Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Гейнц Гудериан в Ясной Поляне

Посещение усадьбы Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне лично для меня действо знаковое. Но не об этом речь. На днях побывал там снова, но почему-то экскурсовод, которая блестяще знает и делает свою работу, так ничего и не рассказала о пребывании там немцев зимой 1941 года. А я спрашивать не стал.

Сам Музей сильно пострадал в годы войны. Командир 1‐го гвардейского кавалерийского корпуса генерал П.А. Белов вспоминал: «При содействии нашего разведывательного отряда бойцы 217‐й стрелковой дивизии 50‐й армии освободили Ясную Поляну. Разведчики побывали в музее-усадьбе Льва Николаевича Толстого. Вернувшись, с негодованием рассказывали о том, как надругались гитлеровцы над памятью великого писателя. Они содрали со стен редчайшие фотографии Толстого и унесли с собой. В музей приезжал Гудериан. Один из его офицеров захватил для своего начальника в качестве “сувениров” несколько ценных экспонатов. Солдаты, размещавшиеся в усадьбе, топили печки обломками мебели, картинами, книгами из библиотеки Толстого. Работники музея предлагали им дрова, но солдаты смеялись в ответ: “Нам дрова не нужны. Мы сожжем все, что осталось от вашего Толстого”. Фашисты осквернили могилу Толстого, поклониться которой приезжали люди со всех концов земли».

Командующий 2‐й танковой армией группы армий «Центр» генерал-полковник Гейнц Гудериан в Ясной Поляне разместил свой передовой командный пункт. «Мы поселились в музее, мебель и книги перенесли в две комнаты и двери их опечатали. Мы пользовались самодельной мебелью из простых досок, печь топили дровами из леса. Ни один предмет мебели мы не сожгли, ни одну книгу или рукопись мы не трогали. Все советские утверждения послевоенного времени являются выдумками. Я сам посещал могилу Толстого. Она была в хорошем состоянии. Ни один солдат ее не трогал. Когда мы уходили, все оставалось в таком же состоянии, как и до нас. Послевоенная грубая пропаганда без всякого основания назвала нас варварами. Многие свидетели могли бы подтвердить наши слова», – попытался оправдаться он в своих мемуарах.

Примечательно, что в ряде российских переизданий известного немецкого военачальника эта цитата была удалена, однако ее подлинность можно проверить по немецкому оригиналу: Heinz Guderian. Erinnerungen eines Soldaten 233. Kurt Vowinkel Verlag (1960).

О Ясной Поляне в годы войны достаточно подробно знала Татьяна Николаевна Архангельская (1930–2015), ведущий научный сотрудник музея, заслуженный работник культуры, кандидат филологических наук. Вот ее рассказ: «В октябре 1941 года над Ясной нависла угроза вражеской оккупации. Директором музея тогда была внучка Толстого Софья Андреевна Толстая-Есенина, которой было дано распоряжение об эвакуации предметов из дома Толстого в глубокий тыл. 9 октября ценности толстовского дома в 110 ящиках были погружены сотрудниками музея в специально предоставленный руководством Тульской области вагон для отправки в эвакуацию. 19 ноября экспонаты прибыли к месту хранения – в университет сибирского города Томска. До окончания войны они хранились в Научной библиотеке Томского государственного университета.

О судьбе музея “Ясная Поляна” в годы Отечественной войны лучше всего рассказывать словами дневниковых записей тогдашнего хранителя музея Сергея Ивановича Щеголева и научного сотрудника Марии Ивановны Щеголевой. В конце октября 1941 года С.И. Щеголев записывал:

– Обозами занята часть заповедника около могилы Толстого… Усадьба наводнена войсками. Настроение тревожное. У красноармейцев огромный интерес к музею. Осаждают экскурсиями. Просьба рассказать о Толстом. Со стороны Тулы слышны взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий, неумолкаемый шум моторов… Усадьба превращена в военный лагерь… И к Бытовому, и к Литературному музею поставлены и на день, и на ночь часовые. Трогает бережное отношение к музею в тяжелых фронтовых условиях.

…30 октября на территорию музея приехала первая машина с немецкими офицерами. Щеголевы, рискуя жизнью, продолжали фиксировать подробности истории музея в течение полуторамесячного периода фашистской оккупации. В этот же день в книге отзывов музея расписались «три первых немца в походе против России», – как они себя назвали.

