Текст книги "В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг."

Во-первых, планировалось поручить реорганизацию жандармерии иностранному генералу на османской службе, к которому также прикомандировывались офицеры, представлявшие другие великие державы.

Во-вторых, от Порты требовалось ассигнование особых сумм на восстановление разрушенных турками во время восстания жилищ, духовных и публичных учреждений, а также освобождение от налогов пострадавших. Консулам России и Австро-Венгрии вменялось в обязанность наблюдение за расходованием этих средств.

В-третьих, предусматривались преобразование административных и судебных институтов, доступ в которые открывался местным христианам, и учреждение смешанных комиссий из христианских и мусульманских делегатов для разбора дел по политическим и иным преступлениям, совершаемым во время смут. Оговаривалось присутствие в этих комиссиях консульских представителей России и Австро-Венгрии.

И, наконец, провозглашалось, что после нормализации обстановки в Македонии державы потребуют от турецкого правительства ее территориально-административного разграничения на основе этнокон-фессионального принципа[324]324
  Сборник договоров России… С. 329D332.


[Закрыть].

Таким образом, на первых этапах Мюрцштегская программа носила довольно абстрактный и декларативный характер. Ее конкретное содержание, интенсивность и пространственный охват зависели, с одной стороны, от степени согласованности действий Вены и Петербурга, с другой – от восприятия этой схемы другими великими державами. Для того чтобы понять логику поведения держав в македонском вопросе, необходимо выяснить, чем мотивировалось их внимание к данной проблеме и какие интересы они преследовали в Балканском регионе в принципе.

Илинденско-Преображенское восстание 1903 г. в первую очередь явилось тестом на прочность для австро-русской Антанты 1897 г. Соответственно, развитие отношений в диаде Россия-Австро-Венгрия проецировалось на урегулирование македонского вопроса. Во многом показательной можно считать позицию В.Н. Ламздорфа, который считал, что существование австро-русского «согласия» обусловливалось чисто тактическими соображениями. Так, он доказывал русскому послу в Вене П.А. Капнисту, убежденному стороннику австро-русского сближения, что функция соглашения 1897 г. ограничивалась «умиротворением славянских народов», в остальном же «дальнейшие отношения России и славянских государств, как и сами ее задачи на Балканском полуострове не имеют ничего общего с целями, которые преследует Австро-Венгрия». Россия, православная славянская держава, не собиралась, по словам Ламздорфа, «в угоду Австро-Венгрии порывать многовековые узы», которые ее связывали с балканскими народами[325]325
  АВПРИ. Ф. 166. Оп. 508/1. Д. 52. Л. 133. Секретная телеграмма Ламздорфа Капнисту. 14.02.1903.


[Закрыть]. Такая установка предполагала дальнейшие дискуссии в рамках МИДа о целях и задачах политики России на Балканах[326]326
  См. опубликованную В.В. Зайцевым аналитическую записку П.А. Капниста, который подверг критическому разбору выдвигавшиеся российскими дипломатами проекты урегулирования македонского вопроса: Zaitsev V. V. Russian diplomats on the future of the European possessions of the Ottoman Empire: A document of September/ October (old style) 1903 // Oxford Slavonic papers. 1993. Vol. 26. P. 55–74.


[Закрыть].

Однако, несмотря на широкий диапазон мнений по поводу политического устройства европейских провинций Турции и участия в этом процессе Петербурга, русские дипломаты сходились в том, что Россия, ввиду напряженной обстановки на Дальнем Востоке, была вынуждена на время отказаться от активного внешнеполитического курса на Балканах.

В Великобритании понимали, что это была лишь временная мера. Ведь Балканы, по меткому выражению бывшего министра иностранных дел России А.Б. Лобанова-Ростовского, поставленные «под стеклянный колпак», позволяли Петербургу сосредоточиться на дальневосточном направлении, чтобы вновь, спустя время, вернуться на Ближний Восток с целью дальнейшего укрепления своего влияния в этом регионе, а значит, наращивания своей мощи на международной арене в целом.

