Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Почему Сталин выступил только 3 июля?

С началом войны встал вопрос об обмене посольств СССР и Германии. Например, сотрудники германского посольства были интернированы уже на следующий день – 23 июня во второй половине дня. 24‐го они были отправлены из Москвы в окрестности Костромы. Так в «Справке об эвакуации персонала бывшего германского посольства в Москве» говорилось: «Персонал посольства и прочие германские граждане были размещены в доме отдыха Костромского льнокомбината, одном из лучших домов отдыха в г. Костроме. Им было предоставлено 3 двухэтажных дома, кухня с обслуживающим персоналом, питание по нормам дома отдыха. Дом отдыха обнесен дощатым забором с парой ниток колючей проволоки наверху, и были приняты соответствующие меры к охране персонала быв. германского посольства. Во время пребывания немцев в г. Костроме для медобслуживания был прикреплен врач – заведующий поликлиникой НКВД в г. Костроме. Врач производил ежедневный обход, и кроме того, его можно было вызвать в случае необходимости в любое время. 3) 28 июня немцам сообщили о том, что они будут доставлены в Ленинакан. Перевозка немцев из Костромы в г. Ленинакан осуществлялась в поезде, состоявшем из одного международного, одного мягкого и 3 жестких чистых хороших вагонов. Были предоставлены постельные принадлежности. В пути от Костромы до Москвы немцев кормили за государственный счет, а от Москвы до Ленинакана они приобретали продукты за свой счет. Продукты как по ассортименту, так и по количеству предоставлялись в полном соответствии с заявками Шуленбурга, Хильгера и Вальтера. Распределение полученных от обслуживающего персонала по этим заявкам продуктов производили Шуленбург, Вальтер и Хильгер. Кроме того, утром, в обед и вечером из вагона-буфета по вагонам подавались холодные закуски, также в неограниченном количестве. 4) Всякие прогулки на стоянках были невозможны, так как поезд стоял на станциях только 3–4 минуты. 5) В Ленинакане для немцев был организован горячий обед. Жалоб на обед не было, наоборот, были получены лишь похвальные отзывы. 6) Шуленбург ежедневно получал советские газеты. 7) В Ленинакане в распоряжение немцев были предоставлены 3 врача-специалиста, которые производили ежедневный обход эшелона. 8) Следует отметить, что немцам была предоставлена возможность взять с собой личный багаж в неограниченном количестве. Кроме 300 чемоданов личного багажа были погружены в 2 пульмановских вагона и прочие вещи, в количестве 470 мест, принадлежавшие сотрудникам быв. германского посольства. Таким образом, весь персонал посольства прибыл в Германию со всеми принадлежавшими ему вещами. 9) В пути следования Шуленбург и остальные немецкие дипломаты никаких претензий не заявляли. В Ленинакане Шуленбург, Типпельскирх и Кестринг выразили благодарность за проявленное к ним отношение. исх. № 75‐ЦЕ 27/VII-41 г. (Павлов)». (А. Осокин. АВП РФ.Ф. 06. Оп. 3. П. 13. Д. 148. Л.121–125).

Выступление И.В. Сталина 3 июля 1941 г.

