Текст книги "Генезис и функционирование молодежного социолекта в русском языке национального периода"

1.4. Термин «арго» по отношению к молодежному социолекту

Обозначения молодежной речи включают, наряду с терминами язык, жаргон (рассмотренными выше), и термин арго, который, в отличие от них, не был популярен в школьной среде XIX века.

Это вполне объяснимо: слово арго впервые было зафиксировано в русской литературе лишь в 60-х годах XIX века. [Грачев 2005: 16], и появилось оно для обозначения уже имеющей яркие названия (блатная музыка, феня, байковый язык) лексики преступного мира. «У воров и мошенников, – отмечает Вс. Крестовский, – существует своего рода условный язык (argot), известный под именем «музыки» или «байкового языка» [Крестовский 1990: 1065–1066].

Заимствуется слово арго, как и термин жаргон, из французского языка (франц. argot) и представляет собой, по мнению современных исследователей, искаженное ерго (франц. ergot) – шпора петуха, символ воровского ремесла [Портянникова 1971: 48–49; Грачев 1997: 16–17].

Истоки арго связывают с существующими в средневековье «цеховыми» языками обособленных профессиональных групп. [Стратен 1931: 114; Елистратов 2000: 583]. «Разные профессиональные классы, – утверждает французский ученый Л. Сенэан (Sainean), – когда-то имели каждый свой специальный язык, насыщенный арготизмами…» [Цит. по: Стратен 1931: 114]. Эти специальные языки, отмирая (вследствие развития средств сообщения и роста фабричной промышленности), оставили после себя преемников – жаргоны городского дна, мира преступников, различные арго. «Франц. argot, langue verte, нем. Rotwelsch, Gaunersprache, англ. cant, slang и т. д. – все это, – считает В. Стратен, – специальные языки, имеющие родословную и происходящие, если не прямо от специальных средневековых цеховых языков, то от параллельных языков средневековых нищих, бродячих торговцев, бандитов и воров» [Стратен 1931: 114].

На общие истоки данных европейских терминов указывает и М. Жирмунский: «Арго существуют в большинстве европейских языков и во многих внеевропейских и ведут свое происхождение от эпохи разложения феодализма. Французским терминам жаргон (jargon) и арго (argot) соответствуют немецкие Rotwelsch или Gaunersprache, английский – cant, итальянский gergo или furbescho, испанский germania и более поздний calo, русский – «блатная музыка» и др.» [Жирмунский 1936: 120].

Связь термина арго с миром бродяг и воров подчеркивает также А. Липатов, считая это мнение обоснованным и традиционным. «Принято считать, – пишет он, – что предшественником, прародителем арго в европейских языках стал воровской язык» [Липатов 2003: 381]. Во Франции термин арго как обозначение воровского языка был известен уже в XIV–XV веках; с середины XIX века значение его расширяется, и он начинает применяться не только для обозначения лексики деклассированных элементов, но и для фамильярно-разговорной речи парижан, для различных жаргонов [Грачев 2005: 17].

Среди российских языковедов французский термин арго получает распространение лишь в начале XX века (См.: труды Б.А. Ларина 1928, 1931; В.М. Жирмунского 1936; Д.С. Лихачева 1935; В.В. Стратена 1931), однако освоение заимствованного понятия можно проследить и ранее.

Например, в научной статье П. Тиханова «Черниговские старцы. Псалки и криптоглоссон» (1899) автор, описывая тайный язык старцев и приводя примеры языка офеней, а также «бурсацкого жаргона», использует, наряду с обозначениями «язык», «тайноречие», и термин арго, сохраняя при этом графику языка-источника: «Следует сказать, что язык argot не настолько богат, чтобы на нем существовали непременно все выражения, почему для образования нового слова – к обыкновенному речению приставляют какой-нибудь слог, и с таким окончанием известное выражение, находясь в ряду других действительно непонятных (изобретенных, придуманных), становится уже полностью неузнаваемо» [Тиханов 1899: 56].

П. Тиханов подчеркивает прежде всего таинственность арго, его искусственный характер. Подобное применение термина наблюдаем и в работе Г. Виноградова «Детские тайные языки» (1926), где при характеристике различных искусственных языков, создаваемых в детской среде, используется автором и термин argot: «словари детского argot» [Виноградов 1926: 10].

