Текст книги "Мое инопланетное детство"

Планида!

Она судьба, и она планета.

Судьбы, как и планеты,

бывают разными;

и все они неповторимы.

Глава 1. Ребенок Земли

На любимом холмике у заводи я ожидал друга.

В темно-синем небе сияли звезды и светила Белая Луна.

Поддувал теплый ветерок.

Мигали своими зелеными фонариками светлячки.

Был обычный летний вечер.

− « −

Лето являлось единственным временем года, которое я знал. Здесь, где я проживал с моими родителями, всегда было одно только лето.

− « −

Холмик, на котором я расположился, и всю землю вокруг, как ковром, покрывал мягкий пушистый мох, даривший ощущение уюта.

Повсюду по сторонам, и в заводи тоже, росли “тутошние”, как выражалась мама, деревья. Они были настоящими великанами: с необъятными могучими стволами, широченными раскидистыми кронами, и верхушками, казалось, доставали до проплывавших в вышине облаков.

Неимоверные размеры деревьев вкупе с испещренной глубокими извилистыми бороздами их корой свидетельствовали о весьма почтенном возрасте − столь почтенном, что мысли уносились в глубины веков.

О глубинах веков заставляли думать и дугами вздыбленные над землей массивные корневища деревьев, и высоко взбиравшиеся по древесным стволам языки мха, и множественные завалы из опадавших и сгнивавших во времени ветвей.

Подавляющая часть деревьев относилась к группе лиственных, но встречались и деревья хвойные.

И листья, и хвоя вырастали очень большими – под стать деревьям. Листья – величиной с зонт, хвоя – с ручку зонта. К таким сравнениям прибегали мои родители.

Листья были крайне бледными, с едва зеленым оттенком, и обладали исключительной прозрачностью, поэтому сквозь них прекрасно просматривалось небо, с его солнцем, луной, звездами и облаками.

Хвоя имела цвет зеленый темный, и сквозь нее не просматривалось ничего.

Деревьев было великое множество, и они образовывали лес, простиравшийся на многие мили. Он брал начало у подножий огромных холмов, что следовали чередой вдоль берегов холодного океана, в своем продолжении восходил на холмы и спускался по их обратным склонам, а после так же всецело охватывал холмы, стоявшие позади.

Лес рос не только на суше. Два лесных массива вели свое существование в океанских водах, будучи немного ими подтопленными.

Являлось очевидным, что во времена былые давние эти лесные массивы занимали поверхности двух совсем невысоких мысов, которые тесно соседствовали друг с другом.

Но потом что-то произошло в природе, и мысы были затоплены, превратившись в мелководные океанические пространства с деревьями на них.

Родители, а с ними и я, называли эти пространства “заводями”.

Заводи располагались у подножий двух холмов. Раньше при каждом холме имелся свой мыс. После затопления мысов при каждом холме появилась своя заводь.

Среди этих холмов протекала речка. В океан она впадала между заводями, оставляя по сторонам от себя их ближние края.

За дальними краями заводей распростерлись желтые каменные пляжи, которые нескончаемо тянулись по океанским берегам.

− « −

Все, что меня окружало, принадлежало миру неизвестной планеты, на которой я очутился вместе с родителями, когда был совсем маленьким. Таким маленьким, что не умел еще ходить.

Одним из важнейших обстоятельств, которое помогло нам быстрее приспособиться к жизни в новых условиях, была одинаковая продолжительность здешних суток с сутками земными. К данному выводу пришли родители, основываясь на своих внутренних ощущениях.

Как и в сутках земных, в сутках на этой планете, были светлая и темная пора.

Не знаю, как в других местах планеты, но в месте, где жили мы, темнело всегда рано, и наступали долгие вечера, которые скрашивал свет Белой Луны.

Она была очень большой, в несколько раз больше Красного Солнца, которое освещало планету днем, и на смену которому приходила, обрисовывая свой контур в мрачнеющем небе, когда Красное Солнце тонуло в океане на его далеком крае.

В скором времени пространство внутри лунного контура наполнялось ослепительно белым светом, небо обретало глубокую синеву, и в нем загорались звезды.

