Электронная библиотека » Олег Слободчиков » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Первопроходцы"


  • Текст добавлен: 19 ноября 2019, 11:20


Автор книги: Олег Слободчиков


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Стадухин радостно наложил на себя крестное знамение, выискивая глазами образа, и не нашел их. Детина понял его, указал рукой восток. Михей сбросил шапку, семижды поклонился, затем стал стягивать обледеневшую парку. Под кровом было тепло.

Здоровяк, который был на голову выше атамана, провел гостей в другую комнату, поменьше, усадил за стол, на котором в деревянных блюдах лежали вареное мясо и рыба. Юкагир с жадностью набросился на еду, Михей, глядя на него, почувствовал, что сильно проголодался. Рыбу он ел каждый день, в зимовье она была основной едой, а потому подналег на сочное волокнистое мясо. «Сумели же запастись в зиму сохатиной», – подумал.

– Это кит! – добродушно улыбнулся молодец.

В помещение вошла девка с непокрытой головой, с косой, выпущенной сбоку поверх песцовой парки. Одета она была как дикая, в меховые штаны, в простую и удобную одежду без казачьего самохвальства, молча села в стороне, с блуждающей улыбкой стала ненавязчиво разглядывать гостей.

Никакой угрозы, дурного умысла Михей не чувствовал, расспросов ждал после еды или после отдыха. Насыщаясь, разглядывал хозяев и отметил про себя, что по покрою одежды они не походят ни на кого из известных ему народов.

– Зачем нам на кого-то походить? – добродушно посмеиваясь глазами, детина вопросом на вопрос удовлетворил любопытство казака. – Как удобно, так и одеваемся.

Глядя на него, юкагир чему-то засмеялся, икнул, срыгнул воздух из кишок, стал клевать носом, потом откинулся на лавке, свернулся калачом и засопел. Михея после еды тоже придавила вязкая усталость. Он раз и другой зевнул, хозяева поддержали:

– Отдыхайте с дороги, собак мы накормим!

«Что за люди?» – засыпая, подумал Михей и провалился в глубокий сон.

Проснулся он от чавканья, чувствуя себя отдохнувшим. Юкагир опять ел. Мясо и рыба на столе были теплыми, хотя по ощущениям спали они долго. Потянувшись до хруста в костях, Михей напился из кувшина теплого отвара, по вкусу походившего на брусничный. Есть не хотелось, но надо было подкрепиться в дорогу, и он тоже принялся за еду. Когда насытился, стал ждать хозяев, складывая в голове, что должен сказать о себе, а чего говорить не надо. Вошел все тот же высокий молодец, ни о чем не спрашивая, объявил, что выведет их к устью Колымы.

«Ну и ладно! – подумал Михей. – Оно и лучше, что хозяева не любопытны. Наверное, промышляют без отпускной грамоты».

Они опять вышли в прихожую, где стояла нарта. Сытые отдохнувшие собаки завертелись вокруг юкагира. Он стал впрягать их в постромки. Собаки нетерпеливо повизгивали и скребли лапами каменный пол. Ворота распахнулись. Пурга унялась, дул несильный ветер, мела поземка.

Бородач встал на лыжи, повернулся к упряжке широкой спиной, на которой висел кожаный мешок, поправил длинный нож на поясе и быстро побежал по крепкому насту. Из-за поземки ног его не было видно, собачьи спины и хвосты двигались за ним и отставали. Михей с погонщиком то и дело соскакивали с нарты, облегчая собак, нагоняли, но не перегоняли. «Ловок и силен, однако!» – отметил про себя атаман.

Бежали они долго. Снова стал чувствоваться голод, промышленный остановился и указал рукой на крест, поставленный на входе в протоку. Зимовье было неподалеку. Молодец сбросил с разгоряченной головы шапку, длинные русые волосы покрылись куржаком. Легким движением плеча он смахнул со спины мешок, развязал, достал связку из трех черных лис. Ленская цена им была рублей по десять.

– В подарок! – протянул Михею и добавил: – Не говори никому про нас!

– Уже понял, что промышляете без отпускной грамоты, – с восхищением разглядывая дорогих лис, кивнул Стадухин. – Бог вам судья и помощник, а я не враг. Благодарю за помощь, если что – приходите! – взглянул снизу в васильковые глаза, опушенные заиндевевшими ресницами. И спохватился: – За кого Бога молить? Имя не спросил.