Термин получает распространение для обозначения тайной, искусственной речи: «…арго является тайным языком, конспиративным, засекреченным (по крайней мере – в период своего расцвета, покуда оно сохраняет свою основную социальную функцию)» [Жирмунский 1936: 119].

По мнению Б.А. Ларина, арго является «равноправным со всяким другим смешанным языком более или менее обособленного коллектива, притом двуязычного» [Ларин 1973: 186]. Он рассматривает его как третий основной круг языковых явлений (первые два – литературный язык и деревенские диалекты).

Основная функция арго, – считают исследователи, – профессиональная. «…Арго, – утверждает В. Жирмунский, – служило средством опознания «своих», своего рода «паролем», и в то же время – важным профессиональным орудием…» [Жирмунский 1936: 134].

Арго как составная часть «специального языка» профессионалов рассматривается и в концепции Л.В. Успенского (1936): «Употребляя обозначение «специальный язык», мы обычно непроизвольно ограничиваем его объем системой терминов, как бы санкционированных книжно-письменным печатным употреблением той или другой профессии. В стороне при этом оказывается все то, что для данного языка является, так сказать, его просторечием, та менее устойчивая и более живая часть его лексического запаса, который существует исключительно в устной речи профессионалов и…может быть охарактеризован как «профессиональное арго» [Успенский 1936: 163].

На сосуществование арготических слов и технической терминологии в профессиональной речи указывает также Д.С. Лихачев в статье «Арготические слова профессиональной речи» (1938). Он считает, что можно безошибочно выделить арготические слова и выражения в языке самых разнообразных социальных групп: ремесленников, моряков, нищих, солдат, учащихся [Лихачев 1964: 331]. «Мы безошибочно, – пишет он, – отличим их от технических выражений, от терминов и никогда не назовем арго – специальный язык инженеров, ученых, техников, квалифицированных рабочих» [Лихачев 1964: 331].

Среди отличительных черт арго Д.С. Лихачев называет социальную замкнутость, иллюстрируя ее спецификой общения не только в кругу лиц определенной профессии, но и в учебных заведениях: «Школьник, скажем, будет употреблять свои школьные арготические словечки только со сверстником; он не будет применять их в разговоре с родителями или с преподавателями, если только не держится с последними на одной ноге» [Лихачев 1964: 332].

В центр определения того, что такое арготическое слово, Д.С. Лихачев ставит «момент специфической однотонной эмоциональной окраски отдельных арготических слов», которая поддерживается внешней экспрессивностью, выразительностью, образностью, метафоричностью. По мнению Д.С. Лихачева, главный признак арготической речи – остроумие: «Еще старые английские названия арго jesting speech (или jesting language) и merry greek подчеркивают юмористический, шутливый его характер» [Лихачев 1964: 335–336].

Арготическое слово, считает ученый, есть своего рода общественный жест, символизирующий «мужественное», «пренебрежительное, насмешливое, «критическое» отношение к действительности. Реализацию подобного отношения в школьной среде Д.С. Лихачев видит в создании кличек для преподавателей: «Преподаватель, в особенности если он неровен в обращении с учениками, если поступки его рассматриваются ими как проявления произвола и если при этом сами ученики ощущают свой коллектив как обособленный, отъединенный, замкнутый (что бывало, например, в старых закрытых учебных заведениях), – получает кличку, прозвище. Эта кличка всегда фамильярна, всегда равняет преподавателя с учениками…» [Лихачев 1964: 343, 344].

Факторами, способствующими появлению арго на производстве, ученый считает нарушения производственного ритма, перебои в работе, неорганизованность. Например, в работе моряков эти нарушения будут связаны с состоянием моря, в профессии летчиков – с атмосферными условиями, в полиграфическом производстве – с ошибками наборщика, в работе железнодорожников – с опозданием поезда и т. д. Употребление же арготических слов в школе Д.С. Лихачев связывает с постановкой педагогической работы: «Арго, – отмечает исследователь, будет процветать в той школе, в которой учение превращается в охоту учеников за удавчиками, в которой воспитательная работа превращается в войну преподавателей с учениками, где нет общности интересов тех и других» [Лихачев 1964: 352].

