Текст книги "В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг."

С целью представить более насыщенную палитру мнений общественно-политических кругов Великобритании относительно задач и методов политики Лондона на Балканах мы использовали статьи из влиятельных британских журналов – «Фортнайтли ревью», «Контем-пэрэри ревью», «Вестминстер ревью», «Найнтинс сенчери энд афтер», «Индепендент ревью», «Экономист», на страницах которых присутствовали экспертные суждения о ситуации в регионе[97]97
  The Times (1903–1914); The Fortnightly Review (1903–1909); The Contemporary Review (1903–1914); The Westminster Review (1903–1907); The Nineteenth Century and After (1913); The Independent Review (1903–1907); The Economist (1912).


[Закрыть]. Подчеркнем, что все перечисленные издания были в основном либерально, а некоторые из них даже радикально ориентированными. Однако это не означает, что там доминировала какая-то одна точка зрения. Напротив, они служили своеобразной трибуной, с которой озвучивались разные позиции. Кроме того, мы обращались к материалам из ежегодного обозрения «Эньюэл реджистер»[98]98
  The Annual Register (1903–1909).


[Закрыть], в котором была представлена панорама событий как в Британской империи, так и за рубежом.

Разработка некоторых сюжетов потребовала от нас использования периодических изданий других, помимо Англии, стран. Информация из авторитетной французской газеты «Тан», а также публикации в общественно-политическом и литературном журнале «Ревю де Дё Монд» помогли дополнить международный контекст ситуации на Балканах[99]99
  Le Temps (1903–1914); Revue des deux mondes: recueil de la politique, de Г administration et des moeurs. (1912).


[Закрыть]. «Местный» взгляд на события в регионе и взаимоотношения между великими державами прекрасно отражен в сербоязычных газетах: в белградской «Политике»[100]100
  Политика (1905–1906).


[Закрыть], связанной с министерством иностранных дел Сербии, и в издававшемся в Константинополе «Цариградском гласнике»[101]101
  Цариградски гласник (1903–1909).


[Закрыть]. Определенного внимания заслуживает газета «Л’Орьен»[102]102
  £ We/Я (1908).


[Закрыть], выпускавшаяся в ряде европейских столиц Н. Николаиде, греком-подданным Османской империи. Газета позиционировалась редакцией как орган греческих и турецких интересов.

И, наконец, упомянем массив источников, представленный литературой публицистического характера. Поскольку ее тематический охват пространен и велико число авторов, писавших по балканским сюжетам, то мы будем обращаться к конкретным работам по ходу повествования.

Безусловно, источниковая база по исследуемому периоду неисчерпаема, однако смеем надеяться, что привлеченных нами материалов будет достаточно для движения по «балканскому лабиринту» в заданном направлении.

Балканские истоки Первой мировой войны в зеркале историографии

По подсчетам двадцатилетней давности количество работ по происхождению Первой мировой войны составляло 25 тыс. библиографических единиц[103]103
  Clark С. The Sleepwalkers: How Europe went to War in 1914. London, 2013. P. xxiv.


[Закрыть]. В преддверии ее 100-летней годовщины этот список значительно пополнился[104]104
  См. историографические обзоры: Сергеев Е.Ю. Актуальные проблемы изучения Первой мировой войны // Новая и новейшая история. 2014. № 2. С. 3–15; Романова Е.В. Современная западная историография о Происхождении Первой мировой войны // Там же. 2014. № 4. С. 127–143; Showalter D.E. Researching World War I: A Handbook. Westport, CT, 2003.


[Закрыть]. Морально-этические воззрения, политические пристрастия, интеллектуальный климат эпохи – все эти переменные так или иначе влияют на ремесло историка, особенно если речь идет об изучении истоков столь масштабного военного конфликта, как Первая мировая война, доказательством чего и является существование обширнейшей историографии по данной теме. На первый взгляд, настоящий историографический очерк может показаться несколько несбалансированным: с явным акцентом на трудах современных британских и американских историков. Сразу же подчеркнем, что эта диспропорциональность проистекает из методологического ракурса работы, а не из-за поверхностного отношения автора к отечественной историографии, высоким достижениям которой можно посвятить отдельное монографическое исследование.

Советской исторической наукой был заложен основательный фундамент изучения предпосылок войны 1914–1918 гг. В трудах Н.П. Полетики, А.А. Могилевича и М.Э. Айрапетяна, В.М. Хвостова, Г.Л. Бондаревского, А.И. Звавича, К.Б. Виноградова, Л.Г. Истягина, Б.М. Туполева, А.Ф. Остальцевой анализируется широкий спектр причин возникновения Первой мировой войны: империалистические противоречия великих держав, динамика развития международных отношений в начале XX в., коалиционная политика европейских кабинетов[105]105
  Полетика Н.П. Подготовка империалистической войны. 1914–1918 гг. М., 1934; Он же. Возникновение мировой войны. Л., 1935; Могилевич А.А., Айрапетян М.Э. На путях к мировой войне 1914–1918 гг. М., 1940; Звавич А.И. Обострение противоречий между империалистическими державами накануне первой мировой войны. М., 1962; Хвостов В.М. История дипломатии. Т. II. М., 1963; Виноградов К.Б. Боснийский кризис 1908–1909 гг. – пролог первой мировой войны. М., 1964; Истягин Л.Г. Германское проникновение в Иран и русско-германские противоречия накануне первой мировой войны. М., 1979; Туполев Б.М. Экспансия германского империализма в Юго-Восточной Европе в конце XIX – начале XX вв. М., 1970; Остальцева А.Ф. Англо-русское соглашение 1907 года. Саратов, 1977.