− « −

Каждым вечером, с появлением Белой Луны, я встречался с моим единственным другом.

В багряных лучах восходов и потом, когда Красное Солнце начинало сиять светом алым, я не видел друга. Не видел я его и в часы багровых закатов. Мы бывали вместе лишь при Белой Луне, парившей среди звезд в темно-синем небе.

Друг мог быть рядом со мной только по вечерам, потому что лишь с их наступлением он освобождался от каждодневных хлопот по выживанию.

Наши встречи происходили на берегу заводи, что была у холма, который располагался за правым берегом речки. На океанском склоне этого холма обосновалась моя семья.

Мы с другом оба были детьми. Нас объединяло родство душ и общие детские забавы. К примеру, мы любили вместе плавать в заводи и просто барахтаться в ее воде.

Мне исполнилось шесть лет. Друг был того же возраста. Меня звали Артемкой. Друга я и мои родители звали Тыром.

Когда он был чем-либо недоволен или встревожен, то немыслимо быстро повторял один и тот же звук: “тыр”. Во всяком случае, мне и моим родителям слышалось именно так.

“Тыр-тыр-тыр-тыр!” – громкой трелью выдавал мой друг, если c растущего поблизости дерева обваливалась отмершая ветка.

А самые большие ветки были в обхвате, как я сам.

Чтобы не угодить под падающие ветки деревьев, надлежало держать ухо востро, к чему с успехом приноровились я, мои родители, Тыр и вся обитающая в этой юдоли живность.

“Тыр-тыр-тыр-тыр….” – тревожно и продолжительно бурчал мой друг, когда вспыхивали молнии и слышались раскаты грома – предвестники проливного серого дождя.

“Тыр-тыр!” – отрывисто вскрикивал он, заслышав подозрительный шорох или учуяв запах опасного чужака.

Тыр произносил и другие звуки. Ими были писк и свист.

В зависимости от обстоятельств и писк, и свист звучали по-разному, и было понятно, что они обозначают.

Писком друг мог выразить удовольствие, возмущение, обиду, боль.

Свистом – зов, приветствие, просьбу, радость, но также сильный испуг и тоже боль.

Тыр был животным, и не умел говорить на человеческом языке. Но для общения со мной и моими родителями ему этого умения и не требовалось.

Он обладал замечательной способностью считывать наши мысли и передавать нам мысли свои, необъяснимым образом вкладывая их в наши головы. Однако его возможности простирались гораздо дальше: он распознавал и наши чувства.

− « −

В ожидании друга я всегда мечтал о Земле.

Мне верилось, что когда-нибудь я вернусь на родную планету и познакомлюсь там с мальчишками и девчонками – моими сверстниками. Они с неподдельным интересом станут меня слушать и передавать из уст в уста рассказы о планете моего детства, которым не будет конца. У меня появится друг в кругу мальчишек и подружка среди девчонок.

Мы будем делиться теплом наших душ и поддерживать друг друга в трудные минуты жизни.

Мы будем усердно учиться и обмениваться полученными знаниями.

Земля представлялась мне планетой чудес, потому что на ней можно было глубоко постигать разные науки, овладевать техникой и становиться специалистом любого профиля. Словом, жить полно, насыщенно, развивая свои лучшие способности и применяя их во благо себе и людям.

О технике, что существовала на Земле, я узнавал от родителей. Но этой техники было так много, что всю ее вообразить себе я не мог. Однако кое-какую – у меня получалось.

В своих мечтах я ехал на “обыкновенном”, как отзывалась о нем мама, автобусе, и по “обыкновенному”, тоже с ее слов, городу. Мне же и автобус, и город представлялись необыкновенными, даже фантастическими!

Я видел себя в капитанской рубке корабля, плывущего по бушующему океану, и наблюдал, как огромные волны поднимали корабль на свои гребни и опускали в свои впадины, бились о его борта и заливали палубу. Но страха я не испытывал, так как мама объяснила мне, что корабли – очень надежные сооружения.

