Текст книги "Лифт в Доме Эшера"

Несколько дней Алексей приходил в себя от потрясения, которое ему пришлось испытать той злополучной ночью. В полицию его так и не вызвали, из чего Алексей сделал вывод, что молодая самоубийца выжила. И еще он с удивлением обнаружил, что его интересует дальнейшая ее судьба. Поэтому еще несколько дней он потратил на наведение справок по Интернету и телефону. Также он опросил несколько соседей и выяснил, что женщину зовут Вера Сергеевна и что она работает в центре развития детей. Адрес больницы вскоре нашел и, купив в магазине мандаринов и бананов, поехал туда. Стоило немалого труда убедить персонал пропустить его на свидание к больной. Но он все-таки сделал это. Надев бахилы и белый халат, прошел на третий этаж больницы скорой помощи, где в реанимации лежала Вера Сергеевна Каширина. Дежурная сестра сообщила, что у больной было среднее сотрясение мозга, сломаны два ребра и перелом правой ноги, но ей повезло, потому что падение с пятого этажа могло закончиться трагически, если бы она упала не на клумбу.

Алексей подошел к двери палаты и постоял немного, пытаясь справиться с волнением. Все-таки он не каждый день пытался спасти от смерти человека. Дверь заскрипела подобно басовой струне, когда он проводил пальцами по ее обмотке, выполняя прием «глиссандо». Музыкальная ассоциация ободрила, он вошел в палату. Кровать Веры Сергеевны стояла у стены, между двумя другими. Голова женщины была перебинтована, правая нога в гипсе висела на медицинских блоках.

– Здравствуйте, Вера Сергеевна, – негромко сказал Алексей.

Она узнала его голос. Она радостно повернула голову в его сторону.

– Это вы?

– Да, это я, – он протянул ей пакет с фруктами.

– Спасибо, положите в тумбочку.

Алексей присел на край кровати, они помолчали немного.

– Знаете что? – вдруг сказала Вера Сергеевна. – Не говорите врачам, что я хотела сделать. Я им сказала, что мыла окна и случайно вывалилась.

– Гм, – поперхнулся Алексей. – Вы всегда моете окна ночью?

– Да, – рассмеялась Вера Сергеевна. – Понимаете, если врачи поймут, что была попытка самоубийства, то они будут меня лечить всякими антидепрессантами и сильнодействующими лекарствами, которые выписывают шизофреникам.

– А вы?.. – опять поперхнулся Алексей.

– А я после удара о землю очень сильно захотела жить.

– Я видел… еще тогда, что в самый последний момент вы захотели жить.

– Да, вы помните? Вы помните, что вы мне сказали?

– Да. Я сказал, что вы мне… нужна.

– Я вам по-прежнему нужна?

– Да. Выздоравливай… -те.

…Алексей продолжал сидеть в кресле. Не менее пятидесяти скрипок звучало в ушах. Он сделал усилие, чтобы подняться. Никак не удавалось выполнить такое простое действо. Так бывает во сне – хочется в ужасе бежать, но ноги ватные и не хватает воздуха. Воздух становился свинцовым, наполнял легкие, ноги и руки, проникал в мозг. И этот свинец, вместо того чтобы придавить к полу, размазать по нему, вдруг оторвал его от кресла и заставил взметнуться к потолку. И даже единственный тапочек на ноге также парил рядом. Ужас пропал, на какое-то мгновение появилось удивление. Но и оно прошло. Алексей больше не испытывал никаких чувств. Он безучастно посмотрел вниз и увидел самого себя, сидящего в кресле, руками крепко вцепившегося в подлокотники. У того Алексея, который был внизу, также был на ноге единственный тапочек. В открытую дверь вскоре (а может, спустя длительное время) зашла Вера Сергеевна. Потом появились врачи скорой помощи, полицейские во главе с капитаном, соседи, два парня с сотовыми телефонами. Последовательность могла быть и иная. Алексею было безразлично. Было сознание иного состояния. И он не понимал – нравится оно ему или нет. Сознание говорило, что он необыкновенно легок, что любой сквозняк погонит его вдоль потолка к открытой форточке или к открытой двери. Умер ли он, просто ли раздвоился? Все равно. Мама была рядом. Он это чувствовал. Но как он мог чувствовать, если чувств не было? Он понимал, что мама рядом. Он ей нужен.

