Текст книги "Черный цветок"

Отшельник показал Есене путь длинней, но надежней: через холмы к берегу моря. Во всяком случае, заблудиться он бы не смог.

Всю дорогу Есене хотелось бежать бегом, и, скатываясь с холмов, он несколько раз едва не переломал ноги. В поле сапоги вязли в снегу, а на берегу – в песке. Но и это было полбеды: самым трудным оказалось преодолеть широкую, на две версты, гряду обрушенных скал. Огромные острые обледеневшие глыбы в беспорядке громоздились от кромки моря до каменной стенки, вдоль которой бежала песчаная коса. Прыгая с камня на камень, Есеня несколько раз упал, и однажды – очень неудачно: в кровь разбил подбородок и прикусил язык.

Ну почему они не поговорили с Уличем? Сейчас бы Есеня сидел у печки, а не скакал козлом по скользким скалам!

Сумерки наступили незаметно – слишком серым был день, – и на песок Есеня выбрался в кромешной темноте. Он подходил к городу с востока и увидел огни порта и маяк, только когда добрался до бухты. От нетерпения он снова припустил бегом – мимо пустеющих улиц, по деревянным мостам через бесчисленные рукава реки, распавшейся на части, под желтыми закопченными фонарями, сквозь квартал восточных купцов, где пахло пряностями и бараниной, через вонючий рыбный базар…

Улич сидел на берегу, не обращая внимания на ветер и снег. Есеня хотел сразу кинуться к нему, но приостановился: а вдруг Полоз неспроста ему не доверял? Он потихоньку пробрался в лачугу и с порога закричал:

– Полоз!

И только потом заметил, что тот дремлет. Есеня прикрыл ладонью рот, а Полоз сжал виски руками.

– Жмуренок, ну что ты так орешь? – простонал он. – И что у тебя с подбородком?

– Упал.

– Ну как нужно упасть, чтобы морду расквасить об землю? У тебя рук нет?

– Я на камень упал… – обиженно просопел Есеня. – Полоз, послушай! Улич может. Ты понимаешь?

– Что может?

– Зажечь красный камушек…

Полоз приподнялся на локте, но тут же осторожно опустился обратно.

– Да ты что? – обрадованно и удивленно протянул он. – И ты столько времени бегал по городу, показывал медальон всем, кому не попадя, а надо было всего лишь…

– Да! В том-то и дело! Почему же мы сразу не догадались?

– Видно, у меня голова стала плохо соображать… – Полоз усмехнулся. – А сам ты не мог догадаться?

– Откуда я знал? Ты от него всегда скрывался, при нем ни слова не говорил.

– Ладно! Я от всех скрывался. Он куда-то ушел, я думаю, скоро вернется.

– Да он на берегу сидит! Я сейчас! – Есеня выскочил из лачуги и кинулся к морю. – Улич! Улич!

– Что-то случилось? – спросил тот не оглядываясь. – Садись.

– Улич, – Есеня перепрыгнул через бревно и сел рядом, – слушай, почему же ты не сказал, что можешь зажечь красный камушек?

– Чего-чего зажечь? – Улич поднял брови.

– Красный камушек на медальоне!

– Ну, вообще-то, ты меня об этом не спрашивал. Это во-первых. А во-вторых, я понятия не имею, могу я его зажечь или нет.

– Ты понимаешь, я ведь уже месяц ищу, кто его может зажечь, и нашел только двоих. Они просят столько денег… – Есеня осекся. Может, Улич тоже берет деньги за такие штуки? Ведь живет же он на что-то?

– Дай мне посмотреть и объясни, в чем дело, – Улич протянул руку ладонью вверх, и Есеня в первый раз снял медальон с шеи, чтоб кому-то его отдать.

– Это чтобы снять заклятие, – быстро заговорил Есеня. – На нем лежит заклятие: открыть его может только Харалуг – тот, кого первым сделали ущербным. Но Харалуг давно умер, и мудрецы сказали, что медальон поднимет его из могилы, если все будут говорить, когда светится красный камушек…

– Погоди. Не тараторь. Я ничего не понял. Люди не встают из могилы, нет таких заклятий и таких вещей, у которых хватит на это силы.

– Ну почему?

– Потому что есть такая штука, как необратимость. Смерть необратима. Можно вызвать дух, но духи медальонов не открывают.

