Текст книги "В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг."

Журналисты, освещавшие события на Балканах, в своих статьях, книгах, путевых заметках очень добросовестно, используя огромное количество фактического материала, в том числе и визуального, изображали тот разительный контраст, который существовал между получившими независимость балканскими государствами и землями, возвращенными по Берлинскому трактату под власть султана. Например, корреспондент газеты «Дэйли Мэйл» Р. Уайон противопоставлял территории, располагавшиеся по обе стороны болгаро-турецкой границы: для Болгарии, как следует из его очерков, были характерны аккуратные города, возделанные поля, дружелюбное и грамотное население, в турецкой же Македонии царили разруха, хаос, бедность и страх[260]260
  Wyon R. The Balkans from Within. London., 1904. P. 75–83, 159–160.


[Закрыть].

На страницах многочисленных либеральных изданий болгары, сербы, черногорцы представали уникальными, динамичными и исполненными жизненной силы народами[261]261
  Wyon R. Op. cit. P. ix; Booth J. Troubles in the Balkans. London, 1905. P. 17; Fraser J.F. Pictures from the Balkans. London, 1906. P. 32–33.


[Закрыть]. Европейский, в частности английский, читатель получал представление о своеобразии жизненного уклада балканских крестьян. Так, Сербия, по словам английского писателя Г. Вивиана, воплощала собой образец сельской демократии[262]262
  Vivian Н. Poor Man’s Paradise. London, 1897.


[Закрыть]. В работах британских интеллектуалов особым романтическим флером была овеяна история Черногории: они писали об этой маленькой балканской стране, затерянной в горах, как о некоем заповедном уголке, где народ свято чтил традиции предков[263]263
  Denton W. Montenegro: Its People and Their History. London, 1877; Stevenson F.S.A. History of Montenegro. London, 1912.


[Закрыть].

Столь высокий интерес британских общественно-политических кругов к независимым балканским государствам был продиктован не просто жаждой новых познаний, а вполне прагматическими соображениями. Местные государства стали восприниматься как «естественные наследники» Турции в Юго-Восточной Европе. В первую очередь, это относилось к Болгарии, доказавшей свою жизнеспособность в период кризиса 1885–1886 гг. В случае распада Османской империи Болгарскому княжеству, как отмечал британский журналист Э. Дайси, было суждено заполнить образующийся в регионе вакуум силы[264]264
  Dicey E. The Peasant State: An Account of Bulgaria in 1894. London, 1894. P. 5–6.


[Закрыть].

Примечательно, что из всех «восточных» народов именно балканские (а также армяне), на взгляд британских радикалов, могли «дотянуться» до европейских стандартов «цивилизованности», а значит, были способны сопротивляться «русификации» или «германизаци-и»[265]265
  Bryce J. Introduction // The Balkan Question: The Present Condition of the Balkans and of European Responsibilities / Ed. by L. Villari. New York, 1905. P. 13–14.


[Закрыть]. Так, Дж. Брайс, член Либеральной партии и соратник У. Гладстона, призывал Англию всмотреться в «неведомые дали», ибо она только выиграла бы от развития «малых национальностей»[266]266
  Ibid. P. 15.


[Закрыть].

В качестве одной из причин повышенного интереса британской общественности к Восточному вопросу можно назвать живое участие, проявленное к этой проблеме видными деятелями науки и культуры. Так, в период Восточного кризиса 1875–1878 гг. в защиту балканских христиан единым фронтом выступили многие известные историки: Э. Фримэн, У. Леки, Дж. Сили, Т. Карлейль, А. Эванс[267]267
  Taylor A. J.P. The Trouble Makers. Dissent over Foreign Policy. 1792–1939. London, 1957. P. 76.


[Закрыть]. В Британии функционировали различные просветительские и благотворительные организации: Ассоциация Восточного вопроса[268]268
  См. издаваемые Ассоциацией бюллетени – “Papers on the Eastern Question”.


[Закрыть] (ее казначеем был поэт и художник У. Моррис), Байроновское общество.

На балканские языки переводились работы британских авторов, посвященные Восточному вопросу. В частности, особую популярность снискал памфлет Гладстона «Болгарские ужасы»[269]269
  Russell G. (ed.). Malcolm MacColl, Memoirs and Correspondence. London, 1914. P. 51.


[Закрыть]. Естественно, все это способствовало росту популярности Англии среди народов региона.

Однако радикалы не ограничивались только просветительской и издательской деятельностью. Они, как уже упоминалось, неоднократно посещали Балканский полуостров, контактировали с местной политической и интеллектуальной элитой. В качестве яркого примера можно привести специального корреспондента «Таймс» в Болгарии Дж. Ваучера. «На Ближнем Востоке Ваучера считали самой авторитетной фигурой: с ним советовались короли и министры, силой своего талантливого пера он мог влиять на европейское общественное мнение и даже контролировать его», – отмечала биограф Ваучера леди Гроган[270]270
  Grogan E. F.B. The Life of J.D. Bourchier. London, 1926. P. 87.