…Четыре часа ночи. Сегодня не удалось уговорить друзей закончить пораньше попойку. По-моему, он тоже сегодня выпил. Уже вчера. Куда подевался второй тапочек? Почему отрыта входная дверь? И скрипит так, как будто достают ведро воды из старого колодца? Ось барабана, на который накручивается цепь, прокручивалась в деревянных пазах. Их никто и никогда не смазывал. Высокие звуки уходили за пределы человеческого слуха. Что? Явь, сон? Жизнь его – сон? Плод воображения? Что произошло в действительности? Алексей поднялся с кресла, подошел к телевизору и выключил его. Спотыкаясь во внезапно создавшейся тьме, он дошел до диван-кровати, разделся и лег. Рядом тихо посапывала Вера Сергеевна. Алексей совершенно запутался. Но ничего обдумывать не стал. Он просто уснул. Когда он проснулся – он опять сидел в кресле. Веры Сергеевны не было. Алексей прошел на кухню, чтобы попить воды. Вера Сергеевна сидела за столом и пила чай.

– Ты сказал, что я тебе нужна, – Вера Сергеевна внимательно посмотрела на Алексея.

– Разумеется, я так сказал, – сразу все вспомнил Алексей.

За окном покачивались звезды. Алексей решил распахнуть окно и увидел, что их десятиэтажный дом парит над землей. Вернее, над крышами домов. В окне одного из домов он увидел свет. И сидящих за столом Веру Сергеевну и себя самого.

– Где мы? – спросил, не удивляясь, Алексей.

– Все равно. Какая разница – где? Мы – вместе.

Алексей больше ничему не удивлялся.

В каждой семье есть свои скелеты в шкафу. Я теперь такой же скелет. Мне постоянно грустно и апатично. Даже фильмы Альмодовара меня не вдохновляют, хотя вызывают часто улыбку и желание. Но я засыпаю, не досмотрев до конца ни один фильм. Потому что начинаю их смотреть после пяти утра… Так вот – насчет скелета. Я – изгой, я – отверженный, я – преступник. Меня постоянно гложет это понимание. Мне никогда уже не вернуться туда, где я прожил много лет. Мне никогда не воспользоваться теми плодами, которые я взрастил. Дети обещают все привозить. Но они даже патроны не вывезли все. Не говорю уже о большой стопке рукописей, тетрадей, книг… О большой куче всевозможных мелочей. Наверное, у них там застыло время. Мое время. Я там – скелет в шкафу. Вроде живой. И вроде бы умер. Со мной не поговорить, не пожать руку. Такая вот ситуация…

У меня в коллекции «Битвы Фэнтези» три вида скелетов: «Скелетоны» – крупные, с подвижными руками, «Стражи гробниц» – стандартных размеров, «Кибер-скелеты» – полуроботы, вооруженные бластерами и плазмерами. Я не буду их ставить на полку рядом с барабанщиком и викингом, трубящим в рог. Скелеты не играют на музыкальных инструментах. Они не дополнят оркестр. И потом – не всем по душе загробная тематика. Может, кому-то из гостей будет неприятно лицезреть ребра и черепа этих фигурок. Оставлю их в шкафу.

– Алло! – твой голос в трубке. – Я хочу к тебе! Без тебя в десять раз… Нет, здесь хорошо! Но было бы в десять раз лучше, если бы ты был рядом!

– Ну, это твой выбор.

– А-А-А!!! Ты ужасен! Я приеду – поколочу тебя… совсем, наверное, от рук отбился, Мох? Электронную сигару куришь?

– Иногда.

– А-а-а! Я тебя укушу! Приеду – и укушу! Поколочу тебя!

Приезжай скорее, милый Енот! Конечно.

Я почему-то подумал о завещании. Никакого завещания не будет, если я тут вдруг окочурюсь ненароком. После того как я пожарил с картошкой мясо, у меня сильно обострилась язва. Как после водки. Рвало. Были неприятные ощущения. Черт возьми, молодожен с застарелой язвой! Остро ощущается одиночество. Ты тоже об этом говорила. Там, на море, на прекрасном море, чувствуется одиночество. Одиночество и смерть.