– Молитва найдет без имени, – рассмеялся детина и без всяких признаков усталости побежал в обратную сторону.

Михей отметил про себя, что с первой встречи тот над чем-то посмеивался.

Атаман с юкагиром пропадали двое суток и явились в зимовье, когда погромленный род колымцев привез соболей и девку якутской породы. Некоторые шкуры были без хвостов, без лап и пупков, но и такие черные с проседью соболя по ленской оценке стоили рублей по двадцать за сорок. Казаки стали просить Стадухина отпустить взятого накануне аманата. Он подумал и согласился, что на десятерых зимовейщиков держать много заложников небезопасно.

На Страстной неделе юкагиры шумно засобирались и, ничего не сказав казакам, ушли. Зимовейщики не расспрашивали, куда они кочуют в самые холода: освобождение от них было благом. Якутская девка прибилась к Коновалу: то ли сама, то ли по жребию или розыгрышу, Михей не допытывался.

Калиба все лучше говорила и понимала по-русски. Как-то вечером нашептала Михею, что, прежде чем попасть к анюйским колымцам, три зимы жила у чаучей, так она называла чукчей, не тех, что приезжали на погром с западной стороны, а кочевавших за горами и на реке Погыче у народа кор-олень. Стадухин снова услышал знакомое гортанное слово, и оно отозвалось в нем беспричинным юношеским волнением.

– Погыча! – похлопал по плечу Чуну. – Погыча! Ты тоже говорил про Похачу.

– Похача! – равнодушно прошамкал ламут. – За Камнем… Деда дед ходил. – Перевернулся на другой бок, задышал глубоко, сонно.

Михей смотрел на тлевшие угли в очаге и видел светлую реку с веселым гостеприимным народом вроде того дородного молодца, который вывел из пурги. Будто ждет он крепкой и справедливой царской власти, порядка на своей земле. Думал и о том, что строительство зимовья у моря, в тундре, не было ошибкой: пусть Митька заберет Колыму – он найдет другую реку, лучше и богаче.

Как водится, от скуки и безделья казаки потешались над женками, словами и знаками выспрашивали, сколько у них было мужей. Калиба долго не могла их понять. Ромка Немчин ткнул пальцем в сторону Михея, выставил девять других.

– Ну? Сколько Михеек?

Калиба морщила лоб, долго и тупо смотрела на Коновала, потом, просветлев лицом, указательным пальчиком прошлась по его растопыренным, потом еще.

– Сколько? – Ромка скинул чуни, показывая пальцы рук и ног. Калиба покачала головой и потрясла волосами, собранными в пучок. Казаки хохотали, женщина невинно смеялась.

– Нашли потеху, жеребцы! – укорил товарищей Втор Гаврилов. – Это мы, придурошные, все чего-то ищем, грабим, кровь льем, на рожон лезем, а бабы знай себе рожают. С кем сытней, безопасней, с тем и живут, пока очередному муженьку такие же удальцы глотку не перережут.

Казаки смущенно притихли, раздумывая над словами старого красноярского казака, повидавшего Сибирь.

У Стадухина же прежние мужья Калибы любопытства не вызывали, он выспрашивал ее про Погычу. Есть ли там лес, промышляют ли чукчи соболя? Но женщина упорно отвечала, что на Погыче живут не чаучу, а кор-олень люди. Чукчи на лодках и оленях ездят за море, привозят мясо, кожи и моржовые головы, которые у них покупают разные народы, из моржовых костей делают поручи, куяки, обитые костяными пластинами, шлемы, латы, оружие, подбивают полозья нарт. Луки делают из китового уса.

В феврале несколько дней сряду розовел восход, затем, прорвавшись сквозь сумрак, брызнул первый яркий луч и показался край солнечного круга. Через неделю тундра была залита ярким светом, он резал прищуренные глаза, по щекам казаков текли слезы, застывали ледышками в бородах. Сверкал снег, кричали одуревшие от солнца куропатки, куропачи, с налитыми кровью бровями, теряя осторожность, бросались даже на людей, тявкали песцы, в поисках поживы низко над крышей зимовья кружил ворон, под нарами ворочался и всхрапывал атаманский пестун. Вскоре, выворотив загородку, он высунул длинные когти. Это был уже не медвежонок.