Австро-Венгрия, вторая «заинтересованная держава», как показали события, рассчитывала воспользоваться представившимися ей преимуществами (дальневосточными затруднениями России и волнениями в Османской империи). Австрийские консулы в балканских вилайетах писали о вмешательстве великих держав в македонский кризис как о способе предотвратить гуманитарную катастрофу[327]327
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. С. 75.


[Закрыть]. Через все сообщения австрийских дипломатов красной нитью проходила мысль о том, что местное болгаро-македонское население с одобрением взирало на австро-венгерскую интервенцию[328]328
  Там же. С. 34.


[Закрыть].

Российские дипломаты фиксировали склонность правящих кругов Двуединой монархии к дестабилизации ситуации на Балканах. По сведениям русского посланника в Белграде Н.В. Чарыкова, агенты Б. Калая, главы австро-венгерской оккупационной администрации в Боснии и Герцеговине, поддерживали тайную связь с Б. Сарафовым и снабжали его деньгами[329]329
  АВ ПРИ. Ф. 166. Он. 508/1. Л. 230–234. Секретное письмо Чарыкова Ламздорфу. 9.04.1903.


[Закрыть]. Часть комитаджей сознательно шла на контакт с австро-венгерскими представителями, аргументируя это тем, что революционеры разочаровались в политике России и Болгарии и связывали свои надежды с Австро-Венгрией[330]330
  Документи од Виенската архива за Македонфа од 1879–1903 г. Скофе, 1955. № 34. Фон Гизл до фон Калиде. 7.07.1903.


[Закрыть]. Обозначившаяся тенденция была вполне закономерна, поскольку и Вена, и лидеры комитаджей стремились к нагнетанию напряженности в европейских вилайетах.

Князь Фердинанд объявил македонские революционные комитеты вне закона и приказал арестовать их лидеров. Что касается России, то комитаджи жаловались на недружелюбное отношение к ним русских консулов.

Однако, вставая на рельсы экспансионистской политики в Балканском регионе, Австро-Венгрии приходилось считаться с тремя важными обстоятельствами: существованием австро-русской Антанты, позицией Германии и истинными намерениями македонских революционных комитетов. Для Берлина балканская политика Вены, как отмечает немецкий исследователь Г. Шольген, являлась постоянным источником проблем, поскольку султан с недоверием смотрел на шаги, предпринимаемые Австро-Венгрией в регионе[331]331
  Schollgen G. Imperialismus und Gleichgewicht. Deutschland, England und die orientalische Frage 1871–1914. Mimchen, 1984. S. 197.


[Закрыть].

Что касается тесного взаимодействия с революционными комитетами, то такая линия представлялась дипломатам Двуединой монархии довольно сомнительной. На взгляд советника австро-венгерской миссии в Софии графа И. Форгача, македонские вожди рассматривали вмешательство Вены как средство достижения автономии для трех вилайетов, которые в будущем должны были влиться в состав Болгарии[332]332
  Извештаи од 1903–1904 година на австриските претставници во Македонфа. С. 41–42.


[Закрыть]. Такой сценарий развития событий явно не соответствовал планам Австро-Венгрии, которая не собиралась становиться инструментом реализации болгарской национальной программы. В сложившихся условиях Мюрцштегская схема со всей ее неопределенностью и размытостью отвечала австро-венгерским интересам в регионе.

На данном этапе австро-русское сотрудничество по урегулированию македонского вопроса становилось фактором принципиальной важности для ближневосточной политики Германии. Берлин рассматривал восстание в балканских вилайетах с сугубо практических и утилитарных позиций. Внутренние неурядицы в Османской империи способствовали ее дальнейшему ослаблению и ставили под угрозу осуществление масштабных экономических и политических проектов Германии на Ближнем Востоке. Руководствуясь такими мотивами, германская дипломатия стремилась не допустить, с одной стороны, вооруженного конфликта на Балканах с участием Турции, с другой – проведения радикальных реформ, а потому рекомендовала Абдул-Хамиду без промедления подавить восстание в Македонии и Фракии и таким образом укрепить авторитет центральной власти и предотвратить вмешательство держав[333]333
  GP. Bd. XVIII (1). № 5586. Richthofen an Marschall. 24.08.1903; DDF. 2 ser. T. 3. № 438. Bihourd aDelcasse. 22.09. 1903; O’Conor N. Op. cit. P. 219.