Корабль рисовался в моем воображении величайшей лодкой, а игрушечную лодочку из ветки дерева вырезал для меня отец.

При создании лодочки он использовал свой замечательный складной ножик, сохранившийся с Земли. Когда лодочка была готова, отец впервые спустил ее на воду как раз у холмика, на котором я всегда ожидал Тыра, и лодочка поплыла.

Мечты уносили меня ввысь на небесном лайнере – стальной птице. Большой, как дракон, но не пугающей, как он.

О стали, ее несокрушимости и красоте я знаю по тому самому ножику отца, сохранившемуся с Земли. В сложенном виде его стальное лезвие прячется в таком же стальном корпусе. Открывается ножик совершенно незамысловато: нажатием на кнопочку в торце корпуса. Внутри корпуса прежде крепилась и расческа. Но для удобства постоянного использования отец высвободил ее из корпуса и отдал на сохранение маме.

Что до драконов, то с ними я познакомился на этой планете. Драконы здесь – дело обыденное, житейское, хотя и опасное. Но о них – не сейчас.

Я представлял себе собственные компьютер, мобильный телефон и грезил о них – понял из разговоров родителей, какие это увлекательные и необходимые вещи.

Да о чем я только не мечтал!

Я мечтал обо всем из того прекрасного земного, про которое мне становилось известно от родителей.

− « −

Вот и нынче, сидя на холмике у заводи, мыслями я был на планете, где имел счастье родиться.

Так продолжалось, пока до меня не дошло, что Тыр почему-то запаздывает.

Разволновавшись за него, я вскочил на ноги и стал вглядываться в ту часть леса, откуда он всегда появлялся.

Наконец где-то там прозвучал свист − неподражаемый и милый моему сердцу. Это был Тыр! Кто же еще. Просвистев, он дал мне понять, что соскучился и спешит.

Пролетели мгновения, и из-за ближайшего ко мне завала стал доноситься смачный хруст.

Несомненно, хруст был делом зубов Тыра.

Друг задержался за завалом, не преминув отгрызть веточку с повстречавшегося там кустика, и теперь лакомился ею.

Тыр любил поесть и ел почасту. Однажды он объяснил мне, что постоянного питания требует быстрый обмен веществ в его организме.

Вскоре хруст стих, и Тыр выпрыгнул из-за завала.

Объявившись тем самым в поле моего зрения, он присел на задние лапки и передними стал торопливо умываться после откушанной им веточки.

− « −

Когда Тыр присаживается на задние лапки, он делается ростом с меня. Если же привстает на задних лапках, становится выше меня, но не намного. Лапки у него короткие – что задние, что передние. Но данная природная особенность не мешает другу бегать очень быстро и ловко огибать всевозможные препятствия, если он не в состоянии через них перескочить.

Точно так же не мешает завидной проворности друга его упитанность.

− « −

В то время как Тыр умывался, я лишь наблюдал за ним, оставаясь на холмике.

Стоило выждать, пока мой жизнерадостный друг выплеснет первую радость от встречи. Иначе не миновать мне ушибов и ссадин. Тыр не владеет собой, когда радуется. Он куролесит! Носится взад-вперед и по кругу, брыкается, подпрыгивает в воздух и разворачивается в нем задом наперед. При всем при этом шаловливо трясет головой, склоняя ее набок.

Даже удивительно, как он может трясти ею в принципе. Шея у него коротенькая, толстенькая, неприметная и, по идее, должна быть неповоротливой. Но все наоборот.

− « −

Мне нравится наблюдать, как Тыр куролесит. Я веселюсь. А заодно

любуюсь его нежной шелковистой шерсткой, которая потрясающе переливается в лунном свете, когда друг движется быстро.

В основном шерстка у друга черная в бледно-желтых пятнах, и длинная. Лишь на мордочке, животике и лапках шерстка у него белая, и на этих частях тела, а также на ушках она коротенькая, как у мышки.

К слову сказать, этих шуршащих созданий в лесу планеты водится предостаточно, и все они такие же серенькие маленькие и худенькие, как на Земле.