В отличие от немцев, эвакуация из Германии Советской Колонии происходила более драматично и, как сообщалось в официальном документе, «сопровождалась неслыханными издевательствами германских властей и агентов гестапо»: «Вопреки всяким нормам международного права гестаповцы с первого же дня вероломного нападения Германии на СССР установили наглое, разбойничье отношение к служащим Посольства, Торгпредства, консульств и других советских органов. Утром 22 июня на основе точно разработанного плана и по прямому указанию германского правительства агенты гестапо устроили погромы советских учреждений и квартир отдельных наших сотрудников в Берлине, Праге, Кенигсберге и других городах. Здание Советского Посольства в Берлине рано утром 22 июня было оцеплено отрядом германской полиции. Несколько дней сотрудники Посольства не имели возможности закупать продукты для питания. Лишь после настойчивых требований Советского Посла тов. В.Г. Деканозова германские власти разрешили закупить продукты в одном из берлинских магазинов. В это же утро многие дипломатические сотрудники Посольства были задержаны и арестованы. Так, например, из сотрудников Посольства были задержаны атташе Фомин, Лавров, помощник военно-морского атташе Смирнов, сотрудники аппарата военного атташе Журвицкий, Баранов, Байбиков и шофер Паранин. Были задержаны и арестованы ряд сотрудников торгпредства, имевшие дипломатические паспорта… Сотрудники торгпредства в Берлине были арестованы утром 22 июня и отвезены в тюрьмы Берлина, а затем в концентрационные лагеря… Советских людей посадили на голодный паек… После завтрака всех заставляли работать по распоряжению начальника лагеря: мыть полы, чистить уборные, носить песок… Сотрудник аппарата военного атташе Баранов, корреспондент ТАСС в Берлине т. Филиппов, сотрудник торгпредства т. Логачев, руководитель отделения „Интуриста“ в Берлине т. Шаханов, сотрудники советского консульства в Праге т. Плющев и Анисимов и другие, арестованные и посаженные в тюрьму, подвергались многочисленным пыткам, избиениям и издевательствам. Им устраивали допросы. Под угрозой всевозможных пыток заставляли дать различные показания, и когда это не удавалось, с ними жестоко расправлялись…

2 июля Советская Колония была отправлена из Берлина через Чехословакию, Югославию и Болгарию в Турцию… В составе в каждом купе было размещено по 8—10 человек. Даже сидеть в пути имели возможность немногие… питали непотребным суррогатом… Поезда в ряде мест останавливались на день-два, а иногда и больше, однако лишь в последние дни германская охрана разрешила два раза в день по 15 минут выходить из вагонов… Лишь на болгаро-турецкой границе члены Советской Колонии в Германии вздохнули наконец свободно, так как, миновав пограничную зону, они больше не видели отвратительных рож гитлеровских бандитов – агентов гестапо, мародеров и палачей из так называемой “3-й империи”, именуемой себя “страной культуры”…» (А. Осокин. АВП РФ.Ф. 82. Оп. 25.П. 89. Л. 1–7).

Несмотря на все это, неравный обмен, а в нем участвовало с немецкой стороны 140 чел., а с советской – более 1000 чел., состоялся. Как подчеркивает известный историк А. Осокин, «советским дипломатическим службам удалось в это трудное время добиться обмена в столь выгодном для СССР варианте, что было большой победой».

Итак, 2 июля 1941 года советские дипломаты и другие граждане выехали из Берлина. Это был официальный акт прекращения дипломатических отношений. А 3 июля Сталин впервые выступил по радио со своим знаменитым обращением к советскому народу, которое началось с необычных слов: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Налеты на Москву

21 июля 1941 года в 22 часа с наблюдательных постов, расположенных на линии Рославль – Смоленск, на командный пункт 1‐го корпуса ПВО поступила информация о том, что в сторону Москвы движутся большие группы бомбардировщиков. А первая отечественная радиолокационная станция контроля воздушного пространства РУС-2, развернутая под Можайском, своевременно обнаружила налет более 200 немецких бомбардировщиков и передала информацию о них для наведения авиации и целеуказания зенитной артиллерии.

Аэрофотоснимок пожаров после налета немецкой авиации на Москву. 1941 г.

Взлетевшие с аэродромов Бреста, Барановичей, Бобруйска и Минска четырьмя последовательными эшелонами с интервалом 30–40 минут с северо-западного, западного и юго-западного направлений самолеты противника вторглись в воздушное пространство Московской зоны ПВО и на высоте 2 тысячи метров стали приближаться к столице Советского Союза.

По маршруту экипажи люфтваффе использовали радиомаяки и световые сигналы – вращающиеся прожекторы, служившие им хорошими ориентирами.

Примечательно, что сравнительно малая высота фашистских бомбардировщиков, как некая уверенность в безнаказанности, облегчила силам и средствам ПВО столицы выполнение боевой задачи.

Первыми подходили к Москве до 70 бомбардировщиков.

