Текст книги "Лифт в Доме Эшера"

И тут рука женщины стала выскальзывать из потных ладоней Алексея. В ее глазах появился ужас, она больше не хотела умирать, но было поздно. Сделав импульсивные судорожные движения, хватаясь за воздух, она полетела вниз. Раздался звук упавшего на землю тела.

– О Господи! – воскликнул музыкант. Конечно, он верил в Бога, но был, как это принято говорить, «невоцерковленным». Не ходил в церковь, не ставил свечек, не читал молитвы. К вере его тактично приучала покойная мама. Она же и повторяла часто эту фразу «О Господи!» Фраза могла относиться к любым событиям, но чаще мама произносила ее, видя попавших в беду людей. Алексей стремглав выскочил из квартиры и помчался вниз по лестнице. Когда он выбежал из подъезда, то обнаружил, что одет в черные трико и майку, был еще тапочек на левой ноге. С правой ноги тапочек остался у батареи в квартире самоубийцы. Женщина лежала на клумбе в неестественной позе, с подвернутой под тело ногой, изо рта у нее текла струйка крови. Алексей подумал, что если бы она упала на асфальт, который был в полуметре от падения, то, наверное, голова бы была разбита вдребезги. Он подбежал к ней и наклонил голову к лицу. Женщина едва слышно прерывисто дышала. Она еще была жива. Алексей поднялся и увидел двух парней, подбегающих к ним.

– О, классно! – возбужденно сказал один и стал фотографировать на сотовый телефон упавшую. – На «Ютуб» помещу, слышишь, Ле? Прикольные фотки будут!

Музыкант вырвал из рук парня сотовый телефон и закричал.

– Скорую надо вызывать, дурак!

– Отдай сотик, козел! – заорал парень, пытаясь выхватить телефон.

– Что-то много сегодня козлиной темы! – рассвирепел Алексей и пнул парня босой ногой в пах. Тот согнулся пополам от боли. Следующий удар бас-гитарист нанес левой рукой. Удар пришелся прямо в лоб собственнику телефона. Он отлетел на несколько метров. Алексей услышал скрип ржавого гвоздя, выдираемого из дерева. Это товарищ побитого оторвал штакетину от забора. И теперь размахивал ею перед носом у Алексея. Музыкант перехватил палку левой рукой, а правой, в которой находился телефон, врезал новоиспеченному ниндзя по челюсти. «Лишь бы телефон не сломался, – мелькнула у него в голове мысль, – лишь бы не сломался!» Он прошелся еще штакетиной по спине удирающего парня.

– Ай! Не бей меня! Иго, помоги! – орал парень.

В окнах стали зажигаться огни. Послышался чей-то сварливый голос сверху:

– Че творят! Че творят! Прекратите немедленно драку! Я щас милицию вызову!

– Да! – проорал в ответ Алексей и стал лихорадочно набирать «03». Времени на перепалку не было.

– Женщина выпала из окна! С пятого этажа! Да, в крови, без сознания! – кричал в трубку Алексей. – Улица Победы, дом 120! Квартира? Какая квартира? Она во дворе лежит! А? Моя квартира? Шестнадцать. Фамилия? Ее фамилия? Я не знаю! Моя? Графов!

Парни стояли на безопасном расстоянии метрах в двадцати и сулили скорую и мучительную расправу. У одного лицо напоминало крокодилью морду, а у второго – выражение какой-то росомахи. До их обкуренного сознания не доходило, что произошло несчастье. Видимо, все это время они смотрели ролик с «Ютуба». Алексей присел перед распростертой женщиной и поправил платье на ее теле. Больше он не знал, что может сделать. Руки дрожали. Внезапная усталость и опустошенность сковали его движения, дальше все происходило, как в тумане. Появилась скорая, белые халаты, носилки. Врачи что-то спрашивали, Алексей что-то отвечал. Затем подъехал полицейский уазик, дотошный капитан пригласил музыканта подняться в квартиру упавшей.