Но куда больше в лесу планеты водится жирных зверьков, обличьем напоминающих родителям земных сусликов. Только они крупнее: вырастают размерами с земных зайцев.

− « −

Умывшись, Тыр предпринял свои приветственные скачки. Потешаясь с него, я то и дело ловил его лукавый взгляд.

Лукавство во взгляде Тыра присутствует всегда, но оно словно приглашает к игре и лишь в этом смысле действительно присуще другу.

В Тыре нет хитрости и тем более коварства. Он прямодушен и доверчив, честен и покладист.

− « −

Вволю наскакавшись, Тыр кинулся ко мне. Забросив на мои плечи передние лапки, он уткнулся розовым носом в мою щеку, и по ней быстро-быстро заскользил его влажный язычок. Мое лицо тем временем защекотали воздушные кустики тонких и восхитительно длиннющих усов друга.

В ответ я чмокнул Тыра в его мохнатую щечку. Вкушая блаженство, он на мгновенье прикрыл глаза − необыкновенно красивые. Моя мама говорит, что они похожи на черные бусины. А блестят они, как смола, проступающая на стволах деревьев планетного леса.

− « −

Больше всего смолы проступает на стволах деревьев хвойных.

Деревья эти богаты на орехи, которые вырастают в шишках. Но шишки не падают на землю, когда в них созревают орехи, а лишь раскрывают множество своих створок и усеивают орехами землю под деревьями. Скинув созревшие орехи, шишки смыкают створки и начинают растить внутри себя орехи новые. Скорлупа у орехов не толстая и запросто ломается при сжатии орехов пальцами. Цвет скорлупы коричневый, а под ней сокрыты желтые ядрышки. Они вкусные и большие. Одно ядрышко занимает всю мою ладошку и во рту не поместится, поэтому я ем ядрышки, откусывая по кусочку.

Во рту Тыра ядрышко помещается. Он мне как-то продемонстрировал. И все же Тыр ест ядрышки на мой манер: откусывая по кусочку. Так ему удобнее пережевывать.

Чтобы добыть ядрышки, Тыр разгрызает орехи четырьмя передними зубами, каковыми являются два верхних и два нижних резца. Это очень длинные и острые зубы, а стыкуются они, как ножницы. Остальные зубы у друга короткие, и они жевательные.

Поедая орехи, Тыр придерживает их у земли передними лапками. На них у него по четыре пальчика, а на задних лапках − по три. Пальчики оканчиваются длинными загнутыми коготками, которые помогают другу рыться земле в поисках полезных для него корешков некоторых растений, а также − причесывать свою шерстку.

− « −

Родители считают, что Тыр невероятно схож с земной морской свинкой, хотя и во много раз больше той.

”Морскими свинками”, как рассказала мне мама, люди назвали забавных маленьких зверьков из южных заморских стран Земли. Зверьки имели благодушный нрав, и торговцы из других стран стали привозить их в свои страны на продажу и для развлечения своим детям.

Звуки, которые издавали зверьки, напоминали те, которые издают свиньи. В обличиях и смешных повадках двух этих животных тоже было что-то общее.

Но поскольку зверьки были маленькими, их назвали уменьшительно-ласкательно: ”свинками”, − а морской способ доставки зверьков в другие места Земли прибавил к их названию слово “морские”.

− « −

– Как дела, Артемка? – вежливо промыслил Тыр, когда мы обменялись нежностями.

Поскольку я не обладал телепатическим даром, какой был у друга, мне требовалось проговаривать свои мысли. Поэтому я произнес:

– Спасибо, хорошо. А как твои дела? И отчего ты припозднился?

– За стаю сражался, – с достоинством подумал Тыр. – Вот уж несколько дней, как повадился к нам голубой лис. То здесь, то там стал объявляться на территории стаи. Всегда ощерившийся, клыками клацающий. Все выжидал, когда кто-нибудь из нашей малышни зазевается и отобьется от стаи, а он его сцапает. Стае постоянно приходилось образовывать круг и прятать в нем малышню. С рассвета и до заката не давал нам лис покоя. Но сегодня и после заката остался. Вот и решил я с ним сразиться, чтоб неповадно ему было к стае наведываться. Бросился я на него, с ног сбил, стал топтать. Внезапность моей атаки ввела его в растерянность, и он лишь пытался из-под меня вывернуться. Когда же он это сделать сподобился, я пребольно куснул его за вильнувший прямо перед моим носом хвост. Он заскулил и сбежал.

