Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Гитлер, Геринги и Гимлер

Не все сегодня знают, что в Красной армии воевали бойцы и командиры с вражескими фамилиями. Да еще какими…

«На стенах древнего Парижа в дни немецкой оккупации я часто видел надписи: “Гитлер начал войну, Сталин ее кончит”», – писал Илья Эренбург 22 июня 1941 года. Вот только откуда было знать известному советскому писателю, публицисту и переводчику, что один Гитлер начал войну, а другой Гитлер в этот день вступил в бой против него. И воевал он, судя по боевым наградам, весьма успешно.

Семен Константинович Гитлер родился в населенном пункте Оринин Каменец-Подольской области в 1922 году. В ноябре 1940‐го был призван в Красную армию. Перед самой войной окончил пулеметную школу Одесского военного округа и был направлен вТираспольский укрепрайон, расположенный на левом фланге западной границы Советского Союза. 22 июня 1941‐го красноармеец Гитлер встретил в одной из 262 пулеметных точек, затем принимал участие в обороне Одессы. Именно там и наградили первой медалью «За отвагу» еврея, члена ВЛКСМ, наводчика пулемета 73 ОПБ ТИУР. Приказ о награждении датирован 10 сентября 1941 года.

Вторую медаль «За отвагу» Гитлер заслужил в начале 1942 года. В наградном представлении говорится следующее: «Будучи наводчиком станкового пулемета тов. Гитлер в течение 8 суток беспрерывно уничтожал своим метким огнем сотни противника.

При наступлении на высоту 174,5 тов. Гитлер своим огнем из пулемета поддерживал наступление стрелкового взвода, однако противник, зайдя с тыла, окружил взвод и рассеял его, тов. Гитлер со своим пулеметом, уже раненный, остался один среди противника, но он не растерялся, а вел огонь, пока не израсходовал всех патронов, а после чего на расстоянии 10 км ползком среди противника с пулеметом возвратился в свою часть».

К сожалению, солдат Гитлер не дожил до Победы. 3 июля 1942 года он погиб в Крыму.

Любопытно, что оставшиеся в живых Гитлеры после освобождения родного края от фашистов срочно изменили последнюю букву своей фамилии на «в» (Гитлев) и впоследствии переехали на постоянное место жительства в Израиль. Там-то они и поведали, как во время оккупации местный начальник не решился расстрелять евреев, носящих фамилию Гитлер.

Но кроме Гитлера были и другие герои… Геринги…

Например, на Балтийском флоте радистом подводной лодки «М-102» воевал краснофлотец Геринг Август Михайлович. Поваром санитарной роты 167‐го стрелкового полка 16‐й стрелковой дивизии служил красноармеец Геринг Гилелис Хаимович. Красноармеец Геринг Шопшиль Матвеевич – телефонистом 2‐го дивизиона 189‐го минометного полка 12‐й отдельной минометной бригады. Гвардии сержант Геринг Николай Александрович воевал разведчиком 39‐й отдельной гвардейской разведроты 38‐й гвардейской стрелковой дивизии 70‐й армии. Старший сержант Геринг Ерман Шмаевич – в 172‐м истребительном авиаполку 2‐го Белорусского фронта механиком по радио. Майор медицинской службы Геринг Яков Соломонович – начальником санитарной службы 81‐й стрелковой дивизии. Все они были награждены орденами и медалями.

Красноармеец Семен Константинович Гитлер

Зато не повезло Ленинградцу рядовому Михаилу Владимировичу Гимлеру. В сентябре 1941 года он попал в плен и всю войну провел в фашистской неволе.

Кто знает, но может быть, благодаря своей фамилии он выжил, а после Победы был освобожден.

В фашистском плену

На основании архивных данных Генерального штаба в годы войны пропали без вести и попали в плен – 4 миллиона 559 тысяч человек. По другим данным, в плен попало от 4,5 до 5,7 миллиона солдат и офицеров Красной армии. Из них от болезней, пыток и истощения в лагерях умерли около 3 миллионов человек.

Из плена вернулись 1 миллион 836 тысяч человек плюс вторично призванные на службу на освобожденной территории – 939 тысяч 700 человек, ранее значившиеся пропавшими без вести.

180 тысяч человек, не вернувшихся из плена, эмигрировали.

234 тысячи человек были направлены в лагеря как пособники немцев.

Тяжелое положение советских военнопленных в фашистском плену долгое время объяснялось тем, что Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию 1929 года, определявшую правовой статус военнопленных (из-за несогласия с разделением пленных по национальному признаку). Однако этот секрет оказался весьма прост: Женевская конвенция регламентировала отношение к военнопленным вне зависимости от того, подписали ее страны или нет.

