Текст книги "100 великих загадок Великой Отечественной войны"

Миф о «спасителе Москвы»

Прекрасно помню тот вечер, когда во время нашего разговора с русским писателем Борисом Васильевым повисла недолгая пауза. Борис Львович тогда мне рассказывал о неудавшейся попытке установить памятник освободителю города Солнечногорска – командующему 20‐й армией генералу А.А. Власову. Несмотря на великое уважение к этому человеку, я вступил с ним в спор. Осадок остался до сих пор…

Бывший командующий 37‐й армией генерал А.А. Власов из киевского окружения вышел вместе с походно-полевой женой 1 ноября 1941 года. В Курске они встретились с частями Красной армии. Когда вопрос с новым назначением Андрея Андреевича был решен, на запрос Главного управления кадров был получен следующий ответ: «Генерал-майор Власов сможет быть направлен не ранее 25–26 ноября в связи с продолжающимся воспалительным процессом среднего уха».

Сам Власов 11 декабря писал своей жене: «Ухо у меня поправилось. Стал немного слышать. Врачи обещают слух восстановить полностью (левое ухо)».

Писатель Владимир Богомолов, усердно поработав в Центральном архиве Министерства обороны, пришел к следующему заключению: «Назначенный командующим 20‐й армии 30 ноября 1941 года Власов с конца этого месяца и до 21 декабря болел тяжелейшим гнойным воспалением среднего уха, от которого чуть не умер и позднее страдал упадком слуха, а в первой половине декабря – вестибулярными нарушениями. Болезнь Власова и его отсутствие в течение трех недель на командном пункте, в штабе и в войсках зафиксированы в переговорах начальника Генерального штаба маршала Б.М. Шапошникова и начальника штаба фронта генерала В.Д. Соколовского с начальником штаба 20‐й армии Л.М. Сандаловым; отсутствие Власова зафиксировано в десятках боевых приказов и других документов, вплоть до 21 декабря… Поскольку отсутствие Власова, как предположили, будет замечено немецкой разведкой, 16 декабря, по указанию свыше, было организовано его интервью якобы в штабе – Власов находился в армейском госпитале – с американским журналистом Л. Лесюером».

Что касается формирования 20‐й армии, то ее новый начальник штаба, тогда полковник Л.М. Сандалов, к новому месту службы прибыл 28 ноября, а 4 декабря армия полностью закончила свое сосредоточение.

До этого в отсутствие командующего штаб армии формировался в нескольких квартирах многоэтажного нового дома по Ленинградскому шоссе. А в ночь на 2 декабря командование армии с начальниками родов войск и большая часть сотрудников штаба и политотдела армии выехали в войска для организации контрудара. Командующего среди них не было.

Генерал-майор Власов во время битвы за Москву

По утверждению генерал-полковника Л.М. Сандалова, «Власов до освобождения Волоколамска армией, по существу, не командовал. Он объявил себя больным (плохо видит; плохо слышит; разламывается от боли голова). До начала операции жил в гостинице ЦДКА, а затем его перевозили с одного армейского КП на другой под охраной врача, медсестры и адъютанта. Подходить к нему не разрешали. Все документы для подписи я посылал Власову через его адъютанта, и он приносил их подписанными без единого исправления. Впервые я, да и другие офицеры штаба, увидели Власова – в Чисмене (под Волоколамском). А первый доклад я делал ему лишь в Волоколамске».

Поздним вечером 29 ноября 1941 года Ставка приняла решение о начале контрнаступления под Москвой, а уже утром 30‐го Военный совет Западного фронта представил свои соображения, и план был утвержден.

20‐я армия получила приказ нанести главный удар в направлении Солнечногорска и во взаимодействии с 1‐й ударной и 16‐й армиями овладеть городом. 8 декабря была взята Красная Поляна, 12 декабря – Солнечногорск и 20 декабря – Волоколамск.

На армейском командном пункте генерал-майор А.А. Власов впервые появился 19 декабря 1941 года. «Он зашел на узел связи, и здесь состоялась наша первая с ним встреча, – вспоминал Л.М. Сандалов. – Показывая положение войск на карте, я доложил, что командование фронта очень недовольно медленным наступлением армии и в помощь нам бросило на Волоколамск группу Катукова из 16-й армии. Куликов дополнил мой доклад сообщением, что генерал армии Жуков указал на пассивную роль в руководстве войсками командующего армией и требует его личной подписи на оперативных документах».

