Текст книги "Погоня за ветром"

Олег Яковлев
Погоня за ветром

Глава 1

В лето 1264 от Рождества Христова, в знойный июльский полдень над обнесённой зубчатыми каменными стенами старинной Падуей[1]1
  Падуя – город в Северной Италии, в Средневековье славился своим университетом. (Здесь и далее – примечания автора.)


[Закрыть] повисло жаркое марево. Лёгкие призрачные облачка незаметно растворялись в мутном светло-голубом небе. Город стих, будто устав от неимоверной духоты и извечного шума торговых площадей, когда на университетский двор из прохлады залов небольшими группами высыпали облачённые в одинаковые длинные плащи школяры. Многие несли в руках навощённые дощечки и палочки-писала, они что-то негромко обсуждали, сопровождая свои слова и доводы красноречивыми жестами.

От одной из групп отделились два молодых человека, на вид лет около двадцати пяти, и неторопливо проследовали к украшенным аккуратной резьбой массивным боковым дверям. Если бы какой прохожий ненароком вслушался в беседу этой пары, то вряд ли бы что разобрал и понял: школяры, как ни странно, говорили по-русски.

Один из них, ростом повыше, темноволосый, кареглазый, с несколько полноватым лицом, обрамлённым короткой каштановой бородкой, с немного припухлыми губами под ровными и тонкими стрелками усов, обращался ко второму, коренастому белокурому красавцу с пронзительно-дерзким и вместе с тем немного насмешливым взглядом ярко-голубых глаз:

– Вот, Тихон, четвёртый год мы тут. Закончили тривиум, получили степени бакалавров искусств. И всё на княжеское серебро. Вот и думаю: как дальше быть? Не довольно ли? Сколько нам ещё в этой Падуе дармовые харчи проедать? Да и есть ли смысл? Князя Даниила[2]2
  Даниил Романович (1201–1264) – галицкий князь.


[Закрыть] понять было можно: желал он нас с тобой определить в свиту к сыну своему, Роману. Хотел посадить Романа на австрийский престол, женил его на Гертруде, вдове герцога. Да только ничего из этой затеи у князя не выгорело. Роман бежал, в Галич воротился, а ныне, говорят, и вовсе помер. Так, может, хватит нам учиться? Как думаешь? Что нам здесь теперь делать?

– Право слово, не ведаю, друже Варлаам. – Голубоглазый красавец передёрнул плечами. – Может, у князя Данилы какая задумка об нас есть. А коли воротимся, дак разгневаем его токмо.

Варлаам наморщил чело, задумчиво провёл ладонью по слегка вьющимся волосам, сощурил глаза и искоса глянул в сторону прямоугольной крепостной башни.

– Хоть бы купчишка какой русский попался на торгу, попросили бы его весть передать, – досадливо пробормотал он. – А так, живём тут, зубрим латынь, неизвестно для чего!

– Зато сколь всего сведали, Варлаам, право слово! Об том помысли! – неожиданно пылко возразил товарищу Тихон. – Да рази ж кто с Руси когда тут был, учился!

– Это ты верно сказал. Не зря, конечно, мы с тобой тут три года на скамьях сиживали. Даст Бог, пригодимся на княжеской службе. Вот только… Далеко от нас сейчас Русь, Галич. Что там теперь, как там? Не знаем, мучаемся, тоскуем.

Школяры поднялись по широким каменным ступеням крыльца и проследовали по крутой лестнице на верхний этаж колледжа. Здесь по обе стороны узкого и длинного коридора располагались утлые комнатки, в которых жили ученики и преподаватели университета. Вскоре оба друга достигли своего скромного жилища. В высокое стрельчатое окно, выходящее во двор, падал солнечный луч. На столе были разложены книги и свитки, многие из них были в беспорядке разбросаны.

– Сколько можно тебе говорить! Складывай ты листы и книги в стопки, свитки сворачивай и не путай их друг с другом. А особо важные помещай вон в те медные вазы, – укорил товарища Варлаам. – Спору нет, ты способен и умён, но я не понимаю, как ты можешь настолько хорошо учиться, не прикладывая к тому значительных усилий. Вот, к примеру, где пропадал ты давеча[3]3
  Давеча – недавно.