Как видим, Д. Лихачев считает возможным создание арго не только в профессиональном кругу, но и в школьной среде. Применяя обозначение арго по отношению к специфическому словоупотреблению учащихся, ученый не дифференцирует обозначения «арго», «жаргон», «slang», «cant», считая их условными: «При всей условности терминов «арго», «жаргон», «slang», «cant» и других исследователи различных стран, эпох и направлений выделяют ими всегда однородную, определенную группу языковых явлений» [Лихачев 1964: 331]. Сам ученый, включая в свои рассуждения различные обозначения: наречие, искусственный язык, арго, жаргон, slang, специальный язык, cant, тайный язык (которые он приводит, цитируя западноевропейских и отечественных исследователей), предпочитает термин арго. Возможно, это связано с тем, что данное обозначение является наиболее ранним в зарубежной социолингвистике, а также с тем, что в 1930-е годы (когда и создается статья Д.С. Лихачева) оно активно применяется по отношению не только к воровской речи, но и к другим социальным вариантам языка.

Так, В. Виноградов в монографии «Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX веков» (1934), прослеживая историю русского литературного языка и описывая «социально-диалектное расслоение» общества в XIX веке, выделяет в составе «профессиональных диалектов» («профессиональных жаргонов») шулерское арго, коннозаводческое арго, охотничий язык, воровское арго, актерское арго, певческий диалект, бухгалтерский диалект, морской жаргон и школьное арго. Термин арго, таким образом, выступает у В. Виноградова как синонимичный диалекту, языку и жаргону.

Завоевывая прочные позиции в русской лингвистической практике, обозначение арго становится яркой стилистической пометой в русской лексикографии. В 1935–1940 гг. выходит в свет изданный под редакцией Д. Ушакова «Толковый словарь русского языка», где слова и выражения «школярского» происхождения (зубристика, зубрила, запустить в нос гусара, долбня, камчатка и др.) сопровождаются характерной пометой (школьное арго). «Устроить бенефис кому (школьное арго) – произвести против кого-нибудь демонстративную выходку [ТСУ: 1, 121].

В последующие годы (как уже отмечалось выше, когда речь шла о термине жаргон) изучение сниженной речи практически ставится под запрет [Елистратов 2000: 576]. Возобновляется ее изучение в 1950-е годы, и тогда вновь становится актуальной проблема терминологии.

В. Виноградов остается верен своим принципам в употреблении обозначений арго, жаргон (как синонимичных!) и в более поздних своих работах. В частности, в статье «Словообразование в его отношении к грамматике и лексикологии (На материале русского и родственных языков)» (1952). При описании характерных «жаргонных типов словообразования» ученый рассматривает специфические суффиксы «воровского жаргона» «арго чиновничества», а также жаргона воспитанников духовно-учебных заведений, называя его «арго духовных школ», «бурсацким арго», «бурсацким жаргоном». Здесь следует отметить, что жаргон семинаристов дореволюционной России привлекал внимание ученых (во многом благодаря знаменитым «Очеркам бурсы» Н.Г. Помяловского) как на рубеже XIX–XX веков [ср.: Тиханов 1899; Зеленин, 1905], так и во второй половине XX века. В частности, в 1957 и в 1958 гг. были защищены кандидатские диссертации: «Лексика «Очерков бурсы» Н.Г. Помяловского (разговорно-просторечная и специфически бурсацкая лексика и фразеология)» С.Г. Аху-мяна и «Особенности лексики и фразеологии «Очерков бурсы» Н.Г. Помяловского» Т.В. Кевлишвили. В своих работах исследователи лексического своеобразия повести Н.Г. Помяловского называют бурсацкую лексику жаргонно-арготической и применяют обозначения: бурсацкое арго, бурсацкий язык, бурсацкий жаргон, школьное арго.

Обозначениями семинарское арго, жаргон семинаристов, школьное арго пользуется и Ю.С. Сорокин. В книге «Развитие словарного состава русского литературного языка. 30—90-е годы XIX века» (1965) автор, раскрывая историю слова зубрить, отмечает: «Это слово школьного арго становится очень распространенным с середины века… Постепенно ослабевает его двойник (идущий из семинарского арго) долбить…[Сорокин 1965: 488].