– Мишка! Застрели! – заорал Ромка Немчин. – Он же нас передавит.

Стадухин потрепал медведя по загривку, заглянул в его глаза. Зверь еще сонно, но уже пристально присматривался к нему. В какой-то миг в его взгляде появилась угроза.

– Я те поскалюсь, сын блядин! – Стадухин звезданул его кулаком по лбу и почувствовал, что тот смирился, стал ластиться. Он вывел пестуна за ворота и отпустил: – Отъедайся! И шел бы ты к своим, да подальше… К едреной матери. Не доводил бы до греха! – пробормотал вслед.

В апреле ночь стала коротка. После долгого дня и заката над долиной реки делался сумрак. Чуна подолгу где-то пропадал и один только раз вернулся с добытой нерпой. Его отлучки стали беспокоить атамана. Как-то он пошел следом, издали увидел ламута. Тот сидел на обкатанном волнами топляке, который вмерз в береговую полосу льдов, неотрывно смотрел вдаль и не услышал подошедшего казака.

– Что сидишь? – спросил Михей, присаживаясь. – Высматриваешь землю за морем?

– Думаю! – ответил ламут.

– И о чем твои думы?

– О казаках!

– Охтеньки! – рассмеялся Стадухин. – Хорошее или плохое?

– О том и думаю, – обернулся к нему ламут, его зрачки холодно сверкнули в щелках глаз. – Называете себя холопами царя, говорите, что служите ему, а никогда его не видели. Врете, наверное!

– Бога мы тоже не видим, но служим Ему! – стал снисходительно поучать атаман. – Наш царь – такой же раб Божий, как все христиане. Мы через него Богу служим.

– Ваш Бог служил своему народу и принял за него муки! – язвительно усмехнулся Чуна и с перекосившей скуластое лицо насмешкой так взглянул на Михея, что у того пробежал холодок по спине. – Я служу своему народу, для него призываю в помощь духов, хоть они меня мучают. Всякий мэнэ и ороч [6]6
  Мэнэ и ороч – самоназвания оседлых и оленных эвенов.


[Закрыть]
, юкагир и чукча служит своему народу, рабы – себе и хозяевам: боятся их, ненавидят, потому и служат. Как можно служить царю, которого не видел? Как раб! Вы правильно называете себя холопами!

– Бога и царя надо любить! Они шлют нас на окраины, чтобы делать мир по всей земле! – стал оправдываться Стадухин, бросая на ламута колкие взгляды.

– Если Бог и царь шлют вас делать мир – зачем деретесь между собой? Если посылают грабить – понятно, почему деретесь…

Кто такие казаки? Не пойму! О том и думаю.

– Сказал бы ты так воеводе, он бы тебя вразумил кнутом! – озадаченный правильной и неглупой речью Чуны, Стадухин попытался перевести разговор в смех.

– Потому рабы мало говорят, но много думают и сильно ненавидят хозяев.

Михей крякнул, раздраженно мотнул головой, спросил злей:

– Если ты верно служил своему народу, отчего твой народ тебя бросил? Выкуп-то за тебя не дали!

– Я сказал своему народу, чтобы не давали. Если дадут за одного, после казаки и якуты будут ловить других и требовать еще. Потом весь народ станет платить, чтобы жить. Я сказал родственникам – узнаю, кто такие казаки, с чем идут к нам, вернусь и скажу, что с ними делать: воевать или давать ясак.

– Вот как! – хмыкнул Михей. – А я думал просить тебе жалованье толмача. Толмач второй человек после атамана.

– Если стану служить царю, буду его рабом, как ты, то надо отречься от своего народа. Ваш Бог так не делал, потому Он Бог!.. Когда люди начинают заботиться о себе больше, чем о своем народе, духи наказывают их. Когда-то медведи были людьми, но захотели жить каждый для себя и превратились в зверей…

– Атаман! Гости едут на Пасху! – прибежал посыльный.

– Кто бы это? – вскочил Стадухин, с облегчением прерывая разговор, который втягивал его в беспросветную душевную трясину.

Солнце уже оторвалось от гор, но не вышло на полуденную высоту. Снег был розовым и твердым, воздух прозрачным. Все зимовейщики высыпали из избы, щурясь, глядели на черные точки, ползущие с верховий протоки. Их глаза различали нарты без собак и оленей, людей, которые, судя по движениям, приближались на лыжах.

