали. Теперь же он, зная, что весьма многие из бывших в польской армии потеряли из-за его бесчеловечной жестокости кто своих родителей, кто сестер и братьев, кто жен или детей, мог составить себе определенное представление о том, чем ему отплатят в ответ на его злые дела. Посему он намного охотнее стал бы собственным палачом, приняв смерть, которую он почитал вполне заслуженной, из своих собственных рук, проливших много невинной крови, чем открыто дал бы признание и ответ своим врагам и обрек бы себя на суд всего мира за свои жестокие дела. Поэтому он с семью офицерами, верными товарищами в его жестокости, свез всю казну вместе с порохом на особое место на королевском дворе, приказав другим, чтобы они выдержали еще один приступ поляков и, если он не удастся, отступили на это место и пришли к соглашению с поляками. Он же с семью присными решили, когда все войско соберется в одном помещении, запалить порох и взорвать на воздух себя со всей казной и людьми. Другие, однако, обнаружили этот безбожный замысел и, не желая более ждать, чтобы предотвратить исполнение этого злого намерения, схватили коменданта и с ним его присных, заковали их в железо и сдали полякам крепость вместе с ними. Коменданта в конце концов из-за упомянутого множества неслыханных и недостойных христианина деяний, а также его высокомерия и неподобающих гордых слов, с которыми он встретил королевское прощение, данное ему как захваченному в плен мучителю, приговорили к смерти. Об этом был издан открытый указ, в котором прославляли его храбрость и верность по отношению к его государю, Его Царскому Величеству, и русскому государству, и оплакивали великое несчастье, в которое его ввергла его жестокость. Приговором за многие совершенные им несправедливости и недостойные христианина деяния была смерть, которую он, в соответствии с правом, вполне заслужил принять в мучениях и пытках. Его Королевское Величество, однако, отнесся к нему как к врагу скорее с княжеской добротой, чем с суровой справедливостью, и приговорил его к отсечению головы, только чтобы удовлетворить жалобы, причитания и стоны несчастных угнетенных подданных, потерявших из-за его жестокости своих родичей. Поскольку, однако, полагали уместным, чтобы обезглавливание произвел не палач, а иное лицо, то собственный повар коменданта, с которым тот, вероятно, также обошелся не слишком хорошо, вызвался сослужить ему эту последнюю службу. Будучи по рождению русским, он добился права исполнить эту должность и обезглавил того по русскому обыкновению топором. После казни его со всем уважением предали земле в церкви Святого Духа в русском монастыре[306]306
  Имеется в виду православный Свято-Духов монастырь в Вильне. Сведения «Дневника» о взятии Вильны и казни Мышецкого, вероятно, почерпнуты из польских источников, в том числе из смертного приговора князю, а также его духовной грамоты, отосланной в Москву. См.: Богатырев А.А. Д.Е. Мышецкий – русский дипломат и воевода XVII века // Военно-исторический журнал. 2013. № 4. С. 70–74.


[Закрыть].

Обращение русских чем дальше, тем горше казалось взбунтовавшимся могилевцам, которые многократно презрели и отвергли предложенные им королевские милости и доброжелательные призывы республики. В конце концов, переменив свои мысли и начав освобождаться от опасных последствий этого тяжкого ярма, они вырезали русский гарнизон, захватили в плен комендантов, князя Семена Горчакова и Матвея Полуехтова, а также немецкого полковника Иоганна Дреллена, отослали их к королю и предались вновь Польской короне, прося о прощении и забвении прежних ошибок. Таковое им милостиво одобрили и даровали.

Так же поступили и в городке Дисна на Двине. Хотя в Полоцке и Витебске, вероятно, замышляли что-то подобное, но вследствие преждевременного предательства многие знатные дворяне и добрые горожане поплатились за свое намерение жизнью. О Смоленске также сообщали нечто в этом роде, впрочем, без всякой причины, так что это не возымело никакого действия, кроме, разве что, того, что русские сделались более осторожны.

Осенью татарин со своей ордой вернулся на границы Московии и захватил быстрыми набегами и вылазками много добычи и пленных. Он грабил и опустошал все, что попадалось у него на пути, но совершенно не мог рассчитывать на помощь поляков. В конце концов бояре и воеводы, которым было приказано оберегать границы в Путивле и Белгороде, прогнали его назад с существенными потерями. Он возвратился домой через Украину и Дикое Поле, но потерял много людей из-за сильных снегопадов и жестоких морозов, так что был весьма недоволен и горько сетовал на поляков, которые побудили его выступить в поход, а в конце концов не поддержали.