[Закрыть]. В Берлине и Константинополе исходили из того, что если мятежные провинции не усмирить силой и в корне не пресечь революционное брожение, то у европейского общественного мнения сложится впечатление о полной потере Портой контроля над балканскими территориями[334]334
  GP. Bd. XVIII (1). № 5587. Marschall an das Auswärtige Amt. 25.08.1903.


[Закрыть]. На Вильгельмштрессе были убеждены в том, что антитурецкие движения в Македонии и Фракии инспирировались извне, а потому разрешение жизненно важных для Османской империи вопросов должно было оставаться исключительно в ведении султана[335]335
  Попов P. Германия и българо-турските отношения (1902–1904) //Великите сили и балканските взаимоотношения в края на XIX и начал ото на XX в. София, 1982. С. 222.


[Закрыть].

Однако руководители германской дипломатии, осознавая всю тяжесть последствий для Порты от затянувшегося македонского кризиса, были склонны санкционировать Мюрцштегскую программу, которая, по их мнению, не наносила удара по статус-кво в регионе. Даже такой яростный противник вмешательства во внутренние дела Турции, как Маршалль, настоятельно советовал султану поддержать проект Вены и Петербурга. Порта, по его уверениям, могла навести порядок в Македонии, только опираясь на Россию и Австро-Венгрию, и единственный способ это сделать – осуществить намеченные реформы[336]336
  GP. Bd. XVIII (1). № 5617. Marschall an das Auswärtige Amt. 16.10.1903.


[Закрыть].

Кроме того, Берлин не преминул воспользоваться трудностями турецкого правительства и еще крепче привязать к себе Османскую империю в военном отношении. В британской прессе фигурировала информация о том, что Порта заключила с фирмой «Крупп» контракт на поставку в Турцию 32 батарей скорострельной полевой артиллерии[337]337
  The Times. 17.08.1903.


[Закрыть]. По данным французского политического аналитика А. Шерадама, османское правительство закупило 96 пушек у Круппа и 22 000 ружей у Маузера на общую сумму 900 000 турецких лир[338]338
  Cheradame A. La Macedoine; Le chemin de fer de Bagdad. Paris, 1903. P. 369.


[Закрыть].

Формулируя свою позицию по ситуации в Македонии, Франция, прежде всего, исходила из общей расстановки сил на международной арене, где первостепенную важность для нее представляли два вопроса – союз с Россией и противостояние с Германией. Отношение Парижа к австро-русской Антанте отличалось двойственностью. С одной стороны, на Кэ д’Орсэ опасались возникновения тенденции к восстановлению Союза трех императоров на почве монархической солидарности и родственных уз, связывавших правителей России, Австро-Венгрии и Германии. С другой стороны, французские дипломаты полагали, что австро-русское сближение по балканскому вопросу уменьшало зависимость Двуединой монархии от Германии и, в конечном счете, способствовало изоляции последней[339]339
  DDF. 2 ser. Т. 3. № 32. De Montebello a Delcasse. 17.01.1903.


[Закрыть]. Этот подход также нашел отражение в работах французских обозревателей того времени: австро-русский «пакт» 1897 г. оценивался как «более разумная и более оправданная концепция» политики России на Балканах[340]340
  Cheradame A. Op. cit. P. 377.