– Похожи на наших! – бормотал Вторка Гаврилов, всматриваясь из-под руки. По его щекам текли слезы. – Против зыряновских – вдвое больше. Промышленные, что ли?

Не чувствуя злого умысла, Стадухин все же скомандовал приготовиться к обороне.

– Аманатов привязать, – приказал и неуверенно добавил: – на всякий случай!

– Кабы хотели напасть, не шли бы напрямую среди дня! – заспорил Федька Катаев.

Стадухин толкнул его к двери.

– Проверь пищаль, натруску, погляди, не отсырел ли фитиль!

– Ай, еть твою! – заорал Коновал. – Мишка, убей зверя, не то сам порешу! Штаны порвал, гаденыш! Пшел, зверюга! – огрел медведя прикладом пищали.

Медведь отскочил в сторону и затрусил в тундру. Михей бросил на него мимолетный взгляд, досадливо передернул плечами, не ответил казаку. Снова стал всматриваться в приближавшийся отряд. Идущих уже можно было пересчитать: шли два десятка и еще двое. Не видеть зимовья они не могли и явно направлялись к нему. Кто-то издали узнал Пантелея Пенду, потом Митьку Зыряна. Караульный с нагородней крикнул:

– Семейка Дежнев ковыляет!

От нетерпения и непонимания Стадухин забегал вокруг зимовья.

– Баню топить! Уху варить! Калиба! – окликнул женку. – Принеси воды, надо встретить гостей горячей щербой. С дороги будут много пить.

Женщина поняла его, подхватила два котла, широко расставляя ноги, тундровой походкой засеменила к промерзшему ручью. Михей бросил вслед неприязненный взгляд: зиму проспал с ней под одним одеялом, но ничуть не привязался. Никто не знал его беды, кроме этой погромной женки, а она удивляла, что не переметнулась к кому-нибудь из казаков. Атаман потерял мужскую силу. Только утрами, после ярких снов, в которых был с Ариной, что-то мог, и то недолго: пока перед внутренним взором стоял облик жены. Но женщина зачем-то делила с ним постель и ничего не требовала.

Приближались шаги, скрип нарт и скрежет лыж, уже слышалось разгоряченное дыхание путников: девятнадцать русских промышленных и казаков, три аманата подошли к зимовью. Дежнев похудел, лицо его было обожжено солнцем, по переносице и глазам – белая нездоровая полоса от повязки. На ней сияли все те же насмешливые, по-кошачьи круглые синие глаза, от которых разбегались по щекам лучики морщин. Лица его спутников были черными и опухшими от мороза и солнца.

Стадухин, выпятил грудь, упер руки в бока, встал впереди казаков, опоясанных саблями.

– Митька вернулся – понимаю! Промышленные, невесть откуда взявшиеся, – тоже понимаю! Тебя-то, земляк, каким хреном с Алазеи принесло и куда рука делась? – кивнул на пустой левый рукав его парки. – Ничего не пойму!

– Куда тебе! – вместо приветствия с вызовом ответил Зырян. – Ужо, расскажем – шапка с головы слетит!

Семейка Дежнев по обычаю дружелюбно глядел на земляка и улыбался, не поминая прежних обид. Михей тоже забыл, чем тот его сердил в походе.

– Грейтесь, сушитесь. Скоро баня подойдет. – Великодушно принял соперника с его людьми.

Аманаты, не дожидаясь приглашения, вломились в зимовье, припали к очагу, отогревая замерзшие руки. Служилые и промышленные бросили на караульных увязанные по-дорожному нарты, скинули и вывернули мехом наружу отсыревшие парки, развели костер в указанном месте, поскольку в избу все войти не могли.

Аманаты, слегка обогревшись, тоже скинули верхнюю одежду. Один из них оказался девкой тунгусской породы.

– Чья женка? – загалдели стадухинские казаки.

– Я – толмачка! – с важностью ответила женщина на сносном русском языке.

Калиба с якуткой, прятавшиеся от шумного многолюдья, весело залопотали с гостьей. Пенду, Зыряна, передовщика промышленной ватаги и земляка Дежнева Стадухин повел в зимовье для разговора. Они расселись по лавкам, ожидая бани и угощения. Левая рука Дежнева была обмотана кожей и подвязана к шее.