А вот как описывает Л.М. Сандалов окончательное переселение командующего 20‐й армии на армейский КП в Волоколамске в последние дни 1941‐го: «Поселился он отдельно от штаба, на восточной окраине города. С этого времени бразды управления армией Власов взял в свои руки, болезней его как не бывало, и слышать и видеть он стал отлично. Фигура его распрямилась, голову стал держать откинутой назад. В обращении с подчиненными стал надменным и чрезвычайно грубым. Особенно все это стало заметным после съемки его для документальной картины, отображающей Московскую битву. После съемки ряда войсковых армий засняли и командование армии: Власова, Куликова и меня. Изобразили нас как бы находящимися на наблюдательном пункте, прикрытом кустами, откуда Власов указывает перстом направление для атаки войскам. С тех пор он особенно часто стал употреблять выражение “моя армия”. В его громком крике то и дело слышалось: “В моей армии нет места таким, как вы!”, “Моя армия – жемчужина среди армий Западного фронта, а вы в ней со своей дивизией темное пятно!”

Из армии началось бегство начальствующего состава. Первым уехал полковник Александр Ильич Лизюков. Несколько раз он звонил из моей комнаты в Москву, просил куда-нибудь перевести его».

Упрямым доказательством, как времени появления Власова в армии, так и его самоустранения от выполнения своих обязанностей, является боевое распоряжение командующего войсками Западного фронта Г.К. Жукова командующему 20‐й армией А.А. Власову от 30 декабря 1941 года:

«1. 20‐я армия несколько дней не выполняет поставленных задач, а Военный совет даже не думает донести по существу топтания армии на месте.

Военный совет армии обязан ежедневно отчитываться за день боя, докладывать свое решение на следующий день. Вы, видимо, считаете себя не обязанным это делать и поручили нач. штаба и второстепенным лицам доносить Военному совету фронта.

Такую практику прекратить и доносить мне ежедневно об обстановке, выполнении задачи о своем решении…»

О роли и месте заместителя командующего 20‐й армии полковника Лизюкова в период отсутствия командарма лучше всего говорит его представление к ордену Ленина, кстати сказать, подписанное Власовым 4 января 1942 года: «Тов. ЛИЗЮКОВ с 30.11.41 г. по 1.1.42 г. все время руководил боевой деятельностью войск 20 Армии. 1 и 3.12.41 г. т. ЛИЗЮКОВ лично водил 1106 полк 331 сд в атаку и по заданию т. Булганина по его личному героизму овладели д. Горки. Солнечногорск захвачен под руководством т. ЛИЗЮКОВА и он один из первых вошел в город».

Представление на генерала Сандалова к ордену Красного Знамени А.А. Власов лично подписал 9 января 1942 года: «Тов. САНДАЛОВ в боях с немецким фашизмом показал себя высоко подготовленным в оперативном и тактическом отношении и уменьем управлять войсками в бою.

В боях за Красную Поляну, Солнечногорск и Волоколамск умело организовал операцию по уничтожению противника, чем обеспечил успех боя частей армии.

В ходе боевых действий хорошо организовал взаимодействие, управление и связь между соединениями.

Находясь неоднократно на передовой линии фронта, показал себя смелым, решительным и храбрым командиром…»

К слову сказать, за бои под Москвой командующие отличившихся армий были награждены соответственно: генералы Рокоссовский, Лелюшенко, Болдин и Говоров – орденами Ленина, а Власов, Голиков и Кузнецов – орденами Красного Знамени, то есть по второму разряду.

В личном архиве генерала Сандалова сохранилось письмо бывшего начальника оперативного отдела Б.С. Антропова, в котором тот свидетельствует: «…Я пробыл в штабе 20‐й армии с 28.11.41 по 7.1.42, и за это время я ни разу не видел командующего армией. Меня очень удивляло, что у командарма никогда не возникало к оперативному отделу вопросов, мне не приходилось его видеть ни в штабе, ни на улице. Я всегда считал, что он имел дело только с Вами – начальником штаба и не мог снизойти до его заместителя».

Вот так и «командовал» генерал Власов 20‐й армией, а затем и 2‐й ударной…

У Владимира Батшева в его книге «Власов» есть такой эпизод, где генерал встречается со Сталиным в ноябре 1941 года (то есть накануне формирования 20‐й армии) и просит у него танки. Вождь выделяет новому командующему аж пятнадцать штук!