[Закрыть]. Однако с точки зрения Франции, помимо европейского аспекта балканской проблемы, существовал еще и ближневосточный. Поскольку для Германии путь на Восток пролегал через Балканский полуостров, то Франция видела свою задачу в том, чтобы не допустить проникновения туда своего заклятого противника. Россия же, как констатировалось, вернув свое прежнее влияние среди местных народов, должна была содействовать реализации этого замысла, т. е. противостоять «тевтонскому натиску» на Ближний Восток. А для этого Петербургу требовалось активизировать свою политику на Балканах и занять более твердую позицию в отношении македонских реформ[341]341
  Ibid. P. 389.


[Закрыть]. На страницах французской печати настойчиво мелькала мысль о необходимости введения европейского контроля в мятежных вилайетах[342]342
  Berard V. Pro Macedonia: L’action austo-russe. – Les bombes de Salonique – Le memorandum bulgare – Une action anglo-franco-italienne – Aux Hellenes. Paris, 1904. P. 33.


[Закрыть].

И если для Франции гегемония Германии на Ближнем Востоке представлялась «злом» скорее на уровне геостратегических теорий и прогнозов, то для Великобритании это была реальная проблема, особенно после подтверждения султаном в апреле 1903 г. окончательной концессии на строительство Багдадской железной дороги. Внутриполитические же осложнения и кризисы объективно ослабляли Османскую империю и оттягивали ее силы и ресурсы от совместных германо-турецких проектов в азиатских провинциях. Именно в этом ключе Лондон рассматривал вопрос о нарастании центробежных тенденций на территории Турции. Особенно это касалось Балкан, поскольку отказ Англии от защиты Константинополя, как уже отмечалось, предполагал ее согласие на изменение статус-кво в регионе. Форин Оффис понимал, что Мюрцштегская программа реформ в Македонии была выгодна основным соперникам Великобритании на Ближнем Востоке (России и Германии): нормализация обстановки в европейских провинциях являлась лишь отсрочкой их стратегических замыслов. В случае успешного осуществления австро-русской схемы все вновь возвращалось бы на круги своя.

Из всех великих держав Англия наиболее жестко критиковала действия турецких властей в период Илинденско-Преображенского восстания 1903 г. Не дожидаясь обнародования австро-русского проекта реформ, британский министр иностранных дел Г. Лэнсдаун изложил собственное видение преобразований в балканских вилайетах султана. Во-первых, он требовал от Порты назначить в Македонию губернатора-христианина, не связанного ни с балканскими государствами, ни со странами, подписавшими Берлинский трактат, или, по крайней мере, прикрепить к губернатору-мусульманину европейских экспертов. Ведь любая программа реформ, как утверждал Лэнсдаун, была обречена на неудачу, если ее исполнение зависело от мусульманской администрации, полностью подчиненной турецкому правительству и неподконтрольной международному сообществу. Во-вторых, Лондон рекомендовал великим державам направить своих военных атташе в турецкие войска для оказания на них сдерживающего воздействия и получения достоверной информации непосредственно с места событий[343]343
  Реформы в Македонии. Т. 2. СПб., 1906. № 4. Сообщение Великобританского посла в Вене. 19.09.1903.


[Закрыть]. Лэнсдаун, как отмечал французский поверенный в делах в Лондоне Жофрэ, выступал за введение в Македонии автономии на принципах, схожих с административным устройством Ливана и Крита[344]344
  DDF. 2 ser. Т. 3. № 431. Geoffray a Delcasse. 16.09.1903.


[Закрыть]. Фактически это было равнозначно ущемлению суверенных прав султана над балканскими провинциями.

Однако в условиях существовавшей расстановки сил на международной арене официальный Лондон счел целесообразным санкционировать Мюрцштегскую программу, которая хотя и отдавала «пальму первенства» в македонском вопросе России и Австро-Венгрии, но в то же время являлась для них обоюдно сдерживающим фактором. Как и в феврале 1903 г., Лэнсдаун заявил, что Англия в целом выражала свое согласие с австро-русской схемой, но в случае ее несостоятельности оставляла за собой право выдвигать альтернативные решения и предлагать более радикальные меры[345]345
  Hansard’s Parliamentary Debates. 1904. Vol. 129. Col. 40.