Они сели за письменный стол, капитан с интересом рассмотрел записку, на нем лежащую.

– Как вы оказались в этой квартире?

– Я дремал, заскрипели двери, я… – Алексей наткнулся на недоверчивый взгляд полицейского.

– В каких отношениях вы состояли с пострадавшей?

– Ни в каких, я ее впервые увидел сегодня.

– А как же вы оказались в квартире пострадавшей?

– Услышал скрип дверей, вышел на лестничную площадку, поднялся этажом выше, дверь в ее квартиру была открытой…

– Почему этажом выше, а не ниже? Вы сами где прописаны?

– В этом доме на четвертом этаже, в шестнадцатой квартире.

– Чем подтвердите? Паспорт с собой?

Алексей чуть не рассмеялся идиотскому вопросу.

– Паспорт у меня в квартире, которая сейчас тоже открыта. Пойдемте, мне переодеться надо.

Капитан изучающе посмотрел на Алексея и кивнул головой:

– Что ж, пройдемте.

Они спустились в квартиру Алексея. Бас-гитарист надел брюки и рубашку, достал паспорт и подал его полицейскому.

Тот долго изучал документ, периодически поглядывая на Алексея.

– Графов Алексей Николаевич. Где вы работаете?

– В ресторане «Весна», играю в ансамбле на бас-гитаре.

– В ресторане? – ухмыльнулся капитан и двусмысленно добавил: – Ну-ну… Понимаете, ваш рассказ очень странный. Вы прямо-таки телепат какой-то получаетесь. Не стыкуется тут многое. Придется вас вызвать на допрос. И молите Бога, чтобы ваша знакомая осталась в живых и не написала на вас заявления.

– Она мне не знакомая! Я даже имени ее не знаю! Я попытался спасти ее от самоубийства!

– Ну-ну, – недовольно пробормотал полицейский. – Во всяком случае, в ближайшее время никуда не планируйте уезжать. Мы вас вызовем.

– Пожалуйста, вызывайте, – махнул рукой Алексей. – Только желательно в первой половине дня.

– Когда – это нам решать, – отрезал капитан и направился к выходу.

– Погодите, – остановил его музыкант, – а что с квартирой пострадавшей?

– Как что? Сейчас опечатаем.

– Разрешите, я заберу свой тапочек?

– Нельзя, – сказал капитан. – Это улика.

Турки считают нас диким, необузданным народом. В их представлении, как и в представлении американцев, по улицам русских городов бродят бурые медведи и все время идет снег. Конечно, русский туризм и челночество дают Турции несколько миллиардов долларов в год. Они уважают русскую щедрость. Любят русских женщин и при этом поголовно называют их Наташами. Пьяные дебоши русских бритоголовых и толстых мужиков укрепляют турок во мнении, что мы нецивилизованная страна. Есть в турецкоподданных гражданах некое немецкое высокомерие. Они переняли его не только с производством «мерседесов». Аккуратность и педантичность истинных арийцев десятилетиями передавалась вместе с новейшими технологиями. Приятно побродить по чистым и красивым турецким городкам. Ощутить местный колорит, налет мусульманства и в то же время – европейство. Турки однозначно европейцы. Поэтому все время пытались завоевать просторы нашей России. Пошатнуть устои Российской империи. Вспомним несколько русско-турецких войн. Вспомним геноцид армянского народа, когда около 10 миллионов (!) армян были безжалостно вырезаны турецкими войсками. И Гитлер, продвигая идею холокоста среди своего высшего окружения, приводил в пример геноцид армян турками. Мировая общественность не содрогнулась, не содрогнется и после холокоста!

– Я купаюсь в море! Оно настоящее! – кричит в трубку Енот.

