Текст книги "Мое инопланетное детство"

– Безобразие! – заявила мама. – Оказывается, чтобы попасть на другую обитаемую планету, надо провалиться сквозь землю, а чтоб потом на этой планете выживать, необходимо еще и мерзко вонять.

– Вонять – не погибать, – усмехнувшись, сказал отец и подмигнул маме.

Но его хороший настрой как языком слизнуло.

Со стороны реки послышалось знакомое стрекотание. Пусть далекое и короткое, но отчетливое.

Отец немедля раскидал костер, и, оставив нам с мамой догоравший у костра факел, сказал, что отправляется к краю леса на разведку. Отдельно для себя он факел разжигать не стал, так как брать его с собой не собирался.

Такое бездействие отца было оправданным. Ведь если бы отец появился у края леса с факелом, дым от него выдал бы отца синим чудищам, а уж те бы не засомневались, что и мама со мной где-то близко.

Но мама не позволила отцу уйти не защищенным совершенно ничем. Вытащив из кармана мешочек и развязав на нем узелок, она помазала слюной дракона внутренние поверхности локтей отца и его шею сзади.

− « −

Обратно отца долго ждать не пришлось.

Вернувшись, он сказал:

– Синие чудища снова приплыли, бродят молчком меж мертвым драконом и болотцем, головами по сторонам вертят. А главарь все в край леса вглядывается. Что у этих тварей на уме и до чего они додумаются, неизвестно, но у нас выход один – бежать. И как можно дальше.

Родители побежали. Мама − с зажженным факелом и сосудом с водой. Отец – со мной и с запасными факелами.

Продвижение давалось родителям нелегко. Порой им приходилось притормаживать и перебираться через поваленные деревья, которые стали попадаться на пути. Деревья были опалены, и это говорило о том, что их сразили молнии.

Но родители бежали до тех пор, пока Красное Солнце не сделалось алым, поднявшись очень высоко. Тогда дрожащими коленями они опустились на землю и легли на нее. Меня отец положил между собой и мамой.

− « −

Родители были молодыми и здоровыми людьми. Притом с детства занимались спортом, о чем, когда я подрос, мне рассказали. Молодость, здоровье и развитая спортом выносливость помогали им превозмогать себя.

Однако даже большой запас их сил был не безграничен.

− « −

Синие чудища не преследовали нас. Их леденящее душу стрекотание замерло в нашем утрешнем прошлом. Им так и не удалось учуять нас. Вероятно, потому, что нам помогал запах дракона, который отныне был с нами.

В любом случае, повезло нам! В который раз.

− « −

Как только родители прервали свой марафон, мое ангельское терпение лопнуло, и я заголосил. Мне было мокро, грязно и хотелось есть.

Но, как я ни голосил, лежа подле родителей, они еще долго не реагировали на мой ор, уставившись неподвижными глазами куда-то в лесную даль.

– « –

Снова в путь родители выступили на следующий день. Они уже не бежали, а шли, и часто делали привалы. После безумного жизненного темпа дней предыдущих, темп нынешний – неспешный и с полноценным отдыхом – казался всем нам манной небесной.

Теперь, день за днем, мы отсыпались и отъедались. Отъедались – чем Бог послал. Я – материнским молоком. Родители – орехами, малиновыми ягодами и появлявшимися на нашем пути сусликами, которых отцу удавалось добыть, метнув в них ножик или тяжелую ветку, подхваченную им с какого-нибудь завала.

Вечерами, как только Белая Луна наполнялась светом, родители наведывались со мною к реке, где мы вволю напивались воды, родители наполняли ею сосуд, обмывали меня и обмывались сами.

В один из дней, на привале, пока отец делал факелы, мама приспособила мне в пеленки опавшие листья, а в подгузники мох.

В другой день, и тоже на привале, отец обеспечил нас древесным соком. Его внимание привлекло лиственное дерево со светлым стволом, которое росло неподалеку от устроенного родителями привала. Подобных деревьев в лесу нам попадалось немало. Но у этого была недавно надломлена ветвь, и из надлома каплями ниспадал на землю древесный сок. Поймав несколько капель рукой, отец попробовал их на вкус. Они оказались кисло-сладкими и отцу их вкус понравился.