− « −

У голубого лиса были большие страшные клыки, и зверем он был не маленьким. Ровня Тыру, только тощий. Однако силы ему было не занимать.

Переживая за друга, я второпях проговорил:

− Как же ты не побоялся?! Лис опасен! Его клыки наверняка, что ножи, и хватка такая же − железная!

− Не побоялся. Откуда храбрость взялась, не знаю, но внутри все взбунтовалось, и лиса я атаковал, − удивился сам себе Тыр.

Я же преисполнился гордости за него.

Он тем временем продолжил ход своих мыслей:

− Мама меня потом отругала, посчитав, что я юн еще, чтобы с лисом тягаться. Но дед заступился и растолковал ей, что из меня настоящий мужчина вырастает − защитник стаи. Он сам смолоду отважным слывет, потому вожак, и давненько уж. В стае с дедом согласилась, и все стали меня хвалить. Мне сделалось приятно, но мысли мои были заняты не похвалами, а тем, что в схватке с врагом необходимы внезапность, натиск и вера в победу.

− Я это запомню, − сказал я другу, восхитившись им.

− Да уж, запомни. − Тыр сделался важным.

Но зазнайства в нем не было ни капли. Он вообще не умел зазнаваться, как не умел и хвастать. Просто был искренним.

− « −

Лис и вправду уродился голубого цвета. Сродни цвету дневного неба этой не родной мне планеты. Хотя мама говорила, что дневное небо Земли точно такое же.

Голубая шерсть лиса была везде коротенькой и приглаженной, отчего его длинный и всегда извивающийся хвост походил на змею. Лис мог сворачивать хвост спиралью и цепляться им за ветки деревьев, когда добирался до них по стволам, используя свои цепкие когти.

При помощи хвоста он затаивался на ветках, чтобы исподтишка воровать из птичьих гнезд яйца и птенцов.

Лис был под стать собственному хвосту: гибким, изворотливым.

Он стал появляться в лесу у нашей заводи несколько лет тому назад, будучи еще детенышем. Примерно тогда, когда я познакомился с Тыром. Мама первой прозвала этого небольшого в ту пору зверька “голубым лисом”, а попутно – “хитрой бестией”.

Он был всегда настороже, поводя по сторонам торчком стоящими остроугольными ушами. Избегал нас, людей, и любое крупное зверье. Питался зверьем мелким, а иногда, как было сказано, разорял птичьи гнезда.

Прежде я ни за что бы не поверил, что наступит время, когда лис надумает охотиться на представителей семейства моего друга.

Но вот лис вырос и, как выяснилось, обнаглел.

− « −

У нас с Тыром оставалось мало времени в этот вечер. Мы понимающе переглянулись и поскорей полезли в воду, чтобы успеть поплавать. Я предварительно разулся и сбросил с себя одежду. Тыру сбрасывать с себя было нечего − не собственную же шкурку (не пугайте меня!).

− « −

Вода в нашей заводи и в заводи соседней была не соленой, как везде в океане, а почти пресной. Все − благодаря речке, которая впадала в океан между заводями. Бесконечно отдавая им свои пресные воды, она существенно разбавляла в них соленые океанские. Потому-то деревья в заводях не погибали. Однако для питья вода из заводей не годилась. За питьевой водой моя семья, да и семейство Тыра тоже отправлялись к речке, но, надо сказать, никогда у нее не встречались.

− « −

Мне было жаль, что припозднившемуся Тыру вскоре следовало возвращаться домой. Но я утешил себя надеждой, что голубой лис больше не потревожит семейство друга, и впредь, когда Белая Луна станет приходить на смену Красному Солнцу, друг продолжит объявляться у нашей заводи без задержки. Значит, мы будем вместе намного дольше − как обычно.