Купцам, как иноземным, так и местным, запретили торговать в Москве соболями, поташем, пенькой, салом, юфтью, льном и тому подобными товарами, поскольку все эти товары надлежит покупать из царских запасов и продавать далее. Кто же уже закупил партию этих товаров, был обязан сдать их, получив из казны их цену, которую прежде заплатил серебряной монетой или добрыми рейхсталерами и дукатами, медной монетой, стоившей уже втрое меньше против серебряной. Это причинило большой ущерб торговле и принесло большие убытки как местным купцам, так и иноземцам. В короткое время цена на эти товары поднялась, и таковые товары подорожали. Медная монета весьма обесценилась, так что за рейхсталер давали уже до пяти рублей, хотя еще незадолго до того эти монеты имели равную цену и достоинство. Несмотря на это, власти не придавали значения столь быстрым переменам, но меняли в своей казне медную монету по этой цене и выдавали ее в качестве жалования своим служащим как равную серебряной монете. Никто не смел сказать даже слова против этого. Также назначили особых людей, которые покупали все товары за медную монету, оценивая их по своему усмотрению, но обязывались продавать их на иноземные суда в Архангельской гавани за добрые серебряные монеты, рейхсталеры и дукаты. Таким образом намеревались наполнить казну, опустевшую из-за войны, однако это привело к великой дороговизне по всей стране. Мера зерна, которую год назад покупали за двадцать алтын медной или серебряной монеты, стоила двенадцать рублей. Прочее продовольствие продавали в соответствии с этой ценой, что было весьма несправедливо по отношению к служащим, кормившимся за счет царского жалования, и совсем не располагало к верной службе.

1662 год

7 января из Москвы отправился посланник конфедератов Соколовский[307]307
  Согласно русским источникам, Яна Соколовского отпустили 20 января 1662 г. См.: Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений… Ч. 3. С. 136.


[Закрыть].

12 января в Москве была большая тревога из-за татар, которые вторглись в государство в разных местах.

18 января подьячего Петра Долгова отправили с письмом от боярина и воеводы суздальского князя Юрия Алексеевича Долгорукова и дворового маршалка Федора Михайловича Ртищева к Журонскому и войску конфедератов с сообщением, что пленного генерала Гонсевского и всех польских пленников должны 12 марта нынешнего года доставить на границу у Смоленска и что русских пленных, находящихся в Польше и Литве, следует также выставить для обмена.

20 января пришло известие о том, что боярин Григорий Семенович Куракин[308]308
  Согласно другим источникам, победу над Ширинским мурзой одержал Григорий Федорович Бутурлин. См.: Курбатов О.А. Русско-польская война… С. 207.


[Закрыть] разбил татар под Севском и пленил их султана Девлет-мурзу Ширинского.

24 января пришло известие о том, что боярин князь Иван Иванович Лобанов-Ростовский разбил и отбросил крымского хана под Путивлем.

25 января в Москву доставили татарского мурзу Девлета Ширинского.

30 января посланному к конфедератам дворянину Ивану Желябовскому отправили приказ поворачивать назад.

3 февраля умер пленный татарский мурза, отказывавшийся в цепях от еды и питья.

9 февраля, после того как пришло известие из Смоленска, что польские комиссары уже долго ожидают наших на границе у Шклова, назначили комиссаров для переговоров, старшим – боярина и наместника казанского князя Никиту Ивановича Одоевского, боярина и наместника тверского князя Ивана Семеновича Прозоровского, думного дворянина и наместника шацкого Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, посольского канцлера Алмаза Иванова и дьяка Федора Михайлова.

13 февраля к польскому королю отправился с письмом Его Царского Величества поручик Тимофей Кишкин[309]309
  В действительности в 1662 г. Кишкин был капитаном. См.: Веселовский С.Б. Сметы военных сил Московского государства 1661–1663 гг. М.: Имп. о-во истории и древностей Рос. при Моск. ун-те. М., 1911. С. 3–53. С. 31; Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений… Ч. 3. С. 136.