Тогда о танках…

К концу ноября 1941‐го Западный фронт получил пятнадцать отдельных танковых батальонов и свыше 100 танков на усиление уже действующих бригад. Однако, как пишет полковник Ф. Тамонов в статье «Применение бронетанковых войск в битве под Москвой», «на 6 декабря 1941 года гитлеровцы превосходили нас в танках на правом крыле Западного фронта в 1,3 раза, на левом крыле – в 2 раза, а в полосе некоторых армий еще больше». Например, «к моменту перехода в контрнаступление враг сохранил в полосе Западного фронта небольшой перевес в танках – 980 против 720. Даже на направлениях главных ударов мы не имели превосходства в танках. Например, на правом крыле фронта (30‐я, 1‐я ударная, 20‐я и 16‐я армии) в составе девяти танковых бригад и шести отдельных танковых батальонов насчитывалось 290 танков. Противник в этой же полосе сосредоточил около 400 танков. На левом крыле фронта (10, 50 и 49‐я армии) в составе одной (112‐й) танковой дивизии, двух танковых бригад и четырех отдельных танковых батальонов было 140 танков против 300 танков противника» (там же).

В директиве штаба Западного фронта командующему 20-й армией № 0021 от 2 декабря 1941 года о переходе в наступление на солнечногорском направлении говорилось: «Комфронтом приказал: 1. Дополнительно включить с 18 часов 2.12 в состав 20‐й армии войска, ведущие бой на фронте – 7 гв. сд, 282 сп, 145, 24, 31‐ю танковые бригады. Командарму 16 передать указанные части командарму 20…»

То есть три танковые бригады забрали у армии Рокоссовского и передали армии Власова. А как же пятнадцать танков?

Дело в том, что на 16 ноября 1941 года в 145‐й бригаде Ф.Т. Ремизова насчитывалось 67 танков (в т. ч. 29 легких), в 24‐й бригаде В.П. Зелинского – 37 (в т. ч. 23 легких), в 31‐й А.Г. Кравченко – 44 (в т. ч. 29 легких). Но в любом случае три танковых бригады это не 15 танков.

Так что пятнадцать танков – это миф, который почти всегда несет с собой не только событие, но и героя. Правда, есть только одно «но» – так называемый «герой» генерал Власов в освобождении Красной Поляны, Солнечногорска и Волоколамска никакого участия не принимал.

Словом, хорошим актером оказался генерал Власов, оттого-то и миф о «спасителе Москвы» живет до сих пор!

«Одна из величайших саг истории»

Уже на третий день войны при Совнаркоме СССР был создан Совет по эвакуации населения, военных и иных грузов, оборудования предприятий и других ценностей. 16 июля последовало новое решение ГКО «О составе Совета по эвакуации».

Как пишет доктор исторических наук Г.А. Куманев, «вопросы эвакуации постоянно находились в центре внимания Политбюро ЦК ВКП(б), ГКО и Совнаркома СССР. За практическое осуществление эвакуации стали отвечать центральные комитеты партии и совнаркомы союзных республик, обкомы, райкомы и горкомы партии, исполкомы местных Советов прифронтовых и многих тыловых областей страны, где были созданы специальные комиссии, комитеты или советы по эвакуации. К выполнению этой военно-хозяйственной задачи были привлечены и военные органы.

Контроль за эвакуацией населения, за вывозом оборудования и других материальных ценностей осуществляла созданная при Совете по эвакуации группа инспекторов во главе с А.Н. Косыгиным.

В постановлении ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР “О порядке вывоза и размещения людских контингентов” от 27 июня 1941 г. были определены главные задачи и первоочередные объекты эвакуации. Перемещению на восток в первую очередь подлежали квалифицированные кадры рабочих и служащих, старики, женщины и молодежь, промышленное оборудование, станки и машины, цветные металлы, горючее, хлеб и другие ценности, имеющие военно-хозяйственное значение. Вскоре это постановление было дополнено утвержденной Совнаркомом СССР специальной инструкцией о порядке монтажа и отгрузки оборудования заводов и фабрик».

Перебазирование промышленности на восток было осуществлено Советом по согласованию с Госпланом в два этапа: лето – осень 1941 и лето – осень 1942 гг. Наиболее трудным был первый этап, когда руководившие эвакуацией органы еще не имели необходимого опыта. Более того, зачастую им приходилось менять уже утвержденные планы. Но, безусловно, это был самый важный и ответственный период.

Например, в течение июля – ноября 1941‐го было перемещено на Урал, в Сибирь, Поволжье, Казахстан и Среднюю Азию 1523 предприятия, в том числе 1360 крупных, преимущественно военных заводов. По железным дорогам за пять с лишним месяцев войны прошло около 1 500 тыс. вагонов с эвакуированными грузами.