Таким образом, в 1930-е годы и позже, в 1950—1960-е годы, в научной практике наблюдается активное употребление термина арго (по отношению к речи учащихся!) в одном ряду с термином жаргон. Ситуация несколько изменяется в 1970-е годы, и, возможно, это объясняется признанием предложенной В.Д. Бондалетовым в 1960-е годы (и уточненной в 1980-е годы) классификации социальных диалектов «в зависимости от их природы, назначения, языковых признаков и условий функционирования»:

«1) собственно профессиональные «языки» (точнее – лексические системы), например, рыболовов, охотников…, а также других промыслов и занятий;

2) групповые, или корпоративные, жаргоны, например, учащихся, студентов, спортсменов, солдат и других, главным образом молодежных коллективов;

3) условные языки (арго) ремесленников-отходников, торговцев и близких к ним социальных групп;

4) жаргон (арго) деклассированных» [Бондалетов 1987: 69].

Как видно из данной классификации, ее автор допускает дублирование терминов жаргон (арго) только по отношению к лексике деклассированных. Для молодежной речи, по мнению В.Д. Бондалетова, целесообразно применение обозначения «жаргон». Подобная позиция отражается и в последующих классификациях. Например, аналогичная система Б.А. Серебренникова: «1) профессиональные лексические системы, 2) групповые, или корпоративные, жаргоны, 3) жаргоны деклассированных, 4) условные языки» [Серебренников 1970: 479], Э.Г. Туманян: «1) детерминированные лексические системы: а) групповые, корпоративные жаргоны, б) профессиональные лексические системы; 2) особые, условные языки: а) условно-профессиональные арго (жаргоны), б) арго деклассированных» [Туманян 1985: 92].

Сторонником разграничения арго и жаргона выступает и Л.И.Скворцов, считающий, что их отличие обусловлено степенью открытости – изолированности носителей различных социальных разновидностей речи: арго является принадлежностью относительно замкнутых групп и сообществ, в то время как жаргон является принадлежностью относительно открытых социальных групп. «В строго терминологическом смысле, – утверждает ученый, – арго – это речь низов общества, деклассированных групп и уголовного мира: нищих, воров, картежных шулеров и т. п.» [Скворцов 1979: 23–24], а жаргон, по мнению ученого, представляет собой социальный диалект «определенной возрастной общности или профессиональной корпорации» [Скворцов 1979: 84].

Таким образом, в русской социолингвистике последней четверти XX века относительно единодушно закрепляются обозначения: арго – за лексикой деклассированных групп (уголовное арго), жаргон – за лексикой возрастных социальных групп (молодежный жаргон).

Однако не считает необходимым дифференцировать понятия арго и жаргон B.C. Елистратов, автор «Словаря русского арго», в котором «представлен сплав многочисленных городских арго», в том числе и «молодежного арго» [Сл. Елистратов 2000]. Ученый считает, что термин арго наиболее нейтральный, свободный от «аспектуальности» (в отличие от «социального диалекта») и от общей оценочности (в отличие от «жаргона») [Елистратов 2000: 577]. При этом B.C. Елистратов «нисколько не настаивает на абсолютной правильности подобного выбора». Его выбор не подтверждается литературой, на которую он ссылается. «О молодежных арго, – указывает ученый, – написано большое число работ (см., в частности…)». И далее идет указание на труды, авторы которых обращаются к обозначению «жаргон»: Борисова Е.Г. Современный молодежный жаргон (1980), Дубровина К.Н. Студенческий жаргон (1980), Копорский С.А. Воровской жаргон в среде школьников (1927), Копыленко М.М. О семантической природе молодежного жаргона (1976), Лошманова Л.Т. Жаргонизированная лексика в бытовой речи молодежи 50—60-х годов(1975)и др.

Таким образом, большинство исследователей молодежной речи последней четверти XX века не прибегают к термину «арго», предпочитая обозначение «жаргон», а также закрепившийся относительно недавно в русской лингвистической практике термин «сленг» (речь, о котором пойдет ниже).

1.5. Сленг и молодежь

В ряду современных обозначений молодежной речи (жаргон, арго, сленг) сленг является самым поздним. Если термины «жаргон» и «арго», которые родом из французской социологической школы, осваивались русским языком начиная с XIX века, то термин сленг, английского происхождения (slang), вошел в русский лингвистический оборот лишь в 1960-е годы. Несмотря на то что первые исследования сленга как языкового явления в русской лексикологии относятся к столь позднему времени (по сравнению с временем утверждения в русскоязычном обиходе терминов жаргон и арго), важно обратиться и к его историческим истокам, так как «каждое синхронное состояние языка обусловлено предшествующим ему диахронным состоянием» [Липатов 2003: 381].