[Закрыть].

После распада СССР наблюдался устойчивый рост интереса академического сообщества России к различным аспектам истории Великой войны[106]106
  См., например, обобщающие труды: Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории ⁄ Отв. ред. Ю.А. Писарев, В.Л. Мальков. М., 1994; Первая мировая война: пролог XX века ⁄ Отв. ред. В.Л. Мальков. М., 1998; Мировые войны XX века. Кн. 1. Первая мировая война. Исторический очерк ⁄ Науч. рук. В.Л. Мальков, отв. ред. Г.Д. Шкундин. М., 2002; Первая мировая война. Документы и материалы ⁄ Науч. рук. Б.М. Туполев, отв. ред. В.К. Шацилло. М., 2002; Война и общество в XX в. Кн. 1. Война и общество накануне и в период Первой мировой войны ⁄ Науч. рук. В.А. Золотарёв, отв. ред. С.Ю. Листиков. М., 2008.


[Закрыть]. Ярким проявлением этой тенденции стала активная и разносторонняя деятельность Российской Ассоциации историков Первой мировой войны (РАИПМВ), созданной в 1992 г. и координирующей научные и просветительские мероприятия в этой области. В рамках РАИПМВ балканская тематика продуктивно разрабатывается к.и.н. Г.Д. Шкундиным[107]107
  Шкундин Г.Д. Разделяй и властвуй! Вопрос о сепаратном мире с Болгарией в политике держав Антанты (октябрь 1915 – март 1916 г.). София, 2007.


[Закрыть].

За последние двадцать лет был опубликован ряд интересных, хорошо фундированных работ, в которых внешняя политика великих держав, в том числе Великобритании, исследовалась во взаимосвязи с происхождением Первой мировой войны. Так, в монографиях д.и.н., г.н.с. ИВИ РАН Е.Ю. Сергеева представлено региональное измерение «большой стратегии» Англии[108]108
  Сергеев Е.Ю. Политика Великобритании и Германии на Дальнем Востоке, 1897–1903. М., 1998; Он же. Большая игра, 1856–1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. М., 2012.


[Закрыть]. Особенно хочется отметить научную школу, которая сложилась при кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ. Ее представители подготовили весьма обстоятельные монографические и диссертационные исследования, в которых рассматриваются основные направления и движущие силы британской внешней политики в начале XX в.: борьба Англии за «османское наследство» (А.М. Фомин), трансформация англо-франко-русской Антанты в военно-политический союз (А.Г. Сенокосов), колониальное измерение блоковой политики Лондона (А.А. Айвазян), влияние общественного мнения на процесс принятия внешнеполитических решений (Н.В. Юдин)[109]109
  Сенокосов А.Г. Англия и Антанта: на пути к военно-политическому союзу. Диес… канд. ист. наук. М., 2005; Фомин А.М. Война с продолжением. Великобритания и Франция в борьбе за «Османское наследство». 1918–1923. М., 2010; Юдин Н. В. Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны. М., 2017; Айвазян А.А. Египетский вопрос в международных отношениях. Диес… канд. ист. наук. М., 2015.


[Закрыть]. Заметным явлением отечественной историографии стала монография Е.В. Романовой, которая на примере развития англо-германского конфликта проследила «особенности функционирования системы международных отношений и специфику формирования внешней политики великих держав накануне Первой мировой войны»[110]110
  Романова Е.В. Путь к войне: развитие англо-германского конфликта, 1898–1914 гг. М., 2008. С. 297.


[Закрыть]. Отдельного упоминания заслуживает фундаментальное научное исследование «Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации», написанное сотрудниками кафедры новой и новейшей истории истфака МГУ в соавторстве с коллегами из других научных центров России. Ее авторы поставили перед собой амбициозную задачу: показать трансформирующее воздействие Великой войны на различные сферы жизнедеятельности европейского общества – политику, международные отношения, военное дело, культуру[111]111
  Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации ⁄ Под ред. Л.С. Белоусова и А.С. Маныкина. М., 2014.


[Закрыть].

Время от времени в фокусе внимания историков также оказывалась политика Великобритании в Балканском регионе. В ставших классикой трудах И.С. Галкина и Ю.А. Писарева позиция Англии по балканскому вопросу была вплетена в многоцветное полотно соперничества великих держав[112]112
  Галкин И. С. Дипломатия европейских держав в связи с освободительным движением народов европейской Турции в 1905–1912 гг. М., 1960; Писарев Ю.А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М., 1985.


[Закрыть]. Деятельности английской дипломатии на Балканах целиком посвящены диссертации В.В. Зайцева и А.Г. Рагунштейна[113]113
  Зайцев В.В. Политика Англии на Балканах в период Балканских войн. 1912–1913 гг. Диес… канд. ист. наук. Харьков, 1968; Рагунштейн А.Г. Политика Великобритании на Балканах: 1907–1914 гг. Дисс… канд. ист. наук. Курск, 2004.


[Закрыть]. Работы обоих авторов, которые в основном опирались на опубликованные британские документы, отличает хорошее знание дипломатической истории, однако их выводы кажутся несколько тенденциозными. В.В. Зайцев в русле господствовавшей в 1960-х гг. марксистско-ленинской методологии полагал, что конечной целью британской политики на Балканах являлось развязывание войны с Германией в выгодной для нее обстановке. А.Г. Рагунштейн, напротив, пытался раскрыть миролюбивость британской дипломатии на Балканах на протяжении 1907–1914 гг. и главной причиной начала Первой мировой войны называл отказ австро-венгерского руководства согласиться с «конструктивными» предложениями Грея.