Непосредственное руководство войсками ПВО по отражению массированного налета авиации противника на Москву было поручено командиру 1‐го корпуса ПВО генералу Д.А. Журавлеву. Он тут же отдал боевой приказ: «Частям корпуса – положение номер один!» И через какие-то минуты главная тяжесть по отражению массированного вражеского налета легла на авиаполки 6‐го авиакорпуса, полки зенитной артиллерии, прожекторные, аэростатные части, а также подразделения ВНОС.

Более пяти часов длился первый массированный налет. Для его отражения истребители 6‐го ИАК совершили 173 самолета-вылета, провели 25 воздушных боев и сбили 12 вражеских бомбардировщиков. Зенитная артиллерия и зенитные пулеметы израсходовали 16 тыс. снарядов СК, 13 тыс. МК, 130 тыс. пулеметных патронов и уничтожили 10 самолетов противника. К столице прорвались лишь одиночные самолеты.

«Когда отразили последнюю волну, я посмотрел на часы: стрелки показывали 3 часа 25 минут», – вспоминал Д.А.Журавлев.

В ту первую кошмарную ночь немцы хоть и не причинили существенного ущерба объектам столицы, однако сбросили на нее 100 тонн фугасных бомб и 45 тысяч зажигалок.

В результате налета пострадало 792 человека (130 убито, 241 тяжело ранен, 421 получил легкие ранения), разрушено 37 зданий, возникла 1166 очагов пожара, повреждено 2 водопровода, газовая и электросеть, разбито до 100 км железнодорожных путей и 19 вагонов с грузом. Несколько бомб упало на территорию Кремля.

И все же, несмотря на трагические эпизоды первого массированного налета авиации Германии на Москву, сам противник понес весьма ощутимые потери. Судите сами: если в налетах на Париж и Лондон люфтваффе теряли не более 3 % машин, то здесь они потеряли сразу 10 %. Но самое главное, противник не сумел вывести из строя промышленные объекты столицы, деморализовать население, сломить волю к сопротивлению защитников города.

Если период с 22 июня по 22 июля 1941 года был периодом дневного действия одиночных самолетов-разведчиков противника (с 1 июля отмечено 89 разведывательных полетов, в т. ч. 9 – с целью разведки города на большой высоте), то период с 22 июля по 8 августа 1941 года стал периодом наиболее интенсивных налетов авиации противника, производимых большими группами и исключительно ночью. В эти дни в Москве стояла вполне хорошая погода, благоприятная и для нападавших и для ее защитников.

Немецкие бомбардировщики обычно заходили на столицу на высоте 3000–3500 метров, а в отдельных случаях снижались даже до 500–100. Однако после отражения первых налетов их потолок постепенно повышался и в августе – сентябре 41‐го достиг уже 7000 метров. В этот период погода значительно ухудшилась. Наступила полоса дождей, туманов и сплошной облачности. Самолеты противника подбирались к Москве за облаками со средней скоростью 300–350 км, увеличивая ее после сбрасывания бомб на обратном курсе. Правда, в отдельных случаях летчики люфтваффе, маскируясь, шли с приглушенными или заглушенными моторами на скорости до 250 км.

Итак, с 22 июля по 15 августа 1941 года на столицу было произведено 17 ночных воздушных налетов общим количеством до 2400 самолетов (2 налета более 200 самолетов в каждом, 5 налетов с участием от 100 до 200 самолетов и до 50–60 в остальных).

Маршрут полета немецких самолетов был неизменным: Минск, Орша, где использовался радиомаяк и световые сигналы – вращающиеся прожектора в Минске, на пути к Орше и восточнее ее. Вторые и последующие эшелоны на пути к Москве ориентировались по нашим прожекторам и разрывам артснарядов. Бомбометание некоторых объектов ПВО производилось при помощи световых сигналов, подаваемых с земли диверсантами.