[Закрыть].

Кроме того, в пострадавшие балканские провинции направлялись благотворительные миссии, как, например, Фонд помощи беженцам и сиротам из Боснии и Герцеговины, созданный в конце 1875 – начале 1876 г.[271]271
  Bosnian and Herzegovinian Fugitives and Orphan Relief Fund // Papers on the Eastern Question, 1877. № 11. P. 19.


[Закрыть] В последующем такие мероприятия станут одной из отличительных черт деятельности британских радикалов в регионе.

На фоне общего роста интереса английской общественности к Балканам, установившихся связей радикалов с местной элитой, а также их непосредственных контактов с населением наблюдалось падение активности британской дипломатии в самой Турции[272]272
  Так, Дж. Бёрман в качестве одной из причин неэффективности политики Англии в Османской империи называет неудачную организацию британского представительства в Турции (традиционное разделение дипломатической и консульской служб), а также существовавшую тогда в Британии систему подготовки кадров для работы на Ближнем Востоке. Английские дипломаты, как отмечали турецкие сановники, в отличие, например, от своих русских коллег, сами дистанцировались от местного окружения. Burman J. Op. cit. Р. 72–73.


[Закрыть]. Отчасти это свидетельствовало о том, что стрелка на внешнеполитическом компасе Лондона, колеблясь, начинала задавать новое направление.

Чиновников Форин Оффис отличало двойственное отношение к стремлению общественного мнения и неправительственных организаций влиять на внешнюю политику государства. Хотя профессиональные дипломаты, по словам английского историка К. Роббинса, с настороженностью взирали на проекты «так называемых экспертов по различным балканским государствам»[273]273
  Robbins К. Politicians, Diplomacy and War in Modern British History. London, 1994. P.143.


[Закрыть], Уайтхолл никогда не дистанцировался от неофициальных кругов, используя их позицию для обоснования перед иностранными дипломатами своего собственного курса. В зависимости от обстоятельств Форин Оффис сознательно завышал роль общественного мнения в процессе принятия внешнеполитических решений. Например, лорд Солсбери отказался в 1895 и 1896 гг. гарантировать защиту Константинополя от вторжения России, ссылаясь на то, что английский народ не пойдет воевать в интересах султана, устроившего кровавую резню армян[274]274
  Grenville J.A.S. Lord Salisbury and Foreign Policy. The Close of the Nineteenth Century. London, 1964. P. 17.


[Закрыть]. Британскими дипломатами также не осталась не замеченной такая особенность общественного мнения, как способность внедрять предписания, нормы, представления, по меткому выражению немецкого исследователя Э. Ноэль-Нойман, «не обременяя этой работой правительство»[275]275
  Ноэль-Нойман Э. Указ. соч. С. 102.


[Закрыть].

Таким образом, в британских общественно-политических и дипломатических кругах существовали различные точки зрения на пути и методы проведения ближневосточной политики. На практике внешнеполитический курс Англии в Восточном вопросе осуществлялся лицами, которых объединял так называемый «официальный стиль мышления» («official mind»)[276]276
  См. подробнее Robinson R., Gallagher J. Africa and the Victorians. The Official Mind of Imperialism. London, 1961. P. 19–25; Kennedy P. The Rise of Anglo-German Antagonism, 1860–1914. London, 1980. P. 432–437.


[Закрыть]. В системе их приоритетов центральное место занимала проблема поддержания Британской империи в Азии и обеспечения безопасности коммуникаций между метрополией и колониями. Именно эти факторы детерминировали их политику в отношении Балкан, которые могли быть использованы враждебной державой как плацдарм для проникновения на Ближний Восток. И если англ о-русское соперничество в регионе предполагало сохранение целостности Османской империи (в устах английских дипломатов интерпретация этого понятия была очень конъюнктурна), то германская угроза, напротив, требовала ревизии этого подхода. Ведь Германия, в отличие от России, поддерживавшей национально-освободительные движения балканских христиан, делала ставку на консолидацию Османской империи, что, разумеется, вызывало благосклонное отношение Порты к Берлину.

Поскольку государственные деятели, выражавшие «официальную точку зрения», не составляли изолированной, замкнутой группы, то всегда существовал диалог и обмен идеями между теми, кто проводил внешнеполитический курс, и обществом, в данном случае радикальными кругами. Красноречивым доказательством этого факта может служить политика Солсбери в период Болгарского кризиса 1885–1886 гг., когда фактически им был взят на вооружение тезис радикалов о создании «пояса из христианских государств между Россией и Константинополем»[277]277
  Russell G. Op. cit. Р. 46.