1 ноября через дом бегло прошел Гейнц Гудериан. Один из его офицеров, вернувшись, забрал две ценные фотографии Льва Толстого. На другой день весь верхний этаж превратился в офицерское общежитие. Кроме госпиталя, устроенного в доме Волконского, оккупанты потребовали освободить для раненых комнаты Литературного музея, а затем и комнаты дома писателя.

Вся площадка перед Литературным музеем была заставлена машинами. Здесь же били кур, стреляли коров, распластывали туши… В дом явилась группа офицеров – один из них забрал себе три фотографии Толстого…

В комнате сына Толстого штабной врач и его приятель взломали шкаф и поделили между собой белье Сергея Львовича. Узнав, что музей находится в ведении Академии наук, фашисты засмеялись, и один молоденький фат с презрительной усмешкой спросил у остальных: “Какие же это “науки” в Советском Союзе?”

В Ясной Поляне после ухода немцев

Оккупантам рассказали об образцовой школе в Ясной Поляне. Очень они удивились тому, что в ней учатся дети крестьян, «эти маленькие дурачки»… А сами фашисты печи в школе топили картами и книгами.

…В Ясной Поляне стояли солдаты отборных немецких частей, тем не менее, как рассказывала учительница Соловьева, моральный облик их был весьма низок: солдаты были «все вшивые. Они повсюду рыскали, все обшаривали… Во время обеда вошел фашист. Молча сел за стол и съел всю мою трапезу; потом начал рыться в вещах, набрал всяких тряпок. Вещи, оставшиеся в доме и в Литературном музее, разрешено было сложить в зале-столовой. Впоследствии оккупанты наклеили на дверях зала бумагу со штампом: «Конфисковано для верховного командования».

Менее значительные экспонаты служащие музея пытались сохранить в доме. Но утраты оказались неизбежны. За период оккупации в доме Толстого было испорчено 19 мемориальных предметов и утрачено 99. Среди них седло Толстого, стенные часы, книжная полка в кабинете, оконные шторы в библиотеке, буфетная стойка, большое количество фотографий.

– Дом превращен в казарму, – с горечью записывал Сергей Щеголев 14 ноября 1941 года. – Все шкафы взломаны, несмотря на то, что нам все время твердили, что ни один немецкий солдат ничего не возьмет… Обращаемся к солдатам, чтобы не жгли мебель, – говорят, что начальство разрешило.

…Мария Ивановна Щеголева писала: «Здоровые немецкие солдаты бурно врываются в дом, толкая Сергея Ивановича. Ложатся спать по всему низу… Офицер унес к себе весы Софьи Андреевны… Внизу увидали, что топят печи столом из буфетной, нет и вешалки одной в передней»…

Вот запись за 20 ноября: «Дом Толстого – казарма с ружьями, пулеметами, в одной комнате парикмахерская, солдаты бреются, стригутся, чистятся, в другой комнате сапожная мастерская, кругом мусор, отбросы… Все кусты, деревья, изгороди – все помято, поломано… Многие деревья побиты снарядами и взрывами… С 25 ноября усадьба превратилась в проходной двор. Одна часть сменяет другую. В деревне опустошаются погреба. Идет безудержный грабеж». (…)

Отступая, гитлеровцы сожгли дотла в окрестностях 14 деревень. В Ясной Поляне первый пожар вспыхнул в Доме отдыха, затем в больнице, в доме врачей, горели здание школы, дом учителей, несколько домов в начале деревни. И вот по прешпекту промчалась по направлению к дому немецкая машина… Три немецких офицера устроили костер в центральной комнате – библиотеке. Пожар удалось потушить усилиями нескольких служащих музея и молодежи, жившей в Ясной Поляне. Но борьба с огнем длилась несколько часов: были подожжены и сильно обгорели три комнаты дома.

…15 декабря в вечернем сообщении Совинформбюро среди освобожденных 25 населенных пунктов первыми были названы Ясная Поляна и Косая Гора.

В течение ближайших трех дней в усадьбе ничего не трогали – шла документальная съемка. Фотографии Ясной Поляны той поры поместили многие газеты.