В Англии, по утверждению А. Липатова, «сленг существовал уже в XIV веке, однако само это речевое явление было известно под другими наименованиями, и чаще всего как cant» [Липатов 2003: 382–383]. Первая лексикографическая попытка заменить термин cant термином slang относится к 1788 г. Предпринята она была в первом научном словаре «вульгарного» языка (1788) Френсиса Гроуза, который синонимичность терминов сленг и cant объяснил их общей этимологией: «оба эти слова из одного источника – потаенного языка странствующих нищих-цыган» [Цит. по: Липатов 2003: 382–383].

Вслед за Ф. Гроузом, «отцом сленга», английский лексикограф Дж. Эндрюс в 1809 г. поместил данный термин в словарь новых слов и ввел в лексикографическую практику. «К началу XIX века, – отмечает А. Липатов, – в английской лексикографии были приняты два типа социолектизмов – cant и slang, причем под первым понималась преимущественно речь социальных низов, а под вторым – нестандартная (арготическая) лексика остальных групп населения» [Липатов 2003: 382–383].

Однако термины нередко трактовались одинаково, использовались «вперемежку друг с другом», и это в конечном счете привело к тому, что «кэнт, все больше и больше утрачивая свои речевые и лексические позиции, растворился в сленге» [Липатов 2003: 382–383]. Так, сленг в понимании О. Есперсена (1925) представляет собой форму речи, «которая обязана своим происхождением желанию человеческой особи отклониться от обычного языка, навязанного нам обществом» [Jespersen 1925: 149]. Слэнг – результат свойственного человечеству «желания позабавиться» [Jespersen 1925: 151]. Позже, в 1929 году, американские исследователи Дж. Б. Гринок и Дж. Л Киттридж описали сленг как язык-бродягу, который слоняется в окрестностях литературной речи и постоянно старается пробить себе дорогу в самое изысканное общество [Greernaugh, Kittridge 1929: 55]. Подобное неопределенное толкование термина представлено и в книге «Slang to-day and yesterday» (1935) Э. Партриджа. Автор ее под сленгом понимает разговорную речь, не апробированную установленными языковыми нормами [Partridge 1960:3].

Туманность этимологии и трактовки термина сленг отражает и Большой Оксфордский словарь, по данным которого, термин «сленг», имеющий первоначальное значение «низкий, вульгарный язык», с начала XIX века начинает употребляться и для обозначения жаргона определенного класса, и для нелитературной разговорной речи, состоящей из неологизмов и слов, употребляемых в специальном значении.

Следствием неоднозначного рассмотрения данного понятия явилось то, что пометой «слэнг» стали сопровождаться слова различных лексико-семантических пластов. Как показал анализ лексико-фразеологического материала словарей, проведенный И. Гальпериным (1956), «под термином «слэнг» в английской лексикографии объединяются слова и фразеологизмы, совершенно разнородные с точки зрения их стилистической характеристики и сфер употребления», а именно: слова, относящиеся к воровскому жаргону; различные профессионализмы; многие разговорные слова (коллоквиализмы); случайные образования; образные слова и выражения; аббревиатуры и т. д. [Гальперин 1956: 109]. В англо-американской традиции, утверждает А. Липатов, с понятием «сленг» связывают всю нестандартную лексику английского языка, за исключением диалектов. «Термин slang покрывает тем самым целиком русские термины жаргон и арго, а отчасти и грубое просторечие» [Липатов 2003: 384].

О сленге как о новом этапе развития арго писал в 1936 г. В. Жирмунский. Он считает, что превращение арго в «слэнг» означает конец «старого арго» (профессионального языка деклассированных и близких к ним общественных групп) и развитие «нового арго», приближенного к типу жаргона, но имеющего более широкую социальную базу, чем старые профессионально-корпоративные жаргоны [Жирмунский 1936: 152–153]. Утратив секретный, профессиональный характер, арготическая лексика переходит в сферу повседневного бытового общения, где служит средством «эмоциональной экспрессии, образного, эвфемистического, иронического словоупотребления», при этом она, как подчеркивает ученый, приобретает «более зыбкий и неопределенный характер» [Жирмунский 1936: 153]. Научные рассуждения о природе сленга В. Жирмунский иллюстрирует примерами из английского языка, подчеркивая специфичность термина: «для английского городского жаргона существует даже специальный термин – slang (слэнг)» [Жирмунский 1936: 152].