[Закрыть], объявляя о назначении комиссаров, которые тотчас выедут в Смоленск продолжать переговоры на границе. Другой гонец, подьячий Иван Казаринов, отправился с письмом от комиссаров к польским господам комиссарам с разъяснениями, что они уже выехали из Москвы, и с просьбой к господам полякам немного подождать их прибытия, потому что путь ныне весьма труден.

15 февраля от польских комиссаров, а именно господина Иеронима Вержбовского, палатина серадзского; господина Кароля Ежи Глебовича, губернатора герцогства Жемайтского; господина Станислава Сарбиевского, палатина мазовецкого; господина Кшиштофа на Бакштах Завишы, великого маршалка Великого княжества Литовского; господина Киприана Павла Бжостовского, референдария и нотария Великого княжества Литовского; господина Яна Храповицкого, подкомория смоленского, прибыл гонец Самуил Богданович с письмом к нашим господам комиссарам. В тот же вечер он был на переговорах на дворе князя Никиты Ивановича Одоевского. Польская сторона весьма жаловалась на небрежение господ русских, которые не явились в срок в январе, как это утвердили предшествующим решением и затем одобрил в прошлом декабре Его Королевское Величество. Из-за этого они, поляки, не получая от наших ни малейших известий в течение двух полных месяцев ожидания на границе, не могут более выносить проявленного к ним презрения и неуважения. К тому же из-за недостатка необходимого пропитания они были принуждены покинуть место, в котором стояли, поскольку оно было весьма разорено. Таким образом, они будут пребывать в отдаленных местностях, частью ожидая ответа русских комиссаров, частью же прибегая к Его Королевскому Величеству, чтобы получить в дальнейшем приказ касательно великого неуважения, которое русская сторона проявила к Его Королевскому Величеству и всей республике.

18 февраля господа комиссары, назначенные на польский съезд, а с ними и четверо приказных служащих после молебна в соборе Благовещения были у руки Его Царского Величества и получили свой отпуск.

В тот же день в Москву прибыли господа шведские послы: государственный советник господин Бенгт Хорн, земский советник господин Иоганн Хасфер и полномочный советник господин Андреас Валвик с утвержденной грамотой от шведского короля относительно заключенного недавно в Кардисе вечного мира. Они удостоились пышного приема. Их свита состояла из ста пятидесяти превосходно наряженных людей.

19 февраля русские комиссары выехали из Москвы в Смоленск[310]310
  Боуш, который должен был сопровождать комиссаров, задержался в Москве «для переводу свейския подтверженные грамоты». См.: РГАДА. Ф. 138. Оп. 1. 1661 г. Д. 2. Л. 118.


[Закрыть].

24 февраля Его Царское Величество пригласил господ шведских послов на прием в Грановитую палату напротив собора. Они прошествовали под звуки литавр и труб, сопровождаемые вооруженными драбантами[311]311
  Вероятно, речь идет о стрельцах.


[Закрыть] и своей весьма роскошной свитой, до паперти церкви с позолоченными башнями[312]312
  Вероятно, имеется в виду Благовещенский собор.


[Закрыть]. Отдав утвержденную грамоту, они передали еще одну грамоту о полномочиях и настаивали на переговорах с боярами и советниками Его Царского Величества.

26 февраля генерал Гонсевский был у господ императорских послов для обсуждения некоторых частных дел.

28 февраля шведские послы были на переговорах с ближним боярином и наместником казанским князем Алексеем Никитичем Трубецким, боярином и наместником суздальским князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым, окольничим, генерал-цейхместером и наместником ржевским Богданом Матвеевичем Хитрово, канцлером Ларионом Дмитриевичем Лопухиным и предложили посредничество Его Величества короля Швеции между Россией и Польшей.

3 марта пленный генерал Гонсевский с несколькими полковниками и офицерами был у руки Его Царского Величества.

4 марта шведские послы вновь вели переговоры. Их предложение в этот раз не приняли, поскольку король и Польская республика решили вести переговоры о мире без каких-либо посредников.

5 марта на переговоры пригласили господ императорских посланников, чтобы выяснить, намерены ли они сами ехать домой или ожидать далее.

6 марта Его Величество царь Московский в присутствии господ шведских послов заверил вновь принятый в Кардисе договор о мире, скрепив его своей клятвой и присягой на Святом Евангелии. Это заверение также совершили письменно, запечатав подвесной государственной печатью, и передали шведскому послу.