[Закрыть].

Избранная Форин Оффис тактика не означала бездействия. Напротив, в Лондоне придавали большое значение событиям, происходившим в Македонии. Ведь они были следствием внутренних процессов, разворачивавшихся в балканских вилайетах Турции. Всплеск национально-освободительного движения вынес на повестку дня македонский вопрос не по воле великих держав, а вопреки ей (несмотря на отдельные инсинуации австро-венгерских агентов в европейских провинциях султана). Антитурецкая борьба местных народов становилась самостоятельным фактором балканской политики наравне с интересами великих держав. И Британия с ее радикальной схемой реформ рассчитывала этот фактор использовать для достижения собственных внешнеполитических целей в регионе: дальнейшей компрометации власти султана над европейскими территориями и вследствие этого переключения на них внимания Порты с азиатских провинций. Показательно, что в предложениях Лэнсдауна и требованиях инсургентов прослеживаются две принципиальные точки соприкосновения – назначение в Македонию христианского генерал-губернатора и введение там европейского контроля[346]346
  The Times, 19.09.1903. Affaires de Macedoine, 1903–1905… № 37. P. Cambon a Delcasse.


[Закрыть].

Османская империя, несмотря на упадок, обозначившийся еще в конце XVIII в., с ее уникальным стратегическим положением и богатыми природными ресурсами занимала центральное место в политической конфигурации Ближнего Востока, что позволяло ей принимать самостоятельные внешнеполитические решения и лавировать между великими державами. В тех обстоятельствах выступать на официальном уровне с лозунгами дезинтеграции Турции, пусть и ее балканских владений, было довольно рискованным предприятием. Но Лондон решил эту проблему виртуозно. Им были найдены неформальные каналы проведения своего влияния в регионе через взаимодействие с радикалами. Последние, как было показано в предыдущем параграфе, обладали набором идеологических установок, а также накопили богатый опыт взаимоотношений с балканской элитой и навыки оперативной работы в условиях обострения региональной напряженности.

Прежде всего, радикалы аргументировали право Англии в одностороннем порядке вмешиваться в ситуацию в Македонии. Ими была обозначена фундаментальная проблема – моральной ответственности Британии за то бедственное положение, в котором оказалось христианское население Македонии и Фракии. Ведь именно из-за позиции Лондона, руководствовавшегося в период Восточного кризиса середины 1870-х гг. традиционной логикой поддержания баланса сил, они были возвращены под власть султана. Еще в 1879 г. герцог Аргайльский отмечал, что на Берлинском конгрессе «английское правительство обнаружило свою неистребимую враждебность к набирающим силу и сражающимся за свою свободу христианским народам»[347]347
  Argyll G.D.C. The Eastern Question… Vol. II. P. 214.


[Закрыть]. Великобритания, как неоднократно подчеркивали в своих парламентских выступлениях представители Либеральной партии, несла моральную ответственность перед балканскими народами – «жертвами турецкого произвола»[348]348
  Hansard’s Parliamentary Debates. Ser. 4. Vol. 129. Col. 123.


[Закрыть]. Соответственно, Лондон был обязан проводить активную политику на Балканах с целью заставить султана осуществить необходимые преобразования, обозначенные в статье 23 Берлинского трактата[349]349
  Ibid. Col. 298.


[Закрыть]. Апеллирование к моральным категориям и ноты раскаяния в декларациях радикалов являлись мощным пропагандистским и психологическим ходом. В глазах лидеров повстанческого движения заявления о гуманитарных мотивах политики Англии на Балканах, звучавшие из уст британских политических и общественных деятелей, приобретали особенную привлекательность по контрасту со «специальными интересами» Австро-Венгрии и России. Так, вожди македонских инсургентов заявляли, что они не «отдадут» Македонию «заинтересованным державам»[350]350
  Le Temps. 1.01.1904.


[Закрыть].

