Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Им было суждено разбиться

Известный советский писатель Евгений Петров, один из авторов знаменитых «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», всю свою жизнь коллекционировал конверты от собственных писем. Вот только придуманный им метод был в сущности немыслимым: «Писал письмо за границу и выдумывал весь адрес – и город, и улицу, и дом, и фамилию адресата. Естественно, через пару месяцев письмо возвращалось назад, разукрашенное красивыми штемпелями “Адресат неверный”».

И вот весной в 1939 году Евгений Петров решил получить конверт со штемпелями Новой Зеландии. Выдумал город Хайдбервилль, в котором на улице Райтбич проживал в доме № 7 мифический Мерил Юджин Уизли. И, увлекшись игрой, вложил в конверт и письмо: «Дорогой мой Мерил! Я искренне соболезную тебе из-за кончины твоего дяди Пита. Держись, дружище! И прости, что я так долго не отвечал тебе. Как поживает Ингрид? Поцелуй дочку, она уже, наверное, совсем большая. Жду ответ, твой Евгений».

А «в конце лета неожиданно получил… ответ из Новой Зеландии. Прочитав обратный адрес, писатель получил настоящий шок – на конверте значилось: “Мерил Юджин Уизли, Райтбич, 7, Хайдбервилль, Новая Зеландия”. Стоял и штемпель почтового отделения, подтверждающий отправителя. Но удивительнее всего оказалось содержимое конверта.

Текст полученного письма был такой: “Милый Евгений! Благодарю тебя за сочувствие! Дядя Пит погиб совершенно нелепо, и эта трагедия на целых полгода выбила из колеи всю нашу семью. Потому я и не писал столь долго, но мы с Ингрид не забыли тебя и те три дня, что ты провел с нами. Глория действительно подросла на полголовы, но все еще не расстается с российским мишкой, которого ей привез ты. Твой Мерил”. Но и это было еще не все – из конверта Петров трясущимися руками достал фотографию, на которой был запечатлен он сам в обнимку с абсолютно незнакомым мужчиной! Увидев же дату на снимке, писатель схватился за сердце – именно в тот день, 9 октября прошлого года, он угодил в больницу с тяжелейшей формой воспаления легких, и несколько дней врачи буквально вытаскивали его с того света…

Ни в какую мистику Евгений Петров никогда не верил, а потому немедленно написал в Новую Зеландию еще раз. Но вот ответа не дождался» (М. Скворцова).

Началась война, и о странном хобби пришлось забыть. Отправив семью в эвакуацию, Евгений Петрович переехал в гостиницу «Москва» и устроился работать корреспондентом в Совинформбюро. Кроме того, публиковал свои фронтовые репортажи в «Правде», «Красной звезде» и «Огоньке». Его заметки всегда отличались абсолютным вниманием к деталям: «быт войны, ее пейзажи, ее запахи и звуки» (Л. Яновская). Так, по свидетельству К. Симонова, однажды на Кольском полуострове Петров поспорил с фотокорреспондентом О. Кноррингом: «Почему вы на войне снимаете только войну и не хотите снимать жизнь? Ведь люди не только воюют, они и живут». В этом он был весь…

Советские военные корреспонденты Михаил Шолохов (на переднем плане слева) Евгений Петров и Александр Фадеев (на втором плане слева направо) на фронте

И.Г. Эренбург, вспоминая о своем проживании в гостинице «Москва» («жил как в раю», «тепло, светло»), подчеркнул, что Петров там был как всегда оптимистом, который «считал, что весной союзники откроют второй фронт, немцев разобьют, а после победы у нас многое переменится».

Он буквально рвался в командировки на фронт.

Начальник Главного морского штаба адмирал И.С. Исаков во время очередного вызова в столицу неизменно останавливался все в той же «писательской» гостинице. Вечером 19 июня 1942 года он докладывал самому Сталину, а с рассветом следующего дня должен был вылетать обратно. С ним-то и собирался лететь Е. Петров.