Один только уральский регион к осени 1942‐го разместил на своей территории оборудование и рабочую силу более 830 предприятий, 212 из которых приняла Свердловская область.

Сегодня даже трудно себе представить, каких неимоверных усилий потребовало перебазирование сотен и тысяч промышленных объектов от советских людей. А ведь это была поистине грандиозная операция по перемещению на Восток целой индустриальной державы. Не зря же говорят о ее равенстве по своей значимости величайшим битвам Второй мировой войны.

В течение июля – ноября 1941-го было перемещено на Урал, в Сибирь, Поволжье, Казахстан и Среднюю Азию 1523 предприятия

Например, Брест-Литовская железная дорога свою эвакуацию начала под огнем наступающего врага. Соответственно и потери при ее проведении оказались значительными: из 10 091 вагона с материальными грузами в тыл удалось отправить только 5 675. Не менее трудно осуществлялось перебазирование предприятий и населения Украины и Крыма. В тяжелой обстановке проходила эвакуация из Молдавии. В декабре вместе с предприятиями (524) Москвы и Московской области удалось переместить в тыл 564 248 работников промышленности и членов их семей. Только все эвакоперевозки 1941 г. потребовали более 1,5 млн железнодорожных вагонов. Как констатирует академик Куманев, «построенные в одну линию, эти вагоны заняли бы путь от Бискайского залива до Тихого океана».

Во всем этом беспрецедентном в мировой истории перемещении, безусловно, главную роль сыграли коллективы эвакуированных предприятий и учреждений. Буквально все от мала до велика работали с нечеловеческим напряжением, по несколько суток не уходя со своих объектов. Здесь было все: и выдержка, и мужество, и самопожертвование. В итоге работа была проделана поистине титаническая. А. Верт назвал ее «повестью о невероятной человеческой стойкости».

Советский политический и государственный деятель, экономист Н. Вознесенский после войны подведет некоторые итоги эвакуации, которые и сегодня не удивляют, а просто потрясают: «Основная часть военной техники в период Великой Отечественной войны была произведена в восточных районах СССР. На Урале производство продукции увеличилось в 1942 году по сравнению с 1940 годом более чем в пять раз, а в 1943 году – в шесть раз. В районах Западной Сибири производство военной продукции в 1942 году увеличилось по сравнению с 1940 годом в 27 раз, а в 1943 году – в 34 раза. В районах Поволжья производство военной продукции выросло в 1942 году по сравнению с 1940 годом в девять раз…»

«Доля всего машиностроения и металлообработки в промышленной продукции СССР увеличилась с 36 % в 1940 году до 57 % в 1942 году. За это же время доля легкой и пищевой промышленности уменьшилась с 34 до 20 %».

«Наиболее глубокая перестройка промышленности в пользу военного производства произошла в черной металлургии, которая освоила выпуск ряда новых трудоемких и высоколегированных сталей для производства военной техники и увеличила в период Отечественной войны долю качественного проката в выпуске всего проката черных металлов в 2,6 раза…»

«Этот осуществленный в гигантских масштабах перевод промышленности на восток, – писал американский журналист Л. Сульцбергер в июне 1942‐го, – одна из величайших саг истории».

Воссоздание эвакуированной промышленности СССР в кратчайшие сроки было замечено и отмечено не только нашими союзниками. Не зря же генерал Шарль Де Голль однажды сказал: «Сталинское государство оказалось намного более устойчивым, экономически мощным и, что очень важно, способным быстро и эффективно реагировать на потерю значительной части территории и экономики из-за внешней агрессии». В данном случае военный и государственный деятель Франции, символ Сопротивления, сравнивал СССР с царской Россией. Но ведь действительно, все познается в сравнении…

Город Керчь, улица Курсантов

Летом 2015 года с удивлением узнал, что в городе Керчи предлагают переименовать улицу Курсантов на улицу Юрия Терапиано (Торопьяно). С подобной инициативой выступили участники круглого стола «И скиф, и римлянин», который проходил в Восточно-крымском историко-культурном музее-заповеднике. Сразу же было подготовлено и соответствующее обращение к городским властям.