Сразу же после первой неудачи, когда проникнуть к городу и сбросить с горизонтального полета и с пикирования бомбы удалось немногим летчикам люфтваффе, стала меняться и их тактика. Например, уже 22 июля, во время второго налета (участвовало до 150 самолетов) немцы подходили 13‐ю эшелонами с интервалами по времени 10–15 минут. При подходе к прожекторным световым полям их самолеты набирали высоту до 7000 м, избегая освещения лучами прожекторов, и входили в зону огня с различных направлений, главным образом с западного и юго-западного. Обеспечивая нахождение объектов бомбардировки, бомбометанию фугасными бомбами предшествовало сбрасывание осветительных и зажигательных бомб. Причем первая группа самолетов сбрасывала зажигательные бомбы с целью вызвать пожар в районе объектов, а последующие группы сбрасывали фугасные и частично зажигательные бомбы. Кстати сказать, что было у немцев неизменно, так это бесконечные повторы по времени: налеты продолжались почти в одно и то же время, начинаясь около 20.00–23.00 и продолжаясь до 2.00—3.00 ночи, т. е. в течение 5–6 часов.

С 16 августа по 30 сентября 1941 г. противником было совершено 19 ночных налетов, в которых приняло участие до 1700 самолетов, из них к городу прорвалось до 60. Причем налет одиночных самолетов в течение нескольких часов отражался огнем зенитной артиллерии без объявления городу воздушной тревоги. Только в 11 случаях из 19 воздушная тревога в Москве объявлялась.

Как свидетельствуют документы, в этот период «противник вынужден перейти к тактике измора средств АЗО и морального воздействия на население г. Москвы, создавая видимость налетов на город».

Наиболее продолжительный налет авиации противника был произведен с 24 на 25 сентября 1941 года, который продолжался 5 часов 42 минуты, и с 2‐го на 3‐е октября – 5 часов 30 минут. Остальные тревоги в среднем продолжались от 1 до 3‐х часов.

В течение октября 41‐го на пункт Москва был совершен всего 31 налет, из них 18 ночных и 13 дневных. В них принимало участие до 2018 самолетов противника, к городу прорвалось 72. Только в течение 28 октября днем воздушная тревога городу объявлялась 4 раза и 2 раза ночью. За эти сутки в налетах участвовало до 200 самолетов.

Только в ноябре 41‐го авиация противника совершила на Москву 41 воздушный налет (17 дневных и 24 ночных). В них участвовало около 1950 самолетов. К городу прорвалось лишь 28.

В декабре на Москву было совершено 14 воздушных налетов (2 дневных и 12 ночных). В налетах участвовало около 200 самолетов, из них к городу прорвалось лишь 14.

В этот период бомбардировочная авиация противника производит налеты на город в сопровождении истребителей с близлежащих к столице аэродромов. Причем если 5, 9, 10 и 12 декабря даже в летную погоду немцы не вылетали, то 8, 11, 21 и 23 их отдельные самолеты производили разведку от 2 до 6.

Таким образом, в период с 22 июня 1941 года по 31 декабря 1941 года в Московском корпусном районе было зафиксировано 8383 самолета противника. Из них: 7146 входило в зону огня зенитной артиллерии, а к городу прорвалось лишь 229 самолетов противника.

Было совершено 122 воздушных налета. Из них 90 ночных и 32 дневных.

Период массовых налетов считается с 22 июля по 15 августа 1941‐го.

Уже 24 ноября 1941 г. наркому комиссару внутренних дел Л.П. Берии доложили, что с начала первой бомбежки на столицу за этот период было сброшено «1521 фугасных и 56 620 зажигательных бомб, в результате чего 1327 человек убиты и 1931 тяжело ранены, уничтожено 402 жилых дома, разрушено 22 промышленных объекта. Бомбы угодили также в Большой театр, Театр имени Евг. Вахтангова, Политехнический музей, одно из зданий МГУ, кинотеатр в парке имени Горького…»

Можно только предположить, что бы было, если бы ПВО Московского корпусного района под управлением его командного пункта оказались, мягко говоря, не на высоте…

Но вернемся к налетам. В зимние месяцы января – февраля 1942 года противник произвел 4 ночных налета на г. Москва. И все в первой половине января. Тогда из 13 самолетов к городу прорвались 4. Последний налет тогда был 6 января, после чего враг не появлялся два месяца.