«Во многом схожий со своими собратьями, особенно по целеустремленности и сознанию ответственности перед народом, Евгений Петров казался только более порывистым и нетерпеливым, – свидетельствовал адмирал. – Услышав несколько кратких рассказов об удивительных делах защитников Севастополя и об условиях, в которых приходится перебрасывать для них пополнения и вывозить раненых на миноносцах, самолетах и подводных лодках, Петров мгновенно загорелся желанием сейчас же, немедленно лететь в Краснодар. И, конечно, с тем, чтобы потом пробираться дальше, в Севастополь.

Несмотря на то что записные книжки его были полны нереализованными замыслами в связи с последней поездкой на Северный фронт, он решил бросить все. С этого момента ему все и все мешало, и он чуть не насильно увлек меня двумя этажами выше, в свой номер.

Здесь, с почти мальчишеской гордостью показав трофейный автомат, подаренный ему на фронте (он лежал у него в среднем ящике письменного стола), Евгений Петрович снова стал горячо убеждать взять его утром в самолет. При этом он хватал меня за плечи, обнимал, пытался угощать, клялся выполнять все ограничительные требования и, еще не добившись согласия, стал укладывать белье в маленький чемоданчик.

Наконец условились, что без командировочного предписания от Главполитуправления Петрову лететь нельзя. Насчет же поездки в Севастополь решили добиваться согласия командующего фронтом, на месте».

А командировку он действительно организовал быстро. Главный редактор «Красной звезды» генерал Д.И. Ортенберг в своем дневнике за 25 июня записал следующее: «Вручая ему предписание, я спросил, сколько времени потребуется ему на сборы. Он ответил, что готов отбыть хоть сегодня, было бы на чем. Решили, что он вылетит самолетом до Краснодара, где размещается штаб фронта, оттуда на машине нашей корреспондентской группы доберется до Новороссийска, затем отправится в Севастополь – морем. Я сразу позвонил командующему ВВС А.А. Новикову, и он приказал взять писателя на борт первого же самолета, отправлявшегося в Краснодар».

По всей видимости, адмирал Исаков об этом не знал: «Так или иначе, но преодолев или обойдя несколько препятствий, Евгений Петрович появился через сутки на аэродроме, притащив какую-то бумагу со штампом, которую он успел достать только потому, что Генеральный штаб задержал мой вылет на сутки».

Перед поездкой Е.П. Петров зашел в номер к К. Симонову и, с радостью сообщив, что утром отправляется в командировку, попросил одолжить ему плащ. Дав обещание, что вернет его в целости и сохранности, лишь шутливо добавил: «Или не ждите никого, или ждите нас обоих».

Разрешение идти в Севастополь на лидере эскадренных миноносцев «Ташкенте» Евгений Петрович получил легко. Ведь многим просто приятно было оказать услугу известному писателю. Но на этот раз опасность была куда серьезнее…

«Ташкент» вышел из Новороссийска 26 июня в 15 часов (поход до Севастополя занимал 9 часов), имея на борту личный состав стрелковой бригады, несколько полевых орудий и 120 тонн боеприпасов и продовольствия. Уже ночью 27‐го лидер принял на борт свыше 2000 человек, уцелевшие части картины «Оборона Севастополя 1854–1856 гг.» и перегруженным отправился в обратный путь. А он оказался более чем опасным. Только с 5 до 9 часов «Ташкент» непрерывно атаковали десятки самолетов противника. Было сброшено не меньше сотни авиабомб. С первой же атаки заклинило руль, из-за пробоины с левого борта погибли эвакуированные. В общем, только благодаря чуду лидер «Ташкент» не затонул, а писатель и военкор все это время поил водой раненых.

«В Севастополе Петров видел все, что там происходит, беседовал с защитниками города и, вернувшись в Новороссийск, сразу же по военному проводу передал очерк “Севастополь держится”», – свидетельствовал Д.И. Ортенберг. – Рассказывая о героизме защитников города, почти 250 дней отстаивающих свой город, писатель не счел нужным скрывать горькую истину: видимо, Севастополь не удастся удержать. Эти строки очерка, за которые он, наверное, больше всего тревожился, мы напечатали, не изменив ни слова».