А к маю 1942 года музей уже восстановили и торжественно открыли для посещения. Музей принимал в месяц в среднем более трех тысяч посетителей, в основном военных. Событием в жизни музея стало полное восстановление его экспозиции в 1945 г., когда прибыли из Томска реэвакуированные яснополянские ценности…

Впоследствии германское информбюро пыталось опровергнуть факт грабежа и разбоя в Ясной Поляне. Фашисты утверждали, что «музейный инвентарь большевики полностью вывезли из Ясной Поляны, так что при занятии этого пункта германскими войсками там не оставалось ничего, кроме стенных украшений, т. е. некоторых картин, исполненных самим Толстым. Что касается толстовских замков, то речь идет о двух полностью сохранившихся белых зданиях, из которых главное здание служило музеем. В таком же духе утверждалось, что “Советы сами минировали парк имения и могилу Толстого”… Но это, конечно же, была ложь, которую убедительно опровергали фотографии и документы».(Л. Тимофеева. Ясная Поляна в годы войны: Гудериан устроил общежитие в усадьбе Толстого).

Подвиг Ленинграда

«Это была эпопея страданий человеческих. Это была история не девятисот дней подвига, а девятисот дней невыносимых мучений. Что, конечно, не соответствовало пафосу героизма, того, что прочно вошел в историю Великой Отечественной войны», – именно так скажет о подвиге ленинградцев писатель Д. Гранин в истории создания «Блокадной книги».

Началом блокады считается 8 сентября 1941 года, когда была прервана сухопутная связь Ленинграда со всей страной. Однако фактически ленинградцы потеряли возможность покинуть город еще 27 августа. В этот день было прервано железнодорожное сообщение. В блокаде оказались 2 млн 544 тыс. гражданского населения (в т. ч. около 400 тыс. детей), 343 тыс. жителей пригородных районов и войска, защищавшие город. Блокада длилась 872 дня. Только 27 января 1944 года Ленинград был полностью освобожден от вражеской блокады. За это время от голода и лишений погибло свыше 641 тыс. горожан, однако реальная цифра жертв может быть не менее 800 тыс. Причем 97 % из них погибли от голода, и только 3 % смертей приходится на артиллерийские обстрелы и бомбардировки.

Фашисты стремились сломить дух ленинградцев голодом

Главной проблемой осажденного Ленинграда был голод, который по-настоящему начался в ноябре. Это притом, что продовольственные карточки были введены 17 июля, а катастрофическое продовольственное положение выяснилось только 12 сентября. В ноябре были отмечены первые потери сознания от голода на улицах и на работе, первые случаи смерти от истощения, а затем и первые случаи каннибализма.

С наступлением зимы в Ленинграде, а она оказалась значительно холоднее и продолжительнее обычного (столбик термометра падал до отметки – 32 градуса, а средняя температура месяца была – 18 градусов), практически кончились запасы топлива. Остановилась работа почти на всех фабриках и заводах. В жилых домах не работала канализация и водопровод. Деревянные дома разбирали на дрова. Холод стал одним из факторов роста смертности ленинградцев.

Например, нормы выдачи хлеба с 20 ноября по 25 декабря 1941 г. составляли:

рабочим – 250 граммов; служащим и членам семей – 125 граммов; личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии, – 300 грамм. От таких норм смертность от голода лишь возрастала. Только за декабрь 1941 года умерло около 50 тыс. человек.

Ежедневная смертность в блокадном Ленинграде колебалась от 4 тыс. человек до 6–7 тыс. в день. Причем на каждые 100 смертей приходилось примерно 63 мужчины и 37 женщин, поэтому к концу войны женщины составляли основную часть городского населения.

В феврале 1942‐го нормы выдачи хлеба составили: рабочим – 500 граммов; служащим – 400 граммов; иждивенцам и детям – 300 граммов. Однако в городе продолжали умирать: ежемесячно примерно 130 000 человек, в марте – 100 000 человек, в мае – 50 000 человек, в июле – 25 000 человек, в сентябре – 7000 человек.

В Советской военной администрации в Германии А.Д. Беззубов, как опытный специалист, работал начальником научно-технического отдела пищевой промышленности. В его ведении находились лаборатории университетов, научно-исследовательские институты и проектные организации. И однажды судьба свела его там с крупным немецким специалистом – профессором Цигельмайером.