За март – июнь 1942 г. было всего 7 ночных налетов (6 из них в марте). Всего участвовало 105 самолетов – и только 9 прорвалось к городу. Наиболее интенсивный был зафиксирован в ночь на 6 марта. В нем участвовало до 36 самолетов противника. Налет совершался 4‐мя группами по 9—12 самолетов с интервалом по времени 15–20 минут между каждой группой. К городу прорвались 5–6 самолетов, которые сбросили до 15 ФАБ.

В апреле авиация противника на Москву произвела только 1 налет (в ночь на 6‐е).

Всего же за период с 1.1.42 г. по 1.7.42 г. на Москву было совершено 11 ночных налетов (5 июня 1942 г. в период с 22.00 до 23.37–62 самолета противника группами от 3 до 12 пытались произвести налет на Москву и аэродромы Кубинка, Инютино, Дракино), в которых участвовало 118 самолетов противника. Из них только 13 самолетов прорвались к городу и сбросили на него 48 ФАБ и до сотни ЗАБ.

В период с 1.7.42 г. по 9.5.45 г. авиация противника в основном производила разведывательные полеты и совершала отдельные налеты на железнодорожные станции и аэродромы вне Москвы. Всего было зафиксировано 2403 самолета-полета противника, из них 507 – сопровождались бомбометанием.

Таким образом, всего с начала войны на Москву было совершено 134 налета авиации противника, в которых участвовало 8595 самолетов. Из них к городу прорвалось 242, или 2,88 %.

При этом за все время Великой Отечественной войны истребительная авиация ПВО Москвы уничтожила 1076 самолетов противника.

Из этого количества было сбито в воздушных боях днем 919 самолетов и 73 ночью. Боевые потери составили 376 самолетов.

Зенитная артиллерия сбила 267 самолетов противника, потеряв 14 орудий. Зенитными пулеметами сбито 36 самолетов противника.

Из общего числа освещенных целей зенитными прожекторами (912) сбит 61 самолет противника, в том числе ИА – 23, ЗА – 36, ЗПл – 2.

Аэростаты заграждения всего произвели 633 подъема, уничтожив 7 самолетов противника.

Система ВНОС зафиксировала 20 387 самолетов-полетов противника в границах и за пределами района Москва. Постами ВНОС было сбито 6 самолетов противника. При этом ими была оказана помощь при вынужденных посадках своей авиации в 539 случаях.

Такими были итоги противовоздушной обороны нашей столицы в годы Великой Отечественной войны.

Налеты на Берлин в сорок первом

Авианалеты на Берлин были совершены советской авиацией с августа по сентябрь 1941 года. По сути это был ответ на первые массированные авианалеты немецкой авиации на Москву, осуществленные 22 и 24 июля.

Считается, что идею ответного удара по Берлину впервые высказал командующий ВВС ВМФ. Подготовку же ответных ударов по столице Германии Сталин возложил, как на командующего ВВС КА генерала П.Ф. Жигарева, так и командующего авиацией ВМФ генерала С.Ф. Жаворонкова.

«Утром 1 августа группа из 15 ДБ-ЗБ 1‐го мтап перелетела из Беззаботного на аэродром Кагул (остров Сааремаа), – рассказывает военный историк М. Морозов. – Под каждым самолетом было подвешено по десять стокилограммовых бомб, чтобы иметь на первый случай хотя бы по одной бомбовой зарядке. Для выполнения важного правительственного задания в Особую авиагруппу были отобраны лучшие экипажи, причем не только из состава 1‐го авиаполка, но и из 57‐го бап. Пока группа готовилась к выполнению ответственного задания, местное командование решило использовать ее в своих целях. Уже днем 2 августа тройка, ведомая Преображенским, вылетела на бомбардировку кораблей противника в порту Пярну. Каждый «ильюшин» нес под фюзеляжем по три ФАБ-500. Неясно, задумывались ли те, кто планировал вылет – сможет ли вообще самолет с такой нагрузкой взлететь со сравнительно короткой взлетной полосы островного аэродрома? В любом случае практический эксперимент чуть было не закончился катастрофой. (…)

