Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Последний защитник Брестской крепости

В тот роковой день в Брестской крепости майор Гаврилов оказался случайно.

«В субботний вечер 21 июня, – вспомнит командир 44‐го полка, – я приехал проведать больную жену и сынишку. Но провести с ними воскресный день мне уже не было суждено. На рассвете дрогнула земля, и мы проснулись от невообразимого шума и грохота: это рвались вражеские снаряды и авиабомбы.

Попрощавшись с семьей и наказав им укрыться где-нибудь в подвале, я кинулся в штаб, где хранились знамя полка и секретные документы. Однако войти туда не удалось, все здание, находившееся в самом центре крепости, было объято пламенем».

Он оставил семью с первыми взрывами снарядов, успев лишь сказать жене: «Одевай Колю, и уходите в убежище!»

«В предрассветной полутьме, среди густой пелены дыма и пыли я с трудом собрал человек двадцать из своих подразделений и бросился с ними к северной части крепости, – спустя годы напишет майор. – Здесь у Северных ворот, которые вели на окраину Бреста, должен был сосредоточиться при боевой тревоге полк, которым я командовал. Но крепость уже была окружена гитлеровскими войсками и отрезана от города.

Вражеские стрелки и автоматчики, залегшие на валу у Северных ворот, вели непрерывный огонь. Нужно было принимать срочные меры, чтобы не допустить их в крепость. В это время мне донесли, что на левой стороне от Северных ворот, там, где располагался 1‐й батальон моего полка, в укрытиях находится много бойцов из разных частей. Большинство из них, выбегая из объятых огнем зданий, все же сумело захватить с собой оружие и боеприпасы. Среди солдат находились и два лейтенанта. Я немедля решил взять на себя командование этим отрядом. Разбил бойцов на две роты…(…)

Я избрал себе командно-наблюдательный пункт в 150 метрах восточнее Северных ворот. Встретив там капитана Касаткина, назначил его начальником штаба.

Около полудня ко мне подбежал боец и сообщил, что в Восточном форту скопилось много людей, они ждут распоряжений. Я и капитан Касаткин направились в подковообразное укрепление, где действительно увидели около трехсот человек.

Находившиеся с ними лейтенанты Домиенко и Коломиец уже успели подготовить укрепление к обороне. На весьма удачно выбранной позиции была установлена счетверенная зенитная пулеметная установка, имевшая почти круговой обстрел. В метрах полутораста от Восточного форта находилось два зенитных орудия, которыми командовал старший лейтенант Шрамко. В ста метрах западнее – две противотанковые пушки, которыми командовал незнакомый мне молодой лейтенант.

Защитники Брестской крепости. Художник П.А. Кривоногов. 1951 г.

Взяв и эту группу под свое руководство, я разбил силы, находившиеся в Восточном форту, на три роты – правого, левого и центрального крыла, двумя из них командовали лейтенанты Марков и Бородич. Вторым кольцом подковообразного укрепления, где находилась счетверенная зенитная пулеметная установка, командовал лейтенант Коломиец.

Здесь же, в подземных укрытиях Восточного форта, мы разместили свой штаб, оставив, однако, один наблюдательный пункт на Северном валу и второй – на другом конце Восточного форта. Воспользовавшись телефонными аппаратами и кабелями, имевшимися у зенитчиков, Касаткин быстро установил, помимо живой, телефонную связь со всеми ротами. При штабе имелась рация, с помощью которой мы тщетно пытались установить связь с командованием, с внешним миром… (…)

Едва мы успели сколотить подразделения, как противник предпринял новую серьезную атаку. Она была отбита с большим для него уроном. В полдень фашисты атаковали нас вторично, на этот раз при поддержке танков. Надо иметь в виду, что крепость со всех сторон окружена водными каналами. В нашем районе проход в нее был возможен только через Северные ворота. Сюда и пытались ворваться танки противника.