[Закрыть] ночью? Неужели нашёл себе новую подругу?

– Да тебе-то что до сего, Варлаам, право слово? – удивился, по привычке передёрнув плечами, Тихон. – Всё едино дланью машешь, на меня глядючи. Окромя книг, будто и не видишь окрест ничтоже. А девчата здешние хороши, право слово! Страстны, пылки! И весёлые, лёгкие норовом. Эх, да что с тобою?

Видя, что Варлаам неодобрительно косится на него, Тихон смолк.

– Ну и кто теперь? Снова дочь булочника или сестра оружейника? – По припухлым устам Варлаама скользнула презрительная усмешка.

– А вот и нет! Коли хошь ведать, дак графская дочь. Вот верь не верь, а тако!

– Ого! Высоко летаешь, стало быть, соколик. Смотри, как бы с высоты-то камнем наземь не сигануть.

Тихон не успел ответить. В дверь комнатки раздался настойчивый громкий стук.

– Эй, руссы! – просунулась в дверь черноволосая голова школяра Пьетро. – Вас вызывает сам падре Доменико. Велел, чтобы вы поторопились. Наверное, где-нибудь нашкодили. Ох, и достанется вам! – Он громко рассмеялся.

Извечный наушник, Пьетро был нелюбим школярами и не один раз бывал бит за свои кляузы и доносы. Сейчас он, довольно потирая руки, с насмешкой смотрел на встревоженные лица руссов.

Едва не бегом миновав коридор, Варлаам и Тихон поднялись в покои ректора университета, падре Доменико.

Полный и статный учёный муж сидел за длинным столом, покрытым скатертью тёмно-синего бархата. По правую руку от него восседал худощавый человек в чёрной сутане и полукруглой шапочке на голове. На груди у него золотился большой наперсный крест, костлявые долгие пальцы незнакомца перебирали чётки.

– Вот, ваша эминенция[4]4
  Эминенция (лат.) – преосвященство.


[Закрыть], эти двое и есть наши руссы, – обратился к нему падре Доменико. – Тот, что повыше ростом – Варлаам, а второй – Тихон. Подойдите ближе, – приказал он школярам. – Перед вами архиепископ, сеньор Орсини. Он желает удостоить вас беседой. Кланяйтесь же ему.

Руссы послушно склонили головы, но под благословение архиепископа не пошли и остались стоять.

В палате наступило продолжительное молчание.

Варлаам наконец решился заговорить:

– Мы, право, не знаем, отчего обратили на себя внимание столь высокопоставленной особы. Ибо мы обычные рядовые ученики здешней школы.

– Нет, молодые люди, вы не обычные ученики, – заговорил архиепископ. Голос у него был злой, пронзительный, неприятный. – Насколько мне известно, вас послал на обучение герцог Малой Руси[5]5
  Малая Русь – Галицко-Волынское княжество.


[Закрыть] Даниэль! Так?

– По вашим меркам, он уже не герцог, а король. Ведь папа прислал ему золотую корону, – возразил, чуть заметно ухмыльнувшись, Варлаам.

Архиепископ вперил в него полный угрозы и гнева взгляд своих маленьких глаз-буравчиков, но сдержался и спокойно продолжил:

– Вам известно, что король Даниэль, хотя он и принял корону из рук легата[6]6
  Легат – посланник римского папы.


[Закрыть], отказался перейти в лоно истинной Церкви. Несмотря на все наши старания, он по сей день остался упрямым, исполненным гордыни еретиком! Надеюсь, вам известно также о том, что его святейшество римский папа Урбан, наместник престола святого Петра и владыка всех благочестивых христиан, призвал к войне против монголов, литовцев и русских схизматиков[7]7
  Схизматики (то есть раскольники) – так католики называли православных.


[Закрыть]!

– Да, мы об этом слышали, – кивнул головой заметно насторожившийся Варлаам.

– Так вот я призываю вас принять нашу единственно правильную христианскую веру! Вы три года живёте здесь, и из великого числа учеников университета вы, насколько я знаю, одни из лучших. Так ли, падре Доменико? Каким по счёту выпускником тривиума был Варлаам?