К слову сказать, Ю.К. Терапиано (1892–1980) – это поэт, прозаик, литературный критик, публицист, переводчик, философ, масон. Юрий Константинович родился в Керчи (в семье дворянина, статского советника, старшего карантинного лекаря), где в 1911 году окончил классическую гимназию. Именно здесь он приобщился к литературному творчеству, но как поэт, прозаик и критик стал известен в эмиграции в Париже. Выпускник юридического факультета Киевского университета (1916), участник Первой мировой войны (1917), младший офицер Добровольческой армии (1919). В эмиграции с 1920 года. До сегодняшних дней в городе Керчи на улице Пирогова, 10 (ранее Соборная площадь, 2) сохранился дом семьи Терапиано, где висит мемориальная доска.

Насколько мне известно, жители улицы Курсантов не сильно обрадовались такой идее. На этот счет у них есть свои и возможно веские причины. Вот только кому и зачем помешало современное название улицы?

У специализированной общеобразовательной школы № 1 им. В. Дубинина есть своя долголетняя история. До революции в здании этой школы располагалось ведущее учебное заведение юга России – Кушниковский институт благородных девиц. В 1920‐м здесь разместились Керченские пехотные командные курсы (одним из выпускников этих курсов в 1922 году был генерал-лейтенант И.И. Миссан). Действовала эта кузница военных кадров всего несколько лет. В 1924‐м в честь ее курсантов и была переименована Троицкая улица. А ведь ее могли тогда назвать и улицей Красных Курсантов (в Санкт-Петербурге, например, есть улица Красного Курсанта). Как известно, в те годы слово «красный» было в моде, и прикрепляли его и по делу, и без. А тут будто специально оставили «место» для других. Ведь будут в Керчи еще одни курсанты. Вот только не учиться в городе, а умирать за него…

Немецкой армии под командованием генерала Манштейна понадобился всего лишь один месяц (18 октября – 16 ноября), чтобы оккупировать Крым. Насмерть стоял лишь осажденный Севастополь. В конце декабря в ходе Керченско-Феодосийской десантной операция Керченский полуостров все же был освобожден. Войска Закавказского фронта и силы Черноморского флота, продвинувшись за 8 дней на 100 км, остановились 2 января 1942 года на рубеже Киет – Новая Покровка – Коктебель. Однако в середине месяца, после внезапного удара противника войска фронта оставили Феодосию. Тогда-то и был образован Крымский фронт.

В период с 27 февраля по 13 апреля его войска трижды переходили в наступление, но каких-либо успехов так и не достигли. А 8 мая в наступление уже перешел сам противник и с ходу прорвал советскую оборону до 8 километров в глубину. Еще через два дня немецкая танковая дивизия подошла к северному побережью Керченского полуострова.

Керчь в 1942 г.

Когда 15 мая Ставка ВГК отдала приказ: «Керчь не сдавать, организовать оборону по типу Севастополя», было уже очень поздно. 16‐го немцы вошли в Керчь…

Это поражение Крымского фронта было одним из самых страшных военных катастроф 1942 года!

Но вернемся назад. Все три наступления войск Крымского фронта не прошли бесследно. Его потери за этот период составили более 225 тысяч бойцов и командиров. С подвозом же пополнения возникли перебои. Тут-то и появились курсанты…

Одним из таких был Николай Дмитриевич Немцов. Автор книги «Керченская катастрофа 1942» В.В. Абрамов познакомился с ним в 1967 году в Керчи, после чего началась переписка, в которой Немцов рассказал, как он и его товарищи-курсанты авиашколы оказались на Крымском фронте: «…после окончания средней школы в августе 1940 г. был направлен учиться в Краснодарскую авиационную школу на штурмана-бомбардировщика. Здесь он учился до мая 1941 г. После этого его эскадрилью перевели в г. Ярославль в военную авиационную школу стрелков-бомбардиров, куда они выехали 6 мая. В Ярославле курсанты занимались до сентября 1941 г., после чего их учебный аэродром заняло боевое авиационное соединение, а школу перевели на станцию Чердаклы Ульяновской области. Здесь учились до марта 1942 г. и сдали экзамен по специальности. По приказам того времени, курсанты летных школ выпускались сержантами-летчиками для боевых полетов на бомбардировщиках. Приказ о присвоении званий был направлен в Приволжский военный округ, но он был, видимо, не подписан из-за недостатка в нашей армии бомбардировщиков. Всех бывших курсантов направили в г. Грозный для переподготовки на новой материальной части, куда они прибыли в начале апреля. Но и здесь курсанты оказалась лишними. В середине апреля их отправили в военные лагеря г. Прохладное, где они начали подготовку для стрелковых подразделений. Убедившись в хорошей военной подготовке (бывшие курсанты прекрасно знали стрелковое оружие), их срочно стали готовить на Крымский фронт для формирования пулеметных и минометных подразделений. Через Анапу, Тамань в самом конце апреля бывшие курсанты прибыли в Керчь».