Анализ международных отношений на Балканах в начале XX в. был бы неполным без учета позиции Российской империи, которая традиционно считала данный регион приоритетным направлением своей внешней политики. Многофакторный анализ стратегии и тактики Петербурга на Ближнем Востоке и Балканском полуострове представлен в коллективной монографии «Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII – начало XX в.)», изданной под редакцией Н.С. Киняпиной[114]114
  Восточный вопрос во внешней политике России (конец XVIII – начало XX в.) ⁄ Под ред. Н.С. Киняпиной. М., 1978.


[Закрыть], а также в исследованиях В.И. Шеремета, О.Р. Айрапетова, О.А. Чернова, Ю.В. Луневой, Е.Г. Костриковой[115]115
  Шеремет В.И. Босфор. Россия и Турция в эпоху первой мировой войны. (По материалам русской военной разведки). М., 1995; Айрапетов О.Р. История внешней политики Российской империи (1801–1914). М., 2006; Он же. К вопросу о проекте захвата Босфора (из истории внешней политики и стратегии России 1806–1884 гг.) II Etudes balkaniques. 2009. № 1. С. 143–158. Он же. Балканы, 1897–1898. Принуждение к миру и интернационализация примирения. Первый опыт решения национального конфликта под международным контролем // Россия и война. Международный научный сборник в честь 75-летия Брюса Меннинга. Русский сборник: исследования по истории России. Т. 26. М, 2018. С. 224–244; Чернов О.А. Дипломатическая деятельность и исторические взгляды Н.В. Чарыкова. М., 2010; Лунева Ю.В. Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914). М., 2010; Кострикова Е.Г. Геополитические интересы России и славянский вопрос. Идейная борьба в российском обществе в начале XX века. М., 2017.


[Закрыть].

Деятельности российской военной разведки на Балканах посвящены информативные, опирающиеся на богатую источниковую базу труды Е.Ю. Сергеева и А.А. Улуняна, В.Б. Каширина[116]116
  Сергеев Е.Ю., Улунян А.А. Не подлежит оглашению. Военные агенты Российской империи в Европе и на Балканах (1900–1914). М., 2003; Каширин В.Б. Дозорные на Балканах. Русская военная разведка в странах Балканского полуострова накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2014.


[Закрыть]. Новаторская постановка проблемы и широта Источниковой базы отличает монографию д-ра Д.В. Вовченко, ныне живущего и преподающего в США: он пытается показать роль России в преодолении этнонационализма балканских народов на основе всеправославного единства[117]117
  Vovchenko D. Containing Balkan Nationalism. Imperial Russia and Ottoman Christians, 1856–1914. New York, 2016.


[Закрыть].

Большой вклад в изучение российско-балканских связей и международно-политической ситуации, сложившейся в регионе накануне Первой мировой войны, был внесен сотрудниками Института славяноведения РАН, под грифом которого увидели свет обобщающие коллективные монографии[118]118
  В «пороховом погребе Европы». 1878–1914. М., 2003; Первая мировая война и судьбы народов Центральной и Юго-Восточной Европы: Очерки истории ⁄ Отв. ред. Е.П. Серапионова. М., 2015; История Балкан: На переломе эпох (1878–1914 гг.) ⁄ Отв. ред. К.В. Никифоров. М., 2017; Виноградов В.Н. Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914. М., 2010


[Закрыть]. Среди индивидуальных трудов, принадлежащих специалистам из Инслава, упомянем книгу П.А. Искендерова, посвященную сербо-албанским противоречиям в начале XX в., а также книгу Л.Ю. Пахомовой, исследующей боснийский вопрос в контексте русско-австрийских отношений[119]119
  Искендеров П.А. Сербия, Черногория и Албанский вопрос в начале XX века. СПб., 2013; Пахомова Л.Ю. Балканский лакмус. Австро-венгерская политика в Боснии и Герцеговине и российская дипломатия (1878–1908). М., 2021.


[Закрыть]. Весьма неожиданные, но прекрасно аргументированные выводы относительно того, как русским обществом воспринимались Балканские войны 1912–1913 гг., содержатся в монографии Н.С. Гусева[120]120
  Гусев Н.С. Болгария, Сербия и русское общество во время Балканских войн 1912–1913 гг. М., 2020.


[Закрыть].

Труды отечественных историков-балканистов позволяют реконструировать внутреннюю подоплеку внешней политики малых стран, трансформировавших регион в «пороховой погреб Европы». Коллизии внутриполитического развития Сербии получили глубокое освещение в работах А.Л. Шемякина, С.И. Данчеко, Я.В. Вишнякова, Л.В. Кузьмичевой, Болгарии-Р.П. Гришиной, В.И. Косика, О.А. Дубовик, Румынии – В.Н. Виноградова, Греции – Т.В. Никитиной, О.В. Соколовской, О.Е. Петруниной, Черногории – В.Б. Хлебниковой[121]121
  Данченко С.И. Развитие сербской государственности и Россия 1878–1903. М., 1996; Шемякин А.Л. Идеология Николы Пашича. Формирование и эволюция (1868–1891). М., 1998; Гришина Р.П. Лики модернизации в Болгарии: (бег трусцой по пересеченной местности). М., 2008; Вишняков Я.В. Внеконституционные факторы в развитии сербской государственности // Славяноведение. 2006. № 1; Кузьмичева Л.В. Сербо-хорватские конфликты в XIX – начале XX в. // Межнациональные конфликты и способы их урегулирования. М., 2001; Виноградов В.Н. Румыния в годы первой мировой войны. М., 1969; Никитина Т.В. Греция накануне Первой мировой войны. Особенности внутриполитического развития. М., 1984; Соколовская О.В. Греция в годы первой мировой войны, 1914–1918 гг. М., 1990; Петрунина О.Е. Греческая нация и государство в XVIII–XX вв.: очерки политического развития. М., 2010; Хлебникова В. Б. Черногория: феномен национальной государственности. 1878–1916 гг. М., 2016.