В ночь на 5 августа тройка бомбардировщиков (Плоткин, Гречишников, Леонов) совершила пробный разведывательный полет в направлении Берлина. Два самолета дошли до Данцига, каждый сбросил на город по шесть ФАБ-100, после чего они легли на обратный курс. Успех оказался смазанным – экипаж лейтенанта Леонова дошел только до Виндавы, при возвращении потерял ориентировку и решил садиться на куда более знакомом аэродроме Котлы под Ленинградом. Поскольку летчиков там не ждали, аэродром не был освещен и при посадке самолет со всем экипажем разбился. Это была первая, но далеко не последняя потеря Особой авиагруппы.

Из-за плохого прогноза в ночь на 6 августа четырем машинам пришлось бомбить не Берлин, а Виндаву. По этой же причине в ночь на 7 августа вообще не вылетали. Вечером погода улучшилась».

7 августа с аэродрома Кагул на острове Эзель в 21.00 в первый полет отправилась особая ударная группа из 10 бомбардировщиков ДБ-3 (три звена) ВВС Балтийского флота под командованием командира 1‐го минно-торпедного авиационного полка 8‐й авиабригады полковника Е.Н. Преображенского, загруженных бомбами ФАБ-100 и листовками.

Этот полет проходил над морем на высоте 7000 м по маршруту: остров Эзель (Сааремаа) – Свинемюнде – Штеттин – Берлин (1756 км в т. ч. 1400 км над морем). Температура за бортом достигала минус сорока градусов, из-за чего стекла кабин и очки шлемофонов обмерзали, а экипажам пришлось работать исключительно в кислородных масках. Выход в радиоэфир был категорически запрещен.

Через три часа советские морские летчики подошли к северной границе Германии, где были обнаружены немецкой противовоздушной обороной…

«Смелость и разумный риск, основанный на точном расчете, оправдали себя, – укажет в мемуарах адмирал флота СССР Н.Г. Кузнецов. – Немцы не ожидали такой дерзости. Во время подхода наших самолетов к цели они сигналами с земли запрашивали: что за машины, куда летят? Считая, что сбились с пути свои, летчикам предлагали сесть на один из ближайших аэродромов».

Согласно архивным данным, «в полете звенья рассыпались, и фактически каждый пилот бомбил индивидуально. До цели дошло только пять машин (пилоты Преображенский, Трычков, Дашковский, Плоткин, Мильгунов), сбросивших на «логово зверя» всего 30 ФАБ-100. Ефремов и Есин бомбили Кольберг, Фокин – Мемель, Гречишников – Кезлин, а машина Финягина пропала без вести. Воздушный стрелок другого самолета видел при возвращении взрыв в воздухе, который мог произойти как из-за боевого повреждения, так и из-за пожара двигателя» (М. Морозов).

Бомбардировщик ДБ-3, совершивший налет на Берлин в 1941 г.

К слову сказать, этот первый бомбовый удар советской авиации, безусловно не нанес существенного военного урона нацистской Германии, однако, несомненно, имел весьма важный психологический эффект.

«На следующую ночь налет был повторен даже с большим успехом, – продолжает свой рассказ М. Морозов. – Берлин бомбили экипажи Преображенского, Трычкова, Дашковского, Плоткина, Ефремова, Есина, Фокина, Мильгунова и Гречишникова, каждый из которых сбросил по шесть ФАБ-100. Удачный дебют сподвиг командование на увеличение состава участников за счет частей ДБА. 10 августа на соседний с Кагулом аэродром Астэ перелетели 12 ДБ-3 и ДБ-ЗФ из состава 40‐й бад ДБА (из 200‐го бап под командованием майора В.И. Щелкунова и 22‐го бап капитана В.Г. Тихонова). Поскольку деятельностью Особой авиагруппы руководил лично командующий ВВС ВМФ С.Ф. Жаворонков, командование ВВС Красной Армии не проявило энтузиазма и понимания задачи при подборе летчиков и самолетов. Многие из машин были сильно изношены, и даже при перелете в Астэ трем из них пришлось вернуться на аэродром взлета. И все же самолеты дальнебомбардировочной авиации, по крайней мере, на первых порах, казались значительным пополнением.