– А вдруг? – с надеждой спросил Есеня.

– Ты не можешь сказать точно, какими словами говорили эти мудрецы про Харалуга? Они так и сказали: поднимет из могилы?

– Не знаю, – Есеня задумался. – Я же там не был, тогда еще мой дед не родился.

– Хорошо. А какие слова они велели говорить?

– «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон». Это последняя заповедь вольных людей – сказать так, когда их делают ущербными.

– Как красиво… – пробормотал Улич, рассматривая медальон. – Последняя заповедь… Я могу себе представить, какой силой обладают эти слова, да еще и сказанные неоднократно. Значит, именно эта вещь превращает людей Оболешья в ущербных? Наверное, поэтому у медальона такое сильное свечение. И ты полагаешь, если я заставлю его слышать твои слова, они тоже будут для него что-то значить?

– Ну, наверное…

– Конечно, любое слово, даже сказанное впопыхах, имеет некоторую силу. Но, я думаю, эти силы отличаются на несколько порядков.

– Но попробовать можно? – Есеня чувствовал, что Улич не сильно верит в хороший исход, и его это расстраивало.

– Конечно, – Улич пожал плечами, взял медальон двумя пальцами, и тут же тонкий красный луч прорезал темноту и уперся в песок.

Есеня подскочил, но Улич тихо и очень спокойно проговорил:

– Не двигайся. Этот луч страшен, разве ты не видишь? Ну? Попробуй сказать ему…

Есеня сглотнул: он не думал, что все будет таким простым и обыденным.

– Когда-нибудь Харалуг откроет медальон, – сказал он с чувством и приготовился повторить это еще много раз. – Когда-нибудь…

– Не надо, – оборвал его Улич, – он услышал. Он услышал это давно. Заклятие обмануто, оно давно преобразовалось в нечто совсем иное.

– В смысле?

– Вам не надо было искать того, кто заставит красный луч светиться. Последняя заповедь вольных людей сделала свое дело. Пойдем. Полозу, наверное, это тоже интересно, – Улич погасил красный луч и поднялся.

– Но… но почему же тогда Харалуг не открыл его? Почему он не встал из могилы? – Есеня побежал вслед за широко шагавшим стариком.

Полоз посмотрел на Улича с удивлением, когда тот повторил ему свои слова о заклятье.

– Улич, но почему тогда? – не унимался Есеня.

– Как ты себе это представляешь? – улыбнулся старик. – Безобразный, истлевший труп идет сейчас из Оболешья в Урдию? Или дух спускается на землю и ломает медальон, как гнилой орех? Нет, мудрецы, давшие совет вольным людям, имели в виду совсем другое. Слово! Они говорили о силе слова. В последней заповеди всего четыре слова. «Когда-нибудь» указывает на неопределенность времени, и это значит, что медальон может быть открыт в любую минуту. Не в преопределенный год, день и час, а в любое время. Второе слово – «Харалуг». Кто вам сказал, что это будет тот самый Харалуг, которого первым превратили в ущербного? Я думаю, сила слова преодолела именно эту часть заклятия. Медальон откроет не тот Харалуг, который давно мертв, а любой другой человек, носящий это имя. Я полагаю, смысл последних слов и так ясен?

– То есть нам надо найти человека по имени Харалуг? Только и всего? – переспросил Полоз.

– Да, именно так. Это мое мнение, но вы можете спросить об этом и других мудрецов. Возможно, этот человек тоже будет ущербным… Но категорически я бы так утверждать не стал. Имеет значение только имя, ведь в последней заповеди ни слова не говорилось об ущербном Харалуге.

– Они знали об этом! – вдруг крикнул Полоз и хлопнул ладонью по краю лавки, но тут же застонал и схватился за голову.

– Кто? – спросил Есеня.

– Благородные господа, кто же еще! – прошипел Полоз сквозь зубы.

– Они знали о том, что это может быть другой Харалуг?

– Ну да! Они боялись последней заповеди, они боялись его имени! Вспомни: стоило упомянуть Харалуга при Изборе – и он бледнел до синевы! Между прочим, в Оболешье это имя под запретом. Ни одна мать, ни один отец в здравом уме не назовут так своего ребенка!

– Это необязательно должно быть домашнее имя, это может быть прозвище, данное подростку. Ведь Харалуг получил это имя не при рождении, я прав? – уточнил Улич.