[Закрыть]. Отдельного упоминания заслуживают усилия российских специалистов (О.Н. Исаева, М.Л. Ямбаев, Д.О. Лабаури и А.Н. Сквозников), направленные на изучение геополитических и этноконфессиональных аспектов такой сложнейшей проблемы, как македонский вопрос[122]122
  Исаева О.Н. Мюрцштегский опыт умиротворения Македонии // Македония: проблемы истории и культуры. Отв. ред. Р.П. Гришина. М., 1999; Ямбаев М.Л. Македония и Россия: 1897–1902 гг. Диес… канд. ист. наук. М., 2004; Лабаури Д.О. Болгарское национальное движение в Македонии и Фракии в 1894–1908 гг.: идеология, программа, практика политической борьбы. София, 2008; Он же. Евангелие и револьвер: социальные и психологические основы болгарской национальной революции в Македонии и Фракии в конце XIX – начале XX в. СПб., 2018; Сквозников А.Н. Македония в конце XIX – начале XX века – яблоко раздора на Балканах. Самара, 2010.


[Закрыть].

Трудно не согласиться с высказыванием британского историка П. Кеннеди о том, что «Первая мировая война дает нам такое количество самой разнообразной информации и сведений, что они позволяют сделать выводы, которые априори будут соответствовать любой гипотезе и концепции, которую в данный момент активно продвигают современные политики»[123]123
  Цит. по: The Outbreak of the First World War: Structure, Politics and Decisionmaking / Ed. by J.S. Levy and J.A. Vasquez. New York, 2014. P. 3.


[Закрыть]. Этот тезис особенно хорошо иллюстрирует ситуацию, существующую в новейшей (последние 15 лет) английской и американской историографии происхождения Первой мировой войны, в том числе ее балканских предпосылок. Развитие международных отношений на современном этапе: сложности и противоречия, сопряженные со становлением постбиполярного мирового порядка, рост конфликтогенного потенциала на региональном уровне, формирование представлений о Европе как об унифицированном культурно-политическом и идеологическом пространстве – все это актуализировало дискуссии об истоках Первой мировой войны в начале XXI в. Однако, помимо чисто экстерналистских факторов, работы по истории дипломатии и международных отношений «эпохи империализма» не обошла стороной и общая эволюция гуманитарного знания, его тяготение к междисциплинарности: в частности, зарубежные авторы активно используют методологический инструментарий политологии, конфликтологии, стратегических исследований.

Далее будут обозначены и проанализированы основные направления, тенденции и подходы, которые характеризуют современные исследования британских и американских историков и политологов, рассматривающих балканские сюжеты в контексте изучения причин возникновения Великой войны. Необходимо подчеркнуть, что данные работы появились не на пустом месте, а базируются на массивном историографическом фундаменте трудов предшествующих поколений историков, выводы которых принимаются, синтезируются или, напротив, отвергаются нашими современниками, но в любом случае не остаются не учтенными. Это побудило нас также обратиться к книгам и статьям более раннего периода, чтобы показать современное состояние изученности заявленной темы в более широком историографическом ключе.

Самые первые исследования, в которых анализировались причины возникновения Великой войны, начали появляться на Западе еще в ходе самого конфликта и сразу же после его завершения. То обстоятельство, что на протяжении первого десятилетия XX в. Балканы являлись зоной политической турбулентности, а роковой выстрел в Сараево в итоге погрузил Европу во мрак мировой войны, предопределило повышенный интерес историков-очевидцев событий к балканским перипетиям. Пожалуй, наиболее яркой фигурой среди британских исследователей этого периода был известный историк-славист, прекрасный знаток балкано-дунайского региона Р.У. Сетон-Уотсон, лично контактировавший со многими местными политическими деятелями и представителями интеллектуальных кругов. Нельзя отрицать, что работы Сетон-Уотсона, увидевшие свет в суровые военные годы, по большей части носили либо просветительский[124]124
  Seton-Watson R. W. The Rise of Nationality in the Balkans. London, 1917.


[Закрыть], либо пропагандистский характер[125]125
  Idem. German, Slav and the Magyar. A Study in the Origins of the Great War. London, 1916.


[Закрыть]. Знакомя широкую общественность с историей становления национальных государств на Балканах, британский историк обосновывал тезис о том, что фундаментальным вопросом мировой войны была борьба за свободу малых стран и народов, их право на независимое существование и гармоничное развитие в новом, безопасном и справедливом мире[126]126
  Ibid. P. 187.


[Закрыть].