В статье 82 этого важного документа говорилось: «Положения настоящей конвенции должны соблюдаться высокими договаривающимися сторонами при всех обстоятельствах. Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших».

Что касается Гаагской конвенции 1907 года «О законах и обычаях сухопутной войны», то ее подписала Российская империя, а Советский Союз заявлял о выполнении ее принципов по отношению к германским военнопленным (в то же время обвиняя немецкую сторону в ее несоблюдении) дважды: в ноте НКИД СССР от 25 ноября 1941 года и в ноте НКИД СССР от 27 апреля 1942 года.

Известно, что нацисты весьма коварно использовали факт не подписания Женевской конвенции, оставив советских военнопленных без всякой защиты. При этом в распоряжении ОКВ от 8 сентября 1941 г. звучало их истинное отношение к советским солдатам: «Большевизм – смертельный враг национал-социалистической Германии. Впервые перед немецким солдатом стоит противник, обученный не только в солдатском, но и политическом смысле в духе большевизма. Борьба против национал-социализма вошла ему в плоть и кровь. Он ведет ее, используя любые средства: саботаж, подрывную пропаганду, поджог, убийство. Поэтому большевистский солдат потерял право на обращение с ним, как с истинным солдатом по Женевскому соглашению».

Более того, немецкое командование, в нарушение Международных конвенций, обычно включало в состав военнопленных помимо личного состава Красной армии всех сотрудников партийных и советских органов; мужчин, независимо от возраста, отходивших вместе с отступавшими и выходившими из окружения войсками; иногда всех мужчин вообще в возрасте от 16 до 55 лет; партизан и подпольщиков; заложников, взятых в охваченных партизанским движением районах и т. д.

Пленные красноармейцы нередко содержались в нечеловеческих условиях

Москвич Иван Алексеевич Шаров в плен попал осенью 1941‐го.

В своем дневнике уже 10 октября он записал: «Из-под Спасодемянска пригнали целый совхоз. Его встречали пьяные немцы с большими кольями и били людей как попало и по чему попало. Всех пропускали через эту колонну… Ночевал на перекладине, как кура…»

Следующая запись за 12 октября: «Всю колонну куда-то гонят. Кушать не дают. Достали на обочине выкопанную картошку, пока доставали – по нам стреляли. Так каждый день они убивают человек 30–40».

Не менее страшным читается воспоминание Николая Ипполитовича Обрыньбы: «После десятидневного пребывания за проволокой, где накапливали пленных из числа трехсот пятидесяти тысяч, окруженных немцами под Вязьмой в октябре сорок первого, нас погнали на шоссе на запад. В течение этих десяти дней нам не давали воды, пищи, мы находились под открытым небом. В тот год снег упал в начале октября, стояла холодная, промозглая погода. Здесь мы впервые увидели, как здоровые мужчины умирают от голода. (…)

Иногда нас сгоняли на обочину дороги, это делалось с целью разминирования дороги; легкие мины взрывались, но для противотанковых нашего веса было недостаточно, и когда по таким образом разминированной дороге пускали немецкий транспорт, он часто взрывался».

Юрий Владимирович Владимиров в немецкий плен попал в мае 1942‐го. В своей книге «Как я был в немецком плену» (очень честной и точной до мелочей) он пишет: «…Примерно через 10 километров пути колонну вдруг остановили, и вышедшие навстречу немецкие военные вместе стали внимательно осматривать лица всех пленных. В результате из колонны вывели более 20 человек, напоминающих по внешности евреев. Среди них оказался и мой новый друг, с которым я шагал рядом. Некоторые из этих пленных пытались доказать, что они – не евреи. Тогда их заставили спустить штаны и показать половой член – не обрезан ли он. У пятерых с этим оказалось все в порядке, и их вернули обратно в колонну, а остальных, включая моего соседа, забрали с собой в село.

В дальнейшем в больших лагерях немцы проводили более обстоятельную проверку всех подозрительных на принадлежность к евреям или цыганам. Переводчик выяснял, не говорит ли пленный картавя или с еврейским акцентом, требуя произносить очень быстро, например, фразу: “На горе Арарат растет крупный виноград”. Случалось, что подозреваемый заявлял, что он армянин, грузин, азербайджанец и т. д. Тогда проверяющие подзывали своего человека названной национальности, и он вступал в разговор с проверяемым лицом. И если пленный его не понимал, то считали, что он еврей или цыган».