Радикалы не только на теоретическом уровне обосновали необходимость вовлеченности Англии в события на Балканах, но и участвовали в формировании практического механизма проведения британского влияния в регионе. Это отчетливо прослеживалось в мероприятиях Балканского комитета, созданного в 1903 г. на волне событий в Македонии и Фракии. Его ядро составили политики либерального толка (Дж. Брайс и Н. Бакстон, Дж. П. Гуч, Хью Лоу, Дж. Кеннауэй) и журналисты (Дж. Макдональд, Г. Брэйлсфорд, Дж. Баучер, Г. Невинсон), выдающиеся ученые (А. Эванс и Дж. Тревельян), религиозные деятели (епископы Вустерский, Рочестерский и Херефордский, каноник М. Макколь), главы колледжей Оксфордского и Кембриджского университетов.

Балканский комитет развернул интенсивную и многогранную деятельность. Им проводились открытые лекции, собрания, встречи, где обсуждалась тяжелая ситуация, сложившаяся в европейских провинциях Турции, и выдвигались различные проекты урегулирования македонского кризиса. Только за август 1903 г. Балканским комитетом было организовано более 200 публичных лекций в различных городах Британии[351]351
  Manifestations franco-anglo-italiennes. Pour I’Armenie et la Macedoine. Paris, 1904. P. 222.


[Закрыть]. Как правило, отчеты об этих мероприятиях и принятые на них резолюции или воззвания публиковались в ведущих газетах (например, в «Таймс» или «Дэйли Ньюз»)[352]352
  The Times. 24.10.1903; 29.10.1903; 26.01.1904; The Daily News, 7.03.1904.


[Закрыть], а также издавались в виде брошюр[353]353
  The Macedonian Crisis. The Balkan Committee presents the following summary of the situation in the Near East. London, 1903.


[Закрыть].

Члены Балканского комитета организовали в прессе широкую кампанию по сбору средств для пострадавших от турецких преследований[354]354
  The Times. 25.01.1904.


[Закрыть]. При их непосредственном участии был создан Македонский фонд помощи, который осуществлял благотворительную деятельность в европейских вилайетах. Британскими добровольцами были открыты госпитали в Кастории и Охриде[355]355
  Graves R. Storm Centers of the Near East. Personal Memories 1879–1929. London, 1933. P. 201.


[Закрыть]. Фонд оказывал материально-техническую помощь македонским крестьянам: им поставлялись сельскохозяйственные орудия и домашний скот[356]356
  BDFA. Ser. B. Pt. I Vol. 19. Doc. 51. P. 219. Macedonian question. Memorandum by A. Parker. 8.12.1904.


[Закрыть].

Безусловно, представители Балканского комитета были людьми убежденными и «болели за свое дело», и Форин Оффис, дистанцируясь от их антитурецкой риторики на официальном уровне, сумел направить энтузиазм радикалов во благо британской политики на Балканах[357]357
  В связи с этим логичным кажется предложение Лэнсдауна о распространении иммунитета на благотворительные организации в европейских провинциях Турции.


[Закрыть]. Подтверждением этого можно считать разностороннее содействие, которое оказывали английским волонтерам британское посольство в Константинополе и консульская служба в балканских вилайетах. По воспоминаниям Р. Грейвза, британского генерального консула в Салониках, ему неоднократно приходилось преодолевать обструкционизм местной турецкой администрации, чтобы добиться допуска благотворительных миссий в пострадавшие районы[358]358
  Graves R. Op. cit. Р. 214.


[Закрыть]. Султан настойчиво выступал против распространения деятельности английских неправительственных организаций на дополнительные территории: несмотря на ходатайство Н. О’Конора, он не позволил Н. Бакстону, одному из руководителей Балканского комитета, оказать гуманитарную помощь жителям Адрианопольского вилайета[359]359
  О ’Conor N. Op. cit. P. 231.


[Закрыть].

Кроме того, сотрудники британской консульской службы в Болгарии сообщали в Форин Оффис о катастрофическом положении, в котором находились македонские беженцы в княжестве, и призывали привлечь внимание английской общественности к событиям в регионе[360]360
  TNA. FO 78/5295. F. Massy to F. Elliot. 14.10.1903.