28 июня, как вспомнит бывший командир «Ташкента» контр-адмирал В.Н. Ерошенко, они простились с Петровым, улетевшим в Краснодар. Однако 29‐го Евгений Петрович снова оказался на лидере: «Узнав в Краснодаре, что посетить “Ташкент” собирается командующий Северо-Кавказским фронтом маршал Советского Союза С.М. Буденный, Евгений Петрович вернулся в Новороссийск вместе с ним» (В.Н. Ерошенко).

2 июля Петров наконец-то добрался до Краснодарского аэродрома. Специальный корреспондент «Известий» (прозаик, сценарист, драматург и публицист) А.А. Первенцев, летевший одним самолетом с ним, впоследствии рассказывал генералу Ортенбергу: «Мне нужно было срочно вылететь в Москву по делам газеты “Известия”. Я обратился к командующему фронтом С.М. Буденному, и он выделил специальный самолет, который должен был меня доставить в Москву. Буденный меня предупредил, что отдал распоряжение лететь только по маршруту Краснодар – Куйбышев – Москва, минуя район боевых действий.

Вылет намечался на 10 часов утра. Но в это время приехал из Новороссийска Петров, куда он прибыл на лидере “Ташкент”, и просил захватить его в Москву. Он зашел к Буденному и там задержался. Мы уже хотели улетать без него, но обождали».

В своем дневнике Первенцев зафиксирует:

«2 июля, Краснодар…

“Дуглас”… Летчик с бородкой. Фамилия Баев. Ждем Петрова.

Приехал возбужденный. В 11.00 Баев ухарски отвернул “Дуглас” от земли, как будто вырвал пробку из бутылки.

Баев передал управление штурману, а сам подобострастно болтает с Петровым. Ищет выпить. Тоска грызет мое сердце. Идем над Сальскими степями. Влево Ростов, свернули на Новочеркасск. Виден его собор и улица, упавшая реке. Петров идет в кабину управления. Ложусь спать и моментально засыпаю».

В общем, из-за опоздания Петрова самолет на Москву вылетел вместо 10 часов – в 11‐ть. А когда прошли Новочеркасск, командир корабля Баев подошел к Первенцеву и попросил разрешения спрямить маршрут и лететь не так, как приказал Буденный, а через Воронеж.

– Я еще ни разу не видел поля боя, хочу посмотреть, – заявил человек с бородкой.

Первенцев ответил тогда летчику, что нужно выполнять приказ маршала, но если ему очень хочется что-то изменить, то пусть обращается к более старшему по воинскому званию.

Из более старших в «Дугласе» находились только начальник 2‐го отдела Химического управления ВМФ капитан 2‐го ранга А.И. Желудев (впоследствии флагманский химик КБФ) и начальник Управления РКМ НКВД Крымской АССР майор милиции Н.Д. Смирнов (впоследствии комиссар милиции 3‐го ранга, начальник Управления милиции УНКВД-УМГБ-УМВД по Ростовский области). Свою роль сыграли ромбы в петлицах Смирнова.

«Смирнов дремал, – вспоминал Первенцев. – И когда Баев сказал ему об изменении маршрута, он махнул рукой: делайте, мол, как найдете нужным. Летчик посчитал это разрешением, взял с собой Петрова, и оба ушли в кабину.

Я полез в смотровой люк стрелка-радиста и вскоре увидел летящие самолеты. Это были три “мессершмитта” и итальянский самолет “Маки-200”. Я сказал об этом стрелку. Он сверился по силуэтам, вывешенным по кругу, и равнодушно заметил: “Это наши “чайки” и “ишачки”. Я спустился вниз и сказал Желудеву: “Нас скоро начнут сжигать. Знаете, что такое шок? Чтобы перейти в другой мир без шока, давайте спать, ночь я не спал, беседовал в номере гостиницы с летчиками из полка Морковина”.

Итак, мы легли спать, и проснулся я уже на земле изувеченным, с перебитым позвоночником, обожженным лицом и раненой головой. Моторы были отброшены на 200 метров, и из обломков дюраля поднималась чья-то рука. Немцы летели над нами. Далее – слобода Маньково-Калитвенская, где похоронили Петрова, а затем меня вывезли через Воропаново в Сталинград.

Мы разбились, слишком низко уходя на бреющем полете от немцев».