– В Оболешье еще не родился столь выдающийся человек, которого прозвали бы Харалугом, – пробормотал Полоз, – это стало бы большой честью для любого из вольных людей. Но, возможно, где-нибудь в деревнях, где слава Харалуга не столь велика… Или в кругах, где к нему относятся предвзято… Среди стражи или ущербных ремесленников… Балуй, ты знаешь кого-нибудь с таким именем?

– Не-а, – Есеня покачал головой.

– Нам надо обойти все Оболешье, чтобы его найти! – усмехнулся Полоз. – Но нас много – я думаю, это получится!

– А если мы никого не найдем?

– Если мы никого не найдем, мы женим тебя на Гоже, она родит мальчика, и мы назовем его Харалугом, – Полоз засмеялся.

– А что? – Улич поднял и опустил брови. – Это тоже вполне допустимо. Вы ждали много поколений, можно подождать и еще несколько лет, пока ребенок родится и подрастет.

– Ничего себе, – Есеня обиженно изогнул губы, – это сколько ждать!

– Но сначала мы все же поищем! – утешил его Полоз. – И почему только в Оболешье? Можем начать с Урда, здесь ведь запрета на это имя не было. Все равно до весны тут торчать.

Глава VI. Балуй. Книги

На следующее утро Есеня чуть свет побежал к Остроуму, чтобы успеть до начала занятий. И учитель, выслушав его сбивчивый рассказ, полностью согласился с Уличем: если сила заклятия нарушена Словом, любой человек по имени Харалуг в любое время может открыть медальон. Кроме того, он подкинул Есене идею о том, как его искать в Урдии: власти города ведут учет рождений, смертей, свадеб и прочих важных событий в жизни людей, и все это записывается в метрических книгах. Полистать их не так уж сложно – служители архивов с радостью возьмут деньги за доступ к ним. Это проще, чем расспрашивать людей на улице. Кроме того, Харалугом могут звать невольника, и учет всех рабов, продаваемых и покупаемых в Урде, тоже ведется в специальных книгах.

Есеня поинтересовался ценой этих услуг: серебреник за день поиска в архиве. Это его вдохновило. Два серебреника он уже скопил – возможно, ему хватит и двух дней! А если не хватит, он заработает еще.

Но ни Полоз, ни Улич не разделили его радости. Улич написал на полу одно слово и предложил Есене его прочесть.

– Ха-аз… рцы-аз, – Есеня долго шевелил губами. – Харалуг, правильно?

– И как ты собираешься смотреть метрические книги, если столько времени читал одно слово? – рассмеялся Полоз.

– Да я научусь – трудно, что ли? Мне только вспомнить надо, я же умею, меня батька учил!

– Вот давай, вспоминай, – кивнул Полоз.

И теперь Улич учил его грамоте.

– Не надо, забудь ты эти названия! Каждая буква – это какой-нибудь звук. Буква червь – звук ч, буква аз – звук а. Вот по звукам их и запоминай. Ч-а, ча. Понял?

Улич вычертил всю азбуку на полу и заставил Есеню повторить, какая буква какому звуку соответствует. Пошло значительно проще! Два дня старик писал слова на полу, а потом велел попросить у Остроума какую-нибудь книгу. Есеня тут же вспомнил о лечебнике, который читал не меньше полутора лет, – и его едва не стошнило. Оставалась надежда, что книгу Остроум не даст, но и тут его ожидало разочарование.

– Какую бы ты хотел? – спросил его учитель.

– Любую, – Есеня недовольно сжал губы.

– У меня есть книги по геометрии, но в них мало слов, такая, наверное, не подойдет.

– Подойдет! – обрадовался Есеня и тут же прикусил язык: он забыл, что читать все равно надо, и читать быстро, как Полоз или Улич. – То есть, конечно, надо где букв побольше…

– Возьми вот эту, про путешествие за море. Очень интересная.

Есеня вздохнул: какая разница? Что лечебник, что путешествие… Пока до конца строки дойдешь, начало все равно забудешь.

И каждый вечер, собрав волю в кулак, Есеня садился перед печкой со свечой и начинал складывать буквы в слова. Полоз и Улич слушали его невнятное чтение и изредка поправляли. Однажды, когда Есеня открыл книгу на четвертой странице, Улич неожиданно закрыл ее и сказал:

– Сначала расскажи нам, что ты успел прочитать.