Сленг рассматривается как явление, характерное для английского языка и чужеродное для русского языка, вплоть до 1950—1960-х годов. Его история в русской лингвистической практике связана с именами А. Хомяковой, М. Маковского, И. Гальперина, Т. Соловьевой.

Обращение к сленгу в это время неслучайно. Раннее нами отмечалось, что в 1950—1960-е годы (после долгого перерыва, вызванного официальным запретом изучать социальные диалекты) возрождается интерес лингвистов к социально обусловленной лексике, в частности, к речевому поведению молодежи, в среде которой, как отмечает Скворцов, жаргонная речь «преимущественно и развивается» [Скворцов 1981: 64].

Скворцов в своем исследовании 1966 г. («Взаимодействие литературного языка и социальных диалектов (на материале русской лексики послеоктябрьского периода)») предлагает различать жаргон в «узком смысле слова» (он не выходит за пределы специальной (или возрастной) сферы общения) и «жаргонизированную лексику, примыкающую к жаргонно-просторечному стилю, к «низкому» слою обиходно-разговорной лексики [Скворцов 1966: 8; Скворцов 1981: 62]. Жаргон в расширительном смысле трактуется ученым как сленг, который, по его мнению, в терминологическом отношении очень удобен «для описания механизма взаимодействия литературного языка с внелитературными сферами речи, для отграничения интересующего нас круга лексики от лексики, ограниченной в своем употреблении пределами более или менее замкнутых социальных групп (жаргоны и арго)» [Скворцов 1981: 61].

Описываемый период Л.И. Скворцов определяет как время «языковой эволюции от жаргона к слэнгу» [Скворцов 1966: 13] и выделяет источники, за счет которых происходит формирование «молодежного слэнга»: профессиональная речь, диалектизмы, заимствования из других языков, заимствования из других жаргонов. Основным источником, по мнению ученого, является «слой междужаргонной лексики – перекрещивающиеся общие части бытового словаря разных жаргонных формаций». Скворцов вводит понятие интержаргонной лексики (интержаргона): «Именно из интержаргона (а не непосредственно из арго) черпает молодежный слэнг арготические по происхождению элементы» [Скворцов 1966: 10]. Жаргонная и арготическая по происхождению лексика в молодежном сленге «нейтрализуется», более не противопоставляется нормализованному, литературному языку, а служит своеобразным средством оживления бытовой речи. По определению Скворцова, она составляет «сосуществующую с обычными вариантами систему общебытового словаря, экспрессивно ярко окрашенную» [Скворцов 1966: 15].

Таким образом, Скворцов в 1960-е годы, раскрывая семантическую сущность молодежного сленга, описывает его как языковое явление, характерное для русского языка послеоктябрьского периода. Однако пройдут десятилетия, а термин «сленг», который он рассматривает как удачный и соответствующий новым веяниям, все еще останется неосвоенным в русской социолингвистике.

Так, Б.А. Серебренников в 1970 г., описывая территориальную и социальную дифференциацию русского языка, отметит: «Существующий в западноевропейской лингвистической литературе термин «слэнг» для обозначения жаргона с более широкой социальной базой у нас не привился» [Серебренников 1970: 452]. Вместе с тем ученый не оставляет без внимания функционирование термина «сленг» в научных трудах Л.И. Скворцова: «Существует довольно много различных групповых жаргонов, всех их охарактеризовать нет никакой возможности. В качестве наиболее типичного образца можно рассмотреть студенческий жаргон, или, как его иногда называют, студенческий слэнг. Л.И. Скворцов, изучавший студенческий слэнг в наших вузах, различает в нем две основные категории слов – производственное ядро и бытовой словарь» [Серебренников 1970: 457]. Но в 1981 г. и Л.И. Скворцов будет вынужден признать, что «в русском языкознании понятие «сленг» еще не утвердилось в качестве термина» [Скворцов 1981: 61]. «Поэтому, – напишет он, – наряду с ним мы будем употреблять (в том же значении) термин «жаргон», говоря о жаргоноообразной или жаргонизированной лексике» [Скворцов 1981: 61].