– Четвёртым, ваша эминенция.

– А Тихон?

– Шестым.

– И это из более чем сотни школяров! Похвально, молодые люди, весьма похвально. Так направьте же отныне ваши знания, ваш ум на служение истинной Церкви. Довольно пребывать вам в схизме! Даю вам три дня, чтобы вы приняли решение. Его святейшество папа…..

Молчавший доселе Тихон внезапно перебил архиепископа:

– Так ты что ж, изменниками нас почитаешь?! Почему должны мы принимать вашу веру?! Руссы мы, но не венгры, не немцы. У нас, на Руси, свои обычаи, своя, православная, вера. И вера – не кафтан, кой снять можно и в другой переоблачиться.

Архиепископ не выдержал и, разозлившись, закричал:

– Нечестивцы! Схизматики! Змеи! Упрямые заблудшие души! Да я вас в темницу брошу, я вас – на костёр! Вы смеете презреть волю самого папы! Это он, он повелевает вам креститься!

– Не распаляйте себя гневом, святой отец, – громким решительным голосом прервал его Варлаам. – Мы ведь как думаем? Вот примем мы католичество, воротимся в Галич, и как встретит нас князь Даниил? Хлебом-солью? Нет, он нас в поруб[8]8
  Поруб – яма с укреплёнными срубом стенами, тюрьма.


[Закрыть] как отметчиков[9]9
  Отметчик, отметник (др. – рус.) – предатель.


[Закрыть] посадит, под запоры крепкие, и будем мы там сидеть без толку, пока не окончим жизни свои. Ну, и какой в этом смысл? А вот если останемся мы православными, совсем иной приём на Руси нас ожидает. Тогда сможем мы как-то на князя повлиять. Тихонько, подспудно будем склонять его к союзу с папою. Вы ведь больше хотите, верно, чтоб он католиком стал, а не мы. Ибо где князь, там и держава. Мы же – всего лишь княжеские слуги.

Архиепископ, щуря маленькие глазки, багровел от ярости.

– Схизматики! – заорал он. – Да будьте вы прокляты, прокляты! Гореть вам в аду! Если не примете истинной веры, так и знайте: доберусь я до вас! Жалкие безумцы! Еретики! Да я вас – на костёр!

Вскочив со скамьи, он стремглав выбежал из палаты. Из коридора донеслась его громкая брань.

– Ступайте! Оставьте меня одного! – приказал школярам насупившийся падре Доменико.

Школяры послушно вернулись к себе в покой.

– Ну и болван же этот архиепископ! Ну и пень! – с презрением промолвил Варлаам. – Сдаётся мне, он ничего не понял из того, что я говорил. Такие, как он, упрямы и тупы, как ослы. Вот велел ему папа, и теперь он исполняет его волю, не разбирая, для чего.

– А ты, друже, что, воистину стал бы князя к латинству склонять? – хитровато прищурившись, спросил его Тихон.

– Да нет, конечно. Это я так говорил, чтоб от него отделаться.

– Тогда, выходит, право слово, не столь уж и туп бискуп[10]10
  Бискуп (др. – рус.) – епископ.


[Закрыть] сей. Не поверил он тебе, вот и раскричался.

Друзья посмотрели друг на друга и невольно рассмеялись.

– Вот что, Тихон, – оборвал нежданное веселье Варлаам. – Думаю, надо нам отсюда ноги уносить, и чем скорей, тем лучше.

– Покуда мы здесь, в университете, нам ничто не грозит. Падре Доменико не позволит…

– Падре Доменико и рад бы, но не сможет уберечь нас от костра. Надо бежать, друг. Вот что. Пойдём-ка перетолкуем с ним.

Школяры поднялись обратно в палату ректора.

– Падре Доменико! Позвольте. – Уловив короткий кивок седовласого наставника, Варлаам подошёл к столу и сказал: – Я знаю, вы были добры к нам с Тихоном. И я прошу вас оказать нам услугу, быть может, последнюю. Дайте нам добрых лошадей, чтоб доскакать до Венеции. Мы должны бежать. Мы знаем, что нас ждёт при отказе стать католиками.