− « −

“Белая Луна” и “Красное Солнце” − не я придумал. Мама! Она поистине мастерица давать всему правильные названия.

По словам мамы, луна этой планеты бела, как снег. Которого я, правда, никогда не видел.

Светила она очень ярко, и ее лучи проникали в самые укромные уголки леса.

Она бывала полной, как ныне, и неполной − месяцем, − но неизменно оставалась чрезвычайно блесткой.

Ее всегда можно было видеть со склона холма, с берега заводи и с берега речки, где бы в небе ни появлялась она на закате и где бы ни исчезала на рассвете.

Рассвет приходил из-за холма, и над ним поднималось Красное Солнце. На восходе оно было багряным − по-другому, ярко красным. Днем делалось алым. На закате окрашивалось в цвет багровый, который тоже красный, но густой и с едва заметной просинью. Иначе сказать, мрачно-красный.

В общем, солнце планеты всегда оставалось красным.

− « −

Далеко от берега мы с Тыром никогда не отплывали, чтобы не заплутать среди деревьев заводи.

Деревья эти не теряли ветвей и завалов не создавали. Но их верхние корни крутыми изгибами выпячивались надо дном, как и верхние корни деревьев, произраставших на суше, выпячивались над землей. Поэтому, огибая в заплыве деревья заводи, я и Тыр лавировали между этими корнями.

На воде, загораясь, как огоньки, и тая, наверное, как снежинки, играли лунные блики, и мы любовались ими.

В полнолуние мы любовались белоснежной дорожкой, которую прокладывала на воде Белая Луна, и обязательно проплывали по этой дорожке.

От мамы я знаю, что на Земле плыть по лунной дорожке считается к счастью. Я и Тыр были счастливы, плывя по лунной дорожке на Планете Белой Луны и Красного Солнца.

− « −

Поплавали мы совсем немного, когда мои внутренние часы подсказали, что Тыру пора собираться домой. Считав мои мысли, он утвердительно пискнул и указал мне глазами на очень большое дерево, что росло в нашей заводи неподалеку от берега. Тем самым Тыр напомнил мне, что я еще должен забрать ловушку для рыбы, которую моя мама привязывала по утрам к выступающему под водой корню этого дерева.

Ловушка для рыбы представляла собой высокую корзину и крышку к ней в форме воронки, сплетенные мамой из тонких и гибких, как лоза, веточек кустарника, который в изобилии произрастал по берегам речки. В корзину мама помещала червей, добытых из земли подле того или иного завала. Чтобы черви не могли выбраться из корзины через имеющиеся в ней щели, мама нанизывала их на тоненькую полоску коры кустарника и связывала полоску колечком.

Почуявшая червей рыба заплывала в корзину через отверстие в ее крышке-воронке, а заглотав их, не могла найти выхода и затихала в корзине. За день ее набиралось довольно нашей семье на ужин, а зачастую и больше.

В речке мама не рыбачила. Привязать корзину в речке было не к чему, и ее бы попросту унесло течением.

− « −

Подплыв за корзиной, я отвязал ее от подводного корня и почувствовал знакомую тяжесть: улов состоялся. Что, впрочем, было обычным делом.

Корзину я доставил на берег.

Тыр был уже там и энергично трясся, освобождая от воды свою шерстку.

Я зажмурился от летящих на меня брызг. Когда они иссякли, я глаза открыл.

Тыр на тот момент с усердием причесывал себя коготками.

Хотя хвостом природа его обделила, ухаживая за собой, он следовал выражению “от головы до кончика хвоста” и достигал высочайшей степени чистоплотности. Моя мама в этом отношении ставила мне его в пример.

Пока Тыр причесывался, я осмотрел содержимое корзины. Для этого мне пришлось поставить ее вертикально, чтобы из нее не повыпрыгивала рыба, снять с нее крышку, а после приподняться на цыпочках, потому что высота корзины соответствовала моему росту.