Да, конечно. Современные турки – это приятные, вежливые люди. Симпатичные. Люди как люди. Если турок – торговец, то, естественно, восточный базар даст о себе знать в его крови. Торговаться с турками можно и нужно. За каждый цент, за каждую копейку. Это традиция такая. Это местный антураж, это – то мясо, которое должно быть на костях. Иначе торговля – не торговля.

Обо всем этом я думал, представляя Енота в турецкой неволе! Да нет, конечно, – в обыкновенной туристической поездке на море. Это сейчас так же просто, как съездить в Сочи или Анапу. Или в Болгарию. Да, опять вспоминаются гнет турок в братской Болгарии. Шипка вспоминается, крепость Измаил и Кутузов. Крепость Баязет. Все вспоминается! Потому что мой Енот в гостях у турок. Среди коварных и алчущих плотских наслаждений мужчин. Колыхнулась где-то в груди затаенная ревность. На ум пришел анекдот про азербайджанца: «Лежу я на пляже весь черный-черный, загорелий-загорелий, а носки – белий-белий!»

Ревность слабая. Слабенькая ревность. Потому что, я понимаю, слегка обижен на Енота. На то, что до последнего момента Яна не говорила про поездку в Турцию. На то, что хотела сдать в аренду свою квартиру в Екатеринбурге знакомым парням, на то, что часто принимает самостоятельные решения, не посоветовавшись со мной. Еще, когда она собиралась в поездку, у нас был нелицеприятный разговор, который поселил в душе холодок. Этот холодок не дает сильно скучать. Осознаю, что эгоист. Что все мы эгоисты. Что думаем прежде всего о своем комфорте, а потом о комфорте ближних. Да, это так. В любовных отношениях эгоизм преобладает над альтруизмом. Хочу. Чтобы была рядом. Чтобы слушалась. Чтобы ловила мое дыхание! Но так нельзя. Человеку надо давать свободу выбора. Иначе он все будет делать поперек. Нельзя очень сильно привязывать и привязываться. Потом тяжело от разрыва, от разлуки. Но я хочу привязываться, я люблю. Поэтому учусь прощать мелочи, учусь быть мудрым, учусь находить главное среди преходящего, временного…

– Я купаюсь в море! Оно настоящее! – кричит в трубку Енот. – Не как в Анапе. Оно дикое, природное! Оно – как ты! Я хочу в тебя, мое Шерстяное море! Я люблю тебя!

Я тоже тебя люблю, Енот!

Глеб дочитал второе письмо и вздохнул. В принципе автор писал неплохо, это он вынужден был признать. Глеб не хотел читать дальше письма из шкатулки, но деваться было некуда: круглый каменюга заслонил выход из лифта, который как назло опять не работал. Пропал и голос, доносившийся из динамика. Глеб подозревал, что все от начала и до конца его злоключения связаны с этим таинственным голосом. Он достал из шкатулки металлический серебристого оттенка стержень и попробовал им поорудовать, как рычагом или фомкой – ломиком для вскрытия сейфов. Но глыба была неприступна. Оставалось два варианта: ждать, когда голый мужик, похожий на армянина или Сизифа, начнет опять толкать камень наверх, или ждать, когда вновь заработает лифт, чтобы подняться выше этажом. От скуки и было прочитано второе письмо. Странный автор выбрал достаточно неординарный способ передачи рукописи редактору «Закаленного металла». Сам Глеб писал и стихи, и прозу, руководил литературным объединением «Сталь» при своей многотиражной газете. Объединение выпустило недавно коллективный сборник с аналогичным названием, поэтому графоманы активизировались. Они табунами осаживали стены редакции и тоннами заваливали ее рукописями. Но Глеб не мог превратить металлургическую газету в литературную. Приходилось отказывать даже хорошим авторам. Редактором его сделали недавно. Было это для всех неожиданно. Самый молодой сотрудник газеты, минуя должности заведующего отделом, ответственного секретаря и заместителя редактора, из корреспондента в одночасье превратился в главреда. В двадцать пять лет. Глеб ужасно гордился этим обстоятельством и приписывал головокружительную карьеру своим неординарным способностям. Злые языки утверждали, что должность он получил через постель, переспав с замшей председателя профкома завода, которая и выхлопотала ему редакторство у генерального директора. Даже если бы оно было и так, хотя Глеб категорически отвергал слухи, постели было маловато для продвижения по службе. Диплом университета, серия заметных очерков о руководителях управлений, цехов, служб, лабораторий завода, отсутствие существенной конкуренции после смерти от рака бывшего главного редактора. Единственной, кто мог составить ему конкуренцию, была ответственный секретарь Альбина Тросу. Но она совсем не нравилась замше профкома, а соответственно, и всему остальному начальству. А спал или не спал Глеб с замшей – это дело сугубо личное и остальных не касаемо. Ради должности Глеб не стал бы заниматься сексом с женщиной лет на двадцать его старше. Но вот ради получения квартиры… можно было, конечно, и рассмотреть степень сексуальной привлекательности замши.