Падре Доменико горестно вздохнул и закачал головой.

– Мне будет так жаль расстаться с вами, дети мои возлюбленные! Но ты прав, Варлаам. Вам следует уехать из Падуи и возвратиться к себе на родину. Я дам вам письмо к одному своему старинному приятелю, Джузеппе Коломбини. Он капитан торгового судна и возит товары из Венеции в Задар[11]11
  Задар – портовый город в Хорватии, которую в то время называли Кроацией.


[Закрыть]. Доберётесь до Кроации, там вас не тронут. Бан[12]12
  Бан (должность) – наместник венгерского короля, в частности, в Хорватии.


[Закрыть] и король Бела[13]13
  Бела IV(1206–1270) – венгерский король.


[Закрыть] пребывают в мире и дружбе с князем Даниилом.

– Мы благодарны вам, падре, за помощь, – опустив голову, проникновенно вымолвил Варлаам.

– Нам так жаль покидать школу! – воскликнул Тихон.

По щеке его скатилась слеза. Глядя на него, прослезился и падре Доменико.

Порывисто вскочив, он заключил обоих школяров в объятия.

– Помните, помните, как вам было здесь хорошо, возлюбленные дети! – шептал он, всхлипывая. – И да пребудет с вами Бог! Помните, что и вы, и мы – христиане!

…Вечером Тихон и Варлаам, сменив плащи школяров на жупаны тонкого сукна, навьючив свой скудный скарб на легконогих саврасых жеребцов, выехали из университетских ворот.

– Надо спешить. Скоро сумерки, стража закроет все городские врата, – говорил Варлаам.

– Успеем, – беспечно отмахнулся Тихон. – Мне, друже, надобно тут… – Он замялся. – Дельце одно спроворить. Дак ты езжай, я тя догоню.

– Какое ещё дельце? – подозрительно покосился на товарища Варлаам. – С девкой свидеться! – Догадался он и сплюнул от негодования. – Ну, нашёл тоже час!

– Да я вборзе.

– Поедем вместе. Не бросать же тебя тут одного. Где она живёт, твоя разлюбезная?

– Возле Палаццо делла Раджоне.

– Близкий свет! Ну что ж, скачем.

Друзья поторопили жеребцов.

Возле одного из высоких каменных домов, примыкающих к площади Трав, Тихон остановился, спешился и прислушался.

В вечерний час тишина и покой царили вокруг величественных зданий с мраморными портиками[14]14
  Портик – архитектурно оформленная выступающая часть здания с колоннами или арками.


[Закрыть]. Лёгкий ветерок обдувал разгорячённые скачкой лица. Где-то вдали раздавалась негромкая песня лютниста. Тихон бросил в решётчатое забранное зелёным богемским[15]15
  Богемия – латинское название Чехии.


[Закрыть] стеклом оконце камешек. Тотчас в окне вспыхнул неяркий свет, проскользнула чья-то лёгкая тень, затем послышался тихий стук шагов по лестнице.

– Сеньорита Беата! – громко шепнул Тихон. – Это я, ваш друг. Мы уговорились о встрече.

Тонкая фигура в длинном плаще приблизилась к стоявшим в глубокой нише у фасада школярам.

Девушка сбросила с головы капюшон. Иссиня-чёрный каскад волос рассыпался, струясь, по её плечам.

– А это кто с тобой? – вопросительно воззрилась юная красавица на Варлаама.

– То друг мой. Беата, дева моя красная! Я пришёл… Мы должны расстаться. Нам надо бежать из города.

– Бежать? Как жаль, мой возлюбленный! Но давай не будем терять времени. – Бойкая девица ухватила Тихона за рукав плаща и потянула его к входу в какой-то тёмный подвал, находящийся сбоку от ниши.

– Тихон, друже! – окликнул его по-русски Варлаам. – Ради всех святых, помни, что нам надо спешить! Орсини мог проведать о нашем отъезде и послать погоню!

Оставшись один, он застыл в нетерпеливом ожидании. Длани тряслись от волнения. Стараясь успокоиться, Варлаам плотно сжимал уста. Чёрт бы побрал этого глупого мальчишку! Какие там могут быть девки, если их могут схватить и бросить в темницу!