Раскрыв ножик, отец сделал им небольшой глубины прокол в стволе дерева, и из прокола древесный сок потек струйкой. Родители попили сока прямо со ствола, а я из маминой ладошки, в которую она набрала его специально для меня.

Когда все мы сока напились, отец заткнул прокол на дереве кусочком ветки кустарника, чтобы дерево не заболело.

И все бы хорошо. Но мы покинули тот привал без зажженного факела!

Родители позабыли, что в путь нужно зажечь факел, и я позабыл вместе с ними. Не то б я устроил истерику, и родители вспомнили б.

Даже не знаю, что на всех нас нашло. Наверное, мы слишком расслабились в последнее время, так как никто нас не тревожил.

Но что тут ни предполагай, а в путь мы двинулись без огня.

      Да такие спокойные, аж противно вспоминать.

– « –

Спокойствие наше продлилось до очередного привала. Вот тут-то, засобиравшись разжечь костер, родители спохватились. Костер то всегда разжигался ими от горящего факела, который был с нами в пути.

Вслед за родителями спохватился и я. Мне сделалось страшно, что мы без огня, а лес полон хищных зверей. Я захныкал и заелозил в одеяльце, давая родителям понять, чтобы они поскорее запалили новый факел, а уж потом занимались бы костром. Но меня никто не понял, и факел запален не был.

Родители стали собирать ветки для костра.

Я еле дождался того костра, и успокоился, лишь когда он хорошо разгорелся.

Казалось бы, успокоиться должны были и родители. В действительности же произошло противоположное: меж родителями разгорелся жаркий спор, в котором они стали выяснять, кто виноват, что с нами не было горящего факела. Отец обвинял маму, потому что нести этот факел было ее обязанностью. Мама обвиняла отца, что он не досмотрел за ней, а как глава и защитник семьи досмотреть был должен.

Спор завершился обоюдным признанием вины, и родители стали обсуждать подробности нашего путешествия без огня.

Трижды с нашего пути убегали звери. Мы их не видели, но слышали производимые ими шорохи, и, судя по громкости этих шорохов, звери были немаленькими. Один из них, убегая, рыкнул, что говорило о его хищной природе.

Звери и прежде убегали с нашего пути. Иногда мы их видели. Например, тех, которые возвращались с водопоя. Покидая опасные просторы у реки, они на всех парах врывались в лес и чуть ли не натыкались на родителей, идущих по его краю. Завидев горящий факел, проносились мимо, чтобы поскорее скрыться от огня. Обычное дело.

Но в день, о котором речь, обычное стало выглядеть необычным. Огня то с нами не было, а звери от нас убегали. Почему?

Ответ напрашивался сам собой: их пугал “волшебный” запах дракона!

Так родители убедились, что наряду с огнем у нас имеется еще одна надежная защита, гарантирующая безопасность от лесных хищников.

А от синих чудищ? А от драконов? Чем моя семья могла защититься от них?

Факелом, и даже несколькими, не отпугнешь ни тех, ни других. Родители были уверены.

Равно как и в том, что запахом дракона не обманешь синих чудищ, если попадешься им на глаза. Они высокоразвитые существа, и будут в первую очередь доверять своему зрению.

По поводу драконов у родителей возникали большие сомнения, как эти инопланетные динозавры отреагируют на нас, людей, которые совершенно на них, драконов, не похожи и по размерам годны им в пищу, но пахнут, как они. Чаша весов и здесь склонялась не в нашу пользу. Потому что родители понятия не имели, успевают ли драконы унюхать запах добычи, перед тем как ее схватить, и нужно ли им вообще знать, как пахнет их добыча. Если нужно, то в какой момент: до или после поимки. Если “после”, то добыче все равно уже конец и без разницы. Если ”до”, то опять же оставалось неясным, как поведут себя драконы с существами, не похожими на них, но пахнущими, как они.