В неравный поединок с вражескими бронированными машинами вступила группа бойцов во главе с молодым лейтенантом-артиллеристом. Огонь находившегося в укрытии орудия, которым он командовал, не смог преградить путь немецким танкам. Они вырвались к валу и пошли на нас. Тогда лейтенант приказал выкатить орудие на открытую позицию и повел стрельбу прямой наводкой. Уже завертелся на месте один танк, задымил второй… В это время лейтенанта тяжело ранило. Его гимнастерка быстро обагрилась кровью. Но уползти, уйти в укрытие – значило дать танкам прорваться. И он вместе с еще одним уцелевшим бойцом остался у орудия. Когда была подбита третья вражеская машина, а остальные повернули обратно, мы увидели, как этот бесстрашный человек упал на землю…»

Командир 45‐й пехотной дивизии вермахта официально объявил об окончании боевых действий в Брестской крепости 8 июля 1941 года, указав дату 29 июня. Сам Гаврилов, по памяти, этот день опишет так: «Рано утром почти вплотную к Северным воротам подъехала немецкая машина с радиорупором. На русском языке нам был предъявлен ультиматум: или капитуляция, или авиация сметет крепость с лица земли… На размышление был дан один час. (…)

Ровно через час, убедившись, что защитники крепости не намерены поднимать белый флаг, фашисты начали новую ожесточенную бомбежку, которая длилась несколько часов. От разрывов крупнокалиберных бомб сотрясалась земля, раскалывались и рушились здания. И хотя наш гарнизон был укрыт в капитальных подземных помещениях, мы понесли большие потери. Едва кончилась бомбежка, как все, кто остался в живых, несмотря на ранения и контузии, вновь оказались на своих местах…

Гитлеровцы, уверенные в том, что они сломили волю защитников крепости к сопротивлению, ринулись в атаку без обычных предосторожностей. Но гарнизон жил и боролся. Бойцы Восточного форта открыли по фашистам пулеметный и ружейный огонь, забросали их гранатами. Неприятель снова вынужден был повернуть вспять.

Тогда фашисты пошли на крайнее средство. Они стали сбрасывать в фортовые окопы все, что могло гореть: масло, бензин, поджигали бочки и бутылки с горючим, пустили в ход огнеметы. Так прошел воскресный день 29 июня.

Утром следующего дня нас ждало новое испытание: озверевшие от неудач фашисты стали забрасывать двор и фортовые окопы бомбами со слезоточивыми газами. Но и в противогазах, напрягая последние усилия, наши бойцы продолжали вести ожесточенные бои, не давая врагу добиться своей цели.

Видя всю бесполезность подобных усилий, гитлеровцы решили всерьез сдержать данное ими обещание – стереть крепость и ее защитников с лица земли. В тот же день, 30 июня, была предпринята невиданная до сих пор бомбежка. К исходу дня, когда все вокруг пылало, гитлеровцы ворвались в расположение нашего гарнизона. Те, кто уцелел, в большинстве своем раненные и контуженные, были захвачены в плен. Но некоторым защитникам форта все же удалось укрыться в подземных убежищах. В их числе был и я».

После самой страшной немецкой бомбежки их осталось всего 20 человек с четырьмя пулеметами и с достаточным количеством боеприпасов и гранат. Не хватало только продовольствия. Сто граммов сухарей в день – это все, что могли позволить себе последние защитники Бреста. Начался новый этап борьбы, когда днем они прятались в казематах, а ночью вели прицельный огонь по противнику. При этом Гаврилов и его бойцы все еще надеялись прорваться на северо-восток Бреста к Беловежской пуще.

Прошло целых десять дней, прежде чем стычка со случайно оказавшимися рядом немецкими пулеметчиками выдала их. Это было 12 июля. Немцы подняли нешуточную тревогу и атаковали. В этом бою погибло 9 бойцов.

Воспользовавшись паузой, которая могла закончиться с рассветом, Петр Михайлович с двумя уцелевшими бойцами снова укрылся в подземных щелях. Тогда и было принято решение этой же ночью прорываться сквозь окружение в разные стороны: на юг, на восток и на запад. Но попытка прорыва, когда все одновременно бросили по гранате и пустились бежать, не увенчалась успехом. Гаврилов остался один, пробившись лишь в северо-западную часть крепости.

Майор не терял надежды выбраться из крепости. Он продолжал бороться за жизнь, но был уверен, что если придется, то отдаст ее как можно дороже.

День за днем Петр Михайлович ел комбикорм, а ночью пил воду из канала, до тех пор, пока не началась острая резь в желудке, которая постепенно причиняла ему нечеловеческие страдания. И что он только не делал, чтобы не выдать себя. Удерживаясь от стонов, он кусал губы, но снова впадал в полузабытье, а приходя в себя, с трудом шевелил руками.

Однажды он очнулся от громких голосов: «Гитлеровцы разговаривали совсем рядом и шли прямо в мой каземат. Их, очевидно, привлекли мои стоны: они и меня самого часто заставляли пробуждаться. У моей двери раздались шаги кованых сапог. Значит, наступил мой последний бой. Я собрал остаток сил и, приподнявшись на локте, нажал на спусковой крючок пистолета. По раздавшимся воплям понял, что обойма выпущена не впустую.