К слову сказать, спасение от атак истребителей экипажи «Дугласов» искали в бреющем полете, снижаясь до высоты 50–75 м. Но многое зависело от квалификации командира корабля, а здесь он бродил, искал выпить, общался с Петровым и как результат – «полный рот земли». Транспортный самолет неожиданно потерял высоту и задел возвышенность…

Как стало известно впоследствии, Евгения Петровича погубило то, что во время полета он встал со своего места. На его теле не было видимых повреждений, кроме несовместимого с жизнью пролома височной кости.

«О ситуации на борту впоследствии рассказывали летевший тем же рейсом прозаик Аркадий Первенцев, а также корреспондент “Красной звезды” Михаил Черных – по их словам, в определенный момент Петров, вопреки инструкциям, прошел в кабину управления. Пилот, разговаривая с ним, не сразу заметил возникший впереди холм, а потому не успел среагировать. Полет шел по прифронтовой полосе, “Дуглас” двигался со скоростью 240 километров в час на небольшой высоте – всего 15–20 метров», – читаем у С.А. Шаргунова.

Кстати, до сих пор считается, что из 13 человек из потерпевшего катастрофу ПС-84 (Дугласа) отдельного авиаполка ОСНАЗ ВВС КА, которых доставили в местную больницу, 3 погибло, а 10 имели травмы различной тяжести. По крайней мере, говорили о смерти писателя Петрова и двух членов экипажа. Но на самом деле тогда погибли всего два человека, что подтверждают архивные документы. Одним был Е.П. Петров, а вторым стрелок-бомбардир, старшина Виктор Александрович Гусев (1915 г.р.). Он стажировался на штурманском кресле. Оба похоронены в селе Маньково-Калитвенское Ростовской области.

2 июля 1942 года, «когда стало известно о гибели самолета, домой к писателю пришло письмо из Новой Зеландии. В этом письме Мерил Уизли восхищался советскими воинами и беспокоился за жизнь Петрова. Среди прочего в письме были вот такие строчки: “Помнишь, Евгений, ты мне сказал после купания в озере, что утонуть тебе не суждено, а суждено разбиться на самолете. Очень прошу тебя – летай как можно меньше!”» (М. Скворцова). 2 июля 1942 года в 11 часов 20 минут Новороссийск атаковали 64 пикирующих бомбардировщика противника. В результате этого налета лидер «Ташкент» был потоплен. Из 344 человек экипажа погибли и пропали без вести семьдесят шесть человек, а семьдесят семь получили ранения. Мистика, да и только!

Каким-то чудом выжил в той катастрофе и «летчик с бородкой», который ухарски отворачивал «Дуглас» от земли, «будто вырывал пробку из бутылки»… «Летчик с бородкой» – это капитан Баев Тихон Леонтьевич, командир корабля старший, 1909 года рождения, призванный Ленинградским РВК г. Москвы. Он продолжал служить и летать командиром в 1‐м транспортном авиаполку 2‐й авиадивизии осназ. Про таких в авиации говорят «воздушный хулиган», который обязательно найдет свою смерть. Он и нашел ее 8 марта 1943 года при катастрофе Ли-2 в районе аэродрома Батайск. Вместе с ним погиб и весь экипаж: штурман корабля сержант Кузин И.И. (1920 г.р.), уроженец Московской области; техник авиационный бортовой старший техник лейтенант Касаткин И.М. (1910 г.р.), уроженец Смоленской области, кавалер ордена Красной Звезды; техник авиационный бортовой старший сержант Валуев Н.С. (1919 г.р.), уроженец Смоленской области (перелом основания черепа, единственный умер 10 марта); воздушный стрелок старшина Бондаренко П.Н. (1912 г.р.), уроженец Житомирской области.

В своем дневнике А.А. Первенцев, прощаясь с Е.П. Петровым, запишет: «Может быть, ты виноват в катастрофе, но смерть большое искупление…»

То же самое можно было бы сказать и про капитана Баева. И ему и Петрову просто суждено было разбиться…

Последний вылет Клещева

В конце 1942 года Леонид Иванович Санин служил авиамехаником в 6‐м запасном авиационном полку в городе Рассказово, под Тамбовом. 30 декабря он грелся у дежурного по полетам.