Топот копыт нарушил мысли Варлаама. Вздрогнув, он порывисто метнулся к двери подвала.

– Тихон, скорей!

В неярком свете лампады увидев товарища, он силой потащил его к выходу, решительным жестом отодвинув в сторону цепляющуюся за одежду Тихона девушку.

Школяры стремглав выскочили за решётчатую ограду дома, отвязали от изгороди и взобрались на своих коней и поспешили к городским воротам. Прохладный вечерний ветер свистел в ушах и задувал в распалённые лица. Сходу проскочив ворота, прогромыхав по мосту через вонючий ров, беглецы окунулись в сумеречную напоённую жужжанием насекомых мглу. Где-то вдали они слышали громкие крики.

«Видно, в самом деле этот проклятый архиепископ погоню снарядил», – пронеслось в голове у Варлаама. Ударив хворостиной, он поторопил жеребца.

…Утром они, переведя коней на рысь, проскакали вдоль поросшего пшеницей поля, затем свернули на дорогу, ведущую через буйно зеленеющий дубово-буковый перелесок, и вскоре выехали к берегу узенькой, журчащей по камням речушки. У реки росли величественные толстоствольные тополя, рядом с ними склоняли к воде густые ветви плакучие ивы.

Варлаам непрестанно оглядывался назад. Всё было тихо, никаких преследователей, только пастух выводил на зелёный лужок у опушки стадо коров.

– Зря ты меня торопил, друже, право слово, – недовольно ворчал Тихон. – С Беатою толком и проститься не дал.

– Да забудь ты об этой бабёнке, Тихон! Одна у нас теперь забота – как бы домой, на Русь, поскорее вернуться. А ты заладил: Беата да Беата! Ну, посидит она, погорюет, потоскует по тебе, а потом замуж отдадут, и не вспомнит о тебе больше. Мы ж с тобой учили: аберрация близости. То есть время, срок. Когда случилась какая беда или, наоборот, радость недавно, то кажется она важной, главной, а проходит лето, другое – и смиряется, утихает душа, и уже думаешь, а стоило так страдать иль радоваться? Хронос, время. Оно сглаживает страсти, утишает гнев, усмиряет веселье. Так устроен мир.

– Тебе б в попы идти, – усмехнулся Тихон.

– В попы? Нет, друже, не пойду. Голоса у меня нет. Да и не умею проповеди честь. Не в том стезю свою вижу.

– А в чём?

– Службу князю править буду. Может, послом куда поеду или в хронисты пойду – тоже дело нужное. Там поглядим.

– Вот и я думаю на службу при княжом дворе наняться. Чай, пригожусь, право слово. Не каждый гридень[16]16
  Гридни – категория младших дружинников в Древней Руси. Часто выполняли функции телохранителей при князе.


[Закрыть] аль отрок[17]17
  Отрок – здесь: категория младших дружинников. Отроки использовались в качестве гонцов, посыльных и др. Считались выше гридней.


[Закрыть] у князя Данилы в Падуе учился.

За разговорами друзья достигли стен портовой материковой части Венеции. Варлаам достал из сумы грамоту и прочитал фамилию капитана и название улицы.

– Это где-то здесь, в порту. Спросим. Наверное, многие знают Джузеппе Коломбини. Так и падре советовал. А коней продадим, как только с ним уговоримся.

Он поехал по вымощенной булыжником мостовой, увлекая за собой всё ещё печально вздыхающего по красавице Беате товарища.

Глава 2

На холмах Подолии и Волыни желтела трава, воздух был свеж, прозрачен, как случается в начале осени, когда яркие праздничные краски лета ещё не поблекли, не потускнели, но дыхание холода уже чувствуется везде и во всём, невольно навевая в душу некую подспудную, не до конца постигнутую силою разума грусть. В грусти этой, как и в шелестящих сохнущей листвой дубах, буках, грабах была некая особая прелесть, и было даже немного приятно думать о прошедшем лете, воспоминания о нём вызывали не горестные вздохи, а лёгкую улыбку.