[Закрыть]. Во время Ближневосточного кризиса 1895–1897 гг. позиции правительства и радикалов начали заметно сближаться. Так, Солсбери состоял в переписке с М. Макколем, тяготевшим по своим взглядам к радикалам. В своей знаменитой речи в январе 1897 г. перед палатой лордов британский премьер-министр заявил, что во время Крымской войны 1853–1856 гг. Англия «поставила деньги не на ту лошадь», когда отвергла предложение русского императора Николая I о разделе Османской империи на сферы влияния[278]278
  Hansard’s Parliamentary Debates. House of Lords. Vol. 45. 1897. Col. 29.


[Закрыть]. В свою очередь Макколь активно пропагандировал в прессе мысль о том, что усиление германского влияния на Ближнем Востоке, включая Балканы, представляло опасность для британских интересов в регионе[279]279
  См. работы M. Макколя: MacColl M. The Sultan and the Powers. London, 1896; Vindex (MacColl M.). A Plot Against British Interest in the Levant // Fortnightly Review. 1897. Vol. 61(2).


[Закрыть].

Однако необходимо отметить еще одну важную деталь, когда речь идет о поиске Лондоном новых подходов к проведению ближневосточной политики. Если в Англии на концептуальном уровне этот процесс проходил относительно безболезненно, то на международной арене и, прежде всего, в самом регионе корректировка британского внешнеполитического курса воспринималась с настороженностью и, по оценкам некоторых английских наблюдателей, имела для их страны скорее негативные последствия. Как отмечал британский историк У. Миллер, Порта считала политику Лондона крайне непоследовательной (содействие грекам в 1820-х гг., поддержка Турции в войнах против России в 1853–1856 гг. и 1877–1878 гг., резкое осуждение османских властей за преследование армян в середине 1890-х гг.). Причем, по словам Миллера, свою позицию в отношении резни армянского населения британское правительство не подкрепляло конкретными действиями, что наталкивало турок на мысль о слабости Англии[280]280
  Miller W. Travels and Politics in the Near East. London, 1898. P. 489–490.


[Закрыть]. Естественно, такая ситуация была на руку Германии, которая заработала себе дополнительные «баллы» за счет британской критики султана. В самой Великобритании далеко не всеми одобрялся новый «поворот» в политике Форин Оффис[281]281
  По мнению Л. Гриффина, в прошлом представителя британской колониальной администрации в Индии, «два великих английских лидера», Гладстон и Солсбери, совершили «роковую ошибку», когда лишили Турцию поддержки и протекции со стороны Великобритании. Chirol V. Pan-Islamism. Proceedings of the Central Asian Society. London, 1906. P. 20.


[Закрыть].

Таким образом, к началу XX в. главная стратегическая цель Британии на Ближнем Востоке оставалась прежней (поддержание своего влияния в регионе), но вопрос о внешнеполитическом инструментарии ее реализации был открытым. Дальнейшие шаги Лондона во многом зависели, во-первых, от соотношения сил в Восточном Средиземноморье, во-вторых, от того, какой оборот примут события в Османской империи. Такая позиция вносила элемент импровизации в региональную политику Великобритании.

§ 2. «Локальный и незначительный, македонский вопрос стал главной проблемой европейской дипломатии»[282]282
  Steed H.W. Through Thirty Years, 1892–1922: A Personal Narrative. Vol. I. New York, 1924. P. 199.


[Закрыть]: Илинденско-Преображенское восстание 1903 г. как международный кризис

В начале XX в. наблюдался всплеск активности революционных организаций на территории европейской Турции. Дезинтеграционные процессы в Османской империи поставили перед Форин Оффис ряд серьезных вопросов: об официальной реакции на кровавое подавление Портой повстанческого движения и в целом об англо-турецких отношениях, а также о путях взаимодействия Англии с другими великими державами в связи с дестабилизацией обстановки в балканских вилайетах.

Лондон формулировал ответы на эти вопросы в условиях модификации одной из базовых установок британской ближневосточной политики, заключавшейся в противодействии захвату Россией Константинополя. Уже в 90-е гг. XIX в. английское адмиралтейство начало отказываться от жесткого следования этому принципу. Расстановка сил, сложившаяся в Восточном Средиземноморье, оценивалась британскими военными как неблагоприятная: с одной стороны, турки не стремились модернизировать флот и фортификационные сооружения на Босфоре, с другой – прогнозировалось взаимодействие между русской и французской флотилиями в Средиземноморье[283]283
  Marder A.J. Op. cit. P. 153–156, 272–273.