9 марта польских пленных, генерала Гонсевского и других, отправили из Москвы в Смоленск.

В тот же вечер во втором часу ночи господа шведские посланники принуждены были явиться для переговоров. Во время этих ночных переговоров случился большой спор из-за нескольких пунктов, которые не вполне совпадали в заключенном мирном договоре на русском и шведском языках, а именно в том, что касалось свободной торговли и отпуска пленных[313]313
  В переводе шведской грамоты о ратификации Кардисского мира принимал участие и Боуш, о чем «Дневник» умалчивает. См.: РГАДА. Ф. 138. Оп. 1. 1661 г. Д. 2. Л. 118.


[Закрыть].

13 марта спешно отправили толмача Филата Адлера с письмом к великим послам московитов в Швеции для исправления спорных пунктов.

15 марта шведским послам вручили подарки от Его Царского Величества. Вечером они вновь были на переговорах, но после долгих споров разошлись, ничего не добившись. Русские, в соответствии с русским подлинником, не желали возвращать шведских пленных, принявших русскую веру. Шведы же, в соответствии со шведским подлинником, намеревались получить назад всех своих пленных.

27 марта генерала Гонсевского по приказу Его Царского Величества отпустили из Смоленска в его отечество через Днепр в Оршу. Он письменно обязался выставить за себя пять русских генералов, бывших в плену частью у коронной, частью у литовской армии, а именно окольничего и воеводу князя Осипа Ивановича Щербатова, стольника князя Семена Лукича Щербатова, стольника князя Григория Афанасьевича Козловского, стольника князя Петра Ивановича Хованского, стольника Ивана Павловича Акинфова.

4 мая из Смоленска выступил с пятью сотнями человек конницы и пехоты генерал-майор Дроммонд, чтобы доставить продовольствие в Быхов и снабдить его свежим гарнизоном.

10 мая отправленный от русских комиссаров к полякам гонец Иван Казаринов вернулся в Смоленск[314]314
  Русский статейный список датирует возвращение Казаринова 8 мая. См.: РГАДА. Ф. 79. Оп. 1. Кн. 99. Л. 34 об.


[Закрыть] с письмом только от трех польских комиссаров, а именно от господина Глебовича, господина маршала Завиши и генерала Гонсевского. Они уведомляли русских комиссаров, что господа их товарищи отправились к Его Королевскому Величеству, чтобы получить дальнейшие указания, и ныне ожидают на сейме в Варшаве. Как только, однако, те пришлют что-то определенное, они сообщат об этом русским комиссарам. Пока же они желали непременно ожидать дальнейшего решения, поскольку эта задержка возникла только и единственно из-за небрежности русских.

12 мая от польских комиссаров прибыл гонец Роздовский[315]315
  В русском статейном списке поручик Семен Бероновский. См.: Там же. Л. 44 об.


[Закрыть], еще раз заверяя, что русским комиссарам следует ожидать дальнейшего решения сейма. Как только оно придет, они не замедлят объявить.

14 мая от Зумского и армии конфедератов прибыл подьячий Петр Долгов с письмом к Долгорукову и Ртищеву, сообщив, что польская сторона уже назначила комиссаров для обмена пленных. Они немедля явятся на границу с русскими пленными.

28 мая в Москве родилась принцесса и царская дочь Феодосия Алексеевна.

1 июня возвратился генерал-майор Дроммонд, бывший со своим отрядом в Быхове. Он привез с собой захваченными у поляков около двадцати знамен, пятьдесят пленных, среди них майора Фриcе, одного капитана, двух поручиков, одного фенриха и одно полковое орудие, а также около четырехсот мушкетов, несколько литавр и барабанов.

6 июня в Смоленск прибыл дьяк Григорий Богданов, чтобы выехать с думным дворянином Нащокиным в посольство в Польшу и там по-новому вести переговоры о мире. Он должен предложить полякам за отторгнутые местности в Белоруссии и Украине Ливонию, которую передадут им, отобрав у шведов, или наличные деньги для выплаты войску.

7 июня в Москву отправлен стряпчий Юрий Лутохин с письмом господ комиссаров, которые нуждались в приказе, что делать дальше. Ведь неясно, что предпринять думному дворянину Нащокину, прежде чем последует что-то определенное от польских комиссаров, а прежние посланники и гонец еще не возвратились из Польши.