– Зачем?

– Ты прочитал три страницы. Что там было написано? О чем?

– О путешествии… – Есеня почесал в затылке: не слишком ли много от него хотят?

– А именно?

– Ну… о путешествии и все. Корабль там и все такое…

– Начинай сначала, – Улич раскрыл книгу на первой странице.

– Как? Почему?

– Какой прок в чтении, если ты не понимаешь смысла?

– Да так я целый год читать буду!

– Даже если ты будешь читать ее десять лет, по-другому все равно нельзя. Начинай.

Теперь они заставляли его повторять каждое предложение – своими словами, – и вскоре Есеня понял, что это рассказ. Человек всего лишь рассказывает о том, как они собирались в дорогу, грузили корабль и отчаливали от берега. А потом случилось чудо. Он прочитал: «Соленый ветер натянул паруса», и вдруг увидел причал… Впереди – море, и парус надувается, и пахнет солью…

– Ну? Чего замолчал? – спросил Полоз.

– Здорово. Соленый ветер…

– Давай дальше! Еще и не то будет!

Есеня прочитал книгу за неделю. В субботу он не пошел в кабак, а в воскресенье специально встал пораньше. Диковинные рыбы, неистовые бури, неизведанные земли, населенные черными людьми, растения с широкими листьями и сладкими плодами, ядовитые гады и огромные звери с хвостом вместо носа… Ему казалось, он видел их собственными глазами!

– Ну что? Понравилось? – хитро усмехался Полоз. – Смотри, привыкнешь!

– К чему?

– К интересным книгам. Метрические книги поскучней будут.

Когда служитель показал ему на полки, забитые огромными, толстыми томами, Есеня присел от испуга: этого не прочитать и за всю жизнь. Полоз, конечно, научил его, как надо действовать: просматривать все записи и искать букву «Ха». И ни в коем случае не читать все подряд! Но количество полок Есеню поразило. Служитель его успокоил, указав на книги, в которых речь шла о живых людях, а не об их умерших предках. Но и это оказалось внушительным: пять томов о бракосочетаниях и девять – о рождении детей. Они договорились, что за половину серебреника Есеня смотрит книги до полудня.

Более скучного занятия было не выдумать. Через полчаса от Хвощей, Хрущей, Храбров и Хвостов закружилась голова. За пять часов Есеня не просмотрел и половины книги. Стало ясно, что двух серебреников ему не хватит. Он бы мог протянуть на пять медяков в день, но на троих этого точно будет мало… Несмотря на однообразие, Есеня испытывал настоящий азарт: каждая буква «Ха» вселяла в него надежду, каждая просмотренная страница приближала к цели. Он не мог остановиться на полдороге – и решился на нехороший, в общем-то, поступок.

С Полозом он не советовался (знал, что тот откажется), поэтому действовал на свой страх и риск: попросил у Остроума денег в долг. Есеня долго мучился, не спал всю ночь, рассчитывая, сколько нужно взять и когда он сможет отдать. Выходило, что нужен ему золотой – не больше и не меньше. Но даже если откладывать в день половину заработанного, то отдавать придется два месяца. В конце концов, азарт перевесил. Есеня понадеялся на то, что станет смотреть книги быстрей, а откладывать больше. А если он найдет Харалуга, то и вовсе сможет отдать часть денег, не потратив.

Дни шли за днями, и, как он ни старался, больше пятнадцати медяков в день отложить не получалось. Он безо всякого успеха закончил смотреть записи о свадьбах и перешел к младенцам. Теперь голову ему кружили Худани, Хмарики и Хоро́ши. Есеня решил не обедать: с каждым днем золотой казался ему все большей суммой.

Сколько раз вспомнил он отца! Как не принес золотого домой, и отец от этого растерялся, расстроился, а уж потом рассердился… Целый золотой! Пять недель таскать на себе мешки! Нет, он и сейчас, встретив горемычную вдову, пожалел бы ее, но уже совсем по-другому. Сейчас он знал, сколько весит этот золотой, сколько пудов надо перетаскать на своей спине, чтобы его получить! А тогда… Чего стоила его доброта тогда? Покрасовался перед друзьями, и только. Правильно батя его выдрал, надо было и еще добавить.