По всему выходило, что от синих чудищ и драконов родители не могли защититься ничем, кроме осторожности и смекалки.

Утешало одно: в лесу мы были недосягаемы хотя бы для драконов. Таким махинам, как уже говорилось, было не протиснуться меж деревьев никак.

– « –

С тех пор как мы оторвались от погони, мама стала обращать мое внимание на обитателей леса, которые встречались на нашем пути.

Она давала им подходящие земные названия: “ежик”, “мышка”, “птичка”, “муравей”, “червяк”… – и рассказывала об особенностях их поведения. Например, о том, что ежик колется, мышка шуршит, птичка летает, муравей трудится, червяк ползает…

Я внимал маме и запоминал внешний вид обитателей леса вместе со словами, которыми назывались они и особенности их поведения. Эти слова, как и множество других слов, наполнялись для меня живым смыслом.

Но на двоих обитателей леса я обратил внимание сам, без маминых подсказок, потому что уж очень впечатляющими оказались встречи с каждым из них.

Один раз наперерез нам проскочило рыжее в коричневых пятнах животное с коротким хвостиком, острыми вздернутыми ушами, на кончиках которых были метелки, и с красивыми, цвета бронзы, глазами. Завидев его, мама воскликнула с восхищением и страхом одновременно: “Рысь!”

Страх мамы был напрасным. Рысь сама испугалась нас, увидев пылающий факел в маминых руках и учуяв запах дракона, которым веяло из кармана маминого пальто. Сверкнув на нас своими красивыми глазами, она прытко скрылась среди деревьев.

Вторая впечатляющая встреча произошла с серым зверем, у которого были взъерошенная на загривке шерсть и беспощадный взгляд. Незаметный в норе под древесным корневищем, он, наверное, мирно спал в ней, пока родители не приблизились к этому месту. То ли услышав звуки родительских шагов, то ли учуяв запах дракона, но зверь пробудился ото сна и выскочил из норы.

Испугавшись не на шутку, родители замерли на полушаге, но замер и зверь.

Негодующе глянув на пылающий факел и потянув носом воздух, в котором витал запах дракона, он ощерился, нервно дернул пушистым хвостом и метнулся от нас прочь. Подобно рыси, зверь стремительно исчез среди деревьев.

Родители страх пережили, и отец сказал: “Волк-одиночка”.

Из слов отца я догадался, что волки могут существовать также группами, а позже узнал, что такие группы именуются “стаями”.

В обоих случаях мне передались родительские эмоции, и я из них понял, что рысь и волк могут представлять угрозу для человеческой жизни. Не то что ежик, мышка, птичка, муравей и червяк.

– « –

По мере нашего следования горный пейзаж уступил место пейзажу с холмами.

Сначала гору, вдоль которой родители предприняли побег, сменила более низкая гора, а после нее один за другим потянулись холмы, поочередно сдававшие в высоте, но все равно остававшиеся очень большими.

Лес не переставал произрастать и на более низкой горе, и на холмах, а также у подножия этой горы и у подножий холмов. В общем, родители продолжали идти по краю леса.

– « –

От начала холмов стала меняться река. Ее русло постепенно расширялось, затапливая низину и все ближе подступая к лесу. Речные берега заболачивались.

Отец сказал, что река вошла в устье – ту свою часть, которой она оканчивается, впадая в море или океан. Меня заинтересовали новые слова “море” и “океан”. Взглянув на отца, я вопросительно произнес: “Гу-гу?”

Отвечая мне, как взрослому, отец пояснил, что океаны – гигантские водоемы, окружающие континенты и острова, а моря – части океанов, примыкающие непосредственно к суше (или в нее вдающиеся) и ее омывающие. Что моря, и тем более океаны, необъятны. Их не охватить взглядом.

Я очень захотел увидеть то, что целиком увидеть невозможно, и мое желание исполнилось.