Я не помню, сколько времени продолжался этот последний бой: может быть, час, а может быть, и дольше. Снаружи меня укрывали метровой толщины стены, а пулеметные очереди, пускаемые в амбразуры, поразить не могли. Это, конечно, отлично понимали фашисты. То и дело доносились их выкрики: «Рус, сдавайс!» Я молчал. Голоса приблизились к самым амбразурам. Тогда в одну и в другую я кинул по гранате. Одновременно со взрывами вновь раздались истошные крики, проклятья и стоны. Затем все это отдалилось и, наконец, стихло. Видимо, раненых унесли. Я весь сосредоточился на одном: как эффективней израсходовать оставшиеся у меня гранаты и последнюю обойму «ТТ».

Тишина продолжалась недолго. Гитлеровцы дважды пытались подобраться к каземату с внешней стороны, с тыла, от дверей. У меня в обойме оставалось еще три патрона, но пустить их в ход мне уже не удалось. Неожиданно раздался страшный грохот, по глазам полоснуло пламя, и я потерял сознание».

Пройдут десятилетия, прежде чем в 2012 году Музею обороны Брестской крепости передадут копии уникальных документов, найденных немецкими историками в Федеральном военном архиве Фрайбурга. Согласно им, майора Гаврилова действительно взяли в плен 23 июля 1941 года солдаты из охранного батальона. Там же говорится, что Петр Михайлович стрелял из пистолета и ранил пятерых немецких солдат. При этом фамилия Гаврилов в документах не фигурирует. Там написано, что «арестовали старшего лейтенанта». И еще. Когда командира 44‐го полка захватили, Брестская крепость была еще раз прочищена. Кроме семи трупов советских бойцов там больше никого не обнаружили. Таким образом майор Петр Михайлович Гаврилов был самым последним защитником Брестской крепости…

Где был Сталин два дня сорок первого?

Благодаря журналу посещений И.В. Сталина в его кремлевском кабинете мы можем судить о том, что с 22 июня по 28 июня (в ночь на 29 июня) вождь ежедневно принимал членов Политбюро ЦК ВКП(б), военачальников, руководителей наркоматов, военных, ученых и т. п. То есть работал в обычном для него режиме.

23 июня он приехал в Кремль в 3 часа ночи и принял 8 человек (3 члена Ставки и 5 военачальников). Совещание закончилось в 6 ч.25 мин. До 6 часов вечера он сделал ряд поручений, почти ни с кем не общаясь. Вечером с 18.45 он принял еще 13 человек. Последние вышли в 01.25 мин. Около 2‐х ночи он уехал в Кунцево. 24 июня рабочий день вождя начался с 16 часов. До 21.30 он принял 20 человек. 25 июня с 1 часа ночи до 5.5 °Cталин принял 11 человек, а вечером с 19.40 до 1 часа ночи – 15.

26 июня он приехал в Кремль к 12 часам дня и до 23.00 принял около 20 человек. 27 июня с 16.30 до 02.4 °Cталин принял около 25 человек.

28 июня Сталин приехал в Кремль к 19 часам и до 00.50 принял 21 человека. 29 и 30 июня в журнале посещений Сталина записей нет. Следовательно, не было и приемов. Однако известно, что вечером 29 июня Сталин, как обычно, вошел в свой рабочий кабинет. Следом за ним вошли Молотов, Маленков, Щербаков, Микоян и Берия. Говорили о тяжелой обстановке и на фронтах. Затем они перешли к документу: «Директиве Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей». Ее первоначальный текст подготовили Молотов, Щербаков и Микоян. Сталин лично редактирует этот материал. Директива предельно конкретна, а каждый абзац в буквальном смысле требует действий. Вождь синим карандашом вставляет отдельные слова и предложения, стрелками помечает, куда вставить то или иное слово. Ведь речь идет о тактике выжженной земли, и врагу не должно не достаться ровным счетом ничего. Иначе смерть!

Около 19 часов Сталину приносят телеграмму с Западного фронта от Ворошилова: «Обстановка на фронте внезапно резко ухудшилась. Подробности донесу дополнительно».

Сталин продолжает работать и ждет сообщения Климента Ефремовича.