«Цигельмайер считался одним из ведущих ученых в области питания. Раньше он руководил Мюнхенским пищевым институтом, а во время войны занимал высокую должность – заместитель интенданта гитлеровской армии. Поскольку специалист он был выдающийся, его привлекли курировать важнейшую для командования проблему – блокированного Ленинграда. Прямое наступление на город захлебнулось. Наши войска плотно держали изнутри блокадное кольцо, не давая нигде его переступить. Вот тогда гитлеровскому генеральному штабу и потребовались консультации Цигельмайера. Он обдумывал и советовал, что следует делать, чтобы скорее уморить голодом Ленинград. Именно это имел в виду Геббельс, когда, немного кривя душой, записывал в своем дневнике 10 сентября 1941 года:

“Мы и в дальнейшем не будем утруждать себя требованиями капитуляции Ленинграда. Он должен быть уничтожен почти научно обоснованным методом”.

Цигельмайер вычислял, сколько может продлиться блокада при существующем рационе, когда люди начнут умирать, как будет происходить умирание, в какие сроки они все вымрут.

Цигельмайер рассказывал мне, что они точно знали, сколько у нас осталось продовольствия, знали, сколько людей в Ленинграде… Правда, он сделал ошибку, я потом ему сказал, что у нас положение было еще тяжелее: “Вы не учли, сколько с армией пришло населения из Ленинградской, Новгородской и других областей”. Цигельмайер изумлялся и все меня спрашивал: “Как же вы выдержали?! Как вы выдержали?! Как вы могли? Это совершенно невозможно! Я писал справку, что люди на таком пайке физически не могут жить. И поэтому не следует рисковать немецкими солдатами. Ленинградцы сами умрут, только не надо выпускать ни одного человека через фронт. Пускай их останется там больше, тогда они скорее умрут, и мы войдем в город совершенно свободно, не потеряем ни одного немецкого солдата”. Потом он говорил: “Я все-таки старый пищевик. Я не понимаю, что за чудо у вас там произошло?”»

Алексей Дмитриевич мог бы ему многое рассказать про свою работу. Витаминному институту, где он заведовал химико-технологическим отделением, горисполком поручил руководить изготовлением хвойной настойки, чтобы как-то предупредить авитаминоз среди населения. Решение было принято 18 ноября 1941 года. Подняты были даже архивные материалы двухвековой давности, когда Россия экспортировала хвою как лекарство от цинги. Нашли документы о том, как сосновой хвоей лечили цингу во время войны со шведами. Вместе со своими сотрудниками А.Д. Беззубов составил инструкцию, как делать антицинготную хвойную настойку в промышленных условиях, как делать ее дома, как витаминизировать этой настойкой продукты. Как раз когда Цигельмайер приступил к изучению данных ему генштабом сведений, Беззубов учил, как измельчать хвойные иглы, как проводить их экстракцию, как фильтровать, расфасовывать настой. Тут же он изучал, как использовать в госпиталях и больницах проросший горох.

Спустя месяц, во второй половине декабря, Беззубов и оставшиеся в живых сотрудники института отправились проверять, как работают установки по изготовлению хвойных настоев. Они ходили по воинским частям, госпиталям, детским учреждениям, стационарам. На сорока шести фабриках работали эти установки и в шести научных учреждениях. (…)

Будучи специалистом примерно того же профиля, что и Беззубов, подсчитывал, сколько суток может просуществовать средний ленинградец без белков и жиров. Он вел глобальные подсчеты. Перед ним была задача, эксперимент, огромный эксперимент, поставленный на миллионах, единственный в своем роде. Чем больше населения, то есть испытуемых, тем меньше сказываются всякие аномалии, тем точнее должен быть результат.

Энергия не может возникать из ничего. Сто лет назад великий земляк этого Цигельмайера врач Роберт Майер вывел закон сохранения энергии. И Алексей Беззубов и Цигельмайер изучали, как человеческий организм подчиняется этому закону, изучали для совершенно противоположных целей.

Чтобы обеспечить работу сердца, легких, всех органов, для этого необходимо снабжать организм топливом. Цигельмайер четко знал: тепло не может возникать из духа, из воли, из убеждений; как бы ни хотел человек согреться, организму нужны для этого не мысли, не вера, а калории, нужна пища, минимальное количество которой исчисляется двумя тысячами калорий в сутки.

Этих калорий у ленинградцев не было.

Не видя ожидаемого результата, Цигельмайер на всякий случай вводил еще всякие коэффициенты. Однако Ленинград по-прежнему держался. Цигельмайер сделал еще некоторые последние допущения, ему надо было спасти законы энергетики.

Жители этого города должны, обязаны были умереть, а они продолжали жить, они двигались, они даже работали, нарушая незыблемые законы науки.