18 июня прибыл из Москвы толмач Данила Кононов с приказом от Его Царского Величества о том, что согласно прошлому приказу гонец Иван Никитин должен тотчас же отправиться к польскому королю для свободного проезда послов. Думному дворянину Нащокину и Богданову следует задержаться в Смоленске до дальнейшего приказа.

22 июня отбыл подьячий Иван Никитин с письмом Его Царского Величества к Его Величеству королю Польскому относительно свободного проезда послов. Равным образом другой подьячий, Василий Мыконкин, выехал с письмом комиссаров к подкоморию оршанскому господину Стецкевичу, чтобы прийти к соглашению относительно вывода гарнизона и сдачи крепости Борисов, а также доставить тамошнему коменданту дальнейшие приказания.

27 июня вернулся в Смоленск отправленный к Его Царскому Величеству в Москву стряпчий Лутохин и доставил господам комиссарам наказ о ведении переговоров. Настоятельный приказ гласил сделать полякам уступки только до реки Березина и не более и не отступаться ни от одного человека из тех пленных, кто перешли в русскую веру и пребывают на службе.

5 июля отправили жильца Ивана Богданова к господам комиссарам с письмом относительно их долгого отсутствия и к литовскому войску ради обмена пленных.

16 июля пришел приказ Его Царского Величества из Приказа Тайных дел, чтобы думный дворянин господин Нащокин отправлялся в Москву к Его Царскому Величеству.

19 июля приехал фенрих с письмом из гарнизона Борисова. Он сообщил, что комендант Кирила Хлопов сдал крепость подкоморию оршанскому Стецкевичу на условиях свободного выхода со всеми своими людьми и теперь уже находится в пути.

22 июля в Смоленск прибыл гонец польского короля Степан Медекша с письмом Его Королевского Величества к Его Царскому Величеству, а также с письмами генерала Гонсевского и маршала Журонского.

23 июля гонец Медекша был на переговорах у господ комиссаров, поскольку генерал Гонсевский в своем письме к ним пожелал открыть свое намерение посредством его устного сообщения. Он объявил, что не стоит надеяться на съезд, прежде чем господин думный дворянин Нащокин не исполнит у Его Королевского Величества все согласно обещаниям, которые Его Царское Величество дал генералу Гонсевскому, и не выполнит все условия, на которых мог бы быть основан мир. Посему его послали к Его Царскому Величеству настаивать на скорой подготовке этого. Равным образом русские посланники и гонцы останутся при польском королевском дворе до прибытия господина Нащокина.

25 числа императорские посланники испрашивали через думного дьяка Алмаза Иванова, чтобы господа комиссары послали касательно их в Москву к Его Царскому Величеству. Ведь они, второй год ожидая съезда, только теперь узнали от генерала Гонсевского, что, хотя Его Величество король Польский и согласился с их посредничеством, но все дела, касающиеся съезда, отложили и прекратили до прибытия господина Нащокина с предложениями. Ведь этого съезда оставалось ждать еще долго, а Его Императорское Величество ясно приказал им ничего не предпринимать без воли и соизволения Его Царского Величества. Его Царскому Величеству надлежит поэтому решить, оставаться ли им далее в его государстве до дальнейшего продолжения съезда, которое откладывается самое меньшее до Троицы, или же, получив отпуск, ехать к Его Императорскому Величеству, так как Его Императорское Величество более не нуждается в присутствии их или других своих слуг на съезде. Во всем этом они готовы подчиниться воле и приказу Его Царского Величества.

26 июля от господ комиссаров отправился в Москву к Его Царскому Величеству гонец Степан Дичков, чтобы получить приказ, касающийся переговоров с польским гонцом Медекшей и того, что предпринять далее в переговорах с императорскими послами и следует ли им остаться. В тот же день также выехал из Смоленска в Москву гонец Медекша.

28 июля в полдень в Смоленске поднялась сильная буря, сносившая башни, раскаты и крыши, переворачивавшая целые здания и причинившая невероятный ущерб. В тот же день в Смоленск прибыл бывший комендант Борисова Кирила Осипович Хлопов с отпущенным оттуда гарнизоном, орудиями и вооружением, которое ему дозволили взять. Поляки сопровождали его до Красного.