Уличу он говорил, что поел в городе, и с тоской смотрел, как тот кормит Полоза. Куриной похлебкой и хлебом с сыром.

На пятый день «обедов в городе» его раскусили.

– Жмуренок, твои голодные глаза снятся мне по ночам, – сказал Полоз. – Не знаю, что ты в городе ешь, а сейчас на-ка, пожуй хлебца…

Он отломил от своего куска хлеба с холодной свининой больше половины и протянул Есене.

– Не, Полоз, ты чего, – Есеня отшатнулся, – это ж я для тебя… Мне не надо.

– А ну-ка быстро, – прикрикнул Полоз, – или я сейчас встану и поддам.

– Не, не вставай, не надо, – Есеня спрятал руки за спину.

– Послушай, Балуй… Я тут валяюсь целыми днями и жир наращиваю, а ты в порту горбатишься. У тебя ж глаза ввалились, как у задохлика чахоточного, – Полоз вздохнул, а потом рявкнул: – Быстро ешь!

Есеня не смог удержаться, да и кричать Полозу было больно.

– Еще раз в городе пообедаешь – вздую, понял? – сказал он, глядя, как Есеня набросился на еду. – Ты же сказал, что десять медяков в день тратишь на метрические книги! Что, соврал?

– Я откладываю. На дорогу, – прочавкал Есеня с набитым ртом.

Было такое, соврал. Зачем Полоза расстраивать?

– Нечего откладывать. Ешь нормально, там разберемся.

Есеня кивнул. Теперь у него был только один выход: смотреть книги быстрей, чтобы от золотого хоть что-нибудь осталось.

Полоз начал ходить, когда Есеня дошел до невольников. Ни одного Харалуга в Урдии не родилось, и ни один Харалуг не женился. Из тех, кто еще мог быть жив. Золотой таял, а отложить Есеня успел только шесть серебреников.

В третьей книге он его нашел. Есеня не верил глазам, он перечитал надпись несколько раз и выучил ее наизусть: некто Докучай в числе прочих купил раба по имени Харалуг! Правда, было это двадцать лет назад, но ведь было! И где жил Докучай, в книге тоже аккуратно записали!

Чтобы не спугнуть удачу, Есеня не стал ни с кем делиться и отправился на поиски Докучая, как только выскочил за крепостную стену. Ему пришлось побегать! За двадцать лет тот сменил обычный дом в саду на большущий замок на вершине самого дальнего холма. Зато его все знали, и нынешние хозяева дома сразу указали на башенку, возвышавшуюся над городом.

Замок окружала высокая ограда, и никого, кроме собак, Есеня за ней не увидел. Он пробовал позвать кого-нибудь, обошел ее со всех сторон, но никто не откликнулся. Есеня вздохнул и огляделся. С холма он отлично видел весь город и теперь знал: вот тот дом принадлежит Остроуму, там живет жадный Белозор. Порт казался совсем маленьким и непрестанно шевелился: там работали сотни людей. А море! Какое потрясающее в этот день было море! Такое же, как в день их приезда: огромные грохочущие волны, которые с высоты казались легкой рябью с белыми барашками. Такого сильного шторма не случилось больше ни разу, и Есеня надеялся вечером полюбоваться огромными волнами, – они его притягивали и завораживали, как голос Полоза. И если он найдет Харалуга…

Оставалось только влезть в огромный сад без спросу. Но стоило Есене начать карабкаться наверх по тонкой железной стойке, как собаки пришли в неистовство. Их набралось не меньше десяти – огромные, они прыгали на ограду, щелкали зубами, лаяли и рычали так, что из пастей хлопьями падала пена. Да… Пожалуй, они бы разорвали его на клочки, спрыгни он в сад.

На его счастье, к ограде вышел сторож – широкий, низкорослый старик зверского вида.

– Чего надо? – спросил он Есеню вовсе не дружелюбно.

– Скажите, а здесь живет Докучай?

– Много вас ходит. Что тебе надо от господина Докучая?

– Понимаете, он мне не нужен. Я ищу невольника. Докучай купил его двадцать лет назад, его звали Харалуг!

– А ты что, его родственник? – сторож присмотрелся к Есене повнимательней, и Есеня заметил клеймо у него на лбу. Тоже невольник! Ему почему-то было страшно и неприятно с ними встречаться, он словно чувствовал перед ними какую-то вину за то, что свободен.