Семь серебристых рыбешек с красноватыми плавниками, каждая размером с крупную земную уклейку, как ту живописал мне отец, активно трепыхались внутри, желая выпрыгнуть наружу. Но напрасно они колотились в своей тюрьме. Покинуть ее было им не по силам.

Кроме рыбешек, в корзине оказался большой, в пять моих ладошек, речной рак, захотевший поохотиться в заводи.

Раки – редкий улов, но от их мяса ни я, ни отец не в восторге. А маме оно нравится, да так сильно, что она называет его “деликатесом”.

Гостинцы из заводи порадовали. Рыбы хватало, чтобы приготовить на ужин и еще засолить для дальнейшего вяления.

Закончив с осмотром улова, я обтерся опавшим с дерева листом. Приходилось так делать за неимением полотенец, каковыми люди пользуются на Земле.

За обтиранием последовало одевание.

Облачившись в свою незатейливую одежду из шкурок сусликов, которой были надевающаяся через голову безрукавка и короткие штанишки, я всунул ноги в сапожки, тоже из шкурок сусликов, а на сапожки надел лапти.

Родители носили такие же одежду и обувь.

Два месяца в году на ногах мы носили еще и повязки из змеиных шкур.

− « −

В лесу у заводей водилось множество змей.

Большую часть года змеи вели себя миролюбиво. Агрессивными они были лишь раз в году − в свой брачный период, который длился около двух месяцев.

Нам на счастье брачный период у змей начался спустя месяцы после нашего обоснования на склоне холма.

Все первые сутки с начала этого периода отец оберегал нас с мамой от змеиного нашествия. Зная про ядовитую природу некоторых видов змей земных – хоть их и меньше, чем видов неядовитых, – он вынужден был убивать змей инопланетных, проникавших в наше жилище, которым была пещера. Ничего другого попросту не оставалось.

С отца сошло семь холодных потов, поскольку инопланетные змеи оказались не менее вероломными и увертливыми, чем змеи земные.

По ходу дела он обратил внимание, что инопланетные змеи стороной обползали тела убитых отцом своих сородичей. Данную поведенческую особенность инопланетных змей отец немедленно использовал, чтобы обезопасить, наконец, наше жилище от страшных гостей. Для этого он раскидал шкуры убитых им змей на входе в пещеру и внутри нее. Ползучие гады соваться в пещеру перестали.

Сразу следом отец сделал всем нам на щиколотках повязки из змеиных шкур, и мы смогли выйти из пещеры.

Все предпринятые против змей меры безопасности были не напрасными. В последовавшие дни мы смогли убедиться воочию, что укусы большинства змей являлись смертельными для обитающих в лесу зверей. Коль так, их укусы могли быть смертельными для нас тоже.

Тыру и его сородичам укусы змей были не страшны, поскольку вызывали у них лишь временное состояние глубокого сна. Проще говоря, организм инопланетных морских свинок умел вырабатывать змеиное противоядие.

К сожалению, организм земных морских свинок, как сказала мне мама, змеиного противоядия вырабатывать не умел.

− « −

С Тыром я знаком четыре года.

В ближайшие два года он станет больше чуть ли не вдвое. Что в длину, что в ширину, что в высоту. Когда это произойдет, у него закончится период физического становления и внутреннего возмужания. Обо всем этом ему сообщила его мама.

Мне же топать и топать, прежде чем такой период закончится у меня. Расти и внутренне мужать я буду долгие годы. Об этом мне сообщила мама моя.

Среди сверстников в своей стае Тыр, как мне стало известно от него самого, больше любого, и, судя по всему, догонит своего деда-вожака − самого большого самца стаи. А то и перегонит.

− « −

Мои родители очень любят Тыра − он спас мне жизнь. Собственно, так я с ним и познакомился.

Было нам в ту пору по два года. Я всегда находился с мамой. Тыр же вел себя весьма самостоятельно и вечерами убегал из стаи, чтобы попутешествовать по лесу и поплавать в одной или в другой заводи.

Одним из вечеров той поры мама по обыкновению пришла со мной к заводи нашей, чтобы забрать улов.