«Там как раз травили анекдоты. Было накурено, шумно. И никто не обратил сначала внимания на то, что дежурный что-то кричал в трубку полевого телефона», – вспоминал в 1991 году известный донецкий журналист. – Но потом вдруг все притихли, привлеченные вопросами, которые задавал дежурный своему собеседнику. “Так, так… Готовы ли принять?.. Так снег ведь, туман же… Это невозможно… Принять? Это приказ… Ну что… Если приказ… Есть принять”».

Вот только когда дежурный стал докладывать командиру полка, стало понятно, о чем идет речь: «Лейтенант связался с майором Чистяковым:

– Товарищ майор, получена радиограмма. К нам летит истребитель “Як”. Его нужно дозаправить горючим, осмотреть и отправить в Москву.

Трубка осведомилась:

– О погоде докладывали, товарищ лейтенант?

– Так точно, товарищ майор.

– И?

– Отправить в Москву. Препятствий не чинить…

– Мда, мда… – слышалось из трубки в очень притихшей и ничего не понимающей землянке».

Как выяснилось позднее, это из Саратова летел Герой Советского Союза майор Клещев, перегоняя новейший истребитель Як-9 для показа правительству…

Садился он выше всяких похвал: «Он сел на три точки, как раз у полотняного “Т”. Посадка мастерская. Такую новичок не совершит. Это рука профессионала».

Летчика встречал сам командир полка, который на своей «эмке» встречал не всех и не всегда. Все сразу сообразили – гость высокий. Л.И. Санин едва успевал следить за происходящим: «Из кабины выбрался в шлемофоне, зимнем комбинезоне, в унтах улыбающийся человек, показавшийся нам очень молодым – сразу же мелькнуло в голове: а майор ли?…

Иван Клещев возле своего самолета Як-7Б, июль 1942 г.

Навстречу ему устремился наш майор Чистяков. Он тоже улыбался гостю. Они обменялись рукопожатиями, а затем сели в стоящую недалеко от самолета “эмку”. Мне удалось еще раз взглянуть на мелькнувшее в окне машины веселое лицо летчика с фронта. Оно было чуточку скуластым, чистым, открытым, с ровным, как мне показалось, снизу чуточку раздавшимся носом. Цвета глаз не успел рассмотреть, а то, что они смеялись и что в них читалось не таимое ни от кого счастье, – это врезалось в мою память.

Лично на меня парень произвел приятное впечатление. Симпатичный, веселый, по всему чувствуется, добродушный».

По свидетельству Героя Советского Союза генерала А.Ф. Семенова, заменившего И.И. Клещева на должности командира полка, Иван Иванович «пользовался безграничным авторитетом. В полку всегда чувствовалась его твердая рука. Клещев смело брал на себя ответственность за самые рискованные решения и настойчиво претворял их в жизнь.

У него были свои устоявшиеся взгляды на нормы поведения авиационного командира. Коротко их можно сформулировать так: пока ты сам летаешь – ты не только командир, но и воздушный боец, а прекратить полеты и личное участие в боях – сразу утратить моральное право называться летчиком и перестать быть настоящим авиационным командиром.

В своей командирской деятельности И.И. Клещев неизменно проявлял новаторство, инициативу, особенно в области управления истребителями и совершенствования приемов борьбы с вражеской авиацией».

26 января 1943 года Ивану Ивановичу должно было исполниться 25 лет… А сколько успел сделать за это короткое время сталинский сокол. В 1933‐м окончил 1‐й курс педтехникума в Луганске. В Новочеркасске работал слесарем-арматурщиком на строительстве «Локомотивстроя». Стал одним из первых ударников-стахановцев. В 1937‐м поступил в Ворошиловградскую авиашколу. Участник советско-японских вооруженных конфликтов на оз. Хасан (1938) и на р. Халхин-Гол (1939). Участник Великой Отечественной войны с июня 1941‐го. «Отличный разведчик. Летает при любых условиях погоды. Скромный, но всегда готов идти на самопожертвование», – отмечалось в его боевой характеристике.