– Опять ранен? – сочувственно морщась, спросил атаман.

– Железной стрелой меж вен! – беспечально ответил Семейка, будто был укушен оводом.

От торопливых расспросов Михей удерживался, а гости не спешили говорить о себе. Зимовейщики с веселыми лицами суетились, бегали из дома во двор, обнесенный частоколом. В избе закипел котел с рыбой, Вторка Гаврилов снял его с огня, стал разливать жирный отвар по кружкам, гостеприимно приговаривая:

– С мороза да с дороги ничего нет лучше горячей щербы!

Подошла баня. Пенду, Зыряна и передовщика пришлой ватаги благословили снять первый пар, остальные сушились, обогревались и ели у костра.

Первым из бани вышел Пантелей, пар клубился над его жилистым распаренным телом. Он неспешно развязал мешок, притороченный к нарте, достал чистую нательную рубаху. Михей подхватил его под руку, повел в зимовье. Вскоре из бани вышли Зырян и дородный, спокойного вида передовщик. Истомившиеся ожиданием новостей казаки усадили их возле очага. Атаман протиснулся в красный угол, сел под образками, стараясь не уронить степенства, заговорил о промыслах.

– Далеко ли ходили? Как промышляли?

– Митька, – Пантелей Пенда кивнул на Зыряна, – срубил зимовье на Колыме в устье притока, с верховий которого есть волок на Алазею, и сидел там всю зиму, а мы от него рубили станы, тропили ухожья. Хорошо промышляли, соболь добрый, черный, лиса красная. Река вскроется, придут торговые ватажки, не задержатся, – усмехнулся в белую бороду, – будет на что купить порох, свинец, сети, муку… Потом можно дальше идти…

– А что дальше? – Стадухин с нетерпеливым любопытством глядел на старого промышленного.

– На восход – горы! – шевельнул плечами Пантелей. – К полудню – становой хребет – Великий Камень!

– Всю зиму думаю! – с жаром признался Стадухин. – По ту сторону реки падают в океан, по эту – в Студеное море, – обвел взглядом сидевших людей.

От сказанного им красные распаренные глаза Пантелея заблестели:

– Спрашивал про то колымских мужиков – но никто из очевидцев не доходил до конца Камня. Говорят, он Необходимый! Может, так и есть?! Давно иду встреч солнца, состарился в пути, а конца Сибири все нет.

– Что Камень? – нетерпеливо перебив невнятный разговор, вскрикнул Зырян. В пыжиковой рубахе с распахнутым воротом, с красным лицом и мокрой головой он заерзал на лавке и предложил Пантелею: – Лучше расскажи про воеводский указ!

– Что мне ваши указы? Я не служилый! – отмахнулся старый промышленный.

– Как узнаешь – с голым задом побежишь искать Нерогу! – ухмыльнулся Зырян, насмешливо глядя на Стадухина.

– Что за Нерога? – спросил Михей, пристально всматриваясь в лица гостей. Остановил взгляд на передовщике промышленной ватаги.

Белокурый, похожий на русобородого молодца, который вывел из метели, тот смутился и повел дюжими плечами. Вместо него бойко заговорил Семейка Дежнев:

– Служил я на Алазее с четырьмя казаками, сторожил аманатов и молил Бога, чтобы не быть погромленным по малолюдству, тебя вспоминал добром, – кивнул Стадухину, – ты задом чуял врагов. – Рассмеялся. – Но Бог милостив… Еще по осени, в сентябре, пришла к нам ватага торговых и промышленных людей Афоньки Андреева, – указал на дюжего бородача в льняной рубахе. – А с ними, верхами на оленях, ленский служилый Гришка Кисель. С седла не слез, спросил про Митьку Зыряна. Я сказал, что уплыл на Колыму. Гришка заматюгался и заплакал так, что слезы ручьями потекли по бороде.

– Отчего? – не удержался Стадухин, поторапливая многословного земляка.

– А вот слушай! – снова рассмеялся Дежнев, довольный общим вниманием. – От юкагирского аманата, привезенного Постником Губарем, воевода Головин узнал, что где-то в здешних местах, на реке Нероге, есть серебряная гора. Будто дикие мужики к той горе ездят, по висячим серебряным камням стреляют из луков, сбитые собирают и плавят руду.