Показательна в этом плане и статья 1983 г. «О лексике молодежного жаргона (Англоязычные заимствования в студенческом сленге 60—70-х годов)», автор которой, Л.Г. Борисова-Лукашанец, несмотря на то, что в заглавии, в скобках уточняет, что речь пойдет о студенческом сленге, к английскому термину (на 15 страницах текста!) прибегает редко, предпочитая привычное французское обозначение жаргон.

Становится заметным обращение к новому термину в конце 1980-х – в нач. 1990-х годов. Прежде всего об этом красноречиво говорят названия словарей: «Словарьсленга, распространенного в среде неформальных молодежных объединений» А.И. Мазуровой (1988), «Словарь молодежных сленгов» М.А. Грачева, А.И. Гурова (1989), «Сленг хиппи» Ф.И. Рожанского (1992) и др.

Популярность английского термина сленг растет по мере усиления популярности английского языка, проникающего не только в различные слои литературного языка, но и в сферу устного общения, в частности жаргонизированную речь молодежи.

В 1996 г. Э.М. Береговская посвящает сленгу статью «Молодежный сленг: формирование и функционирование», в которой на богатом материале словарных списков, газетных и журнальных статей, лингвистических анкет рассматривает источники формирования лексического состава сленга, его понятийно-тематические особенности, а также функционирование и частотность сленгизмов в молодежной речи. Особое внимание уделяет автор иноязычным заимствованиям, занимающим «первое место по продуктивности». Молодежь (большинство которой хиппи или «хиппующие» старшеклассники и студенты) культивирует англицизмы, стараясь подражать иноземному стилю поведения.

Э.М. Береговская призывает изучать современный молодежный сленг, где «все свойственные естественному языку процессы, не сдерживаемые давлением нормы, происходят во много раз быстрее и доступны непосредственному наблюдению» [Береговская 1996: 40]. В своих рассуждениях она прибегает к различной терминологии: «молодежному сленгу, как всякому арго и шире – как всякому субъязыку, свойственна некоторая размытость границ»; «арго, как его ни называй – жаргон, сленг или социолект, – это не вредный паразитический нарост на теле языка» [Береговская 1996: 40].

Можно сделать вывод, что ученый расценивает термины как синонимы, а предпочтение отдает английскому сленгу, чтобы подчеркнуть «энглизированность» [Береговская 1996: 40] молодежной речи как характерную примету времени – 80—90-х годов.

В начале XXI века главным источником обогащения молодежного жаргона становится уголовное арго. Об этом во введении к «Словарю современного молодежного жаргона» (2006) пишет его автор, М.А. Грачев: «Если в 80-х гг. прошлого столетия была мода на жаргонные словечки английского происхождения, то сейчас – на арготизмы» [Грачев 2006: 16]. Речь молодежи сильно криминализирована, и в этой языковой ситуации вновь становится доминирующим обозначение «жаргон», с его печатью отрицательной окраски. Доминирующим, но не вытесняющим обозначение сленг.

Так, Т.Г. Никитина предпочитает использовать термин «сленг» в своих статьях и лексикографических трудах, описывающих молодежный лексикон [См.: «Так говорит молодежь: Словарь сленга. По материалам прессы 70—90-х гг.»(Никитина 1998); «Словарь молодежного сленга. 1980–2000 гг.» (Никитина 2003) «Словарь молодежного сленга как социокульторологический источник» (Никитина, Паюсова 2004); «Топонимика в региональном словаре сленга» (Никитина 2005); «Региональный словарь сленга» (Никитина, Рогалева 2006)].

Свое мнение о целесообразности и необходимости использования данного термина высказывает в статьях разных лет (с 1982 по 2007 г.) и А.Т. Липатов, считающий, что «русский сленг – это идиолектно-социолектное явление особого рода, коренным образом отличное от American English» [Липатов 2006: 309]. Он пишет об общем сленге (general slang) и отраслевых, среди которых в первую очередь – школьный, студенческий и военный, составляющие, как он считает, «единый, молодежный сленг – самый обильный и самый выразительный по своей экспрессивности пласт социально обусловленной речевой стихии» [Липатов 2006: 309].

Все чаще лингвисты (развивая точку зрения Л.И. Скворцова о лингвистической сущности сленга) прибегают к данному термину для описания слов и выражений, утративших специфическую закрепленность за определенной социальной группой и перешедших в разговорный обиход различных социальных, профессиональных и возрастных слоев общества (сленговый лексикон политиков, бизнесменов, диджеев, компьютерщиков, студентов и т. д.).