Издание мемуарной литературы и многотомных сборников дипломатических документов после окончания мировой войны стимулировало дальнейшие дебаты по вопросу об ответственности за ее развязывание. Принадлежность Великобритании и США к стану победителей не влекла за собой автоматического складывания в этих странах антантофильской историографии. Напротив, со второй половины 1920-х гг., по мере реинтеграции Веймарской Германии в западное сообщество, начала набирать обороты ревизионистская тенденция в истолковании предпосылок Великой войны. В этом ключе американский историк Г. Барнс, призывая своих коллег «по цеху» прекратить клеймить Германию как главного разжигателя мировой войны, сместил «центр тяжести» с геостратегических планов Драйбунда на политику франко-русского союза. Париж и Петербург, по утверждению Барнса, опасаясь перспективы ослабления связей Великобритании с Антантой и ее постепенного сближения с Германией, рассматривали балканские события лета 1914 г. как благоприятный момент для нанесения упреждающего удара против Центральных держав[127]127
  Barnes H.E. The Genesis of the World War: An Introduction to the Problem of War Guilt. New York, London, 1927. P. 654–662.


[Закрыть].

Мысль о невиновности Берлина получила еще более конкретное оформление в ставшем классическим труде американского историка С. Фея «Происхождение мировой войны». Фей указывал на сербский национализм и, следовательно, на австро-сербский антагонизм как на источник всех зол. Ведь, по его мнению, ни одна из великих держав, в том числе Австро-Венгрия, рассчитывавшая на локализацию конфликта с Сербией, не стремилась спровоцировать континентальную войну[128]128
  Fay S. Origins of the World War. Vol. II. New York, 1928. P. 547–558.


[Закрыть]. Этот вывод Фея, как мы увидим далее, был охотно взят на вооружение современными авторами.

Такой подход к трактовке балканской подоплеки Великой войны последовательно оспаривался Р.У. Сетон-Уотсоном. Анализируя соотношение противоречий великих держав и роль югославянского вопроса в нарастании напряженности на Балканах, он пытался показать, опираясь на доступный круг источников, что сараевское убийство не являлось результатом заговора тайной организации сербских офицеров «Черная рука», и тем более покушение на Франца Фердинанда не было спланировано и поддержано сербским правительством, а было естественным итогом развития югославянского движения на территории самой Австро-Венгрии, власти которой проводили недальновидную национальную политику[129]129
  Seton-Watson R.W. Sarajevo: A Study in the Origins of the Great War. London, 1926.


[Закрыть]. Подталкивание Германией своей союзницы к проведению силовой акции против Сербии и декларирование германским руководством безоговорочной поддержки Австро-Венгрии, на взгляд Сетон-Уотсона, способствовали перерастанию Июльского кризиса в общеевропейскую войну[130]130
  Idem. Wilhelm II.’s Balkan Policy // The Slavonic and East European Review. 1928. Vol. 7. № 19. P. 19–20.


[Закрыть].

Установление биполярной модели международных отношений после 1945 г. и сопутствовавшее этому проецирование соперничества сверхдержав на региональный уровень, подогрели интерес историков к темам, связанным с взаимодействием великих держав. В исследованиях по предыстории Первой мировой войны Балканский полуостров стал фигурировать как конфликтное поле, в границах которого сталкивались их геополитические амбиции[131]131
  Taylor A.J.P. Op. cit.; Turner L. Origins of the First World War. London, 1970; Lafore L. The Long Fuse; an Interpretation of the Origins of World War I. Philadelphia, 1971; Crampton R.J. The Hollow Detente: Anglo-German Relations in the Balkans, 1911–1914. London, 1980; The Origins of the First World War / Ed. by H.W. Koch. London, 1984; The Coming of the First World War / Ed. by R.Y. Evans. Oxford, 1988; Stevenson D. The First World War and International Politics. Oxford, 1988.


[Закрыть]. Такая постановка проблемы привлекла внимание ученых к процессу интеграции Балканского региона в блоковое противостояние великих держав (этот аспект получил детальное освещение в работе Дж. Джолла «Происхождение Первой мировой войны»)[132]132
  Joll J. The Origins of the First World War. London, New York, 1984.


[Закрыть]. В 1970-1980-е гг. в Англии и США появилась целая серия хорошо фундированных, базировавшихся на архивных изысканиях монографий, в которых балканские кризисы, не будучи сами по себе объектами исследования, упоминались в рамках сложного, многоуровневого процесса выработки и реализации внешнеполитического курса той или иной великой державой – Россией, Великобританией, Францией, Германией, Австро-Венгрией и Италией[133]133
  Berghahn V.R. Germany and the Approach of War in 1914. London, 1973; Bridge F.R. From Sadowa to Sarajevo. London, 1972; Keiger J. France and the Origins of the First World War. London, 1983; Lieven D.C.B. Russia and the Origins of the First World War. London, 1983; Mason J.W. The Dissolution of the Austro-Hungarian Empire. London, 1985; Steiner Z.S. Britain and the Origins of the First World War. London, 1977; Bosworth R. Italy and the Approach of the First World War. London, 1983.


[Закрыть].

В 1980 – начале 1990-х гг. в Великобритании и США исследователи, занимавшиеся проблемами происхождения мировых войн, в частности Первой мировой, стали активнее использовать методологический инструментарий теории международных отношений, которая в условиях «холодной войны» институализировалась в качестве самостоятельной научной дисциплины. Точнее даже сами политологи посчитали, что морфология международно-политических кризисов начала XX в. давала им богатый фактический материал для интеллектуальных экспериментов и апробации аналитических моделей. Приходится, конечно, констатировать, что балканский фактор интересовал этих ученых не сам по себе, а с точки зрения конструирования у руководства великих держав представления о Балканах как о нестабильном сегменте мировой политики. Течение и исход Июльского кризиса 1914 г. казались политологам идеальным объектом для анализа и интерпретаций. Во-первых, на этом примере поднимался вопрос перерастания локального конфликта в континентальный, что было весьма актуально для эпохи «холодной войны», когда происходило смещение соперничества сверхдержав на периферию международной системы[134]134
  Kahler М. Rumors of War: The 1914 Analogy // Foreign Affairs. 1979. Vol. 52. № 2. P. 374–396.