В ночь на 12 августа ДБ-3 в третий раз вылетели на Берлин. В налете участвовало три самолета от морской авиации (все три отбомбились по Либаве) и девять (еще один сел сразу после взлета) от дальней. Восемь из них дошли до цели и смогли выполнить задачу. Несмотря на тяжелые метеоусловия, все машины вернулись на свой аэродром.

Противник также не дремал. Разрекламировав достигнутый успех, наше руководство невольно поставило авиагруппу под удар. Еще 6 августа аэродром Кагул в первый раз подвергся удару авиации противника – не имевшему, к счастью, серьезных последствий. В дальнейшем постоянные беспокоящие налеты и ухудшение состояния матчасти стали основными факторами, постоянно снижавшими число исправных самолетов.

Четвертый налет, произошедший в ночь на 16 августа, стал самым крупным. В нем принимало участие 13 «ильюшиных» от морской авиации и девять от сухопутной (дошли до цели десять и семь машин соответственно), сбросившие на город 10 550 кг фугасных и зажигательных бомб. К сожалению, при ночной посадке в Кагуле разбились и целиком погибли экипажи лейтенантов Кравченко и Александрова. Еще одна машина, отправленная для ремонта в Беззаботное, погибла 17‐го. Ее над линией фронта тяжело повредил свой же И-153, и при вынужденной посадке у деревни Плешевицы «ильюшин» разбился.

В ночь на 19‐е из морских летчиков на задание не вылетел никто, от армейцев же поднялось пять экипажей. До Берлина дошли двое, один повернул из-за неполадок матчасти, один бомбил Свинемюнде; пятый самолет (старшего лейтенанта Строгонова) пропал без вести.

Следующие потери произошли по собственной вине – на этот раз высшего руководства, которое приказало использовать при налетах на Берлин бомбы калибром 500 и 1000 кг. Эта инициатива родилась от того, что для бомбардировки Москвы и других наших городов враг использовал тяжелые авиабомбы, а мы пока не могли адекватно ответить. Кузнецов вспоминал: «А нельзя ли вместо 500‐килограммовой бомбы или двух бомб по 250 килограммов нести на Берлин до тысячи килограммов, то есть брать по две пятисотки?» – такой вопрос возник у Верховного Главнокомандующего.

Мои доводы, основанные на мнении С.Ф. Жаворонкова о том, что такая нагрузка для самолета недопустима, показались неубедительными. В Ставку был приглашен опытный летчик-испытатель В.К. Коккинаки… Коккинаки отлично знал самолеты ДБ-3, его не раз направляли в авиационные части, чтобы он показал, как надо использовать технику и выжать из нее все возможное в смысле дальности полета и грузоподъемности машины.

Точка зрения Коккинаки разошлась с моей. „Можно брать две пятисотки”,– помнится, заявил он, и я был временно посрамлен.

По личному приказу Верховного Владимир Константинович вылетел на Эзель, где дислоцировался полк Е.Н. Преображенского. Теоретически бомбовую нагрузку на ДБ-3 можно было увеличить до тонны, но далеко не новые моторы самолетов делали это практически невозможным, тем более при полете на предельную дистанцию».

То, что невозможно было в принципе, подтвердилось и практически: при попытке взлететь с ФАБ-1000 вечером 20 августа разбился ДБ-3 Гречишникова (экипаж не пострадал), а ДБ-3 дальнебомбардировочной авиации, пытавшийся взлететь с двумя ФАБ-500, сразу же упал и взорвался (экипаж старшего лейтенанта Богачева погиб). Остальные десять машин (семь от ВМФ и три от РККА) смогли подняться в воздух, но неудачи преследовали их и в дальнейшем. На машине Преображенского обнаружилась неисправность, и он повернул назад с полдороги в сопровождении Трычкова. Из продолживших полет флотских «ильюшиных» только Фокин дошел до цели, остальные, встретившись с грозовым фронтом, отбомбились по Виндаве, Свинемюнде и Кольбергу. При посадке ДБ-ЗБ Фокина врезался в трактор и был полностью разбит. Из армейских ДБ-3 Берлин бомбили два, а третий (старший политрук Павлов) дошел только до Данцига и разбился при возвращении. Многочисленные аварии и катастрофы не оставили сомнения в том, что дальнейшее использование сильно изношенных самолетов ДБА не имеет смысла, и днем 21‐го остатки групп Щелкунова и Тихонова перелетели на тыловые аэродромы».