Глеб устал стоять в лифте и присел на корточки, прислонившись спиной к стене кабины. В таком положении он долго не смог побыть. Газеты всегда его выручали. Как-то в конце мая в Екатеринбурге выпал снег до колен. И хотя он днем таял и создавал огромные лужи, все равно во многих местах сохранялись сугробы, на многих тропинках и даже тротуарах лежала снегоподобная жижа. Ее необходимо было преодолевать, чтобы пробраться с одной стороны улицы на другую, от одного дома к другому, от этой части тротуара до той. Глеб приехал на сессию в модных штиблетах, которые хорошо смотрелись, но совсем не грели, а самое главное – не защищали от снега и воды. Все пары носков, которые были у Глеба, растратились очень быстро; они сушились на батареях, которые уже были отключены в связи с окончанием отопительного сезона. В квартире, которую Глеб снимал по случаю у одного знакомого майора, было много газет. Недолго думая, он стал использовать их в качестве стелек. Складывал несколько раз вдоль и поперек и получал в результате прямоугольную стельку, у которой слегка загибались углы, после чего газета-стелька была готова к употреблению. И преподаватели факультета журналистики, и собратья-сокурсники, наверное, устроили бы Глебу обструкцию, узнав о том, как не по прямому назначению он использовал прессу. Хотя все вокруг это делали изо дня в день – использовали прессу не по назначению. Поэтому и сейчас Глеб достал из пакета несколько экземпляров «Закаленного металла», предназначенных для домашней подшивки, и уложил ими пол лифта. Теперь он мог вытянуть ноги и хоть немного отдохнуть. И даже вздремнуть. Он решил с иронией отнестись к ситуации. Хорошо, допустим, он раздвоился и сам себе из будущего пытается что-то сказать. Но почему тогда он ощущает себя здесь и сейчас, а себя в будущем как-то не чувствует? Да не может этого быть с точки зрения здравого смысла! Не может быть, потому что… быть не может! Гм, конечно, дубовато получается. А если проявить немного гибкости сознания? Включить воображение, фантазию, парадокс? Только он не в научно-фантастическом романе, а в реальности. Дома его ждут любимые жена Неля, сынишка Дима и дочурка Алина. Он сегодня трезвый, собрался домой пораньше, чтобы извиниться за вчерашнюю пьянку перед женой, загладить вину перед детьми, что-то сделать по дому, поиграть с ребятишками. Они всегда это любят. И на тебе – застрял в лифте! Тот, кто должен был ему помочь, сам его задерживает. Так как лифтер, подающий голос в динамике, оказался графоманом и, скорее всего, пытается вытребовать публикацию в газете или в коллективном сборнике. Хрен у него получится! А если поорать? Люди услышат, вызовут технологическую поддержку. В конце концов, необходимость в лифте есть у каждого жителя подъезда. Только почему никто не спешит принимать меры?

– Эй! Э-ге-гей! – закричал Глеб. – Вызовите аварийку! Лифт не работает, я застрял! Пусть уберут булыжник от входа!

В ответ – тишина. Глебу послышалось, что из динамика раздался вздох.

– Что ты вздыхаешь? – закричал Глеб. – Ничего у тебя не получится, я не буду тебя публиковать!

– Дурак, – тихо ответил динамик. – Я сейчас вас всех соберу, а потом поговорим. А разговора не избежать. Разговор нужен, иначе дальше жить становится совсем бессмысленно и трудно.