[Закрыть]. Во-вторых, логика поведения великих держав в период балканских кризисов (Боснийского кризиса 1908–1909 гг., Балканских войн 1912–1913 гг. и Июльского кризиса 1914 г.) позволяла раскрыть важные теоретические проблемы, а именно: «культ наступательной политики» (доминирование в военной мысли того времени концепции «упреждающего удара»), отсутствие склонности к компромиссам как один из методов реализации политики «сдерживания» (решительная поддержка, оказанная Германией Австро-Венгрии в период Июльского кризиса)[135]135
  Van Evera S. The Cult of the Offensive and the Origins of the First World War // International Security. 1984. Vol. 9. № 1. P. 58–107; Snyder J. Civil-Military Relations and the Cult of the Offensive, 1914 and 1986 // Ibid. P. 108–146.


[Закрыть], возможности и ограниченность политики «разрядки» (на примере англо-германского сотрудничества в 1911–1914 гг., в частности по балканским вопросам)[136]136
  Lynn-Jones S.M. Detente and Deterrence: Anglo-German Relations, 1911–1914 // International Security. 1986. Vol. 11. № 2. P. 121–150.


[Закрыть], принципы функционирования военно-политических союзов, в том числе в региональном, балканском измерении[137]137
  Sagan S.D. 1914 Revisited: Allies, Offence and Instability // Ibid. P. 151–175. Также см. более позднюю работу по этой теме: Snyder G. Alliance Politics. Ithaca, New York, 1997.


[Закрыть]. В настоящее время исследователи продолжают разрабатывать некоторые аспекты генезиса Первой мировой войны, внедряя в свои работы политологические подходы.

Распад биполярной системы в начале 1990-х гг., сопровождавшийся крахом многонациональных государств и появлением на их осколках новых субъектов международного процесса, оформление единого европейского пространства, а также произошедшая в 2000-х гг. корректировка постбиполярного порядка (размывание однополярности в виде американской гегемонии и становление новых центров силы на мировой арене) – все эти изменения опосредованно, но в той или иной степени все же сказались на исследованиях истоков Первой мировой войны, некоторым образом подтолкнули специалистов к иному прочтению и истолкованию казалось бы уже известных сюжетов.

В последние годы среди британских и американских историков наблюдается тенденция к некоторому ретушированию остроты международных противоречий накануне Великой войны, неизбежность которой теперь не рассматривается как историческая аксиома. Квинтэссенцией таких исследований стала работа профессора Гарвардского университета М. Ниберга «Пляски фурий: Европа и начало Первой мировой войны». Отмечая культурную и цивилизационную гомогенность Западной и Центральной Европы, он проводит идею о том, что существовавшая в начале XX в. система международных отношений, выстроенная великими державами, была резистентна к возникавшим кризисам, в том числе балканским. Европейцы не желали войны, а убийство эрцгерцога Франца Фердинанда и его супруги Софии Хотек в провинциальном Сараево, на окраине Австро-Венгерской империи не воспринималось современниками как предвестник общеевропейской катастрофы. Нагнетание международной обстановки в период Июльского кризиса и его перерастание в войну являлись, на взгляд Ниберга, классическим образчиком работы «кабинетной дипломатии»[138]138
  Neiberg M.S. Dance of the Furies: Europe and the Outbreak of World War I. Cambridge, Mass., 2011.


[Закрыть].

Сложность и многомерность военно-политических, дипломатических и социально-экономических процессов, приведших к Первой мировой войне, корреляция долгосрочных и краткосрочных факторов, обилие игроков, а также наличие обширной историографии по данной проблематике – все это делает крайне сложным формулирование универсального ответа на вопрос, почему началась Первая мировая война и в какой степени события на Балканах предопределили ее неизбежность. Отдавая себе отчет в трудностях, связанных с генерализацией и концептуализацией материала, ряд историков, пишущих о предпосылках Великой войны, сознательно прибегают к позитивистской методологии, сосредотачиваясь, главным образом, на описании событийной канвы. Прежде всего, это относится к попыткам реконструировать международно-политическую атмосферу Июльского кризиса 1914 г., в условиях которой вырабатывались и осуществлялись судьбоносные для европейской цивилизации решения. В своих объемных монографиях, посвященных «последнему мирному лету Европы», британские историки Д. Отт и Г. Мартелл, а также их американские коллеги У. Джэннен, Д. Фромкин и Ш. Макмикин пытаются показать процесс эскалации кризиса, спровоцированного убийством австро-венгерского эрцгерцога, и понять, как происходил переход от состояния мирного времени к войне[139]139
  Jannen W. The Lions of July: Prelude to War, 1914. Novato, CA, 1997; Fromkin D. Europe’s Last Summer: Who Started the Great War in 1914? New York, 2004; McMeekin S. July 1914: Countdown to War. New York, 2013; Martell G. The Month that Changed the World: July 1914. New York, 2014; Otte T. July Crisis: The World’s Descent into War, Summer 1914. Cambridge, 2014.