Рацион ленинградцев был известен, температура воздуха, качество хлеба – все, все было подсчитано, учтено: 125 граммов, 150 граммов, даже 250 граммов при отсутствии каких-либо других продуктов не могли обеспечить физиологического существования организма в условиях такого холода.

Цигельмайер не понимал, в чем он просчитался. Он не мог объяснить генеральному штабу, почему его расчеты не оправдываются.

Теперь он расспрашивал об этом господина советского профессора. Но и Алексей Дмитриевич не мог до конца объяснить этого феномена» (Блокадная книга. Часть первая).

Известно, что Гитлер хотел истребить, уничтожить русских как народ. Отсюда и Москва и Ленинград должны были быть уничтожены вместе с жителями. Отсюда подвиг ленинградцев должен был быть вызван угрозой этого уничтожения. Однако, по мнению писателей А. Адамовича и Д. Гранина, «тут было другое: простое и непреложное желание защитить свой образ жизни».

Почему немцы не вошли в Ленинград?

Как известно, в ходе кампании сорок первого года для группы армий «Север» главной целью являлся Ленинград. 8 июля начальник штаба ОКХ генерал-полковник Ф. Гальдер запишет в свой дневник: «Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае потом мы будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого следует использовать танки. Это будет народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще».

Через неделю все тот же Гальдер сообщит начальнику штаба группы армий «Север» генералу Бреннеке: «задача группы армий пока состоит не в овладении Ленинградом, а только в его блокировании».

По авторитетному мнению доктора исторических наук Н. Ломагина, «решение нацистского руководства блокировать город было связано с провалом стратегии блицкрига. Как свидетельствуют материалы командования 18‐й армии противника, в конце августа 1941 года немецкие войска несли существенные потери на подступах к Ленинграду. Особую тревогу немецкого командования вызывало то, что более трети унтер-офицеров выбыло из строя.

Осознание невозможности одновременно выполнить две задачи – взять Ленинград и продолжать развивать наступление на Москву – побудило верховное командование вермахта принять 28 августа 1941 года стратегическое решение, предопределившее судьбу Ленинграда. В нем, в частности, говорилось:

Немецкие солдаты в Урицке. 1941 г.

«…На основании указаний высшего руководства приказываю:

1. Окружить Ленинград кольцом как можно ближе к самому городу, чтобы сэкономить наши силы. Требование о капитуляции не выдвигать.

2. Для того чтобы избежать больших потерь в живой силе при решении задачи по максимально быстрому уничтожению города как последнего центра красного сопротивления на Балтике, запрещается наступать на город силами пехоты. После подавления сил ПВО и истребительной авиации противника, подлежат разрушению водопровод, склады и электростанции, которые обеспечивают жизнедеятельность города и его способность к обороне. Военные объекты и вооруженные силы противника подлежат уничтожению артиллерийским огнем. Любая попытка населения выйти из кольца должна пресекаться, при необходимости – с применением оружия».

Еще через неделю, а если точнее, то 5 сентября, Гитлер назвал район Ленинграда «второстепенным театром военных действий». Вот только немецкие генералы до конца не понимали такого решения фюрера. В связи с этим 11 сентября командующий 18‐й армии генерал-полковник Георг фон Кюхлер сделал запрос командованию группы армий «Север» относительно снабжения русского населения продовольствием, на что получил вполне лаконичный ответ: «Это абсолютно не предусмотрено. Группа армий “Север” не заинтересована кормить целый город всю зиму».

В это время, по свидетельству Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, 10 сентября 1941 года Военный совет Ленинградского фронта в его присутствии рассматривал вопрос о мерах, которые следовало провести в случае невозможности удержать город. В результате обсуждения было решено защищать Ленинград до последней возможности.

Наконец, наступает 17 сентября…

Навеки сохранился этот день и в памяти известного писателя Д. Гранина: «Уходили из Пушкина в пять утра 17 сентября. Немецкие автоматчики уже заняли парк. Было прохладно, солнце еще не вылезло, желто-красные полосы восхода наливались светом. Глухота проходила, он слышал, как зачирикали первые птицы. Мостовые поблескивали росой. Пустые улицы, гулкий шаг армейских сапог, но город спал, в окна никто не выглядывал».