Налет на Берлин силами 81‐й бомбардировочной авиационной дивизии под командованием Героя Советского Союза комбрига М.В. Водопьянова оказался более серьезным провалом. Если успехи морских летчиков стали широко известными, то об операции их боевых товарищей старались не распространяться…

Дивизия Водопьянова, имевшая на вооружении новейшие дальние бомбардировщики: четырехмоторные ТБ-7 и двухмоторные Ер-2, была единственной в ВВС КА. Во-первых, значительную часть ее летного состава составляли мобилизованные летчики Главсевморпути и ГВФ, налетавшие в сложных метеоусловиях тысячи часов. Словом, опытные пилоты, но с отсутствием военных авиационных знаний. Во-вторых, не все ладно было с ТБ-7. Самым уязвимым местом бомбардировщика были авиадизели М-40Ф.

«В эксплуатации, однако, быстро выяснилось, что силовая установка ТБ-7 4М-40 недоработана. На больших высотах, при уменьшении мощности моторов до крейсерской, потока выхлопных газов для вращения четырех турбокомпрессоров не хватало, и двигатели захлебывались. М-40 неустойчиво работали на малом газе, поэтому посадка самолета превращалась в цирковой номер. На планировании двигатели приходилось выключать, а после касания ВПП снова запускать, чтобы отрулить с полосы. Частенько «летели» лопатки и подшипники турбокомпрессоров, прогорали коллекторы выхлопных газов…» (Медведь А.Н., Седловский А.Г.).

Однако экономичность и мощность дизелей перевесили. Что же касается Ер-2, то «до передачи на госиспытания коллективу ОКБ-240 так и не удалось устранить многие дефекты, не допускающие нормальную эксплуатацию машины в строевых частях. Неудовлетворительно работало бомбардировочное и стрелковое вооружение, имелись претензии к устойчивости и управляемости. Эти недостатки и выявленные военпредами дефекты заставили завод № 18 прекратить сборку ДБ-240 после изготовления 71 машины. Часть недостроенных самолетов отвезли в неотапливаемый ангар, а остальные ржавели под открытым небом на окраине заводского аэродрома. К работе над злополучными Ер-2 вернулись в марте 1941 г. (…) Однако закончить сдачу всех машин до нападения Германии не удалось. Первые Ер-2 поступили в строевую часть лишь в июле 1941 г. Освоить самолеты ни летчики, ни техники толком не успели» (Медведь А.Н., Седловский А.Г.).

И все же формирование дивизии комбрига Водопьянова было завершено 29 июля. И полет на Берлин должен был стать ее первым боевым крещением.

«Стартовать решено было с аэродрома подскока Пушкин, расположенного неподалеку от Ленинграда. Протяженность маршрута составляла 2700 км (против 3200 км при вылете с московских аэродромов). Большая часть пути при этом пролегала над Балтикой, в обход районов с сильной ПВО. Лишь последние 500 км предстояло лететь над территорией собственно Германии. (…)

Ранним утром 10 августа 12 ТБ-7 и 28 Ер-2 перелетели из Казани на передовой аэродром. По окончательно утвержденному плану лететь на Берлин должны были 10 ТБ-7 (для налета отобрали только дизельные машины) и 16 Ер-2. Водопьянов также прилетел в Пушкин лишь 10 августа, поэтому времени на согласование всех вопросов с истребительной авиацией ПВО, авиацией флота и ВВС Северного фронта у него не оставалось. К тому же присутствие на аэродроме командующего ВВС генерала Жигарева, вмешивавшегося в детали и самостоятельно решавшего вопросы на правах старшего по должности, путало все карты. (…)