В 23.15 Ворошилов наконец-то выходит по ВЧ на связь и докладывает вождю:

– Управление войсками полностью дезорганизовано. Командование обстановки не знает, питается отрывочными запоздалыми сведениями, поэтому влиять данным образом на войска не может. С войсками 3‐й и 10‐й армий по-прежнему плохо.

Выслушав представителя Ставки, вождь ставит задачи и задает интересующие его вопросы. При этом, как мы уже читали выше, шутит и смеется.

Только после разговора с Ворошиловым Сталин звонит наркому обороны Тимошенко.

– Что под Минском? Как там дела? – спокойно спрашивает он.

Члены Государственного Комитета Обороны. Июль 1941 г.

– Я не могу сейчас вам доложить, товарищ Сталин, – неуверенно отвечает нарком.

– А вы обязаны знать обстановку, товарищ Тимошенко, и также обязаны информировать нас, – после этих слов вождь нервно бросил трубку.

– Не нравится мне все это их неведение, – выдержав паузу, сказал он, обращаясь к Молотову и Берии. – Нам надо сейчас же поехать в Наркомат и самим убедиться в обстановке на месте.

Итак, в ночь на 30 июня 1941 г. Сталин вместе с членами Политбюро посещает Наркомат обороны, по улице Фрунзе. Они в глубоком молчании вошли в массивные двери, минуя часового, также молча поднялись на второй этаж, где и застали в рабочей обстановке Тимошенко, Жукова, Ватутина…

Столь неожиданное появление членов Политбюро, а в особенности вождя, привело присутствующих в шок, от которого они онемели, побледнели и не сразу справились со своими чувствами…

Как и положено в такой ситуации, первым доложил нарком. Выслушав доклад, Сталин медленно прошелся вдоль стола с картами, остановившись у карты Западного фронта.

– Мы ждем вашего доклада об обстановке под Минском, – кратко заявил Сталин.

Сбивчивый доклад Тимошенко прозвучал, как трагический аккорд в магической тишине:

– Товарищ Сталин, мы еще не успели обобщить поступившие материалы. Многое мне не ясно. Есть противоречивые сведения… Я не готов сейчас вам доложить…

– Вы просто не владеете обстановкой, – резюмировал вождь. – Вы, наверное, уже потеряли Белоруссию, а теперь хотите поставить нас перед фактом новых провалов! Вы вообще управляете фронтами или только констатируете очевидное?

Затем он обратился к Жукову:

– Что происходит на Западном фронте? Какая имеется у Павлова связь с войсками?

Если первые полчаса Сталин говорил спокойно, то теперь взорвался:

– Что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, не знает, что творится в войсках, никого не представляет и никем не командует. Раз нет информации, нет связи, Генштаб бессилен руководить.

– Разрешите нам продолжить работу, – резко ответил Жуков.

– Может, мы мешаем вам? – съязвил Берия.

– Обстановка на фронтах критическая, – не обратив внимания на эти слова, сказал Жуков. И стараясь быть спокойным, взглянув на Лаврентия Павловича, с вызовом бросил: – Может быть, вы сумеете дать эти указания?

– Если партия поручит, дадим, – со злобой ответил Берия. После этих слов генерал армии Жуков, оскорбленный этими словами и переживший шок, не выдержал, разрыдался и вышел в другую комнату. Молотов быстро пошел следом за ним. Все присутствующие находились в удрученном состоянии. Только через десять минут Молотов привел обратно, уже внешне спокойного, но еще с влажными глазами начальника Генштаба.

– Простите меня за резкость, товарищ Сталин. Мы разберемся и сами приедем в Кремль…

– Товарищ Сталин, – вмешался Тимошенко, – мы обязаны в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже информировать вас…

– Во-первых, – взорвался Сталин, – вы делаете грубую ошибку, что отделяете себя от нас. А во-вторых, о помощи фронтам, об овладении обстановкой нам теперь надо думать всем вместе. – Немного успокоившись, он добавил: – В ближайшее время разберитесь с обстановкой в районе Минска, Бобруйска и Слуцка, свяжитесь с Павловым. Уточните у него, где находятся части. Разберитесь со связью. Организуйте розыск частей и их отход за Березину. Объясните, что в самый кратчайший срок нужно собрать все войска и привести их в надлежащий порядок. Во что бы то ни стало нам нужно выиграть время…

На одном из обедов Сталин как-то сказал, что ночь с 29 на 30 июня 1941 г. была для него самой тяжелой и памятной.

Что он пережил тогда, можно только предположить…

30 июня 1941 г., прочитав утреннюю сводку Генштаба, Сталин уехал к себе на дачу и почти весь день не появлялся в Кремле. Такое состояние вождя Д. Волкогонов называл не иначе как «кульминацией психологического шока».