– « –

К полудню пятых суток нашего побега из логова синих чудищ до нас стал доноситься величественный шум, охвативший, как казалось, всю планету. Так мог звучать только океан, и ближе к вечеру мы к нему вышли.

Это был несказанный водный простор, который имел начало – берег – и не имел конца. Он шумел темно-синими волнами, коих было несметное множество.

Это был грандиозный мир – живой и вечный.

В далекой дали, что зовется “горизонтом”, он принимал в себя заходящее багровое солнце.

– « –

Лес потянулся вдоль океанского берега, который представлял собой нескончаемый пляж из желтых каменных плит, отполированных океаном почти до блеска.

Произрастал этот лес у подножий холмов, высившихся у океанского берега, и на самих этих холмах.

Родители зашагали по краю леса вплотную к пляжу.

Невысокие, но сильные океанские волны накатывали на пляж одна за другой.

Меня охватил страх: мне стало казаться, что они вот-вот затопят пляж и доберутся до края леса и до нас.

Но волны всякий раз распластывались на пляже и отступали обратно в океан.

Я доверился волнам, мой страх прошел, и меня снова поглотило созерцание океанской необъятности, которая завораживала, даря ощущение свободы и наполняя сердце счастьем.

С мгновениями моему счастью не стало предела, потому что ко мне пришла отрадная мысль, что рядом с нами целый океан воды! Мы обеспечены водой, чтоб ее пить!

Отец, словно считав мои мысли, без промедления их опроверг.

– Жаль, что в океанах вода соленая, а не пресная, как в реках. Из океанов не попьешь, – произнес он, грустно глядя на океанские волны.

Мне тоже стало жаль, что это так. Я начал мучительно размышлять, как же нам быть без реки с ее пресной водой? Но мои думы не уходили дальше вопроса.

О соленой воде в ту пору я не имел понятия, но наитие подсказало, что она неприятна на вкус и жжет глаза. Ну точь-в-точь, как пот отца, во время его бега капавший мне на лицо и проникавший в мои рот и глаза.

Мало-помалу мы допили воду из сосуда, и мама чуть не плача спросила у отца:

– Как же нам быть – возвращаться к реке?

– Ни в коем случае, река – стихия синих чудищ! – вскричал он и, чтобы поднять всем нам настроение, шутливо закончил в рифму:

– Вперед мы двинемся – прыг-скок –

И станем пить древесный сок.

– Может быть, дождь сорвется? – от безысходности возмечтала мама, вонзив глаза в абсолютно пустые, без облаков, небеса.

Услышав от мамы про дождь, я вспомнил его. На Земле, лежа в коляске, я с удовольствием слизывал с губ изредка попадавшие на них пресные капельки небесной влаги, когда на прогулках мы с мамой попадали в ненастную погоду.

– С дождями здесь напряженно. Я не заметил ни одного, – зло возразил отец. Но злость его относилась не к маме, а к жадной на осадки планете.

Мама горько вздохнула, и родители продолжили наш путь в неизвестность.

– « –

Прошло трое суток после нашей встречи с океаном, и их мы провели без пресной воды. Нашу жажду утолял древесный сок. Вернее, нам казалось, что он ее утолял. Но поутру суток четвертых мы поняли, что хотим только воды. Простой пресной воды! Как никогда доныне!

Меня стало воротить от древесного сока и от маминого молока, приобретшего его вкус. Я плевался во время кормлений и плакал.

У родителей и у самих уже сводило горло от древесного сока, но они переживали лишь за меня.

“Если немедленно не пойдет дождь, наш ребенок погибнет!” – раз за разом восклицала мама, когда ее отчаяние прорывалось наружу.

“Если мы не найдем источника пресной воды…”, – каждый раз поправлял ее отец.

Когда наше желание вволю напиться пресной воды стало неодолимым, я безнадежно затих, а родители побрели, едва переставляя ноги.

Пресной воды требовали наши потрескавшиеся губы, иссушенные языки, сдавленные сухостью горла и вся сохнувшая изнутри плоть каждого из нас.