Глеб устал стоять и опустился на корточки. Он облокотился спиной о стену кабины, находящуюся напротив выхода. И тут раздался знакомый голос из динамика переговорного устройства.

– Начнем все по порядку.

– Что вы хотите, в конце концов? Чтобы я опубликовал вашу рукопись? Признаюсь, текст довольно качественный, достойный публикации. Но для газеты не подходит жанр, а в очередном коллективном сборнике мы не можем вас публиковать, потому что вы не член нашего объединения и вообще…

– Понимаешь, – рассмеялся голос. – Ты только что похвалил сам себя.

– Каким образом?

– Потому что все эти письма – твои. Но спустя какое-то время.

– Бред сивой кобылы. Такого не может быть!

– А голый Сизиф в подъезде дома может быть?

Глеб замолчал. Если обладатель голоса в динамике – псих, то нужно было выбрать тактику поведения с ним. Шизофреники-графоманы часто активизировались в осеннее или весеннее время. У Глеба уже был опыт общения с такой категорией людей. Главное – не давать слабины. Если интеллигентничать, говорить неопределенно, обещать неконкретно, то подобный контингент брал инициативу на себя и начинал диктовать не только условия, но и всю манеру разговора. В такой ситуации оказываешься загнанным в угол, разговор продолжается до бесконечности, а агрессия графомана нарастает в геометрической прогрессии. Лучше говорить четко, грубо, равнодушно-бюрократично, опираясь на бездушные правила, пункты, приказы, указы, технологию производства. При этом выдавать как можно меньше слов. Желательно повторять их неоднократно, чтобы на подсознании внушить шизофренику простоту отказа. Межелкавичюс (был такой прибалт) принес как-то три папки стихов на предмет их рассмотрения. С перспективой публикации. Через неделю он ворвался в кабинет в телогрейке на голое тело, с бутылкой водки в одной руке и с топором за пазухой. «Почему не публикуете мои рукописи?!» – заорал он так, что задрожали стекла в окнах. «Позвольте, я только начал их читать… – проговорил испуганно Глеб. – Успел изучить только стихи 70-х годов». «А-а-а!!! – продолжал орать Межелкавичюс. – Так всегда! Не берут мои стихи! Боятся, суки!» Поэт-графоман погрозил кулаком потолку. Потом он упер свой взгляд в Глеба, от которого тот поежился: «Водку пить будешь?» – «Я на работе…» – «Вот так вы все!» – опять заорал Межелкавичюс. На его ор прибежала секретарь Людмила, которую за глаза называли «Люда из Голливуда». Ее груди были пропорциональны заднице, а крашеные глаза и губы напоминали кошмарные детские сны. Видимо, ее появление нейтрализовало агрессию непризнанного гения. Он как-то стушевался, пробормотал: «Супруга вот… закрыла на ключ, пришлось дверь топором вскрыть, вы не подумайте… я зайду на днях…» – и исчез. Правда, с испуга он так сильно грохнул дверью в кабинет, что опять задрожали стекла в окнах, а глаза Людмилы захлопали быстро-быстро вверх-вниз. «Кто это?» – спросила она. «Поэт», – ответил Глеб, облизывая пересохшие