Не секрет, что в условиях плена психология человека менялась резко на 180 градусов. Поэтому неудивительно, что некоторые из взятых в плен «вдруг превратились в ярых врагов своей страны… Это было, как прорвавшаяся плотина. Голодные, грязные, бесправные, потерявшие прошлое и стоявшие перед неизвестным будущим, советские командиры с упоением, во весь голос матом поносили того, при чьем имени еще неделю назад вставали и аплодировали, – Иосифа Сталина. За обращение “товарищ командир” давали по физиономии, если не избивали более серьезно. “Господин офицер” – стало обязательным в разговоре» (майор П.Н. Палий).

Голод заставлял идти людей на унижение, а вопрос: можно ли работать на Германию, заменял выбор между жизнью и смертью.

И, тем не менее, известны тысячи и тысячи примеров героизма советских людей в неволе, когда они неоднократно совершали побеги, проводили антигитлеровскую агитацию и акты саботажа, помогали своим же соотечественникам и даже вели разведывательную деятельность.

В 1941‐м в плен попало 54 генерала, в 1942‐м – 15, в 1943‐м – 5, в 1944‐м – 1. Большинство из них смогли с достоинством и честью выдержать испытания тяжелых условий лагерной жизни, изоляции, голода, издевательств и казней. 24 генерала, погибших плену, 6 генералов, бежавших из плена, и еще 33 генерала, вернувшихся на родину в 1945‐м, – яркое тому подтверждение. И только 12 из 75, поддавшись пропаганде, угрозам и эмоциям, встали на путь сотрудничества с врагом.

Кроме них в немецкий плен попали 5 лиц высшего политического состава Красной армии: 3 – бригадных комиссара, 1 – дивизионный комиссар и 1 – корпусной комиссар (кроме одного предателя, все они погибли). Также в немецкую неволю угодили 6 – комбригов и 1 —комдив (2 – погибли, 2 – были восстановлены в армии после освобождения из плена и 2 – оказались предателями, а 1 – обвинен в измене Родине, но после смерти реабилитирован), 1 – бригадный врач и 1 – майор государственной безопасности (не реабилитирован).

Как подчеркивает в своем исследовании Н.П. Дембицкий (Судьба пленных): «…Длительное время возвратившиеся из немецкого плена советские люди сталкивались с ущемлением своих прав. На местах к ним относились как к предателям. Они отстранялись от участия в политической жизни, при поступлении в высшие учебные заведения на них смотрели с опаской, их не считали участниками войны. Даже после смерти Сталина мало что изменилось в положении бывших военнопленных. И лишь в 1956 г. была сделана попытка изменить отношение к тем из них, которые не совершали никаких преступлений. 19 апреля 1956 г. президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии под председательством Маршала Советского Союза Г.К. Жукова с задачей разобраться с положением вернувшихся из плена военнослужащих Красной армии, а также лиц, состоявших в армии, и внести свои предложения в ЦК КПСС. 4 июня того же года докладная записка Г.К. Жукова, Е.А. Фурцевой, К.П. Горшенина и других “О положении бывших военнопленных” была представлена в ЦК. 29 июня 1956 г. Центральный Комитет партии и Совет Министров СССР приняли постановление “Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и их семей”…»

Драповый октябрь

«Первая линия советской обороны была прорвана между Ржевом и Вязьмой 5 октября; на следующий день пал Брянск, – именно так описывал октябрьские дни сорок первого известный французский историк Н. Верт. – В боях под Вязьмой был уничтожен цвет московской интеллигенции, сражавшейся в дивизиях народного ополчения. Продвижение немцев на несколько дней задержала вторая линия обороны под Можайском – за это время к Москве из резерва были срочно переброшены сибирские дивизии. 10 октября командующим Западным фронтом был назначен Г. Жуков. После того как 12 октября немцы заняли Калугу, правительство начало эвакуацию в Куйбышев органов государственного управления и дипломатического корпуса. 14 октября части вермахта вошли в Калинин. Чувство обреченности Москвы породило панику, охватившую многих жителей столицы и достигшую своей кульминации 16 октября, десятки тысяч москвичей пытались в беспорядочном бегстве покинуть город. Некоторое подобие порядка вернулось, когда населению стало известно, что Сталин и правительство по-прежнему в Москве. 19 октября в городе было введено осадное положение».

В середине октября 1941 года Советский Союз находился на волосок от гибели. Стоило врагу прорваться на любом из направлений, как Москва оказалась бы в кольце его наступающих войск. Блокада, а затем падение столицы, узла всех коммуникаций и политического центра, означало бы только одно – гибель всего государства.