– Ну да. Я его очень долго искал.

– Опоздал ты, парень. Харалуг умер три года назад.

– Как? – спросил Есеня.

Этого просто не может быть! Это нечестно, несправедливо!

– А вот так. Но если хочешь, я провожу тебя на его могилу. Хоть кто-то ему поклонится… – сторож вздохнул. – Иди к задним воротам, там ближе.

Есеня не посмел отказаться, хотя время шло к полудню и пора было двигаться в сторону порта.

– Он тебе кто был? – спросил сторож, когда вышел из ворот.

– Дядя, – соврал Есеня. – Ну как же так? Почему, почему он умер?

– Он странно умер, никто не ожидал. Всего сорок пять лет ему исполнилось. Отличный садовник, что в землю ни воткнет – все зацветает. Он этот сад разбивал, он за ним ухаживал почти в одиночку – никому не доверял. А потом… К хозяину приезжали гости, жили неделю. Гуляли, веселились. И стоило им уехать, как Харалуг начал болеть. Странная болезнь, нечеловеческая какая-то. Руки начали дрожать, лицо все время красное было, спал он плохо. А главное – злой стал какой-то, на всех кричал, все его раздражали. Потом и вовсе ненормальным сделался – видения ему являлись, он то плакал, то хохотал… Вот оно, наше кладбище.

– Где?

– Вот, – сторож показал на серый камень у тропинки, – здесь всех хоронят. И имена выбивают на камне. И меня тут скоро хоронить будут…

Есеня присмотрелся и среди прочих нашел надпись «Харалуг. Садовник».

– Так вот, говорю, сумасшедшим стал… – продолжил сторож. – Слюни текли, с кровью. А потом рвало его все время, и кашель бил, нехороший такой, кровяной. Так от кашля и умер. Жил он в домике в отдельном, с садовым инвентарем. Не сразу и заметили, что он мертвый. Я думаю, кто-то из тех гостей порчу на него навел.

– А откуда гости были?

– Да кто их знает. Богатые гости. Ну, ты постой тут, а я пойду… Вдруг там что…

Сторож быстро-быстро направился обратно к воротам, и походка его выдавала испуг и волнение: он приседал словно в ожидании удара и воровато оглядывался по сторонам.

Есеня дождался, когда сторож скроется из виду, и хотел бежать в порт, но неожиданно вспомнил: хоть кто-то ему поклонится…

– Прощай, Харалуг. – Он вздохнул и поклонился камню. – Прости, если что не так. И вы все тоже простите.

Он постоял еще минуту молча, а потом со всех ног кинулся с холма вниз, в город: похоже, на работу он опоздал. И пока бежал, потихоньку осознавал всю тяжесть разочарования… Еще шесть с половиной книг, а от золотого осталось четыре серебреника… Значит, придется тратить то, что он отложил с таким трудом… Он снова вспомнил слова отца: «Мать каждый медяк бережет, выгадывает, как отложить…» Бедная мамочка! Ну как он мог тогда не принести золотого домой? Если бы сейчас Полоз пошел и купил на шесть отложенных с таким трудом серебреников какую-нибудь ерунду или просто их потерял, Есеня бы, конечно, ему это простил. Но как это было бы обидно и горько!

Есеня выбежал к причалу запыхавшийся и потный, но вместо ребят, разгружающих корабль, увидел только хозяина, который сидел на бочонке и вздыхая смотрел в море.

– А… а почему… – начал Есеня, стараясь отдышаться.

– Что, не видишь? Шторм. Корабли к причалу подойти не могут.

– И что, разгружать ничего не будем? – на всякий случай переспросил Есеня.

Хозяин только вздохнул.

Вот так! Тридцать медяков в минус… А есть что-то надо…

– А завтра?

– Мудрецы говорят, это дней на десять, – хозяин пожал плечами: он и сам не очень радовался.

– На сколько? – Есеня едва не вскрикнул.

– Дней на десять, – терпеливо повторил хозяин.

Есеня опустился на сходни, которые вытащили на берег: причал заливало водой. За десять дней можно заработать шесть серебреников. А вместо этого придется тратить то, что отложено. На еду. Ну почему? Ну почему? Он с ненавистью глянул на море.

– А что, у тебя совсем денег нет? – спросил хозяин. – Я одолжу, если надо.