Жажду усиливал коварный, безжалостно шумевший волнами океан. Он призывал: “Вот же – Я! Я – вода! Подойдите и напейтесь всласть!!!”

Отец непрерывно вздыхал, да с такой безнадегой, словно на наших глазах рушился мир, а мама устремляла свой отчаянно-ищущий взгляд в неразличимую точку далеко впереди.

– « –

Там было место обетованное. Должно было быть!

В том месте существовал источник пресной воды. Она текла там всегда. Веками! Не иссякая!!!

В сознании каждого из нас уже не было ничего, кроме мечты об этом месте обетованном. И наша общая мечта была столь страстной, что место обетованное появилось.

Наша цель застала нас врасплох. К исходу четвертых – самых мучительных – суток соседства с океаном.

– « –

Родители, сгорбленные, с изможденными лицами, плелись по лесу, сбавляя и сбавляя в шаге. Я находился в полуобморочном состоянии. Мои веки почти все время были сомкнуты. Изредка их размыкая, слабым взором я окидывал неизбывный лес впереди.

Слева за деревьями неизменно существовал океан.

Все поменялось в один момент: лес не кончился, но родители оказались в воде, плескавшейся об их ноги и о стволы деревьев.

Это была заводь – мелководная, затененная, тихая, – которую образовал океан, захватив часть леса у подножия холма.

Край заводи, граничивший с вольным океанским простором, хорошо просматривался с нашей позиции. Растущие по этому краю деревья замечательно высвечивало подернувшееся багровыми тенями Красное Солнце, которое соприкоснулось в своем закате с океанским горизонтом.

– Где это мы? – промямлил отец, с усилием разлепляя губы.

– Надо выбираться на берег, – едва смогла выдавить из себя мама.

Родители выглядели очень плохо. Было видно, что лишь воля помогала отцу удерживать на руках меня, а маме – не выпускать из рук пустого сосуда и пылавшего последнего факела.

Я подумал, что мама права: родителям и впрямь надо выбираться на берег, пока они не попадали с ног и все мы не утонули. Тем более что, согнув в бессилии спины, они донельзя склонялись над водой.

Додумав, я со страхом глянул на нее – воду, – и увидел в ней вторых своих родителей. Из-за небольшого волнения воды их образы были немного размытыми, но все равно узнаваемыми. Мой второй отец прижимал к груди сверток, из которого выглядывало измученное личико маленького человечка.

Моя наблюдательная мама заметила мой прикованный к водным фигурам взгляд и сказала:

– Ты видишь наши отражения в воде, Артемка. Они – не мы, они – никто. Сейчас мы выйдем из воды, и они пропадут. Без нас их попросту нет.

После слов мамы до меня дошло, что измученное личико маленького человечка, выглядывающее из свертка, – оно мое. Мне сделалось жаль себя до слез, но заплакать я не смог. Сил у меня не осталось совсем.

А мгновениями погодя я позабыл про желание плакать, так как был сражен открытием, что теперь знаю, как выгляжу!

– « –

Повествуя о моем инопланетном детстве, я, конечно, мог бы описать внешность родителей и внешность свою. Однако ни того, ни другого делать не стану, и объясню почему. В моей истории важны не внешние данные каждого из нас, а наши чувства, помыслы и поступки.

– « –

Истекали девятые сутки, как мы покинули логово синих чудищ.

Родители выбрались из заводи на берег, и им был уже не пляж, а лес.

Солнечный свет к тому времени померк окончательно, и в небе обозначился лунный контур.

Пришла пора нам отдохнуть. Казалось, что в последний раз. Перед вечным отдыхом.

Даже я начинал понимать значение “вечного отдыха”.

– « –

В то же время нечто впереди, и очень близко, на отдых не собиралось. Оно журчало!

– « –

Оказавшись на берегу, все мы отчетливо расслышали напевы текущей воды.

– « –

– Что… это? – с запинкой вымолвила мама.

– Попробуем угадать, – гораздо бойчее сказал отец.

Сказав, он развернулся к заводи, ладонью зачерпнул из нее воды и попробовал ту на язык.