5 мая 1942 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза, и в этом же месяце он был назначен командиром 434‐го иап.

В состав особого полка вошли специально подобранные летчики, имеющие боевой опыт. Полк курировал лично Василий Сталин, с которым Иван Иванович дружил.

С июня по июль 1942 г. летчики 434‐го ИАП вели напряженные воздушные бои на Юго-Западном фронте, а с июля по октябрь 1942‐го полк воевал под Сталинградом.

По одним данным, «на боевом счету аса 380 боевых вылетов. 17 самолетов противника, сбитых лично, и 18 в группе» (М.П. Маркова). По другим, «после Сталинграда на его счету было уже 24 сбитых лично и 32 в группе» (С.А. Микоян). По данным М.Ю. Быкова, опирающегося исключительно на архивные данные: всего сбитых 16 лично и 15 в группе, боевых вылетов – около 380, воздушных боев – около 50. Официально первый сбитый самолет противника Ю-88 зафиксирован на боевом счету Клещева – 9 октября 1941 года (ст. Мещерская), а последние два (Ме-109 и ФВ-189) – 19 сентября 1942 года (ст. Котлубань).

3 сентября на Люберецком аэродроме Клещева провожала знаменитая тогда актриса Зоя Федорова. Она была старше своего возлюбленного (1909 г.р.). В 1934‐м окончила Драматическую студию при московском театре Революции. С 1932‐го – актриса киностудии «Ленфильм». Официальным дебютом в кино считается фильм «Гармонь» (1934). Всесоюзная же популярность к Зое Федоровой пришла в 1936 году после исполнения одной из главных ролей в фильме «Подруги».

Примечательно, что за первые десять лет своей карьеры Федорова снялась в 22 картинах, причем в большинстве из них в главных ролях. Орденом Трудового Красного знамени актрису наградили в 1939‐м за исполнение роли Варвары Корнеевны Власовой в фильме «На границе». В 1941–1942 гг. она была удостоена Сталинской премии второй степени за исполнение роли Клавы в фильме «Музыкальная история» и роли Наташи в фильме «Фронтовые подруги».

С Клещевым Зоя Федорова познакомилась еще в 1939 году. Говорят, что это была настоящая любовь. Они жили, как муж и жена, но так и не расписались. Возможно, этому помешала война…

19 сентября под Сталинградом «Як» Клещева был подожжен и он выбросился с парашютом. Вот как об этом рассказывает генерал С. Микоян: «На следующий день после гибели моего брата командир полка майор Клещев, возвращаясь из района боя во главе группы и увидев в стороне “мессершмитты”, откололся от остальных и ввязался один в бой против шестерки (подозреваю, что этот отчаянный шаг был вызван гибелью Володи). Он сбил двух, но и его самолет подожгли, и он, раненный, выпрыгнул с парашютом, при этом у него оторвалась Золотая Звезда Героя (в войну летчики летали со всеми наградами). Василий Сталин прислал самолет, Клещева отвезли в Москву в Кремлевскую больницу. После его выздоровления Калинин в Кремле вручил ему новую Золотую Звезду взамен утерянной. Насколько я знаю, подобный случай – единственный в истории этой награды».

В октябре, после выписки из больницы, сын вождя забрал Иван Ивановича к себе в инспекцию ВВС.

31 декабря на стоянке аэродрома Рассказово в точно указанное время появилась командирская «эмка». Л.И. Санин вспоминал: «Из нее одновременно вышли два майора. Шофер “эмки” кинулся к задней двери и начал выкладывать свертки. Их оказалось несколько. “Хозяин” поднагрузил гостя новогодними подарками. Житейское и понятное дело, Москва Москвой, война войной, а праздник – праздником. Его полагается отмечать».