Опираясь на воспоминания оставшихся в живых курсантов, В.В. Абрамову удалось установить фамилии около 700 курсантов-ярославцев. По свидетельству Н.Д. Немцова, «половина 1‐й эскадрильи попали в резерв главного командования Крымского фронта, а вторая половина, на два дня позже прибывшая в Керчь, была направлена на передовую, но по пути, ночью, в районе села Марфовка, напоролась на немецкий десант и была уничтожена, так как никто не имел оружия. Об этом нам рассказал позже наш курсант Володя Волошенюк, чудом вырвавшийся из того котла и прибывший 15 мая в каменоломню грязный и оборванный, но вооружившийся по пути до зубов: автомат наш, автомат немецкий, в кармане "Вальтер", за поясом гранаты и в противогазной сумке гранаты». Что касается первой половины эскадрильи, то из «бывших курсантов авиаучилища сделали два взвода: минометный и пулеметный – и влили в состав батальона охраны штаба Крымского фронта».

Курсант Немцов хорошо запомнил, как они впервые встретились с противником: «Наша линия обороны располагалась по окраине села Аджимушкай со стороны Керчи, потому что враг должен был подойти именно с той стороны. В наступивших сумерках вечера под 15 мая 1942 г. на околице Аджимушкая мы вошли в соприкосновение с немецкими автоматчиками. С этого времени начинается период активной наружной обороны каменоломен, а точнее – подступов к переправам Керченского пролива. Начался период борьбы за солнце, за воду, за маленький клочок родной земли.

Начиная с 15 мая и до 24 мая село по несколько раз в день переходило из рук в руки: то под огнем вражеских танков мы откатывались под землю, то после отхода танков общей атакой из каменоломен снова забирали село, выбивая автоматчиков с чердаков. Но ночью хозяевами в селе всегда были мы. В первые дни обороны мы слышали артиллерийскую канонаду со стороны пролива, и особенно ожесточенные бои шли на заводе им. Войкова и в прилегающем к нему поселку. В первые дни немцы на нашем участке обороны применяли артиллерию, одиночные танки, крупнокалиберные пулеметы и ротные минометы. А после артиллерия перестала по нам бить, но зато во много раз плотнее стал минометный огонь. Бои были настолько непрерывные и ожесточенные, что подумать о еде и отдыхе просто было некогда. Да и кушать, собственно, было нечего: хлеба совсем не было, а была вначале в изобилии керченская сельдь, и копченая и соленая, но очень мало было воды, а после и она кончилась».

Курсант Ярославской авиашколы С.Н. Сельдинин войну закончил командиром стрелкового взвода, младшим лейтенантом. Он оказался одним из немногих счастливчиков, кому удалось выжить в Керченской катастрофе 1942 года. В качестве стрелка он участвовал в тех боях с 5 по 28 мая. В самом последнем поджег один танк, а затем, укрывшись на берегу в скалах, вместе с товарищами привязал свой автомат к самодельному плотику, чтобы с рассветом переплыть пролив. И ему посчастливилось выжить. Оставшихся в живых четырех курсантов подобрал катер.

Всего же из 300 курсантов Ярославской военной авиационной школы стрелков-бомбардиров через Керченский пролив переплыли только 29 мальчишек. Большинство из них было 1922–1923 годов рождения. По официальным документам все они пропали без вести в мае 1942 года под Керчью.

В первых числах мая 1942 года на Крымский фронт также бросили 500 курсантов Армавирской военной авиационной школы. Москвич Н.Н. Фирсов в эту авиашколу поступил в сентябре 41‐го, а уже 13 мая 42‐го был ранен в ногу на Турецком валу. Это ранение спасло ему жизнь. Сначала курсант добрался до Аджимушкайских каменоломен, а затем его эвакуировали на Тамань.

Всего же из Керчи в Армавир вернулось только 50 курсантов.

Таким образом, не менее 1000 курсантов двух авиашкол в мае 1942 года обороняли Турецкий вал (линия укреплений от Азовского до Черного моря протяженностью 42 км) и населенные пункты: Марфовку, Сараймин, Мариенталь и Айман-Кую. Все они прибывали на укомплектование частей и подразделений 156‐й стрелковой дивизии в качестве рядовых стрелков. Их имена навечно остались в донесениях о безвозвратных потерях частей этого соединения (361 сп, 417 сп и 530 сп).