Попробовав, завороженным голосом произнес:

– Эта вода почти пресная. Где-то впереди пресный источник.

– Неужели! – воскликнула мама.

– Да! – громко подтвердил отец.

Мои обессилевшие родители вдруг разом выпрямили спины и быстро-быстро зашагали на журчащий звук.

– « –

Когда Белая Луна наполнилась светом, родители вышли к другому краю заводи, и нашим глазам предстала небольшая речка, протекавшая меж двух холмов.

За речкой начиналась заводь вторая. С таким же множеством деревьев в ней, которые были продолжением леса, произраставшего у подножия холма, что высился за речкой.

Между заводями существовал водораздел – не поросший деревьями водный проход, – ширина которого равнялась ширине речного устья. Выглядел он как продолжение речки.

Речные берега были глинистыми, но заметным это становилось только у самой речки, поскольку в остальном на ее берегах в изобилии произрастали трава и кустарники.

На другой берег речки вела переправа в виде рухнувшего от старости гигантского дерева. Данное обстоятельство позволяло родителям ознакомиться с местностью за тем берегом. Но это – в будущем. А в тот момент всем нам не нужно было ничего, кроме пресной воды.

– Речка! – Мама упала на колени перед тем, что стало для нас спасением.

Отец уложил меня на пушистую ароматную траву и в речку вошел. С собой он прихватил сосуд.

Оказавшись в воде по пояс, отец окунул в нее лицо, и по часто задвигавшемуся его кадыку я понял, что он пьет и не может напиться.

Мама, пригоршней зачерпнув воды у берега, принесла ее мне. Я выпил залпом. Вернувшись к речке, мама припала к воде губами и втянула ее, сколько смогла. Мало-мальски напившись, она набрала для меня пригоршню новую.

Отец наполнял сосуд, опустив его под воду, а я чмокал водой из маминых рук. Потом я долго пил из сосуда. Вслед за мной из него долго пили родители.

Наша жажда была утолена, отец развел костер, и пришел черед основательно смыть с наших тел грязь.

Родители искупали меня и искупались сами.

Мама меня покормила, и я уснул.

Обычно я спал беспробудно, но в ту ночь один раз проснулся, словно кто-то существующий во мне снова захотел убедиться, что речка – не сон, а самая что ни на есть явь.

Проснувшись, я увидел, как родители стирали в речке одежду. Мамино пальто не сделалось исключением. Чтобы не оставаться голыми, они обернули себя ниже пояса опавшими с деревьев листьями. Большие размеры листьев такой возможности соответствовали.

Утром родители стали держать совет, где мы обоснуемся конкретно.

Прямо у речки – небезопасно. Она была местом водопоя здешних животных.

Неподалеку от нее – можно и нужно, но не на берегах заводей, где нам угрожали океанские шторма.

Наилучшим выбором родители посчитали лес на ведущем к океану склоне холма, что высился за речкой. Этот склон был более пологим, чем у холма перед речкой.

Туда и двинулись.

Переправившись по поваленному дереву, родители пошли по берегу второй заводи, высматривая на склоне холма удобный для подъема участок, и не заметили, как оказались у другого края этой заводи.

За заводью был такой же пляж, как тот, со стороны которого родители вышли к заводи первой.

По-над пляжем тянулся в неразличимую даль высоченный отвесный обрыв с поросшей лесом ровной вершиной, при взгляде на которую начинала кружиться голова.

Родителям пришлось повернуть назад.

Примерно на средине обратного пути к речке они стали восходить по склону холма и по истечении некоторого времени разглядели за деревьями природную террасу с цветущей на ней поляной.

На поляне поедали траву необыкновенно красивые животные: длинноногие, грациозные, с броским пятнистым окрасом и большими добрыми глазами.

Выйдя на поляну, родители ненароком спугнули этих животных, и они убежали в лес.

Указав им вослед рукой, мама сказала мне, что это косули, и бояться их не нужно. Они не опасны для человека.