Но пройдет каких-то двадцать лет, и Даниил Гранин расскажет про то, как Ленинград, казалось, остался открытым настежь: «Ни в книгах, ни в мемуарах – нигде ничего не упоминалось про этот день. Его уничтожили, вымарали из истории. Военным историкам все было ясно. Немецкие войска столкнулись с обороной Ленинграда, конечно, исторической, взять город не смогли и вынуждены были перейти к блокаде…

День 17 сентября у немецких историков тоже отсутствовал. Они стремительно домчались до Ленинграда… и что? И зарылись в окопы. У нас было 900 дней неприступной обороны, у них тоже было 900 дней неприступной осады города.

Никто не мог меня переубедить! 17 сентября 1941 года было! Ну хорошо, у нас творился бардак, но почему немцы, которые так рвались к Ленинграду, на полном ходу застопорили и не вошли в открытые ворота?»

«13 сентября немецкие войска заняли Красногвардейск, – пишет сын фельдмаршала Риттен фон Лееба Германн Лееб. – После этого группе армий “Север” было приказано пробиваться от внешней полосы окружения к так называемому “ближнему рубежу окружения”: Ивановское – вниз по течению Невы – Александровская – перекресток дорог восточнее Урицка – Урицк.

В этот период, точная дата неизвестна – один из немецких танков прорвался к предместью Ленинграда. По рации он доложил наверх: “Мы стоим на окраине города и можем без помех войти в него”. Когда последовал приказ повернуть назад, то танкисты не захотели этому верить. Командир танковой роты вынужден был повторить экипажу танка приказ на отход и добавил: “Это распоряжение исходит от самых высоких инстанций”. Генерал Бреннеке, начальник штаба группы армий “Север” подробно описал этот эпизод, когда в 90‐х годах побывал в моем доме в Хоеншвангау.

Имеется фотография с датой 15 сентября, на которой изображены два немецких солдата, стоящие перед выкрашенным в ярко-красный цвет трамваем на шоссе под Урицком в 10 км от центра Ленинграда. Вагоновожатый явно не рассчитывал на эту встречу с немцами. Снимок опубликован в книге Хассо Стахова «Трагедия на Неве», стр. 65.

Фон Лосберг в своей книге «В штабе верховного командования вермахта» на стр. 132 описывает эпизод, имевший место 16 сентября под Ленинградом. Эту же сцену, но уже в красках расписывает Хассо Стахов в упомянутой выше книге «Трагедия на Неве» на стр. 38: «Мы находимся на Дудергофских высотах на местности, оборудованной еще с царских времен для проведения маневров. Вдали проблескивает шпиль Адмиралтейства. У стереотрубы столпились генералы, среди них: Гепнер – командующий 4‐й танковой группой и Райхардт – командир 41‐го моторизованного корпуса. Райнхардт обращается к Гепнеру: “Дайте мне 8‐ю танковую дивизию, и завтра к вечеру я доложу Вам о взятии города!” В ответ Гепнер бурчит: “Вы же ведь знаете, он этого не хочет!” Под этим “он” подразумевается Гитлер».

Был период, когда Гитлер планировал отвести 3‐ю танковую группу от Москвы, направив ее против Ленинграда. Но теперь, поскольку кольцо вокруг Ленинграда сомкнулось, Гитлер посчитал, что на этом участке фронта танки больше уже не потребуются. Поэтому он распорядился вывести 4‐ю танковую группу из состава группы армий «Север», направив ее на Москву. Адъютант фельдмаршала фон Лееба подполковник фон Грисенбек записал позднее в своем дневнике: «Захвату города, который охранялся лишь слабыми силами, препятствовал приказ свыше, согласно которому были отведены семь дивизий с целью их дальнейшей переброски на Москву. Предостережение Лееба, высказанное им в личной беседе с Гитлером, что таким образом не будут взяты ни Москва, ни Санкт-Петербург, подтвердились». (Книга фон Лееба «Дневниковые заметки и оценки обстановки в ходе двух мировых войн», стр. 66, примечание 152.)

Замкнув плотное кольцо блокады, остановились у Ленинграда немцы. На прежних позициях стояли финны. Только поэтому Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в мемуарах абсолютно честно напишет: «Благодаря мерам, принятым командованием фронта, к концу сентября на северных, южных и юго-восточных подступах к Ленинграду была создана прочная, глубоко эшелонированная и непреодолимая для врага оборона».

К слову сказать, следующая попытка захватить Ленинград будет планироваться немецким командованием только летом 1942 года.