[Закрыть]. Во многом под воздействием последнего обстоятельства в феврале 1903 г. на заседании Комитета имперской обороны было принято решение о нецелесообразности защиты Британией турецкой столицы.

Комитет пришел к заключению, что «поддержание статус-кво в отношении Константинополя не является первостепенным морским или военным интересом этой страны». Признавалось, что оккупация Россией города на Босфоре предоставит ей определенные преимущества и будет сопряжена с некоторыми трудностями для Англии, которые, однако, «не носят судьбоносного характера, как иногда утверждалось»[284]284
  TNA. САВ 38/2/6. Report of the Conclusion arrived on the 11th February in reference to Russia and Constantinople. 14.02.1903.


[Закрыть]. Комитетом было отвергнуто предложение посла в Турции Н. О’Конора об отправке 5000 солдат с целью оккупации Галлиполи как ответной меры на возможные попытки России захватить Константинополь. Такая позиция КИО была продиктована ограниченностью людских ресурсов британских военно-морских баз в Средиземноморье: гарнизоны Гибралтара, Мальты и Египта не могли выделить запрашиваемое количество военнослужащих, тем более что 5000 человек было недостаточно для подобной операции[285]285
  TNA. CAB 38/2/6. Note by W.G. Nicholson, Director-General of Mobilization and Military Intelligence. 23.02.1903.


[Закрыть]. Кроме того, указывались проблемы, с которыми столкнулась бы Россия в случае успеха ее замыслов: большие потери флота при захвате Босфора и необходимость превращения Константинополя в военно-морскую базу (если она хотела стать средиземноморской державой)[286]286
  TNA. CAB 38/2/41. Remarks on Memoranda dealing with the Question of a Russian Seizure of Constantinople by L. Battenberg. 30.04.1903.


[Закрыть].

Британия, как отмечалось на заседании КИО, не собиралась действовать в одностороннем порядке в вопросе защиты Константинополя, поскольку эта проблема, на взгляд английских военных, представляла первостепенный интерес прежде всего для Турции, а затем для Европы[287]287
  TNA. CAB 38/2/6. Report of the Conclusion…


[Закрыть]. Фактически Лондон слагал с себя свои традиционные обязательства. Проецирование этого решения на ситуацию в Балканском регионе допускало дестабилизацию обстановки на полуострове и отказ от поддержания там статус-кво. В результате в балканской политике Лондона произошло смещение приоритетов с общесистемного уровня до регионального, что обусловило усиление интереса Форин Оффис к внутрибалканским процессам, главным образом к проблеме Македонии.

В начале XX в. македонский вопрос, в основе которого лежал целый набор противоречий как внутреннего, так и внешнего характера, превратился в одну из наиболее острых проблем международных отношений на Балканах. Большинство исследователей связывают его зарождение с пересмотром Сан-Стефанского прелиминарного договора, предусматривавшего вхождение Македонии в состав «большой» Болгарии и последующее возвращение этой провинции под власть султана (статья 23 Берлинского трактата). Сразу отметим, что название «Македония» являлось условным и употреблялось для обозначения территории, разнородной по этническому и религиозному составу проживавшего на ней населения. Македония состояла из трех вилайетов: Косовского, Монастирского и Салоникского. Однако ни для одного из них не было характерно компактное расселение какой-либо одной народности[288]288
  Bryce J. The Near East // The Independent Review. 1903. Vol. I. P. 151.


[Закрыть]. Такая неопределенность провоцировала столкновения между представителями различных этноконфессиональных групп, чего, собственно, и добивалась Порта, стремясь сохранить за собой эти европейские провинции. Ситуация усугублялась тем, что Македония была «яблоком раздора» для молодых балканских государств, которые претендовали на районы, населенные их собратьями по вере и крови.

Подавляющую массу населения Македонии составляли крестьяне, мыслившие традиционными категориями и замкнутые в собственной общине. Они в первую очередь идентифицировали себя как христиане[289]289
  Perry D.M. The Politics of Terror: the Macedonian Revolutionary Movement. Durham, 1988. P. 196.


[Закрыть]. В таких условиях самоотождествление жителей трех вилайетов с какой-либо из ветвей Православной церкви (греческой, болгарской, сербской) расценивалось соседними государствами и дипломатическими представителями великих держав как знак их национальной принадлежности[290]290
  Perry D.M. The Politics of Terror: the Macedonian Revolutionary Movement. Durham, 1988. P. 196.