Дальней своей стороной поляна упиралась в невысокий обрыв, над которым была терраса вторая, но узкая и каменная – крыша обрыва. За второй террасой склон холма продолжался, и на нем снова произрастали деревья.

У подножия обрыва валялись каменные обломки, а в нем самом был вход в пещеру. Высота входа значительно превосходила рост отца, а ширина была вдвое больше высоты. Перед входом имелся каменный порожек.

Родители исследовали пещеру и пришли к заключению, что она необитаема и достаточно просторна, чтобы нам в ней поселиться.

Мама сказала, что счастлива пещере, что та ниспослана нам свыше, и залилась слезами.

Я тоже испытал счастье, но мне плакать не захотелось.

Отец отдал меня маме и разлегся на поляне. Воздев глаза к небу, он стал насвистывать какую-то праздничную мелодию.

Да что там рассказывать! Мы просто нашли свой дом.

Судьба обеспечила нас наилучшим сообразно сложившимся обстоятельствам жильем.

Глава 4. Приспособляемость

Человек на многое горазд, и приспособиться к жизни в невероятно трудных условиях – тоже в его власти. В таком таланте человека я убедился на опыте, который мы приобрели за многие годы существования на неизвестной планете.

Мы оказались одни, посреди дикого леса, без средств выживания.

У нас было катастрофически мало одежды. Но даже та, что имелась, за время побега износилась до крайности, как и родительская обувь.

Нечего надеть и обуть, нечем укрыться прохладными рассветами и холодными дождливыми ночами.

Отсутствовала посуда для приготовления пищи. Саму пищу следовало добывать. Причем – разнообразную. На одних орехах и ягодах человек долго не продержится. Нужно было научиться охотиться и рыбачить.

А на чем готовить? На костре? Его же надо разводить! Но, чтоб его разводить, необходимо иметь постоянный источник огня. И где тот взять? Подскажите на милость!

В дороге отец пуще глаза берег зажигалку, пользуясь ею лишь в крайних случаях. Но часы или дни (не имеет значения) нашего земного огнива были сочтены.

Долго бы пришлось перечислять все, что требовалось нам для жизни и чего мы были лишены.

Однако существовали пресная вода, чтобы пить, дары природы, чтобы питаться, и пещера, в которой можно было укрыться. Они стоили многого.

Но самым бесценным оказалось то, что после всего пережитого у мамы не пропало молоко.

Мы могли и обязаны были выжить!

– « –

Обустройство нашей жизни началось с розжига в пещере костра, который стал гореть в ней постоянно, сберегая, как думали родители, оставшийся ресурс зажигалки. При этом никакого ресурса у нее уже не было. Днями позже отец машинально щелкнул ею, а пламя не высеклось. Он щелкнул еще и еще – результат был нулевым.

Следующим в нашем обустройстве стало ведение счета времени. Инициативу взял на себя отец. Сперва он подсчитал количество суток, истекших с момента, когда синие чудища вынесли нас из тоннеля в желтой горе и мы увидели новый мир с его Красным Солнцем. Потом он отметил их и сутки текущие засечками на одном из окружавших поляну деревьев и продолжил делать на нем засечки каждым новым утром.

Время в течение дня определялось нами по положению Красного Солнца на небе.

– « –

Мы обзавелись хранилищами, которые родители назвали “сараями”.

Ими стала пара небольших каменных пустот в стене обрыва неподалеку от пещеры. Они пригодились для хранения сухой травы и веток, запасы которых требовались для поддержания в пещере костра во время дождей.

Периодические дожди случались редко, и их хватало на сутки двое. Но раз в году наступал двухнедельный сезон бурь, который сопровождался нескончаемыми проливными дождями.

Запасаемые ветки были как с лесного кустарника, видов которого произрастало множество, так и с деревьев. Ветки деревьев брались с завалов. По-другому их было не заполучить. Они начинали расти на деревьях слишком высоко – раз. Были очень толстыми – два. Срубить их было нечем – три.