Варлаам и Тихон, переведя на шаг купленных в Угрии[18]18
  Угрия – Венгрия. Угры – венгры.


[Закрыть] соловых[19]19
  Соловый – желтоватый, со светлым хвостом и гривой.


[Закрыть] фарей[20]20
  Фарь – верховой конь.


[Закрыть], отпустили поводья и молча любовались окрестностями. Наконец-то, думалось, после долгого странствования они опять очутились дома, где и люди ближе и приятней, и сама природа словно бы радуется возвращению блудных своих детей.

На обоих путниках были лёгкие дорожные вотолы[21]21
  Вотол – верхняя дорожная одежда, грубая, из валяного сукна. Встречались и дорогие, княжеские вотолы, саженые жемчугами.


[Закрыть] из грубого сукна, ноги облегали тёмно-зелёного цвета порты и короткие сапоги-поршни[22]22
  Поршни – род «гнутой» обуви, то есть с минимальным количеством швов.


[Закрыть] без каблуков, мягкие и удобные при ходьбе. Войлочные шапки покрывали головы, время от времени они смахивали с чела пот – было ещё жарко, хоть и наступила осень.

Позади остались долины Дуная и Тисы, венгерская пушта с её пылью и песком, увалы лесистых Карпат, склоны Розточе с бьющими у подножий целебными источниками. Вокруг простирались холмистые поля с вкраплениями лесов и перелесков, шлях то взвивался ввысь, то подходил к берегу очередной узенькой сереброструйной речки, то устремлялся в глубь леса. Дорога была знакомой; казалось, ничего не изменилось за те три года, что бывшие школяры провели в Падуе.

– Может, поторопим фарей, – нарушил молчание Варлаам. – Скоро Владимир.

– Что ж, давай чуток борзее поскачем, – с готовностью поддержал его Тихон.

Кони понеслись лёгкой рысью, перелетая с холма на холм. Варлаам вгляделся вперёд: вот-вот вдали, у окоёма[23]23
  Окоём – горизонт.


[Закрыть], промелькнут крепостные стены Владимира-Волынского. Вон уже, кажется, и земляной вал, который они облазили ещё малыми детьми вдоль и поперёк, вон ров, дальше должен быть мост через болотистую речку Смочь. Но что это?! Где же крепость?! Где стены, ворота, сторожевые башни, стрельницы?!

Над валом виднелись лишь кучи мусора и обгорелые брёвна.

– Видно, беда стряслась! – Варлаам встревоженно переглянулся с Тихоном. – Скачем галопом!

Они пронеслись через Смочь, вспенив мутную воду, выскочили к месту, где раньше были ворота, и оказались на некогда оживлённых городских улицах. Странным выглядело то, что все дома и церкви Владимира стояли целые и невредимые, не было только стен и ворот. На месте города простиралось большое открытое со всех сторон село. Одиноко, как-то сиротливо возвышался по соседству с боярскими теремами белокаменный собор Успения Богородицы с высокими полукруглыми апсидами[24]24
  Апсида – в церковной архитектуре – выступ полукруглой или прямоугольной формы, имеющий собственное перекрытие.


[Закрыть] и стрелой устремлённой в лазоревое небо колокольней.

– Я к своим! После увидимся! – бросил Варлаам через плечо товарищу и круто поворотил фаря.

Промчавшись по пыльной улице к крутому спуску с холма, он остановился у ворот приземистого небогатого дома, сложенного из буковых брёвен, и громко настойчиво постучал.

Уже через несколько мгновений Варлаам оказался в объятиях матери. Полная, черноглазая, в тёмной свите[25]25
  Свита – длинная верхняя одежда в Киевской Руси.


[Закрыть] и белом повойнике[26]26
  Повойник – платок замужней женщины.


[Закрыть] на седых волосах, всполошно взмахивая руками, старая Марья быстро, бойким черниговским говорком, рассказывала:

– Ох, сынок, а у нас-ти, у нас чего было! Татарове опять приходили, сыроядцы негодные! Стены-ти вот градские порушили, изверги! Главный-ти вот у их нынче уж не Куремса, того наши князья одолели, а некий Бурундай[27]27
  Бурундай – монгольский полководец, во время Батыева нашествия на Русь в 1237–1241 годах командовал авангардом, позднее воевал с галицким князем Даниилом Романовичем.