[Закрыть]. Разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками Болгарской церкви и Константинопольской патриархии (позже в это противостояние включились сербы) за привлечение на свою сторону македонских христиан. По наблюдениям современников, наибольших успехов в этом направлении достигла Болгария. С учреждением в 1872 г. Экзархата болгары начали свободно открывать на территории Македонии свои церкви и привлекать на свою сторону десятки тысяч славян-патриархистов (т. е. принадлежавших ранее к Греческой церкви). Последние, как отмечали русские консулы, «с радостью принимали схизму и называли себя болгарами», чтобы слушать богослужение на понятном им языке[291]291
  АВ ПРИ. Ф. 192. Д. 10. Л. 291 об. Статистические и этнографические сведения о населении Битольского вилайета.


[Закрыть]. Одним из эффективных инструментов укрепления позиций болгарского элемента в Македонии являлась энергичная пропагандистская и просветительская деятельность болгарских учителей.

Отличительной чертой политической атмосферы македонских вилайетов начала XX в. являлось функционирование в них разнообразных подпольных формирований. Особой активностью отличались проболгарские организации – Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО) и Верховный македонский комитет (ВМК).

ВМОРО, учрежденная в ноябре 1893 г. в Салониках небольшой группой единомышленников (молодыми представителями местной интеллигенции), превратилась во влиятельную организацию с разветвленной структурой, уставом, а также определенным набором идеологических установок. Территория Македонии была поделена членами ВМОРО на 80 революционных округов. Во главе каждого из них был поставлен воевода, которому в случае чрезвычайной ситуации предписывалось мобилизовать местное население[292]292
  Todorov К. Balkan Firebrand. The Autobiography of a Rebel, Soldier and Statesman. Chicago, 1943. P. 5.


[Закрыть].

По воспоминаниям одного из основателей ВМОРО X. Татарчева, основной целью организации провозглашалось достижение автономии, а не прямое присоединение Македонии к Болгарии, поскольку последнее могло вызвать дополнительные осложнения в отношениях с великими державами, соседними балканскими государствами и Турцией. Тем не менее Татарчев не исключал возможности интеграции Македонии в состав Болгарского княжества, отмечая, что в случае не-реализации этого плана она могла быть превращена в связующее звено будущей федерации балканских народов[293]293
  Първият централен комитет на ВМРО. Спомени на д-р Христо Татарчев. Материяли за историята на македонского освободително движение. Кн. IX. София, 1928. С. 102.


[Закрыть].

ВМОРО нельзя было назвать в политическом и идеологическом плане гомогенным образованием. Внутри нее оформилось два крыла: первое, националистическое, высказывалось за координацию действий с ВМК и тесное сотрудничество с князем Фердинандом и болгарским генеральным штабом; второе, демократическое, ратовало за создание автономной Македонии в границах Балканской федерации[294]294
  Todorov К. Op. cit. Р. 5.


[Закрыть]. Что касается Верховного македонского комитета, то он был организован в 1895 г. в Софии македонскими эмигрантами и стоял на позициях прямой аннексии Болгарией Македонии.

К началу XX в. положение в балканских вилайетах Турции, по свидетельству очевидцев, было критическим. Еще в 1898 г. германский посол в Константинополе А. Маршалль фон Биберштейн в разговоре со своим британским коллегой указывал на высокую вероятность восстания в европейских провинциях султана, что, по его мнению, вновь могло дать толчок дезинтеграционным процессам на территории Османской империи[295]295
  О ’Conor N. Notes from Constantinople. The Political Diary of Sir Nicholas O’Conor, Britain’s Ambassador to the Porte, 1898–1908 / Ed. by J. Burman. Istanbul, 2010. P. 42.


[Закрыть]. Западные консулы отмечали существовавшую взаимосвязь между македонскими и армянскими революционными комитетами[296]296
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. Скофе, 1955. С. 41.


[Закрыть]. Таким образом, антитурецкие движения не были изолированным явлением на периферии Османской империи, а приобретали всеобъемлющий характер.

Из донесений самих турецких чиновников явствует, что они знали о ведущейся подпольной деятельности македонских комитетов[297]297
  Документи за българската исторфа. Т. 4. Документи из турските държавни архиви. София, 1942. №№ 327, 328, 329.


[Закрыть]. Однако раскрытие османскими властями сети подпольных организаций не означало их отказа от революционной борьбы. По утверждению Дж. Бьюкенена, британского дипломатического агента и генерального консула в Софии в 1903–1908 гг., с рассекречиванием деятельности комитетов поменялись лишь их методы: ВМОРО трансформировалась в террористическую организацию, чьи постановления осуществляли военизированные отряды[298]298
  TNA. FO 881/8873. General Report on Bulgaria or the Year 1906 / Turco-Bulgarian Relations and Macedonian Insurrection Movement. P. 24, printed in BD. Vol. V. P. 101.


[Закрыть].