Все подарки аккуратно сложили сзади кабины, за бронеспинку. К слову, при срочных перебазированиях там помещался механик…

И вдруг до слуха Санина долетел вопрос командира полка:

– Ваня, может, отложим?.. Из Тамбова поездом. В Москве завтра утром…

Полуобернувшись к нему, гость протестующе замахал правой рукой, но произносил слова благодушно, и чувствовалось, что все им уже решено, что менять решения он не собирается:

– Виктор Феофанович, ты меня извини… Летчик – и вдруг на поезд… На фронте и не в такую погоду летаем… Лечу…

Он засмеялся, потом обернулся к Чистякову, протянул ему руку. После этого они дружески полуобнялись. Наш майор похлопал его по спине:

– Счастливо добраться, Ваня…

– Спасибо на добром слове».

Со стоянки Клещев вырулил на взлетную: «Майор в кабине поднял руку – знак готовности… Готовности? Перед ним висела снежная пелена, и будь это нормальный день, нормальные полеты, солдат бы ни за что не показал флажком – взлет разрешаю.

Он же показал. Так ему велел командир полка. (…)

Майор Клещев не стал делать круг. Шум его мотора удалялся, затихал, пока не истаял вовсе. Я и сейчас помню, как майор Чистяков все глядел в сторону отлетевшего в снежную кутерьму, пока растаял и едва слышимый звук. Потом постоял некоторое время без движения, а затем бодро повернулся и направился к машине».

Двадцать минут спустя в землянке дежурного по полетам все услышали характерный гул истребителя. Сомнений не было, вернулся Клещев. Пройдя немного по маршруту, он, видимо, понял, что пройти в район Москвы не сможет. Все-таки обложной снегопад не прекратился.

Возвращался ас на малой высоте, но на приличной скорости. И вдруг на аэродроме послышался невероятной силы грохот. Это был конец.

Л.И. Санин прекрасно запомнил, как «все в один миг сорвались с мест и помчали через снежное месиво в направлении предполагаемого места падения самолета. Мы определили, что это произошло за пределами летного поля. Наверное, майор чуточку не рассчитал и стал опускаться на три точки уже за пределами аэродрома. Но там… Что было там, страшно подумать. Был бомбосклад. А перед ним средних размеров овраг. (…)

Мы увидели разбросанные и там и сям обломки самолета. Отдельно лежал оторванный от рамы двигатель с погнутыми лопастями винта. Валялись моторные капоты, куски крыла, хвостового оперения – киля, стабилизатора, рулей… Увидели и неподвижное, с раскинутыми в стороны руками и ногами, тело летчика, он был перепачкан в серую массу…

Нам попадались виденные нами перед этим и уложенные моими руками праздничные подарки майора. Целых не было, страшная сила удара и последующие потом невероятные перемещения самолетной массы, разваливавшейся и распадавшейся на куски, терзали, мочалили и свертки.

Мне попался на глаза один, полуразорванный, покрытый слоем осевшего снега. Я увидел две ощипанные и потрошенные курицы. Они не попали по назначению. Запомнилось несколько валявшихся крупных яблок.

Потом появились врач, санитары…»

По поводу этой трагедии генерал С. Микоян в своих мемуарах пояснит: «Многие потом говорили, что, мол, погиб он из-за Зои Федоровой – спешил к ней на встречу Нового года. По-моему, его желание возвратиться к Новому году вполне понятно, независимо от того, кто его ждал». Совершенно верно. Вот только правила полетов, как известно, написаны кровью и нарушать их не позволено никому. Здесь же все выполняли преступный приказ из Москвы, за которым стоял сам Василий Сталин.

«В ТОТ ЖЕ вечер Москва узнала о трагедии, – свидетельствовал Санин. – До нас доходили отголоски очевидно частого диалога нашего командира полка с московскими абонентами. Говорят, что чаще всего звонил Василий Сталин. В тот же вечер мы узнали, что он сам и супруга Ивана Клещева прибудут завтра на похороны.

Погода на следующий день стала еще отвратительнее. Прилет в Рассказово Василий Сталин перенес на следующий день. И еще пару раз повторялось то же самое… Но погода становилась еще невыносимее. И о каком-либо прилете не могло быть и речи.

После обеда Москва передала: хороните…»

Похоронили майора И.И. Клещева 2 января 1943 года. Но на прощание с ним не попали ни его лучший друг Василий Сталин, ни его жена Зоя Федорова. Как вспоминал Л.И. Санин, «им не удалось приехать к нам. Виновата погода…».