В изданной 12 октября Директиве ОКХ № 1571/41 Группе армий «Центр» было приказано: «Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому необходимо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве и Ленинграде. То, что Ленинград заминирован и будет защищаться до последнего бойца, объявлено по русскому радио.

Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство.

Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии.

Октябрь 1941 г. в Москве

Чем больше населения советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их…»

Опережая возможные трагические последствия, и началась московская паника.

15, 16 и 17 октября после принятия постановления «Об эвакуации столицы СССР», предусматривавшего отъезд из Москвы правительства во главе с И.В. Сталиным, по столице распространялись слухи о том, что в ночь с 14 на 15‐е положение на западном направлении ухудшилось, а на одном из участков произошел прорыв…

Самыми первыми из прифронтового города бросились бежать сотрудники ЦК ВКП (б).

За партийцами последовали сотрудники правительственных учреждений.

«Утром 16 октября вереницы машин поползли по Горьковскому шоссе, – пишет Е. Жирнов. – Начался штурм вагонов в поездах уходивших на восток. Современники описывали столпотворение на привокзальных площадях и носильщиков, соглашавшихся пробиваться с вещами в давке лишь за неслыханные пятьдесят рублей. (…)

Вагонов не хватало даже для дипломатического корпуса, который Сталин приказал вывезти в первую очередь. И вместо 15 октября дипломаты уезжали на сутки позже. Не всем из них достались пассажирские вагоны. (…)

Оказаться в товарном вагоне было еще не так плохо. Куда хуже было эвакуированным в электричках, которые тянули на восток паровозы: в них не было отопления. (…)

Но были и такие, кто ехать отказывался. В те дни наблюдались огромные очереди в женских парикмахерских. Прихорашивавшиеся москвички особо и не скрывали, что с нетерпением ждут галантных немецких офицеров. Но куда больше власть волновали отказывавшиеся эвакуироваться деятели науки и искусства. По подсчетам Моссовета, в Москве оставалось почти три тысячи ученых и членов их семей. Дополнительная проверка, порученная Академии наук СССР, показала, что в их числе два академика, 10 членов-корреспондентов, 36 докторов наук и 367 квалифицированных научных сотрудников. И, как докладывал в ЦК и Совнарком парторг аппарата АН СССР С.М. Файланд, их эвакуация крайне затруднена. (…)

После того как 16 октября Государственный комитет обороны принял решение о прекращении работы на московских заводах, в Москве наступил настоящий ад. Второй секретарь МК ВКП(б) Попов вспоминал:

“Мне позвонил Щербаков и предложил поехать с ним в НКВД к Берии. Когда мы вошли в его кабинет в здании на площади Дзержинского, то Берия встал и сказал: “Немецкие танки в Одинцове”. Одинцово – дачное место на расстоянии 25 км от центра Москвы, значит, от границы города всего 16–17 км… Берия объявил нам, что ГКО считает необходимым минировать заводы, фабрики, мосты, дороги и важнейшие сооружения. Я ответил, что минировать нельзя, когда на заводах и фабриках сотни тысяч людей, так как может произойти большое несчастье – мы сами перебьем своих советских людей, что для минирования заводов и фабрик надо прекратить работу и вывезти людей в безопасное место. Тогда Берия и Щербаков встали и сказали, что это надо доложить товарищу Сталину, а меня просили подождать… Они привезли решение ГКО. В нем говорилось, что в связи с приближением немецко-фашистских войск и необходимостью проведения мероприятий по минированию важнейших объектов города решено прекратить работу на заводах и фабриках с 16 октября 1941 г.”.

Уволенным и брошенным на произвол судьбы рабочим не выплатили денег, обещанных в качестве выходного пособия. Причем не по злому умыслу – Госбанк эвакуировался вместе с наличностью строго по графику. И по всей Москве начались грабежи магазинов и складов. Московское управление НКВД докладывало:

“Группа лиц из числа рабочих завода № 219 (Балашихинский район) 16 октября с. г. напала на проезжавшие по шоссе Энтузиастов автомашины с эвакуированными из г. Москвы и начала захватывать вещи эвакуированных. Группой было свалено в овраг шесть легковых автомашин. В рабочем поселке этого завода имеют место беспорядки, вызванные неправильными действиями администрации и нехваткой денежных знаков для выплаты зарплаты. Бойцы вахтерской охраны завода напились пьяными…