На протяжении 1902 – начала 1903 г. в Македонии вспыхивали отдельные восстания, носившие преимущественно локальный характер. Западные журналисты писали о возбуждении, царившем в европейских вилайетах. По своему накалу ситуация, как констатировали корреспонденты «Таймс», была сравнима с событиями 1875–1876 гг. в Боснии и Герцеговине[299]299
  The Times. 31.10.1902.


[Закрыть].

Вена и Петербург, позиционировавшие себя в качестве «наиболее заинтересованных сторон» в делах Балканского полуострова, избегали делать заявления о необходимости проведения в Македонии глубоких преобразований, которые могли привести к изменению политико-правового статуса европейских вилайетов султана. Разработанная в духе соглашения 1897 г. министрами иностранных дел России и Австро-Венгрии В.Н. Ламздорфом и А. Голуховским Венская программа реформ (февраль 1903 г.), носила довольно умеренный характер. В ней предусматривались такие меры, как (1) назначение в Македонию на определенный срок главного инспектора, который не мог быть отправлен в отставку без согласования с державами; (2) прикрепление иностранных специалистов к полиции и жандармерии[300]300
  В этих двух подразделениях, также как и среди сельских стражников, должны были быть представлены христиане.


[Закрыть]; (3) амнистия политических заключенных; (4) использование доходов трех вилайетов на местные нужды под контролем Имперского оттоманского банка; (5) реформирование десятинной системы[301]301
  BD. Vol. V. № 3. Project for reforms in Macedonia. 17.02.1903.


[Закрыть].

Примечательно, что проект Ламздорфа-Голуховского не вызвал отрицательной реакции со стороны Порты. Султан, по сообщению О’Конора, ожидал, что Австро-Венгрия и Россия потребуют от него проведения более радикальных реформ[302]302
  BD. Vol. V. № 8. O’Conor to Lansdowne. 23.02.1903.


[Закрыть]. Порта даже предписала высшим должностным лицам империи выказывать благосклонность к представителям тех держав, которые на тот момент были заинтересованы в поддержании статус-кво в регионе[303]303
  Документа за българската исторфа. Т. 4. № 332.


[Закрыть].

Однако Венская программа обернулась разочарованием для Болгарии и болгарского элемента Македонии. В софийской прессе активно муссировалась мысль о том, что австро-русский проект не содержал даже намека на реформы[304]304
  АВПРИ. Ф. 192. Оп. 527. Д. 10. Л. 355. Вечерна пошта. 8.02.1903.


[Закрыть]. Проживавшие в Болгарии македонцы не скрывали своего скептицизма по поводу способности османского правительства осуществить какие-либо преобразования в трех вилайетах, что, по их прогнозам, предполагало перманентность волнений в Македонии[305]305
  Там же. Л. 56-об. Донесение Ю.П. Бахметеву. 10.05.1903.


[Закрыть].

Отношение Форин Оффис к австро-русскому проекту характеризовалось определенной амбивалентностью. Британский министр иностранных дел лорд Г. Лэнсдаун, не желая выходить на передний план в македонском вопросе ввиду неясности ситуации, поддержал Венскую программу, при этом оговорив за Британией право вносить коррективы в схему, если на деле она окажется малоэффективной[306]306
  BD. Vol. V. № 4. Lansdowne to Plunkett. 17.02.1903.


[Закрыть].

Такая дипломатическая пассивность со стороны великих держав побуждала комитаджей[307]307
  Так турки, да и сами балканцы называли членов болгаро-македонских чет (отрядов): комитаджи, т. е. «люди Комитета». Pavlowitch S.K. A History of the Balkans 1804–1945. London, 1999. P. 179.


[Закрыть] радикализировать свою деятельность, чтобы «принудить Европу вслушаться в голос проливающейся рекой невинной христианской крови»[308]308
  АВПРИ. Ф. 166. On. 508/1. Д. 95. JI. 73. Положение дел в Македонии (копия с записки Вейсмана, 23 мая 1903 г.).


[Закрыть]. В какой-то степени македонские революционеры прочувствовали «дух времени» и смогли воспользоваться «плодами» технического прогресса. В условиях увеличения числа печатных изданий и их тиража, появления новых способов передачи информации (телеграфа) возрастало воздействие СМИ на различные сферы человеческого общества, в том числе на международные отношения[309]309
  См. подробнее: Основы общей теории… С. 346–352.


[Закрыть]. Это прекрасно понимали и лидеры ВМОРО, когда они собирались, подняв восстание и спровоцировав масштабные репрессии со стороны турок, привлечь к македонскому вопросу внимание европейского общественного мнения, а значит, правительств великих держав[310]310
  Perry D.M. Op. cit. Р. viii.


[Закрыть]. Собственно, подобные прецеденты уже имели место в истории Восточного вопроса: достаточно вспомнить греческую войну за независимость 1820-х гг. и Восточный кризис 1875–1878 гг.