[Закрыть]. Видали мы его – старый, лицо жёлтое, борода козлиная, а зенки-ти как сверкают – жуть! Ну да что об нас! Отец вон в огороде, тотчас покличу. Ты-ти как тамо, сынку?! Гляжу, одёжка не худая! Как оно тамо, во фрягах-ти[28]28
  Фряг, фряз (др. – рус.) – итальянец.


[Закрыть]?! Ой, побегу, холопку[29]29
  Холоп – категория населения в Киевской Руси. Обельные (полные) холопы – рабы, основным источником их происхождения был плен. Необельные холопы, или закупы, – феодально зависимые крестьяне, попавшие в кабалу за долги и юридически могущие освободиться от зависимости, выплатив купу, то есть долг.


[Закрыть] кликну, пущай на стол накрывает!

Привлечённый шумом, у огородной калитки возник отец Варлаама, Низиня – худой костистый старичок невысокого роста, с седой размётанной по ветру бородой. Обняв и расцеловав сына, он тихо прослезился.

Отец Варлаама был выходцем из Бакоты, с низовьев Днестра, потому и прозвали его во Владимире Низиней. В юные годы пришёл он на службу в молодшую дружину ко князю Даниилу и брату его Васильку, был гриднем, отроком, воевал с ляхами, венграми, татарами, а нынче, на старости лет, возвёл дом на склоне холма и тут жил со своей супругой, уроженкой Чернигова. Княжью службу он теперь правил редко, лишь иногда посылал к нему князь Василько Романович за каким-нибудь советом. Детей у них с Марией было трое: старшая дочь Пелагея вышла замуж за богатого купца из Дрогичина, а младший брат Варлаама умер от лихорадки пять лет тому. Со времени отъезда Варлаама в Падую жили старики одиноко и не слишком богато, хотя имели двух холопов – конюха-литвина и девку-челядинку.

Сидя за трапезой в горнице, Низиня рассказывал супившемуся сыну:

– Темника[30]30
  Темник – у монголов глава тумена, отряда в 10 тысяч воинов.


[Закрыть] татарского, Куремсу, побили мы, отогнали рати его от градов наших. Бежал Куремса в Сарай, к хану свому, а тот, сказывают, разгневался и повелел придушить его прямь на торгу тетивой от лука. И прикончил Куремсу сего простой овчар, что для татарина – превеликий позор, паче самой смерти. Но недолго радовали мы. На второе лето послал заместо Куремсы новый хан татарский, Берке, другого темника, Бурундая. Бурундай ентот – умный, хитрый, опытный, не то что Куремса был. Ещё в Батыевом походе он передовым отрядом у их начальствовал. Ну, в обчем, перемог[31]31
  Перемочь – победить.


[Закрыть] Бурундай наших князей. Велел сказать: ежели, мол, хотите жить со мной в мире, размечите города ваши. Князь Даниил к тому времени в угры бежал, брату же его, князю Васильку, и сыну старшому, Льву, пришлось повеленье татарское исполнять. Разрушили укрепленья в Луцке, Данилове, Львове, стены в Кременце и Стожке такожде с землёю сровняли. Вслед за тем добрался безбожный Бурундай и до нас. Иоанн, епископ Холмской, в стан еговый ездил, да темник упрямо своё гнул. А Кром Владимирский, сам знашь, Варлаам, крепкий был вельми, не могли его пòроками разрушить. И велел тогда Бурундай сжечь его. Тако и сотворили. А сделавши лихое, подступили татарове к Холму. И коли б не князь Василько, дак и Холм бы порушили.

– Как же это князь Василько отвёл от Холма беду? – спросил Варлаам.

– А вот как, сынку. Подъехал Василько с троими мурзами татарскими и с толмачом ко стенам холмским, склонить чтоб горожан к сдаче. Жители бо[32]32
  Бо (др. – рус.) – ибо, так как.