16 октября с. г. в 7 часов утра рабочие колбасного завода Московского мясокомбината им. Микояна, уходя из цехов в отпуск, растащили до 5 т колбасных изделий. Беспорядки были прекращены с помощью партактива, сторожевой охраны комбината и бойцов истребительного батальона…

17 октября на Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве 100 человек настойчиво требовала от дирекции завода выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. Опасаясь серьезных последствий, директор завода Невструев вынес решение спустить спирт в канализацию. Группа рабочих этого же завода днем напала на ответственных работников одного из главков Наркомата боеприпасов, ехавших из города Москвы по эвакуации, избила их и разграбила вещи…

Группа рабочих совхоза “Коммунарка” (23‐й километр Калужского шоссе) пытались разграбить имущество, принадлежавшее поселку 2‐го спецотдела НКВД”».

«В тот страшный день на линии не вышли троллейбусы, а трамваи двигались еле-еле, – подчеркивает А. Кудряшов. – Входные двери всех станций метрополитена имени Л. М. Кагановича оказались закрытыми. Закрылись булочные, продовольственные и промтоварные магазины…Москву постоянно бомбили, тревога объявлялась через каждые два часа, и тогда зенитки с грохотом начинали работать по целям.

Накануне Государственный Комитет Обороны принял постановление “Об эвакуации столицы СССР г. Москвы”. Ее должны были незамедлительно покинуть правительство, наркоматы, посольства, Генштаб, военные академии, заводы… Крупные предприятия, электростанции, мосты и метро следовало заминировать, рабочим и служащим выдать зарплату, сверх нормы по пуду муки или зерна.

Как всегда, первыми драпанули шкурники. Руководители и ловкачи любыми способами доставали автомобили и набивали в них все, что могли погрузить, и вывозили из Москвы вместе со своими семьями. Много машин стояло на Знаменке, в районе Арбатской площади, у здания бывшего Реввоенсовета. Руководители военного ведомства спешно эвакуировали семьи.

Управляющий трестом местной промышленности Коминтерновского района Москвы Маслов и директор обувной фабрики этого треста Хачикьян оставили на произвол судьбы свои предприятия и попытались удрать, но на вокзале их задержали и дали по десять лет.

Директор продбазы треста “Мосгастроном” Антонов и его заместитель Дементьев 16 октября разрешили своим подчиненным брать продукты, а сами запаслись колбасой, маслом и сахаром, забрали из кассы шесть тысяч рублей и уехали. Их поймали и тоже дали по десятке. Раздали продукты своим подчиненным и посторонним лицам руководитель Кировского райпищеторга Степанов и управляющий межреспубликанской конторой “Главзаготснаб” Ровинский.

И таких примеров – множество! В эти дни, по неполным данным Военной прокуратуры Москвы, оставили свои рабочие места около 780 руководящих работников; ими было похищено почти полтора миллиарда рублей, угнано сто легковых и грузовых автомобилей. И все это происходило в тылу сражающихся, истекающих кровью, но не сдающихся войск…»

Заместитель председателя Совнаркома А. Косыгин на работу пришел рано утром. Здание уже было покинуто. По кабинетам летали бумаги, а все двери были распахнуты настежь. Почти мертвую тишину нарушали попеременно трезвонившие телефоны. Но попытки ответить на звонки не увенчались успехом. Даже когда Косыгин вовремя успевал снять трубку, на другом конце просто молчали.

«Кругом кипит возмущение, громко говорят, кричат о предательстве, о том, что “капитаны первыми сбежали с кораблей”, да еще прихватили с собой ценности…, – зафиксировал в своем дневнике советский писатель Н.К. Вержбицкий. – Истерика наверху передалась массе. Начинают вспоминать все обиды, притеснения… Страшно слушать. Говорят кровью сердца. Неужели может держаться город, у которого такое настроение? И опять – все в тумане.

В очередях драки, душат старух, давят в магазинах, бандитствует молодежь, а милиционеры по два-четыре слоняются по тротуарам и покуривают: “Нет инструкций”… Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому в этот день неслись на восток автомобили вчерашних “энтузиастов” (на словах), груженные никелированными кроватями, кожаными чемоданами, коврами, шкатулками, пузатыми бумажниками и жирным мясом хозяев всего этого барахла».

Впоследствии, когда будут учреждены медали за оборонудвух столиц, появится злая, но весьма характерная шутка:

– Какая ленточка на медали «За оборону Ленинграда»?

– Муаровая.

– А какая на медали «За оборону Москвы»?

– Драповая.