губы. «Ясно», – сказала Люда, укоризненно качая головой, – уж она-то знала, какие неадекватные бывают стихотворцы. Каждую весну и осень вежливо перенаправляла одну местную «поэтессу» из редакции в профком. Та являлась хоть в жару, хоть в холод в старом пальто с каракулевым воротником и укутанная по самые брови шалью. В руках она держала тетрадные листы в клеточку – «поэму». На самом деле это были несколько пронумерованных предложений об увековечивании имени Александра Фадеева на заводе. Когда-то в пятидесятые он побывал на металлургическом гиганте, а юная «поэтесса» сопровождала его везде и всюду. И днем, и ночью. Последнее обстоятельство и сыграло с ней злую шутку. Больше никого на свете она не признавала выдающимся писателем или поэтом. Она пыталась весь мир сконцентрировать на своем идеале, но мир остался равнодушным к этой затее. От этого у любого крыша поедет, не только у хрупкой, а теперь уже далеко не юной «поэтессы». В редакцию приходила еще одна больная личность – художница из цеха наглядной агитации (или рекламы). Она была нормальным человеком, а если и писала стихи, то тщательно это скрывала. Зато в период обострения шизофрении на нее нападало нечто, что в народе называют «бешенством матки», а врачи – нимфоманией или как-то еще. В такие периоды мужикам надо было скрываться, так как неизбежно грозило изнасилование. Но это уже другая история, к литературе никакого отношения не имеющая… Всех этих больных было безумно жалко. Но и себя приходилось, к большому стыду, тоже жалеть. Ибо не хотелось валяться с пробитой топором головой, быть изнасилованным шизофреничкой-художницей в прямом смысле и в переносном смысле – «поэтессой», укутанной по брови в шаль.

– Возможно, Сизиф – это эксгибиционист, – сказал, наконец, Глеб.

– Глеб, ты же интересовался физикой, научной фантастикой, логическими и математическими головоломками. Визуальный парадокс лестницы Эшера помнишь?

– Да. Чтобы лестница Эшера появилась в реальности – нужно не трехмерное пространство, а четырехмерное.

– Четыре измерения дают еще и временной эффект. В таком пространстве время может быть искажено. И одновременно в одном и том же месте могут оказаться люди из прошлого, будущего и настоящего. То есть один человек может раздвоиться, растроиться, расчетвериться… и далее сколько душе угодно.

– И? Вы хотите сказать, что я попал в зону действия лестницы Эшера, то есть в четвертое измерение?

– Вот именно! Приятно иметь дело с образованным человеком! Ты – это я в прошлом. Хотя для тебя прошлое – настоящее.

– Сложно как-то. Мы с вами раздвоились, и я оказался в прошлом?

– Мы все как бы в одном времени сейчас. Но ты проживаешь еще тот отрезок времени, который я прожил 25 лет назад.

– Господи! – прошептал Глеб, надеясь, что голос в динамике его не услышит. – Избавь меня от еще одного шизофреника.

– Ну вот, – разочарованно сказал голос. – Ты ничего не понял. Опять все с начала объяснять.