Прогремевшие в апреле 1903 г. взрывы в Салониках сигнализировали о том, что ситуация в Македонии окончательно вышла из-под контроля Порты. Участниками тайной организации «Гемиджи» были взорваны французское судно, здание Оттоманского банка и почты, газового завода, немецкого клуба. Исполнители терактов хотя и непосредственно контактировали с ВМОРО, во многом представляли самостоятельную силу. В отличие от комитаджей, считавших своей главной задачей подготовку населения к всеобщему восстанию, гемиджисты руководствовались народнической доктриной индивидуального террора[311]311
  Силянов Хр. ОсвободителнитЪ борби на Македония. Т. I. Илинденското възстание. София, 1933. С. 246–247.


[Закрыть]. В их «проскрипционных списках» также числились итальянское, британское, австро-венгерское и греческое генеральные консульства. В качестве объектов нападения выбор заговорщиков пал на иностранную собственность в Салониках. С одной стороны, они наносили удар по западному капиталу, сотрудничавшему с деспотическим режимом Абдул-Хамида, с другой – вновь акцентировали внимание европейских держав на македонском вопросе. По словам австро-венгерского консула в Салониках Р. Хикеля, количество жертв в результате террористических актов могло быть еще большим. В данных обстоятельствах турецкие власти, как полагал Хикель, обнаружили свою полную недееспособность: они не предприняли решительных мер с целью обеспечения безопасности иностранных граждан[312]312
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. С. 46.


[Закрыть].

Однако взрывы в Салониках были лишь «точечным ударом» по турецкой администрации в Македонии. ВМОРО, по сообщениям русских агентов на Балканах, планировала «тотальную войну» в европейских вилайетах. На собрании ее членов, состоявшемся 7 мая 1903 г. под председательством бывшего главы ВМК Бориса Сарафова, была утверждена резолюция по подготовке восстания[313]313
  См. подробнее: Вишняков Я.В. «Уничтожить всю коварную Европу». Авантюристы и террористы на Балканах в начале XX века // Родина. 2007. № 1. С. 39–43.


[Закрыть]. С тем чтобы организовать беспрецедентное по своему размаху выступление, революционеры были готовы пойти на крайние меры: призвать к оружию все болгарское мужское население Македонии и Адрианопольского вилайета, взорвать все правительственные учреждения, казармы, военные арсеналы, пороховые погреба в Салониках, Монастире, Ускюбе, Адрианополе, вывести из строя мосты и некоторые железнодорожные линии, уничтожить телеграфную сеть в пределах всей европейской Турции[314]314
  АВПРИ. Ф. 166. Оп. 508/1. Д. 95. Л. 74–75.


[Закрыть]. Именно этой тактикой руководствовались болгаро-македонские комитеты во время Илинденско-Преображенского восстания 1903 г., которое явилось кульминацией национально-освободительного движения в европейских вилайетах[315]315
  Восстание началось 2 августа (Ильин день) в Монастирском вилайете, 19 августа (Преображение Господне) беспорядки вспыхнули в Адрианопольском вилайете.


[Закрыть].

Лондон пристально следил за развитием событий в мятежных провинциях. Вспыхнувшее восстание по многим параметрам представляло качественно новый этап в национально-освободительной борьбе нетурецких народов на территории Османской империи. Верные своей привычной тактике заигрывания с общественным мнением Европы, лидеры ВМОРО и ВМК, используя в полном объеме возможности средств массовой информации, превратили Македонию в арену противостояния «борцов за независимость» с «вековым угнетателем». Методы комитаджей вполне могут быть охарактеризованы как провокационные: они совершали налеты на мусульманские деревни и турецкие гарнизоны, вызывая с их стороны ответную реакцию и тем самым подвергая местное болгарское население широкомасштабным репрессиям. Крестьяне, лишенные крова и урожая, притесняемые как иррегулярными, так и регулярными турецкими войсками, были вынуждены примкнуть к повстанцам[316]316
  The Times. 6, 7.08.1903.


[Закрыть].

Поскольку инсургенты видели одну из своих задач в придании восстанию грандиозного масштаба и всеохватности, то корреспонденты «Таймс» отмечали, что вся информация, поступавшая из Македонии, должна приниматься с осторожностью и проходить тщательную проверку. Руководители восстания хотели создать впечатление, что ситуация приблизилась к критической отметке[317]317
  The Times. 8.08.1903.


[Закрыть]. Стремясь ввергнуть македонские вилайеты в пучину хаоса, инсургенты, в соответствии с ранее принятой резолюцией, выводили из строя средства коммуникаций: взрывали мосты, железнодорожные линии и станции, прерывали телеграфное сообщение[318]318
  Илинден во француски дипломатически документи. Скофе, 1993. № 8. А. Арли до г. министер за надворешни работа. 5.08.1903; The Times. August 11, 14, 17, 1903. Так, с периодичностью в три дня (14 и 17 августа) были взорваны отрезки важной железнодорожной магистрали Салоники – Ускюб (Скопье).