Усадив меня на любимом мной холмике, она поплыла к дереву, за подводный корень которого утром прикрепила ловушку для рыбы. Прежде я послушно дожидался ее на холмике, но тем вечером сполз с него и очутился в воде. У берега тогда мне было ее по пояс, но шажок-другой, и меня поглотила глубина. Забарахтавшись, я стал то выныривать головой на поверхность, то идти обратно ко дну. Отчаянно и тщетно сражаясь с водной стихией, от неожиданности и страха я не издавал ни звука. На производимый мною, крохой, тихий плеск мама внимания не обратила. Уж очень походил он на привычный плеск воды, омывающей берег заводи и деревья в ней.

Но мои злоключения увидел Тыр.

Уже несколько вечеров кряду он появлялся лишь у нашей заводи, потому что заприметил у нее меня. Все эти вечера Тыр тайно наблюдал за мной, пока я с мамой был у заводи, и в итоге я ему приглянулся. Он почувствовал родственность наших душ.

Душа внутри нас. Ее не увидеть глазами, не пощупать руками, но она есть, и она живая: радуется и тоскует, смеется и плачет вместе с нами. Душу нельзя ударить, но можно обидеть грубым словом и дурным поступком. Ее нельзя погладить, но можно приласкать теплым словом и добрым поступком. Живые существа познают друг друга своими душами.

Мама не рассказывала мне о душе ничего такого. С годами ее суть я осознал сам.

− « −

В вечер моего непослушания Тыр тоже не спускал с меня глаз, прячась за ближайшим к берегу завалом. Как он признался мне многим погодя, ему нестерпимо хотелось подпрыгнуть ко мне и лизнуть меня в щеку. Но он остерегался моей мамы.

Когда же я оказался в воде и стал тонуть, а Тыр понял, что моя мама ничего из этого не видит, не слышит и на помощь мне не придет, он громко заголосил: ”Тыр-тыр-тыр-тыр!..”

Не дожидаясь, пока мама, услышав его, сообразит, в чем дело, мой будущий друг выметнулся из-за завала и, перейдя на бедовый свист, ринулся к берегу заводи.

Домчавшись до него, он со всего маху прыгнул в воду и оказался подле меня, барахтавшегося из последних сил. Я ухватился за шерстку на его спине, и со мной он поплыл назад к берегу.

Когда мы оказались у него, подоспела и мама.

Она обернулась на странные громкие звуки, которые издавал мой спаситель, и увидела его и мое чудесное спасение.

Бросившись к нам, мама вытащила меня на берег. Мне было трудно дышать, так как в мои легкие попала вода. Я сильно кашлял, и с кашлем вода вырывалась наружу. Но вскоре в легких ее не осталось совсем, и ко мне вернулось нормальное дыхание.

Убедившись, что с моим самочувствием сделался порядок, мама обратила свой взор на Тыра. Он к тому времени успел выбраться на берег, стряхнуть с себя воду и прихорашивался, причесывая коготками взлохмаченную шерстку.

Не дав ему завершить сию гигиеническую процедуру, мама схватила его в охапку и стала горячо целовать его в мохнатые щечки.

“Тыр-тыр-тыр-тыр”, − с тревогой пробубнил Тыр, не зная, чего от него надо моей маме. Ведь морские свинки не целуются, как люди.

Но дальше Тыр бубнить не стал, потому что мамины поцелуи пришлись ему по нраву. Тыр почувствовал, что происходили они от сердца.

Прекратив тревожиться, он в мыслях передал маме следующее:

− Я с Вами не знаком и оттого не совсем Вас понимаю. Но мне приятно то, что Вы делаете.

Для Тыра это было первым общением с людьми, и он только начинал испытывать на нас свои телепатические способности. Но, адресованные моей маме, его мысли достигли ее. Больше того – они достигли меня тоже.

Я нисколько не удивился прочтению чужих дум, как многому из того, что приводит в удивление взрослых, не удивляются дети.

Мама же вздрогнула и, прекратив расцеловывать Тыра, стала смотреть на него с неверием, что ей передались его мысли.