– Есть, – Есеня едва не расплакался от обиды.

– Я знаю, у тебя товарищ раненый, ты его кормишь, не только себя. Тяжело, наверное?

– Да нет. Нормально. Домой только хочется…

– В Олехов?

Есеня кивнул.

– Когда соберетесь, скажи – я вас за полцены отвезу.

– Правда? Спасибо, – Есеня грустно улыбнулся.

– Да не за что. Ты хорошо работаешь, стараешься. Я думал поначалу, что у тебя не выйдет ничего – молодой больно, уставать начнешь, надоест. А ты молодец.

Есене было приятно, конечно, но от слов хозяина плакать захотелось еще сильней.

– А другой работы у вас нет? – спросил Есеня, не надеясь на удачу.

– Да откуда? Сейчас весь порт стоит, представь, сколько людей без работы ходит. Только невольникам хорошо…

– А почему вы нас нанимаете? Ведь невольники бесплатно работают? – Есеню давно интересовал этот вопрос, но спросить он не решался.

– Не выгодно. Работы часов на шесть всего, а их кормить надо три раза в день, одевать, жить им где-то надо. И работают они через пень-колоду, только смотри. А с вами весело. И бегаете вы быстро.

Есеня хотел вернуться в архив, но его охватила такая тоска! И Харалуг умер, и работы нет, и золотой надо отдавать… Он пошатался по берегу, продрог на холодном ветру и пошел в лачугу Улича, глотая слезы.

Полоз смотрел на волны, сидя на бревне, – он теперь часто выходил гулять, но ненадолго: быстро уставал. Есеня волны возненавидел и смотреть на них не собирался, словно надеялся таким образом морю отомстить.

– Что, отдыхаешь сегодня? – весело спросил Полоз, когда Есеня проходил мимо него.

Есеня кивнул и пошел дальше.

– Балуй? Что случилось-то? – Полоз поднялся.

– Да все нормально… – проворчал Есеня и поспешил зайти в дом.

Но там его тут же взял в оборот Улич:

– Ты что такой кислый? Случилось что-то?

– Работы нет. Шторм, – буркнул Есеня и полез на полати.

– Куда? А поесть?

– Не хочу.

Он завернулся в одеяло и лег лицом к стене. Он ведь не может не вернуть этого золотого. И не досмотреть книги было бы жаль. Неужели из-за десяти серебреников придется возвращаться в Оболешье? И как возвращаться? Это ведь тоже денег стоит!

Положение казалось ему безвыходным, мрачным и очень обидным: все вокруг складывалось против него, как нарочно! Вместо того чтобы за десять дней отложить три серебреника, он их потратит! Меньше ну никак не получится! А это половина того, что он скопил за месяц! Слезы капали из глаз от обиды и безысходности.

В лачугу вернулся Полоз, прислушался и подошел к печке.

– Жмуренок, а ну-ка слезай оттуда.

Есеня не пошевелился и сделал вид, что не слышит.

– Что? Лежишь там и плачешь от жадности?

– Ничего я не плачу, – Есеня хлюпнул носом. – И не от жадности вовсе. Я нашел Харалуга. Только… только он…

Есеня не смог договорить: слезы хлынули из глаз сами собой. Полоз ласково похлопал его по спине.

– Ты просто устал. Как раз отдохнешь, пока штормит. Давай спускайся – поешь и расскажешь про Харалуга.

– Полоз, ну что толку отдыхать, если денег нет? – Есеня вскочил и стукнулся головой о потолок. От боли слезы побежали еще быстрей.

– Ты еще голову пробей, – Полоз улыбнулся. – Мало нам одного меня?

– Спускайся. Я курицу зажарил, – присоединился Улич, – побалуйся.

– Курицу – Полозу! Мне не надо никаких куриц! Мне вообще ничего не надо! – закричал Есеня сквозь слезы.

– Жмуренок, прекрати реветь, быстро слезай, – Полоз тряхнул его за плечи и передразнил: – «Курицу Полозу»! Полоз вольный человек, он в одиночку куриц не жрет.

– Ворошила бы тебя заставил как миленького! – проворчал Есеня и нехотя полез вниз: Полоз чего доброго решит стащить его силой.

– Я же говорил – от жадности плачет, – Полоз обнял его за плечо и усадил на лавку. – Давай рассказывай, сколько на самом деле платил за архивы.