[Закрыть] Холма оборужились, самострелов у их великое было множество, и на заборол[33]33
  Заборол – площадка наверху крепостной стены, где находились во время осады защитники крепости.


[Закрыть] вышли все, от мала до велика. Набрал князь Василько в руку камешков, стал бросать их и кричать воеводам холмским: «Эй ты, холоп Константин, и ты, холоп Лука Иванкович! Сей город – брата моего и мой! Сдавайтесь!» Но камешек брошенный был для воевод знак условный. Уразумели они, что не велит им князь врата открывать, и стояли они крепко на забороле, а Василька обругали последними словесами. Ну, а татары седьмицу под стенами копошились, да потом отступили, мир створили. После ходили Василько и Лев Данилович с Бурундаем вместях[34]34
  Вместях (др. – рус.) – вместе.


[Закрыть] Литву и ляхов воевать, а потом воротился Бурундай в ставку свою, на Днепр. В волостях наших волынских и галицких топерича баскаки татарские сидят – сборщики дани. Забирают людей русских – кого в войско, кого в неволю, с кажного дома берут меха, скотину. В обчем, лихонько.

– А князь Даниил?

– Воротился в Холм, да, говорят, занемог с той поры. Всё на папу, на угров с немцами надеялся, помощи искал, да какая от латинян помощь! Лучше б, верно, с татарами мирился.

– А кто сейчас в Орде царствует?

– Берке-хан, брат Батыев. И, сказывает, в бесерменскую[35]35
  Бесерменская (ст. – русск.) – басурманская. Здесь: мусульманская.


[Закрыть] веру он перешёл. И многие мурзы и нойоны[36]36
  Нойон – монгольский вельможа.


[Закрыть] им недовольны, и Бурундай в их числе.

– Да, там ведь, средь ордынцев, много христиан. Хоть и толка монофизитского[37]37
  Монофизитство – ересь в христианстве. Соединение двух начал в Христе монофизиты рассматривали как поглощение человеческого начала божественным.


[Закрыть], или несториане[38]38
  Несторианство – ересь в христианстве. Несториане утверждали, что Иисус был рождён человеком и лишь впоследствии воспринял божественную природу. В Средние века несторианство было широко распространено на Востоке, в частности, среди монголов.


[Закрыть], а всё равно во Христа веруют, – задумчиво обронил Варлаам.

– Ты, сынку, отдохни тут малость да езжай-ка давай, верно, с Тихоном вместях, в Холм, предстань пред княжьи очи, – стал советовать отец. – Так, мол, отмолви, и так. Обучились, дале невмочь было, притеснять начали. Постýпите на службу, а тамо видно будет.

– А вы с матерью как? Тоже вам уехать отсюда надо. Если вороги лихие нагрянут, как обороняться, где хорониться?

– Нет, сынку. Куда нам! Старые, кому мы нужны. Да и дом тут свой, хозяйство. Не бросать же всё. А стены, глядишь, лето-другое минует, отстроят. Смилостивится, чай, Бурундай.

Варлаам тянул из глиняной кружки светлое пшеничное пиво, смотрел на морщинистое узкое отцово лицо, хмурил чело и думал, что всё отныне в его жизни и в жизни родных и близких ему людей будет совсем не так, как раньше. Тяжкая, трудная грядёт на Волыни пора.

Утром явился к нему Тихон, рассказал про свою мать, живущую в предместье у брата-гончара.

– Моим, Варлаам, тож хлебнуть пришлось. Зима голодная была, у брата корова подохла, да жена болела долго, и до сей поры болезная ходит, кашляет. А мать ничего, справная. Молодец она у мя! Никакая хвороба не берёт!

После полудня приятели наскоро собрались и поспешили в Холм. Долго ещё по пути они оборачивались и с тревогой и печалью смотрели на казавшийся им голым, раздетым без укреплений меж крутых холмов Владимир. Серебрилась окружённая болотами извилистая Луга, птицы спешили навстречу им в тёплые края, шумели листвой деревья, и стучала в волнении в голове у Варлаама мысль: «Как нам теперь? Что будет?»

Он успокоился и сосредоточился на другом, лишь когда показались впереди мощные укрепления города Холма – столицы князя Даниила.