– « –

Когда обнаружилась бесполезность зажигалки, из страха потерять огонь родители в дополнение к костру стали держать в пещере зажженный факел. Из того же страха брали с собой другой зажженный факел, покидая поляну. Но случайностей в природе не оберешься. Сильные порывы ветра могли загасить в наше отсутствие горевшие в пещере костер и факел, а неожиданный дождик – факел, что родители брали с собой.

Будучи очень начитанным и всесторонне образованным, отец знал, как можно добыть огонь на природе. К примеру, при помощи деревянной палочки, называемой “стержнем”, и деревянной дощечки (или другой палочки).

Добыть с ними огонь можно было двумя способами.

Один способ предполагал выскабливание огня.

Деревянной палочкой, держа ее под наклоном и на нее нажимая, быстро водили по лежащей на земле деревянной дощечке (или другой палочке). При скоблении получался древесный порошок. Вследствие трения дерева о дерево возникало тепло, древесный порошок нагревался и начинал тлеть. Тогда его переносили на сухие мелкие древесные стружки или на сено и раздували огонь.

Другим способом было высверливание огня.

Палочку нужно было заострить с одного конца, а в дощечке – сделать небольшое углубление, в которое входил бы заостренный конец палочки. Далее палочка вертикально зажималась меж ладонями, ее заостренный конец вставлялся в углубление в дощечке, и палочку надлежало так же быстро и с нажимом, как при выскабливании огня, вращать туда-сюда, будто потирая друг о друга ладони. При таком вращении палочки опять же получался древесный порошок, и потом все происходило, как при выскабливании огня: трение дерева о дерево вызывало тепло, древесный порошок нагревался и начинал тлеть, им разжигали древесные стружки или сено и раздували огонь.

Отец неоднократно пытался добыть огонь и одним, и другим способами, но у него так и не получилось. Наверное, с инопланетной древесиной надо было действовать иначе.

Существовали и другие известные отцу способы добычи огня, но все они были земными, а окружавшая нас природа не давала для них подручных материалов.

Частенько отец сидел на порожке пещеры, обхватив руками голову, и все думал, как же можно добыть огонь в реальности чужого мира.

– « –

Опадающие с деревьев листья стали нашими простынями и полотенцами. Внушительные куски мха, срезанные со слоем дерна и просушенные на солнце, – матрацами и подушками.

Материалом для одежды и обуви послужили шкурки лесных сусликов, на которых отец научился охотиться.

Снятые пластом, шкурки растягивались на ровном полу пещеры мехом вниз, и так, чтобы их края приходились на трещины в полу, в которые вставлялись фиксирующие шкурки веточки. В указанном положении шкурки тщательно выскабливались родителями от подкожного жира – то есть до минимальной своей толщины, при которой оставались целыми волосяные мешочки. При скоблении использовались подходящие каменные обломки, валявшиеся у обрыва, в стене которого был вход в нашу пещеру. Для предотвращения гнилостных процессов очищенные шкурки обрабатывались дымом от костра. Из веток кустарника отец делал рамки, крепил к ним шкурки и устанавливал рамки со шкурками на некотором расстоянии от костра, разведенного снаружи пещеры. При установке рамок он руководствовался направлением ветра, чтобы дым от костра шел к шкуркам. Обработанные дымом, шкурки просушивались на тех же рамках где-нибудь в прохладной тени деревьев и затем мялись отцом вручную, пока не переставали хрустеть. В завершение, с внутренней стороны они смазывались растопленным на каменной плошке жиром своих былых обладателей. Часть выделанных шкурок отец разрез[а]л ножиком на узенькие полоски. Ими, продетыми в проколотые в шкурках дырочки, шкурки скреплялись меж собой при изготовлении нашей одежды и наших сапожков. Одежду нам мастерила мама. Когда шкурок стало в избытке, мама смастерила из них одеяло. Сапожки нам делал отец. Но носили мы их с лаптями, которые служили для сапожков подошвой. Лапти плела мама. Плести их она научилась еще в детстве, когда занималась в кружке народного творчества.