[Закрыть]. Они проявляли добровольную инициативу в вопросе организации помощи пострадавшим и высылали в Лондон списки необходимых вещей и лекарств[361]361
  TNA. FO 78/5295. F. Massy to F. Elliot. 3.10.1903.


[Закрыть].

Очевидным также было взаимодействие между британскими представителями в Османской империи и прессой. Английские корреспонденты, как правило, работали в экстремальных условиях и собирали сведения непосредственно с места событий. В ряде случаев британские дипломаты препятствовали высылке турецкими властями журналистов, которые обвинялись в «фальсифицировании» данных в ущерб имиджу Порты[362]362
  Так, Н. О’Конор предостерегал турецкое правительство против высылки из страны корреспондента «Дэйли мэйл» Р. Уайона. В одной из телеграмм Уайон сообщал о своем посещении госпиталей в Монастире, где пациенты, получившие тяжелые увечья во время восстания, описывали жестокие репрессии со стороны турок в отношении мирных жителей. О’Сопог N. Op. cit. Р. 220.


[Закрыть].

Деятельность британских корреспондентов на Балканах оказалась важной с точки зрения политики Лондона еще и потому, что они поддерживали контакты с вождями повстанческого движения. Так, уже упоминавшийся Дж. Ваучер неоднократно встречался с лидерами ВМОРО: Д. Груевым, Г. Делчевым, X. Татарчевым[363]363
  Grogan E.F.B. Op. cit. Р. 110.


[Закрыть]. Полученные таким образом сведения позволяли Форин Оффис более точно спрогнозировать, как будут развиваться события в регионе.

Лидеры македонских революционеров, которые, как показало Илинденско-Преображенское восстание, хорошо усвоили принципы ведения «информационной войны», придавали большое значение сотрудничеству с английской прессой, позиционировавшей себя в качестве независимого и объективного наблюдателя. Инсургенты выражали готовность помогать британским корреспондентам в их работе. Зачастую последние проникали на восставшие территории в рядах четнических отрядов. Например, в своих донесениях английский консул в Софии Ф. Эллиот сообщал о том, что X. Татарчев оказывал всевозможное содействие корреспонденту «Дэйли грэфик» У. Кёртону, чтобы «получить беспристрастного свидетеля, который мог бы подтвердить, что жестокости, приписываемые повстанцам, не имеют под собой реальных оснований»[364]364
  TNA. FO 78/5295. № 219. Elliot to Lansdowne. 9.09.1903.


[Закрыть].

Акции радикалов вызывали крайне негативную реакцию со стороны турецкого руководства, что способствовало дальнейшему ухудшению британско-османских отношений. Турецкие дипломаты жаловались своим британским коллегам на антитурецкий тон ряда английских изданий[365]365
  BD. Vol. V. № 10. Bonham to Lansdowne. 18.04.1903.


[Закрыть], а султан просил О’Конора употребить свое влияние на то, чтобы пресечь публикации Балканским комитетом «фальшивой информации, которая вводила в заблуждение общественное мнение»[366]366
  О ’Conor N. Op. cit. P. 216.


[Закрыть]. На рубеже XIX–XX вв. в турецкой прессе (например, близкой к султанскому окружению газете «Сервет») циркулировали слухи о причастности англичан к волнениям в Македонии и Йемене[367]367
  Ibid. P. 48–49.


[Закрыть]. Причем среди политической элиты балканских государств, болгарской и сербской, бытовало убеждение в том, что «Англия также работает… через своих агентов, готовясь к энергичному вмешательству в македонские дела, лишь только определит, что выработанные реформы не принесут практических результатов»[368]368
  AB ПРИ. Ф. 166. On. 508/1. Д. 52. Л. 277–278. Секретное письмо Чарыкова Ламздорфу. 5.05.1903.


[Закрыть].

На фоне антитурецкой риторики британских изданий резко контрастировала позиция германских газет. В отличие от англичан, немцы перекладывали вину за волнения в европейских вилайетах не на Порту, а на те элементы, для которых провоцирование беспорядков превратилось в профессию, т. е. на македонских комитаджей[369]369
  DDF. 2 ser. T. 3. № 9. P. 11. De Noailles a Delcasse. 4.01.1903.


[Закрыть].

Переходя к следующему параграфу, подведем промежуточные итоги. С одной стороны, международные отношения на Балканах характеризовались разновекторностью интересов великих держав, а потому вряд ли можно говорить о наличии у европейских правительств общего видения процесса македонского урегулирования. С другой стороны, никто не мог предсказать с уверенностью, по какому сценарию будут развиваться события в Османской империи: максимальное ослабление центральной власти и окончательная потеря Портой контроля над ситуацией могла спровоцировать интервенцию великих держав в Турцию[370]370
  BD. Vol. V. № 13. O’Conor to Lansdowne.


[Закрыть]. Это неизбежно актуализировало бы ближневосточный вопрос, в том числе его азиатскую компоненту, что с точки зрения Лондона и Берлина, Парижа и Петербурга было крайне несвоевременно и опасно, поскольку не гарантировало им реализации их стратегических целей. Таким образом, Мюрцштегская программа являлась для великих держав компромиссом в том смысле, что позволяла при общем согласии сторон не поднимать проблемы азиатских провинций Османской империи. Австро-русская схема реформ со всеми ее изъянами и обтекаемыми формулировками предоставляла великим державам просторное поле для дипломатической борьбы. Перефразируя У. Черчилля, можно сказать, что в начале XX в. Македония превратилась в «мягкое подбрюшье» Османской империи, а значит, и Ближнего Востока.

Санкционируя Мюрцштегскую программу, Британия, помимо всего прочего, учитывала и плохую подготовленность Македонии к самоуправлению. Насколько революционные комитеты, сумевшие наладить повстанческую деятельность, могли в мирных условиях организовать в провинции, столь пестрой по своему этноконфессиональному составу, адекватную систему управления? Ведь турки в Македонии, как отмечал корреспондент «Таймс» в Салониках, в течение долгого времени занимали административные посты, обладали сводом законов, пусть архаичных и недемократических, а также войсками, чтобы претворять их в жизнь[371]371
  The Times. 2.09.1903.


[Закрыть]. Проблему перехода Македонии к автономному правлению, на взгляд Лондона, и должны были разрешить намеченные реформы.

Корректировка политики Великобритании на Балканах предполагала поиск новых методов проведения влияния в регионе. Лондон посредством взаимодействия с радикалами использовал элементы того внешнеполитического ресурса, который сегодня мы называем «мягкой мощью» («soft power»). Радикалы фактически приняли «правила игры» македонских революционеров. Последние, устроив масштабное восстание, стремились привлечь внимание Европы к балканским провинциям Турции, а британские корреспонденты, обстоятельно и эмоционально освещая события в македонских вилайетах, помогали им в реализации этой цели. Естественно, это поднимало престиж Англии среди инсургентов. Вместе с тем они понимали, что вмешательство Великобритании, «незаинтересованной державы», в ситуацию в Македонии будет скорее всего носить ограниченный характер[372]372
  Шатев П. Солунският атентат и заточениците въ Фезан. По спомени на Павел П. Шатев. Кн. IV. Материали за историята на македонското освободително движение. София, 1927. С. 35–36. По воспоминаниям П. Шатева, одного из организаторов взрывов в Салониках, в апреле 1903 г. революционеры в своей оценке международной ситуации исходили из того, что от Англии, пусть и симпатизировавшей борьбе македонских народов против турецкого ига, вряд ли стоило ожидать реального содействия. Британия, как писал Шатев, сама не имела союзников, т. е. находилась в относительной изоляции.


[Закрыть]. Дальнейшие действия Лондона в регионе и тактика комитаджей зависели от хода осуществления Мюрцштегской программы и ее результатов.