«Ну точно шизофреник! – подумал Глеб. – О бессмысленности жизни может заговорить либо гениальный философ, либо похожий на него шизофреник!» Он перестал кричать. Впереди замаячила хоть какая-то определенность. Голос собирался кого-то там собрать вместе. Значит, последует действие. Ждать, так ждать. И лучше вздремнуть – так хоть сэкономишь силы, которые наверняка понадобятся. Главный редактор заводской газеты вдруг подумал о том, что ловушку в лифте ему могли устроить противники его редакционной политики. И хоть выглядело это нелепо, тем не менее Глеб взял на вооружение и эту версию. На предприятии в полном разгаре шел период двоевластия. Ваучеризация всей страны конкретно на их заводе обернулась нелепицей: на власть претендовали сразу два директора. Первый – Владимир Купродин – был вполне легитимным директором, он несколько лет возглавлял завод. Второй – Александр Черешников – появился внезапно, вместе с группой крепких молодчиков в черной коже. Он захватил директорский кабинет, стал издавать приказы на основании того, что у него якобы на руках контрольный пакет акций предприятия. Купродин тогда обосновался в кабинете зама и тоже объявил, что у него контрольный пакет акций. Двоевластие проходило пока без драк и массовых беспорядков, так сказать, в юридическом и психологическом русле. И страдали от этого прежде всего исполнители: замы, начальники отделов, начальники цехов и лабораторий… Каждый директор тянул одеяло на себя.. Придут к тебе два приказа от двух директоров – какой из них будешь выполнять? Паны дерутся, у холопов чубы трещат. Оргвыводов пока никто не делал, но плюсовые и минусовые очки зарабатывали все. Чьи головы вскоре полетят с плеч, зависело от того, кто же, в конце концов, останется у руля. Подчиненные особенно не спешили брать чью-либо сторону. Опережали события только явные дураки и карьеристы. Нелегко приходилось и Глебу. Но он четко обозначил свою позицию обоим директорам – и новому, и старому: на страницах газеты будет соблюдаться нейтралитет. Обе стороны имеют право высказывать свою позицию, критиковать и подвергать сомнению легитимность руководителя-оппонента, разъяснять собственные программы действий и так далее. Позицию газеты Глеб так обозначил не потому, что растерялся в мутный период двоевластия, а потому что это подсказывала логика свободы слова, за которую он боролся несмотря ни на что. Завод содержит газету, платит зарплату сотрудникам? Ну и что? Они не гайки вытачивают, а создают средство массовой информации, у которого есть свои правила. Свобода слова – одно из них. Как ни странно, но эта позиция вызывала уважение у претендентов на директорство. Может быть, оба директора и скрепя сердце принимали такую позицию, а потом готовили расправу над непокорным редактором? Но сейчас они мирились с нейтралитетом газеты. Зато сторонников того или иного руководителя это не устраивало. Они считали, что Глеб трусит, юлит, пытается нейтралитетом угодить и вашим, и нашим. Мечтали его снять с должности. Может быть, и эта ситуация – задержка в лифте – какая-нибудь тайная акция его недоброжелателей? Вполне. Сейчас его пока просят публиковать литературные опусы, а потом предъявят ультиматум – выбирай сторону того или иного директора!

Теряясь в догадках, Глеб сомкнул глаза от усталости и все-таки задремал.

Эти охотничьи ружья – короткоствольную «Сайгу» и вертикалку-двухстволку – Игорь Васильевич приобрел несколько лет назад. «Сайга» обросла удлинителем ствола, оптическим прицелом, магазинами на 5, 8 и 10 патронов, всевозможной другой амуницией. Для вертикалки Игорь сделал ремень-патронташ. На прикладе красовался еще патронташ на 8 патронов. Вообще, патронов появилось – по любым меркам – много. Больше двух тысяч было закуплено в охотничьих магазинах, и почти столько же – две тысячи – он сделал сам. На удивление процесс сильно захватывал. Производство патронов он поставил на поток. Тут еще большую роль играла страсть коллекционера. Патроны, оказывается, можно коллекционировать – точно так же, как значки, монеты, марки, книги… Всем этим понемногу и занимался Игорь Васильевич. Во-первых, номера дроби от 7,5 (для спортивной стрельбы по тарелочкам) до крупной картечи № 8,5 подразумевали наличие как минимум десяти пачек патронов. Затем, существовали разные заводы-производители. В-третьих, патроны были разных цветов, с разными типами капсюлей, гильзы состояли из разных типов материалов – картона, пластмассы, металла… И на охотничье обмундирование Игорь потратился изрядно. Как-то на одной из охот он вызвал просто дикий смех сотоварищей, когда они увидели его во всей красе, обвешанного патронташами, магазинами, компасами и биноклями. Больше всего поразило их количество патронов, которое он привез на охоту, – 300!

– Ты чего, Игорь? – хватались охотники за бока от смеха. – На Третью чеченскую собрался?

– Я думал, мы по баночкам постреляем, если охота не удастся, – смущенно отвечал Игорь. К своему счастью, он неплохо стрелял, поэтому насмешки быстро прекращались. Но короткоствольная «Сайга», на которую Игорь поставил две насадки на ствол и оптику, не давала все-таки никому покоя. «Сайгу» обзывали «водопроводом», и ничего с этим поделать было нельзя…

Сейчас Игорь находился на балконе первого этажа, заваленного мешками с песком и землей. В этой двухкомнатной квартире одно окно выходило во двор. Его Игорь приказал заложить кирпичом. Два других окна – на балконе и на кухне – были большими. Их удалось укрепить мешками и всяким хламом. Тем не менее нужно было держать ухо востро. СВД стояло рядом с левой стороны, «Сайга» и «Иж» (вертикалка) – с правой; десятки коробок с патронами – от пулевых и картечи до мелкой дроби – лежали на полу балкона.