2 августа из Москвы прибыл гонец Его Царского Величества с письмами к господам комиссарам. В них извещали, что 25 июля в столичном городе Москве произошло возмущение среди простого люда. Часть бунтовщиков начала грабить дома в городе, другие же явились к Его Царскому Величеству в Коломенское, в миле от Москвы, с заносчивыми речами и совершенно непочтительным образом, требуя много несправедливого. Но этот бунт, слава Богу, унялся, поскольку солдаты, ничего не зная об этом злом намерении, решились принудить этих смутьянов к повиновению. Многих из них убили, других же схватили, повесили, отрубили головы или отправили в ссылку, так что нечего было более опасаться[316]316
  В рукописи изначально «надеяться» (zu hoffen), исправленное другой рукой на «опасаться» (zu fürchten). Неясно, идет ли речь об ошибке переписчика или о действительной надежде автора «Дневника» на ослабление русского государства вследствие бунта. Ничто другое в «Дневнике» не обнаруживает следов подобных надежд: несмотря на часто выражаемую антипатию по отношению к русским, автор «Дневника» выступает противником любого бунта подданных против своего государя.


[Закрыть]. Это же повелели довести до сведения всех здешних жителей. Некоторые бывшие тогда при этом сообщали, что из-за этого бунта погибли около тысячи человек, большей частью невинные люди. Ведь тогда хватали каждого встреченного на улице и тотчас вешали, даже если они ничего не знали об этом намерении и вышли посмотреть, что происходит, или шли по своим делам.

16 августа от комиссаров литовского войска, назначенных для обмена пленных, господина Анджея Волана, судьи ошмянского, и господина Липского, подстолия полоцкого, прибыл гонец по имени Глуховский с письмами к русским комиссарам. Они гласили, что Его Величество король Польский назначил для обмена пленных господина полковника Кшиштофа Стецкевича, подкомория оршанского, а все литовское войско – их обоих. Поэтому и русским комиссарам надлежит послать в этом качестве кого-то из наших и определить время и место их встречи.

19 августа окольничий и генерал князь Осип Иванович Щербатов, плененный два года назад на Украине коронным войском вместе с воеводой Шереметевым и до сей поры бывший под стражей у генерала Потоцкого, прибыл в Смоленск из Шклова с греческим купцом по имени Кириак, который выкупил его у генерала Потоцкого за двадцать тысяч флоринов и несколько сороков соболей. Поскольку, однако, Его Величество король Польский предназначил этого воеводу вместе с тремя другими взамен генерала Гонсевского, а генерал Гонсевский обязался своим честным словом отпустить его, грек принужден был уехать без денег за выкуп. Этот воевода Щербатый взял с собой под честное слово около десяти человек знатных русских офицеров и дворян, которые обещали своим хозяевам определенный выкуп. Не было, однако, заплачено ни геллера[317]317
  Геллер (Heller) – мелкая серебряная монета в немецких землях.


[Закрыть], поскольку Польская республика объявила, что с этого дня выкуп теряет силу и всех пленных необходимо обменять человека на человека.

В тот же день гонец Иван Богданов выехал от господ комиссаров к полякам из-за их промедления и задержки, а также к литовскому войску ради обмена пленных.

18 сентября в Смоленск прибыли с корнетом Николаем Даниловичем и были отданы воеводы или генералы, бывшие в плену в Польше и Литве и предназначенные к обмену за генерала Гонсевского, а именно стольник князь Петр Иванович Хованский, князь Григорий Афанасьевич Козловский, князь Семен Лукич Щербатый и Иван Павлович Акинфов.

20 сентября упомянутый Медекша выехал из Смоленска в Оршу, взяв с собой десять польских пленных из Смоленска под честное слово.

14 октября пришел приказ от Его Царского Величества из Москвы, чтобы комиссары послали гонца с письмом к фельдмаршалу Журонскому и дали ему знать, что господин думный дворянин Нащокин выехал из Москвы 9 октября в качестве великого и полномочного посла Его Царского Величества к Его Величеству королю Польскому ради весьма важных и тайных дел, направляясь через Новгород, Псков, Курляндию и Вилькомирскую область. Его необходимо встретить на Вилькомирской границе с подобающим уважением, удержав войска и не позволяя враждебных действий. Ведь оба государя, пресытившись враждой, согласились на это посольство, чтобы возобновить прежнюю дружбу и братство и тем лучше упрочить мир.