Есеня вскинул голову: ну как он узнал?

– Полсеребреника за полдня, – буркнул он.

– А деньги где взял? Занял у кого-то?

– У Остроума. Золотой.

– Эх, Балуй, Балуй… – Полоз покачался вместе с ним из стороны в сторону. – Мог бы мне сразу сказать. А то: в городе он обедает… Я бы тебе объяснил, что с тридцати медяков в день золотого не накопишь, как ни крутись. Сколько у тебя отложено?

– Шесть. И с золотого еще четыре осталось.

– Молодец, конечно, я бы так не смог… Давай про Харалуга теперь, а я подумаю, что с деньгами будем делать.

Полоз сказал это так уверенно, так невозмутимо, что Есене сразу стало легко – словно кто-то забрал у него мешок, который он тащил на плечах. Полоз что-нибудь придумает, обязательно! Есеня, успокоившись, начал говорить, как в книге встретил запись о покупке невольника, как ходил к замку на холме и что ему рассказал старый сторож.

– А ну-ка, вспомни еще раз, – перебил его Улич, – что это за нечеловеческая болезнь такая?

Есеня попытался сказать все теми же словами, что слышал от сторожа. Улич посмотрел на Полоза и неуверенно пожал плечами:

– Так умирали мудрецы, которые хотели превратить ртуть в золото. Многие считали, что эти опыты затрагивают враждебные человеку силы, которые мстят дерзким ученым за их честолюбие.

– Невольник? Садовник? Я не верю, что он мог заниматься такими опытами, – фыркнул Полоз.

– Но люди, которые приезжали, могли иметь связь с этими силами. Хотя я, если честно, не знаю мудрецов, которые ими владеют.

– В любом случае, невольник по имени Харалуг был убит. Тем или иным способом. Я прав? – спросил Полоз.

– Думаю, да, – кивнул Улич.

– Они знали! – Полоз поморщился и стукнул кулаком по коленке. – Они давно знали! Если уж они до Урдии добрались, то в Оболешье мы ни одного Харалуга точно не найдем.

– Я шесть книг не досмотрел, – сказал Есеня. – Может, еще один отыщется?

– Все может быть. Книги надо досмотреть до конца, – кивнул Полоз. – И если хочешь, мы пойдем вместе. Я думаю, переворачивать страницы у меня хватит сил.

Улич покачал головой:

– Это очень тяжело для глаз. Я бы не советовал.

– Ничего, как-нибудь. Не все ж бедному Жмуренку за нас отдуваться.

– Не, Полоз, я сам, – сказал Есеня. – Все равно работы нет, так я за неделю закончу. Только тогда денег у нас совсем не останется.

– Придумаем с деньгами. И вообще, никогда из-за денег не расстраивайся. Это ерунда, понял? Если бы я знал, то сразу бы сказал Остроуму, что деньги мы ему из Оболешья пришлем. И сейчас это сказать еще не поздно.

– Нехорошо это… Я обещал…

– Конечно, нехорошо. Но Остроум – не ростовщик, да и деньги у него не последние. Незачем головой об стенку биться. Ты еще в невольники продайся за этот золотой.

– Еще на дорогу надо. Мне хозяин обещал, что за полцены нас до Олехова довезет.

– Найдем. Может, в кузнице где-нибудь работа есть?

– Да не, я спрашивал. У мастеров невольники работают. И потом… не умею я ничего. Только булат варить…

– Булат варить? – удивился Улич. – Вот это да! И хороший булат?

– Хороший. У нас его алмазным называют, – гордо ответил Есеня.

– Вот это да! А что ж ты раньше-то не говорил? Ты знаешь, сколько стоит булатный клинок?

– Да я его все равно ковать не умею. Пробовал. Вот, ничего не вышло, – Есеня достал нож с обломанным лезвием и показал Уличу.

– Ну, я в этом не очень разбираюсь. Но найти в городе кузнеца, который может ковать булат, я думаю, можно. Непросто, конечно, но можно.

– А что? Это хорошая идея, – Полоз хлопнул Есеню по плечу. – Давай-ка попробуем. Тут тебе и на дорогу деньги, и Остроуму золотой вернем. Всю зиму, считай, на перегрузке корячился, вместо того чтобы делом заняться.