В прошлом году отправил он к Зыряну на Индигирку таможенного целовальника Епифана Волынкина. Помнишь?

Стадухин кивнул, внимательно слушая земляка.

– И велел ему передать Зыряну, чтобы Митька строго пытал юкагиров о серебре. А если Бог даст удачу, обещал тем, кто найдет руду, такое государево жалованье, какого ни у кого на уме нет. И велел идти с Индигирки на реку Нерогу со всеми служилыми, а там оставить людей немногих.

Но коч Волынкина с торговыми и промышленными затерло льдами, он отправил Гришку Киселя с воеводским наказом в Олюбленское зимовье. Тот застал там только Лаврена Григорьева. Лаврен провел расспросы среди аманатов и понял, что на Индигирке серебра нет, а если есть, то где-то на Алазее или еще дальше. Гришка с муками добрался до Алазейского зимовья, но Зыряна опять не застал, – снова хохотнул Дежнев, окинув взглядом важно восседавшего десятника, а тот самодовольно ухмыльнулся.

– Мы с Ивашкой Ерастовым, сидя на Алазее, от своих аманатов не узнали ничего разумного. А среди зимы явился к нам беглый юкагирский князец Шенкодья со своим родом, сказал, что вы доплыли до Колымы и зимуете здесь.

Перед Пасхой, как окреп наст, с Алазеи на Колыму собралась идти ватажка этих вот торговых и промышленных людей. – Семейка указал на Афанасия Андреева. – Они в покруте у купца Гусельникова. Как услышали про серебро, так насели на меня, бедного, чтобы вез приказ воеводы к Митрию Михалычу Зыряну, а они бы меня проводили. Взяли мы у Шенкодьи вожей, пошли нартами и дошли за неделю…

Семен Дежнев перевел дух, вытер пот со лба. Зырян впился пристальным, злорадным взглядом в лицо Стадухина, чего-то ожидая.

– Отчего свое зимовье бросил? – спросил Михей так, будто весть о серебре и воеводском наказе его не заинтересовала.

– Напали юкагиры трех родов. Мы лучшего мужика, брата тойона, убили, взяли в аманаты его сыновей. Весной они собрались в пять сотен и осадили, – неохотно отвечал Зырян, опуская потускневшие глаза. – Две недели держали в осаде. Отстреливаясь, мы сожгли и свой порох, и тот, что Афонька принес. Пошли на прорыв, пробились саблями и топорами, надумали идти к тебе. Скоро сюда приплывут торговые люди, купим что надо и пойдем искать Нерогу.

– Отчего бы им, торговым, здесь быть? – удивился Михей. – Еще прошлым летом о Колыме знали только на Индигирке.

– Нынче приедут, – смущенным голосом заверил атамана передовщик Афанасий. – Все, кто на Яне и Индигирке зимовали, товар держат под ваших соболей.

– Да уж! – почесал затылок Стадухин, вскинул глаза на земляка: – И тебя на прорыве ранили?

– Слава богу, в левую! – улыбнулся Дежнев.

– На тебе уже живого места нет – весь в ранах!

– Правая здорова! – Семейка тряхнул кулаком. – Я ей тойона Алая убил, потому колымцы от нас отстали.

– А зимовье?

– Подпалили!

– Зиму-то мы в нем пережили, – начиная сердиться, резче заговорил Зырян, теребя вислые сосульки редкой бороды.

Михей его не слушал, торопливо думая о своем. Летом он хотел плыть к Арине. Ясак был собран, после расплаты по кабале кое-что оставалось на безбедную жизнь при остроге. И возвращаться было нестыдно: все-таки они с Митькой первыми из служилых дошли до Колымы, хотя собранным и добытым здесь и на Оймяконе Ленский острог не удивишь.

Еще ничего не было решено, но у Стадухина захолодело в груди от предчувствия, что он может не вернуться к жене и нынешней осенью. Михей оглянулся на своих казаков и понял по их лицам: откажется от поиска серебра – проклянут. А если найдут серебро без него, без Михея Стадухина, будут до скончания века смеяться и язвить, как Постник и его спутники.