Игорь Васильевич ждал нападения. Полгода, как произошел Большой взрыв. Выжило немного людей. По крайней мере, на той территории, где проживал он со своей семьей, людей осталось совсем мало. Но в его доме кто-то жил и на втором и на третьем этаже. А Игорь Васильевич хотел перебраться повыше. Там обороняться было легче. Но люди жили, не выгонять же их. Сами сбегут со временем – все сбегают.

Игорю Васильевичу было кого защищать. Четыре женщины – Нелли, Лана, Вера и Яна со смешным прозвищем Енот – нуждались в его защите. У них были дети: Дима, Алина, Сашка, Полина и Андрейка. Девять человек: четыре женщины и пятеро детей. Игорь Васильевич знал, что его жена – Лана, сын Сашка. Но его преследовало смутное чувство, что и остальные женщины как-то связаны с его судьбой. Возможно, кто-то из прошлого, кто-то из будущего. Все четверо не могли быть его женами. Он же не мусульманин, в конце концов? Что? Проверить достоинство мужское – не обрезано ли? Игорь ухмыльнулся. Нет, он не мусульманин, но часто напевал веселую песенку из кинокомедии «Кавказская пленница»: «Если б я был султан, то б имел трех жен. И тройной красотой был бы окружен!» Любому мечтателю, желающему трех и более жен, надо помнить непреложный факт – тещ тоже будет три и более!

Сумерки приближались неотвратимо. Именно в это время суток Игорь Васильевич видел хуже, он не любил это время суток. Именно в это время суток Игорь Васильевич стрелял хуже. И ОНИ пошли широким фронтом через дорогу. ОНИ – это дикие голодные существа, когда-то бывшие людьми, но под воздействием радиации, голода, страданий, почти потерявшие разум и питавшиеся чем попало. В том числе живыми и мертвыми. Как Игорь узнал, что сегодня они нападут на его дом, неважно. Он подготовился. Он теперь стрелял по этой обезумевшей толпе. Сначала издалека с СВД – прицельными выстрелами. Обойма из десяти патронов закончилась быстро. Пять или шесть трупов оказались на дороге. Кто-то из нападавших остановился, чтобы растерзать свежую плоть, истекавшую кровью. Но остальных было еще много, и они не заметили потерь. Теперь Игорь Васильевич взял в руки «Сайгу» и стал стрелять в толпу крупной картечью. Восьмизарядные магазины опустошались очень быстро. Вскоре они закончились, но на подступах к дому уже валялось несколько десятков существ. Отстреляв и пятизарядные магазины, он отложил «Сайгу» и схватил «Иж». Вертикалку он заряжал любыми патронами. Пулевые и картечь наносили сильный урон нападавшим, дробь только останавливала, ранила, дразнила. Если уж кто-нибудь очень прыткий совсем близко подбегал к дому, то и дробь могла размозжить ему голову или сделать большую брешь в теле. Наступление захлебнулось. ОНИ оттаскивали убитых сотоварищей в кювет, ползли на четвереньках, по-пластунски. Смельчаки, пожелавшие вскочить на ноги, получали свинец в спину. Жалости у Игоря не было, а тем более угрызений совести и моральных метаний. Он просто не хотел, чтобы съели его, а вместе с ним четырех женщин и пятерых детей. Про соседей на верхних этажах он не думал. Неизвестно, сколько будут собираться с силами ОНИ. Но передышкой нужно было воспользоваться, чтобы зарядить магазины для «Сайги» – четыре восьмизарядных, четыре – пятизарядных и один – десятитизарядный. Десятизарядный ему сделали на заказ умельцы со спецназовского «Полигона», на котором Игорь проводил тренировки по стрельбе.

– Надо чем помочь? – заглянула на балкон Вера.

– Да, – кивнул головой Игорь Васильевич. – Быстренько зарядите вот эти магазины. Ну как вы там?

– Ничего, только страшно, – улыбнулась Вера.

– Мне тоже страшно, но мы победим, – успокоил ее он.