[Закрыть]. В силу профессиональной специализации (в сфере их научных интересов находится политика великих держав), упомянутые исследователи воссоздают панораму Июльского кризиса, преимущественно фокусируясь на многочисленных консультациях, совещаниях, встречах, проводившихся военным и политическим руководством в Вене и Берлине, Санкт-Петербурге, Париже и Лондоне, а также интенсивной дипломатической переписке между этими столицами в жаркие летние дни 1914 г.

Заметным явлением в новейшей историографии Первой мировой войны стали исследования, в которых авторы стремятся к концептуальному осмыслению событий и тенденций, сопровождавших эволюцию различных сфер жизнедеятельности европейского общества в конце XIX – начале XX в., включая и международные отношения. Здесь следует упомянуть работы ирландского историка У. Маллигана и профессора Кембриджского университета М. Макмиллан[140]140
  Mulligan W. The Origins of the First World War. Cambridge, 2010; MacMillan M. The War that Ended Peace: The Road to 1914 [Kindle Edition]. New York, 2013.


[Закрыть]. Оригинальность и новаторство их подхода состоит в том, что они трактуют взаимодействия великих держав в рамках существовавшей системы международных отношений, в том числе и на Балканах, не как прямолинейное, безальтернативное движение к войне, а, напротив, как попытки ее предотвратить, пусть и до конца не удавшиеся[141]141
  MacMillan M. Op. cit. Loe. 281–282.


[Закрыть]. У. Маллигана, рассуждая о запасе прочности международной системы начала XX в., указывает на существование союзов и Антант как на сдерживающий фактор, который до поры до времени не позволял великим державам, запутавшимся во взаимных обязательствах, скатиться в общеевропейскую войну, что, собственно, и продемонстрировала динамика их взаимоотношений в период Балканских войн. Однако, продолжает свою мысль ирландский историк, именно перегруппировка сил на Балканах по итогам войн 1912–1913 г. ослабила европейскую систему. Во-первых, великие державы, прежде диктовавшие свои условия Османской империи, не могли в такой же степени контролировать поведение ее «наследников» – малых балканских государств, что вносило определенный элемент непредсказуемости в международную жизнь. Во-вторых, одна из великих держав, Австро-Венгрия, боясь повторить судьбу Турции и стать новым «больным человеком Европы», решила силовыми методами пресечь политические тенденции, губительные для ее национальных интересов на Балканах[142]142
  Mulligan W. Op. cit. Loc. 233.


[Закрыть].

Более консервативная трактовка развития международных отношений накануне Великой войны отличает работы профессора Оксфордского университета X. Стрэчена, написанные в духе политического реализма. На взгляд британского историка, утверждения о том, что международная система начала XX в. саморегулировалась, благополучно справляясь с возникавшими кризисами, звучат слишком оптимистично, поскольку не была устранена ни одна из причин, являвшихся источником международных осложнений того времени. В качестве аргумента он ссылается на Бухарестский мирный договор (август 1913 г.), который, хотя и подвел черту под периодом Балканских войн 1912–1913 гг., по сути, являлся всего лишь перемирием[143]143
  Strachan H. The Outbreak of the First World War. Oxford, 2004. P. 79–80.


[Закрыть]. Анализируя факторы, обусловившие превращение Балканского полуострова, этой «отдаленной европейской периферии, сотрясаемой братоубийственной враждой местных народов», в эпицентр международно-политического и дипломатического противостояния великих держав, Стрэчен заключает, что на Балканах произошло наложение конфликта военно-политических группировок в духе «холодной войны» на империалистическое соперничество отдельных великих держав. Геополитическая значимость Балкан проявилась также и в том, что именно там перед тремя империями (Османской, Австро-Венгерской и Российской) обозначилась реальная перспектива заката их мощи и утери ими статуса великой державы[144]144
  Ibidem.


[Закрыть].

Балканские сюжеты, представленные как в региональном, так и в глобальном измерении стали композиционным и смысловым стержнем нашумевшей монографии австралийского историка, профессора Кембриджского университета К. Кларка «Лунатики. Как Европа вступала в войну в 1914 г.». Принципиальной методологической установкой работы Кларка является отказ от формулирования вопроса «Почему началась Первая мировая война?», ибо такой исследовательский ракурс, как ему кажется, подразумевает сознательную подгонку конкретно-исторического материала под концептуальные лекала, что обусловливает предзаданность, априорность выводов. Руководствуясь целью «собрать мозаику из кусочков разрозненных фактов, причин и следствий»[145]145
  Clark С. Op. cit. Р. xxiv.


[Закрыть], т. е. проиллюстрировать множественность путей, которые вели Европу к войне, разновекторность политики великих держав, сложность механизма выработки и принятия внешнеполитических решений, стремление малых балканских стран материализовать свои «ментальные карты», кембриджский профессор придает ключевое значение «балканскому фону» происхождения Первой мировой войны, показывая, как этот фон, словно «оживая», становился одним из главный действующих лиц в июльской драме 1914 г. Сопоставляя Июльский кризис с последующими международными кризисами XX–XXI вв., Кларк отмечает его беспрецедентную комплексность, многоуровневость и многопараметрность. Ведь коллизии балканской политики и вовлеченность в них великих держав способствовали расшатыванию и без того хрупкой и неустойчивой полицентричной системы международных отношений, которая не смогла интегрировать в себя перманентный очаг международной нестабильности в виде Балканского региона, претендовавшего на собственное место в существовавшем тогда мировом, а точнее европейском, порядке. Кларк подчеркивает, что взаимодействие краткосрочных факторов на Балканах, как то: рождение независимого Албанского государства, переориентация внешней политики России в регионе с Болгарии на Сербию – «замутняло» систему, нарушало привычный алгоритм ее развития[146]146
  Ibid. Р. 557.