[Закрыть].

Попытки лидеров ВМОРО позиционировать организацию в качестве воюющей стороны и отождествлять ее деятельность с волеизъявлением населения трех вилайетов (по крайней мере, его болгарской части) придавали новое измерение македонскому кризису. Официальные воззвания комитаджей к правительствам великих держав не просто подвергали сомнению суверенитет султана над балканскими провинциями, но и были свидетельством того, что ВМОРО превращалась в самостоятельного актора, которого нельзя было игнорировать в процессе македонского урегулирования. В серии обращений к великим державам вожди повстанцев четко сформулировали свое видение ситуации в Македонии, а также предложили ряд мер по нормализации обстановки в восставших вилайетах.

В циркуляре от 30 июля 1903 г., разосланном Главным штабом второго македонско-одринского революционного округа дипломатическим представителям великих держав в Монастире, вся ответственность за восстание перекладывалась на турецкие власти: не имея сил справиться с четниками, они в качестве своей мишени избрали мирное христианское население. Лидерами ВМОРО перечислялись преступления, совершенные турками против болгаро-македонских крестьян, и утверждалось, что они более не могли поддерживать хрупкий баланс сил: с одной стороны, предотвращать нападения христианского населения на мусульман, с другой – оборонять первых от вторых[319]319
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. С. 71–72.


[Закрыть]. В другом циркуляре, датированном 10 августа 1903 г. и направленном Хр. Татарчевым и Хр. Матовым от имени ВМОРО представителям великих держав в Софии, единственным способом прекратить кровопролитие называлось вмешательство Европы. Предпринятые ранее «европейским концертом» меры для улучшения условий жизни местного населения характеризовались как паллиативные. Из сложившейся ситуации они видели выход во введении на территории македонских вилайетов международного контроля: (1) назначении с согласия великих держав христианского генерал-губернатора, никогда не принадлежавшего к османской администрации и независимого от Порты в осуществлении своих функций; (2) учреждении постоянного международного контрольного совета, уполномоченного применять санкции в случае необходимости[320]320
  The Times. 11.08.1903; Илинден во француски…№ 12. Бургарел до Делкасе. 11.08.1903.


[Закрыть].

По оценкам европейских наблюдателей, события лета-осени 1903 г. вскрыли отсутствие у Порты адекватных методов урегулирования внутреннего кризиса. Вместо того чтобы найти некую компромиссную модель взаимоотношений с македонскими крестьянами, по большей части политически индифферентными, и предоставить им определенные гарантии (безопасности, свободы вероисповедания, неприкосновенности собственности), османские власти, поддавшись на провокационные действия комитаджей, жестоко преследовали христианское население[321]321
  The Times. 8.08.1903.


[Закрыть]. Австро-венгерский консул в Монастире А. Краль в своих донесениях в Вену сообщал о колоссальных жертвах среди местных жителей[322]322
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. С. 79–81.


[Закрыть]. Турецкая администрация, как указывали корреспонденты «Таймс», сама способствовала резне македонских христиан, задействовав при подавлении восстания подразделения, состоявшие из фанатично настроенных албанцев[323]323
  The Times. 7.08.1903.


[Закрыть].

В Македонии сложилась катастрофическая ситуация: пожар, разгоревшийся в европейских провинциях султана, грозил перекинуться на весь Балканский полуостров. Австро-Венгрия и Россия как две заинтересованные державы, в одностороннем порядке взявшие на себя обязательства по «поддержанию мира» в регионе, должны были в кратчайшие сроки выработать некую формулу, которая способствовала бы спаду напряженности. По итогам консультаций, проводившихся между двумя сторонами во время встречи Николая II и Франца Иосифа I в Мюрцштеге (сентябрь-октябрь 1903 г.), В.Н. Ламздорф и А. Голуховский подготовили общие принципы проведения преобразований в балканских вилайетах. В австро-русской схеме были обозначены основные направления «умиротворения» Македонии.

Чтобы придать своей программе весомость в глазах местных жителей и европейского сообщества, прежде всего следовало продумать инструмент контроля за турецкими властями, осуществлявшими реформы на местах. С этой целью султану предлагалось назначить сроком на два года при главном инспекторе македонских вилайетов X. Хилми-паше гражданских агентов от России и Австро-Венгрии, которым предписывалось везде его сопровождать и указывать на нужды христиан и злоупотребления местной администрации. Затем намечались реформы в трех ключевых областях – жандармерии, финансовой и судебной системах.