«Целая пропасть разделяла его, безгрешного земного бога до войны, и растерявшегося “вождя", сознававшего полный крах всех его планов, предположений, стратегических расчетов в течение всего одной недели… Вынести все это оказалось не по плечу даже такой волевой натуре, как Сталин», – писал генерал.

Но растерялся ли Сталин? Безусловно, растерялся! А кто бы на его месте смог остаться железным и безразличным в такой момент… Кто? Сказывался возраст за шестьдесят. Биография революционера, большевика и государственного деятеля. Сказывались болезни. Ему было плохо. И там, на даче, в уединении он говорил сам с собой, пытаясь найти выход из создавшегося критического положения. Он укорял себя за просчеты…

А тем временем вечером в кабинете у Молотова собрались Маленков, Берия, Вознесенский и Микоян.

Начал разговор Молотов:

– Вот, Лаврентий Павлович предлагает срочно создать по образцу Совета Труда и Обороны времен Гражданской войны Государственный Комитет Обороны, которому нужно отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции правительства, Верховного совета и ЦК партии.

– Но пусть Вячеслав Михайлович скажет, почему нас с вами, Анастас Иванович, нет в проекте состава комитета, – перебил Молотова Вознесенский, обращаясь к Микояну и рассматривая документ.

– Каков же состав предлагается? – тут же спросил Микоян.

– Как уже договорились, товарищ Сталин – председатель, затем я – его заместитель и члены комитета: Маленков, Ворошилов и Берия, – ответил Молотов.

– А почему же нет в этом списке нас с Николаем Алексеевичем? – снова спрашивает Микоян.

– Но кто же тогда останется в правительстве? Нельзя же почти всех членов Бюро Совнаркома вводить в этот комитет!

После возникшего спора Молотов предложил всем поехать к Сталину, чтобы с ним решить все вопросы.

На «ближней» соратники застали хозяина действительно в неважном состоянии: он сидел в кресле в малой столовой.

– Зачем пришли? – поинтересовался вождь.

Первым выступил Молотов, заявив о предложении создать Государственный Комитет Обороны.

– Согласен. А кто будет председателем?

– Ты, – сказал Молотов.

– Хорошо. А каков предлагается состав этого органа?

– Нужно назначить пять членов Государственного Комитета Обороны, – вмешался Берия. – Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я.

– Тогда надо включить и Микояна, и Вознесенского.

– Товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане?

– Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве и Госплане.

– Товарищ Сталин, я предлагаю ввести в состав ГКО 7 человек с учетом названных товарищем Сталиным, – сказал Вознесенский.

– Пусть в ГКО будет 5 человек, – взял слово Микоян. – Что же касается меня, то я прошу назначить меня уполномоченным ГКО со всеми правами члена ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим.

Сталин согласился. На Молотова возложили руководство по производству танков, на Маленкова – авиационную промышленность, на Берию – охрану порядка внутри страны и борьбу с дезертирством, на Вознесенского – руководство производством вооружения и боеприпасов, а на Ворошилова – формирование новых воинских частей. В этот же день было принято постановление о создании Государственного Комитета Обороны, которое было обнародовано 1 июля 1941 г.

По свидетельству очевидцев, в первые дни войны Сталин осунулся, почернел, оспины его стали более рельефны. При этом он никогда не забывал здороваться и отвечать на приветствия. Работал он день и ночь, по 16–18 часов в сутки. «Ежедневно ему докладывали десятки документов военного, политического, идеологического и хозяйственного характера, которые после его подписи становились приказами, директивами, постановлениями, решениями», – писал Д.А. Волкогонов.

Те же очевидцы утверждают о Сталине в первые дни войны, что ему некогда было отдыхать в эти дни и ночи. Работал он сутками напролет. Иногда даже спал на диване одетым и обутым. «Иногда были случаи: в присутствии телохранителя Сталин сам с собой разговаривал. Так было с В.Туковым. Однажды он спросил Сталина в машине: “О чем вы, товарищ Сталин, говорите?” Только тогда Сталин произнес: “Да о вашем начальнике. Старый не сумел оправдаться”».

Был и еще случай.

«Зашел я к Сталину, – вспоминал А. Голованов. – Он один в кабинете. Стоит перед ним остывший чай. Сталин: “Что делать? Что делать?” Как будто я помогу выйти из окружения войскам на Западном фронте».