Береговые орудия произвели мощный залп. Снаряды полетели в море, ложась рядом с кораблем. Высокие фонтаны брызг определяли место их попадания. Корабль незамедлительно стал отвечать на выстрелы. Набережная преобразилась. Земля вставала на дыбы, куски тротуаров и дорог, расколовшись, улетали в море и на берег. Кучи камней, осколков, разломившегося асфальта, грязи и пыли поднимались в воздух и разлетались в разные стороны. Это Игорь Васильевич заметил одним краем глаза, а другим краем он увидел маленькую девочку, которая замерла в оцепенении около пирса. Она подняла руки к ушам и зажмурила глаза. Большая глыба асфальта, поднятая взрывом, неслась в ее сторону. Игорь Васильевич прыгнул к девочке, подхватил ее на руки и отскочил, присев за береговые кнехты – две литые или сварные чугунные тумбы. Они были достаточно большими, потому что принимали швартовы от солидных кораблей. Поэтому могли спасти от куска асфальта. Но они не могли спасти от целого борта судна, который вдруг оторвался от корабля после точного попадания берегового орудия и полетел в сторону Игоря Васильевича и девочки на его руках. Поняв, что не убережет себя и малышку за кнехтами, Игорь Васильевич помчался что есть духу прочь от летящей массы из склепанных стальных листов. Впереди него земля провалилась от взрыва и обнажила подземные коммуникации. Еще Игорь заметил, что земля была белой, то есть известняковой, что предполагало кроме коммуникаций еще и естественные лабиринты и проходы. Он прыгнул вниз, прижимая к себе девочку, и тут же с сильным грохотом кусок борта взорвавшегося корабля упал сверху. Наступила темнота, поднялось много пыли. Игорь Васильевич и девочка стали чихать. Вскоре можно было, благодаря многочисленным щелям на «потолке», разглядеть подземную территорию. Выбираться обратно наверх не имело смысла, потому что орудийная перестрелка продолжалась, взрывы еще корежили постройки порта и берег. Скорее всего, корабль, получивший несовместимые с жизнью увечья, продолжал в агонии отстреливаться. А орудия с берега методично его уничтожали. Надо было искать путь под землей. Он поставил девочку на землю и взял ее за руку.

– Эх, фонарик бы сейчас! – произнес Игорь Васильевич.

– Держи, Игорь, – сказала девочка, достав из кармана платьица миниатюрный фонарик.

– Откуда ты меня знаешь? – удивился он.

– Игорь! – засмеялась девочка. – Ты же мой папа. Второй!

«Вот те раз! – вздохнул он, принимая из рук девочки фонарик. – У бедняжки, видимо, контузия. Взрыв о-го-го какой был!»

Фонарик осветил проход, который через несколько шагов поворачивал налево. Все стены подземелья были в водопроводных или канализационных трубах. Их причудливое переплетение создавало какие-то фантасмагорические картины, но Игорь отнес это к игре воображения. За поворотом его ожидал рыцарь в странных красных доспехах. Его меч гудел. Ошибиться было нельзя – так гудят мечи джедаев. Красный рыцарь без лишних движений стремительно бросился на Игоря Васильевича. Тот только успел инстинктивно выставить вперед фонарик. К его удивлению, луч фонаря засветился джедаевским светом, который загудел так же, как и меч рыцаря. Так же молниеносно тело Игоря Васильевича покрылось точно такими же доспехами, как и у его противника, но только синего цвета.

– Давай, Игорь! – девочка то ли попросила, то ли потребовала.

«Как же ее зовут? – вспоминал он, машинально отбивая удары красного рыцаря. – Кажется, Полина… Да, Полина! Но откуда я ее знаю?»

Он не сосредоточился на поединке, так как тот ему показался абсолютно нереальным, поэтому случайно задел своим синим джедаевским мечом шею красного противника, и тот буквально испарился. Облачко пара зашипело так же, как пар от труб горячей воды. Вместе с Полиной они побежали вперед и очутились в освещенной комнате, заполненной стеллажами с ящиками. Шестым чувством Игорь Васильевич понял, что это ящики с оружием. Он стал лихорадочно их открывать, обнаруживая богатый арсенал. Винтовки М-16, «калаши», пулеметы РПК, суперсовременный автомат FN-2000… Патроны он обнаружил только для дробовиков – 12 калибра. Поэтому взял с собой охотничью «Сайгу», прекрасно служившее спецназовцам в качестве штурмового оружия, и несколько коробок с патронами к нему – пулевых и с картечью. Девочка позвала идти дальше, но Игорь Васильевич замотал головой.

– Я должен найти снайперскую винтовку! – сказал он.

– Зачем? – спросила Полина.

И вправду – зачем? Опять же шестым чувством он предполагал ситуацию, где ему придется издалека уничтожать своих врагов. Росомахи, тигры, крокодилы, похитившие его сына, должны были объявиться совсем скоро. Стоп, машина! Он так и не выяснил, какого сына? Родного Димку или приемного Сашку? Но с Сашкой он только что дремал на одном диване. А Димку он давно не видел. Хотя все, что творилось здесь, в этом непонятном мире, было неподвластно времени в привычном его понимании. Какие-то другие законы, необъяснимые с точки зрения материализма, главенствовали здесь. Когда он объяснил Полине, что такое снайперская винтовка («такое длинное-предлинное ружье»), та в скором времени притащила ему искомое. Она держала винтовку за дуло, а приклад скребся о бетонный пол. СВД (снайперская винтовка Драгунова) была в оружейной смазке. Игорь Васильевич проверил магазин. Десять патронов 7,62*54R были на месте. Времени искать еще патроны не было. Он достал носовой платок и на скорую руку протер винтовку. Потом закинул ее на правое плечо, на котором уже висела «Сайга».

– Вперед, дочурка, – бодро сказал Игорь Васильевич, и опять взял девочку за руку.

Их путь преградили металлические двери. К счастью, они оказались незапертыми. За дверьми проход раздваивался. В левом, казалось, было светлее. Он решил туда повернуть, тем более что уже один поворот налево был совершен. Значит, возвращаться назад в случае чего можно, придерживаясь правой стороны, чтобы выйти на поверхность.

Левый проход привел их к вполне удобному выходу из подземелья – широкие ступени и широкие двери, словно они не из канализационных коммуникаций выходили, а из метро.

– А если вдруг, – сказала девочка, – здесь все затопит, люди успеют спастись?

– Они будут кричать: «Поможите!» Но голос сверху им ответит: «Нет!»

– Я не верю тебе, Игорь, – обиделась девочка. – Они успеют спастись!

– Не верь, – согласился Игорь Васильевич. Они вышли на поверхность. Город был другим. Хотя он не помнил, каким был город до того, как… Полина исчезла. И он совсем запутался: он должен спасать похищенного сына (Димку или Сашку), искать потерявшуюся Полину или воевать с неопределенным врагом? Оружие пока еще было с ним.

В некоей растерянности он прошел несколько шагов и увидел много людей, которые с палатками, гитарами, рюкзаками шли по улицам города, застроенного небольшими светло-серыми и светло-коричневыми зданиями, и оперативно устраивались в нишах домов, которые были у каждого подъезда. Предполагалось, что эти ниши необходимы для окон цокольного этажа. Но люди весело заполняли ниши, ставили на них палатки, рядом сооружали костерки и места для сидений.

Столько было радости на лицах людей, что Игорь Васильевич подумал, не нарисована ли эта радость? Да, нарисована, отвечали ему. Что-то все это напоминает мне склепы. Да, это склепы, отвечали ему. Вы мертвые? Да, мертвые! Тебя это пугает? Нет, не пугает. А я сам мертвый? Нет, просто ты не там ищешь. Ты заглядываешь в наш мир. Можешь здесь остаться, если хочешь. Твоя винтовка и твое ружье здесь не помогут. Убивать некого, здесь все мертвые. Поэтому у нас нарисована радость на лице. Если вы мертвые, то я смогу найти свою мать? И отца тоже найдешь. Но ты же хотел найти сыновей и дочь? Я их буду искать в мире живых.

Игорь Васильевич теперь хотел уйти из города.