– Государю послужить – дело Божье! – рассеянно пробормотал он, растягивая слова. – И государь тех служб не забудет, наградит! – Поднял туманные глаза на Зыряна, который опять глядел на него с вызовом, как перед дракой:

– И куда идти?

– Как сойдет лед, ты по наказу воеводы оставь в зимовье при наших общих аманатах и казне казаков сколько нужно и пойдем вверх по Колыме.

– Дай, бабка, воды напиться, а то жрать хочется, аж переночевать негде, – принужденно рассмеялся Стадухин, не сводя разгоравшихся глаз с Зыряна. – Порох, свинец, неводные сети – все наше… И коч твой, конечно, спалили вместе с зимовьем?

– У нас есть рухлядь. Приедут торговые – купим и возместим, – не моргнув глазом, отговорился десятник.

– Добро! – хлопнул ладонью по колену Михей. – Идем одним отрядом, а чтобы не было распрей, как прошлой осенью, атаман должен быть один. Кто?

– Это правильно! – загалдели настороженно слушавшие казаки. – Опять передеремся без единой власти.

– Я! – так же пристально глядя на Стадухина, ответил Зырян. – Семейка ясно сказал, кому воевода послал наказную память искать серебро.

– Тебе?

– Мне!

– Тогда ищи! Зачем ко мне пришел?

– За подмогой по воеводскому указу!

– Где он, тот указ?

Все слушавшие казаки и промышленные настороженно притихли. Смутился и Зырян, заерзал на лавке.

– Я же говорил – у целовальника Волынкина, – промямлил Семейка Дежнев, обсасывая рыбью голову. Отложил ее на бересту, вытер руки мхом, бороду рукавом. – Он прислал на Индигирку Гришку Киселя передать наказ по памяти. Тот на Алазею пришел и говорил слово в слово!

– Епифанка! Ушник воеводский, – загалдели казаки, поддерживая Стадухина. – Да он мать обманет и по миру пустит. Вдруг удумал хитрость – потом отопрется.

– Совсем сдурели от бесхлебья! – закричал Зырян, багровея обветренным прожженным солнцем лицом. – Зачем ему баламутить два острога, при свидетелях посылать служилых людей за полтыщи верст?

Стадухинские казаки опять притихли, не зная, что возразить. А Зырян стал напирать.

– Моих людей два десятка, твоих один. Половину оставишь в зимовье! Без наказной памяти понятно, кому быть атаманом?

– Я серебро искать не пойду! – сказал помалкивавший Пантелей Пенда. – В зимовье останусь летовать, торговых дождусь.

Стадухин взглянул на него с благодарностью.

– Семейка! Останешься? – спросил Дежнева. – Ты же хром на обе ноги, теперь еще и однорук.

– Пойду за серебром! Если сюда зимой дошел, летом что не идти?

– Что скажете, братья казаки? – Стадухин обернулся к зимовейщикам.

– Идем своим отрядом, чтобы Зырян нас не неволил! – за всех ответил Мишка Коновал, подергивая розовым рубцом на коричневой щеке.

– Будут или не будут нынче торговые – неизвестно, – заговорил рассудительный Втор Гаврилов. – По христианскому милосердию припасом мы поделимся, но по нашей цене!

– Вот наш ответ! – обернулся к Зыряну Михей. – Где она, Нерога, ни вы не знаете, ни мы. Припас наш. Ваших аманатов нам караулить или как?

Из промышленных людей Афони Андреева двое были ранены при осаде и просились летовать в зимовье. Старшим Стадухин оставил Втора Гаврилова, который не рвался в верховья Колымы, при нем – трех охочих.

На том споры закончились. Приятных новостей не было, душевного разговора не получилось ни со старыми казаками Беляной и Моторой, ни с земляком Дежневым. На другой день люди Зыряна и промысловой ватажки выбивали изо льда плавник, строили свой балаган рядом с зимовьем. В ворота сунулся и грозно уставился на них стадухинский медведь. Не случись рядом атамана, гости убили бы его.

– Забьем, чтобы вреда не сделал! – настойчиво кудахтал Федька Катаев.

– Пусть погуляет! – потрепал зверя по загривку Михей. – Не голодаем.

Он высматривал Пантелея Пенду, но среди строивших балаган его не было. Отогнал медведя от зимовья, по свежевыпавшему снегу взял след старого промышленного и вышел к берегу моря. Пестун увязался за ним. Он то и дело останавливался, принюхивался, что-то выискивая в тундре, над ним с криками носились птицы, но он не обращал на них внимания.