[Закрыть].

Одной из наиболее дискуссионных тем современной британской и американской историографии является «вклад» России и Австро-Венгрии, стремившихся установить свое влияние на Балканах, в развязывание Первой мировой войны. Историков, помимо собственно стратегии Петербурга и Вены на Балканах, интересовало то, как она сопрягалась с функционированием запутанной системы союзов и Антант, а если точнее, как балканский фактор вписывался в коалиционное взаимодействие России и Австро-Венгрии с их партнерами по блокам – Францией и Германией соответственно. В случае с российской политикой на Балканах, как мы увидим далее, в историографии нередко превалируют стереотипы и штампы, что во многом обусловливается современной политической конъюнктурой, а также субъективностью оценочных суждений самих авторов.

Красноречивым (и к слову, довольно тривиальным) примером демонизации позднеимперской политики России является книга американского историка Ш. Макмикина «Русские истоки Первой мировой войны». Претендуя на историографический прорыв, подобный тому, который в начале 1960-х гг. совершил в своей работе «Рывок Германии к мировому господству» немецкий историк Ф. Фишер[147]147
  Fischer F. Griff nach der Weltmacht: die Kriegszielpolitik des Kaiserlichen Deutschland, 1914–1918. Dusseldorf, 1961. Ф. Фишер, тщательно изучив социально-экономические факторы, влиявшие на выработку внешней политики кайзеровской Германии, писал о ее экспансионистском характере, о стремлении германских правящих кругов к «мировому господству». Таким образом, в своей работе Фишер возложил на Германию полную ответственность за начало Первой мировой войны.


[Закрыть], Макмикин представляет Россию главной виновницей начала Первой мировой войны[148]148
  McMeekin S. The Russian Origins of the First World War. Cambridge, Mass., 2011. P. 1–2.


[Закрыть]. Лейтмотивом его монографии является мысль о том, что вся внешняя политика Петербурга, идет ли речь о ближневосточном, балканском или европейском направлении, была подчинена стремлению овладеть Проливами. Для России, ощущавшей свою уязвимость (протяженные незащищенные границы, враждебное окружение), преследуемой кошмаром европейской коалиции еще со времен Крымской войны и страдавшей «Берлинским синдромом», захват Босфора и Дарданелл был военно-стратегическим и экономическим императивом. По безапелляционному утверждению Макмикина, модернизация турецкого флота, страх перед ростом османской военно-морской мощи, а не защита «маленькой героической Сербии» подвигли Россию к вступлению в войну. Он заключает, что российские правящие круги «эксплуатировали» панславизм как вывеску, а на самом деле были равнодушны к судьбам сербов и болгар и были готовы в любой момент пожертвовать их интересами, что с легкостью и сделали в период Боснийского кризиса 1908–1909 гг., Балканских войн 1912–1913 гг., кризиса из-за сербо-албанской границы в октябре 1913 г.[149]149
  Ibid. Р. 5


[Закрыть] Характеризуя позицию России во время Июльских событий 1914 г., американский историк всячески пытается подчеркнуть агрессивность ее замыслов, заявляя, что Петербург, в отличие от Берлина и Вены, рассчитывавших поставить Европу перед свершившимся фактом австро-сербской локальной войны, преследовал куда более амбициозные цели, планируя войну европейскую, которую Россия должна выиграть в составе наиболее сильной коалиции[150]150
  Ibid. Р. 74–75.


[Закрыть].

Однако надо признать, что далеко не все современные западные авторы, специализирующиеся по истории России, склонны к такой заведомой подмене понятий и стигматизации ее политики. Так, американские историки Р. Боброфф, Д.А. Рич и их британский коллега М. Рейнолдс в своих исследованиях стараются дать взвешенную, сбалансированную оценку внешнеполитического курса России, который, как ими подчеркивается, формировался в определенных международных реалиях и под воздействием объективных факторов. Р. Боброфф в своей работе, посвященной российской политике в отношении Черноморских проливов, констатирует, что, хотя установление контроля над Константинополем и являлось стратегической целью России, реализовать ее она планировала в среднесрочной или даже дальнесрочной перспективе, а не летом 1914 г., будучи не подготовленной к большой европейской войне[151]151
  Bobroff R. Roads to Glory: Late Imperial Russia and the Turkish Straits. London, New York, 2006. P. 94–95.


[Закрыть]. О сдержанности и прагматизме политики Петербурга на Балканах в период войн 1912–1913 гг., о его незаинтересованности в преждевременной перекройке балканскими союзниками карты полуострова и о намечавшейся тенденции к потеплению русско-турецких отношений накануне Первой мировой войны повествует М. Рейнолдс[152]152
  Reynolds М. Shattering Empires: The Clash and Collapse of the Ottoman and Russian Empires, 1908–1918. Cambridge, 2011. P. 22–46.


[Закрыть]. В свою очередь, Д. Рич указывает на оборонительность позиций русской дипломатии в период Июльского кризиса, констатируя, что поддержка, оказанная Россией Сербии, носила вынужденный характер и была продиктована соображениями престижа, необходимостью подтвердить статус великой державы перед лицом мощнейшего давления со стороны австро-германского блока[153]153
  Rich D.A. Russia // The Origins of World War I / Ed. by R.F. Hamilton and H.H. Herwig. New York, 2003. P. 196.


[Закрыть].