Старый промышленный сидел на вмерзшей лесине и смотрел на льды, как Чуна, и был не далеко от того места, которое облюбовал ламут. Стадухин подсел к нему, помолчал, тоже вглядываясь в даль, потом заговорил:

– Земля там, на краю, или облака? До Рождества заплутал я с диким мужиком и где-то там был принят голубоглазыми людьми. По сей день вспоминаю, дивлюсь встрече и никому про нее не сказываю. Чудно как-то…

Пантелей вопрошающе обернулся к Михею.

– Дюжий бородатый молодец, – продолжал он, – накормил, напоил, обогрел, дал отдых, вывел сюда, одарил лисами и просил никому про них не говорить. Сперва я думал – промышленные без отпускной. А после-то вспоминал и чудно: он со мной и с юкагиром вольно разговаривал, а рты-то ни мы, ни он не открывали. Это мне только после вспомнилось. И девку-красавицу при нем видел, с меня ростом, а то и выше. Кто такие?

– Чудь! – не задумываясь, ответил Пантелей. – Жилье каменное?

Стадухин, поерзав, почесал бороду.

– Стол деревянный, тесаный, пол каменный, стены – не понять… Но не из бревен.

– В пещерах живут. Давно под землю ушли и в наши дела не путаются.

– Вон что? А я-то голову ломаю…

– Их не найти. Мимо пройдешь – не заметишь, глаза отведут. Случайно, из-за метели, наверное, подошли. А они пожалели, не дали замерзнуть под дверьми. Со мной так же было. Жил среди них с неделю, после отпустили, тоже просили никому не говорить. И как скажешь? – Усмехнулся. – За длинный язык многие на дыбе души отдали.

– Вот ведь, – вглядываясь в даль, вздохнул Стадухин. – А я думал – морок. И много ты таких людей встречал?

– Много всяких по Сибири! – оборачиваясь ко льдам, ответил промышленный. – Тех, кого мне надо, никак не найду.

– А эти что, не русские?

– На нас похожи, говорят по-нашему. Только среди них жить сам не захочешь, разве рабом или скоморохом. Они мне в голове что-то поправили. До того все спутников искал, слухи собирал, а после всякая охота в связчиках пропала, лешим стал: где можно быть одному, там с другими не путаюсь. Хуже всего, стал забывать, что ищу, а на месте сидеть не могу.

– Помню твои прелестные сказки в верховьях Лены! – Стадухтн с грустью улыбнулся, разглаживая пальцами рыжие усы. – Покойника мог оживить и сманить в урман.

Чуть дрогнули губы Пантелея, он снова обернулся, живым блеском сверкнули глаза, будто прощались с чем-то давним, отсохшим, отмоленным.

– Из-за них все во мне переменилось! Прежде хотел знать больше, чем дозволено! – Вздохнул и опять отвернулся, высматривая за льдами то ли горы, то ли облака. Из трещины между береговым и приподнятым приливом льдом вырвался звук, похожий на хохот.

– Ишь, водяной слушает и потешается!

Сказать большего Пенда не пожелал. Пока они разговаривали, медведь неподалеку что-то скреб когтями.

Бырчик была выкуплена промышленными у индигирских юкагиров. Она знала несколько языков и быстро научилась говорить по-русски. Ватага Афони Андреева держала ее вместо толмача и брала с собой на поиск серебра. Калибу Михей оставил в зимовье без всякого сожаления. Вполне довольная сытой и свободной жизнью с казаками, она не рвалась идти за ним. Как только он сказал ей, что уходит, девка перестала лазить к нему под одеяло.

Три с половиной десятка служилых, промышленных и аманатов толклись возле зимовья, теснились, с нетерпением ожидая вскрытия реки. Осмотрев рассохшийся за зиму коч, Стадухин послал людей копать корни, резать тальник и сочить смолу. При многолюдье судно подновили в два дня и надежно закрепили на покатах. Сделано это было вовремя. Вскоре вода побежала по льду, вскрылась и заторосилась протока, паводком подтопило избу. Это сочли плохим знаком, обыденные распри стихли, и начались другие недовольства.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 | Следующая
  • 4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации