Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Ольга Дмитриева
Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины Роcсии

НА ВЕРШИНАХ ВЛАСТИ

Первая (княгиня Ольга)

«Великие князья до времен Ольгиных воевали– она правила» – напишет создатель «Истории государства российского» Николай Карамзин. Подобное ведение государственных дел для десятого столетия было неожиданным, новым и великолепно характеризовало эту удивительную женщину. Княгиня Ольга была первой правительницей-христианкой, первым реформатором и первой русской святой. Но правление свое она начала совсем не в духе традиционного благостного жития, действуя, скорее, как героиня, вернее – герой языческого эпоса – мстительный, беспощадный и хитрый. Муж Ольги – русский князь Игорь – погиб в 945 году во время похода за данью. Собрав ее у подвластного Киеву лесного племени древлян, он счел, что может взять еще раз, вернулся и был умерщвлен с изощренной жестокостью. Возмущенные древляне схватили Игоря, привязали к ветвям двух могучих деревьев и, отпустив, разорвали тело на две части.

Ликование воинственного племени длилось недолго. Понимая, что по обычаю за смерть князя последует кровная месть, древляне устрашились и придумали, как избежать ее, предложив вдове выйти замуж за их князя Мала, который был, в отличие от «подобного волку» Игоря, добр и милостив. Месть Ольги, ставшей по нормам древнерусского права до совершеннолетия сына Святослава полновластной правительницей русской земли, последовала незамедлительно и, по словам историков, была «доведена до такой изысканности, до какой мужчина не в состоянии был бы ее довести». В летописях описано, как княгиня, не подав виду, что гневается, спокойная и приветливая, лично встретила сватов на берегу Днепра и предложила прибыть в свой каменный дворец на ладье, которую понесут ее люди. Этот обряд имел у восточных славян двоякое значение – оказание высокой чести и похоронный, но жившие в дремучих, диких лесах древляне, вероятно, этого не знали. Довольные оказанным уважением и ничего не подозревая, они позволили донести себя до «великой и глубокой» ямы, в которую были скинуты и закопаны живьем. Месть не показалась княгине полной, и пока шевелилась земля над импровизированной могилой древлян, она послала гонца в их землю, лаской и хитростью зазвала знатнейших людей в Киев и сожгла в бане. Третьим и последним этапом мести явился поход на древлянскую столицу Искоростень, которую Ольга предприняла под предлогом справления погребальной тризны на холме – могиле князя Игоря. После пира она велела дружине перебить напившихся до бесчувствия врагов мужа и, щедро напоив землю холма их кровью, успокоила наконец его языческую душу. В летописи, описывающей поступки Ольги, ее жестокость не осуждается, ибо действует она по законам своего времени, когда кровная месть была высшим проявлением языческой справедливости. Живописные, яркие подробности и «изысканность» мести, вероятно, рождены легендой, но точно известно, что Ольга пошла походом на древлян, уничтожила их столицу, убила или взяла в плен незадачливого жениха-князя Мала и истребила немало жителей. Дальнейшее поведение Ольги как правительницы, ее мудрость и дальновидность позволяют предположить, что жестокому акту мести был придан идеологический характер, заставляющий не сомневаться в мощи повелительницы-женщины, в непобедимости ее дома и незамедлительной и беспощадной каре всякому, кто покусится на него.

А. И. Кравченко. Древний русский город. Красные струги

К. В. Лебедев. Полюдье. Князь Игорь собирает дань с подвластных древлян под Искоростенем осенью 945 г. Хромолитография. 1903 г. (ил. справа)

Кто была Ольга по происхождению – точно неизвестно. Ее называли то славянкой из знатного рода, то норманнской княжной (в пользу этого говорит ее скандинавское имя Хельга), то, по легенде, простой крестьянской девушкой, красота и разум которой пленили князя Игоря. Он встретился с Ольгой в лесу у ее родного города Пскова и был поражен не только внешностью юной девы, но также ее смелостью и неприступностью. (Ольга отвергла недвусмысленное, выраженное «стыдными словесами» предложение распаленного похотью знатного воина.)

Г. И. Семирадский. Похороны знатного руса у восточных славян X в.

Летопись же гласит, что Ольгу в качестве невесты привел из Пскова к Игорю его родич князь Олег, и это более всего соответствует истине, так же как и знатное происхождение девушки. Княгиня Ольга могла легко, на равных общаться с правителями других стран, владела сложным искусством управления государством и, вероятно, принимала в нем участие еще при жизни мужа. В дипломатической миссии князя Игоря в Константинополь в 944 году упомянут некий Искусеви – ее посланник, который вместе с послами князя должен был утвердить добрые отношения с великой Византийской империей. Город Псков, уроженкой которого называли княгиню, был действительно богато одарен ею, псковичи на протяжении столетий хранили ее сани, а многие места псковского края носят имена, связанные с Ольгой, – Ольгино Поле, Ольгина Гора, Ольгин Крест и Ольгин Камень.

Н. Бруни. Святая княгиня Ольга. 1901 г.

Страшный урок гибели Игоря не прошел даром. После карательной экспедиции в древлянский край княгиня устанавливает точный, фиксированный размер дани, порядок и периодичность ее сборов и, собственно, проводит первую финансовую реформу. Она отправляется в поход по своим землям, определяет, где какую дань выгоднее и разумнее брать, устанавливает и укрепляет места для этого – погосты и волости, которые превращаются в оживленные административные центры. Мирная деятельность княгини оказывается намного эффективнее воинственной экспансии ее предшественников. Нет победоносных военных походов, но отдельные земли объединены воедино, княжеская власть усилена, финансовая мощь укреплена, авторитет Руси растет, и она нуждается в новой идеологии. Ветшающее язычество изживало себя, и мудрая правительница обращает свои взоры (и душу) к другой религии.

Киевский князь Святослав Игоревич (971 г.); сзади – княжеский дружинник; справа – дружинник-оруженосец. Реконструкция из альбома «Армия средневековой Руси». 750–1250 гг.

Процесс христианизации Руси начал набирать силу с установлением регулярных дипломатических отношений с Византией.

В Киеве имелось много христианских храмов, в правление Игоря к новой религии относятся лояльно и христиане уравнены в правах с язычниками. Мирный договор с греками, заключенный незадолго до смерти князя, утверждался представителями обеих конфессий. Только христиане приносили клятву в церкви Святого Ильи, а язычники по старинному обычаю клялись на оружии Перуном, чья грубовато, но богато украшенная статуя с серебряной головой и золотыми усами возвышалась на высоком берегу Днепра.

Первый раз Ольга отравляется в Византию в 946 году. Путь туда долог и небезопасен, но это не смущает храбрую регентшу, и после тяжелого путешествия она достигает Константинополя. Величие и роскошь столицы могущественной империи производят сильное впечатление на прибывшую с Севера княгиню. Впрочем, не большее, чем испытанное там унижение. Император Константин Багрянородный заставляет ее вместе со свитой ждать в гавани два месяца, и переговоры, целью которых было, по-видимому, утверждение торгово-экономических отношений с Русью, оказываются неудачными. Обиженная Ольга стремительно покидает Константинополь, не спешит послать императору воинов, меха и воск, о которых шла речь на переговорах, а его посольство, приехавшее в Киев, заставляет ждать так же долго, как когда-то ждала сама. То, что потом назвали злопамятностью язычницы, в действительности было точно рассчитанным дипломатическим ходом – княгиня давала понять, что она достойный партнер и желала равноправных отношений.

Следующий визит Ольги в Константинополь восемь лет спустя был уже иным. Император принял «русскую архонтиссу» в роскошном зале Магнавре «под пение бронзовых птиц и рычанье медных львов», и встреча эта носила весьма торжественный характер. В честь Ольги дали обед и великолепное сценическое представление с музыкой и услаждающими взор «приятными телодвижениями» танцами. Затем княгиню, причисленную к «знаменитым и великим людям» приняла императрица с семьей, что само по себе являлось событием выдающимся, и во время беседы Ольга сидела, подчеркивая свое равенство с хозяйкой. Именно там, за закрытыми дверями в покоях византийской императрицы, в обстановке интимной и располагающей к доверительности был затронут вопрос, ради которого Ольга и предприняла трудный для дамы ее возраста (ей было уже около шестидесяти лет) поход.

Легенда гласила, что потрясенный красотой и мудростью регентши, император предложил Ольге стать его женой, но лукавая княгиня, не желая этого брака, перехитрила его. Она ответила, что не может, ибо «погана»(то есть является язычницей), предложила императору крестить ее и самому стать крестным отцом. По церковным правилам, крестный отец не мог жениться на крестнице, и наивный византийский император, с радостью согласившийся на богоугодное дело, осознал свою оплошность только после свершения обряда.

Маловероятно, что Константин воспылал страстью к пожилой княгине и возымел намерение сделать ее своей супругой при здрав-ствующей императрице, но некий отголосок правды легенда несет. В посольстве Ольги на этот раз было много женщин, что заметно отличало его от посольства князя Игоря (его составляли одни мужчины), а с княгиней прибыло шесть ее родственниц и восемнадцать приближенных дам, что опосредованно характеризует тайную матримониальную цель поездки. Княгиня желала установить династические связи с Византией и тем самым еще более поднять престиж своей державы. Кого она хотела женить – своего сына-язычника Святослава или племянника-христианина Глеба – неизвестно, но для того чтобы сделать это, нужно было отказаться от языческого «варварства» и стать христианкой самой. Существует мнение, что Ольга уже была тайно крещена до этого на Руси, но крещение в Константинополе было прекрасно рассчитанным политическим шагом. И Ольга крестилась, получив христианское имя Елены[1]1
  Позднее церковь, канонизировавшая эту чрезвычайно умную женщину, примирится с ее языческим скандинавским именем, но день памяти святой Ольги объединят с днем памяти святой Елены. Иеще очень долго на Руси будут носить двойные имена: «языческие» славянские и «христианские» – греческие, римские и еврейские по происхождению. Христианские имена «победят», а славянские почти полностью исчезнут. В середине девятнадцатого столетия на каждые двенадцать русских имен будет приходиться не менее тысячи иностранных. Здесь и далее примечания автора.


[Закрыть] в честь матери императора Константина Великого и почетный титул «дщери василевса». Брак с византийской принцессой не состоялся: вероятно, Святослав, унаследовавший воинственный нрав своего отца, не хотел принимать новую религию, находя ее смешной и не понимая, в отличие от матери, что сильное государство должно иметь единую и авторитетную в мире веру. Но хотя матримониальная цель поездки не была достигнута, в целом она была успешной. Крещение правительницы Руси, даже не сделавшей ее пока государственной религией, ставило страну в равноправные отношения с Византией и являлось, по сути, первой мирной победой. Добилась Ольга для своей страны и более успешных условий торговли. Император Константин также остался весьма доволен, получив от своей крестной дочери значительную военную помощь, и выразил свое удовлетворение результатами визита в виде настолько богатых и щедрых даров, что в некоторых источниках их весьма преувеличенно назвали данью.

В. М. Васнецов. Княгиня Ольга. 1885–1896 гг.

Ольга не ограничивается дипломатическими отношениями с Византией и распространяет их на Запад, направляя посольство в Германскую империю к Оттону I и желая достигнуть с ним «взаимовыгодного сотрудничества». За время ее правления не ведется ни одной войны с сопредельными государствами, не возникают и внутренние распри (кроме нового восстания неукротимого племени древлян). Ольга – прежде всего регентша, преданная и любящая мать, и в 964 году она «сдает дела» сыну в полном порядке – княжеская власть укреплена, финансовая и административная система упорядочена, владения расширены. О мужчинах в ее жизни ничего не известно, так же как и о том, была ли она единственной женой своего язычника-мужа. Возможно, Ольга умело скрывала свои связи, а может быть, главным смыслом ее жизни был сын или управление государством, успешно заполняющее жизнь политикам, в том числе и за счет любви. Известно, что она сделала и один жест в решении «женского вопроса». Княгиня отменила право первой брачной ночи.

После крещения Ольги процесс христианизации стал распространяться по всей Руси, и княгиня старалась укрепить его, возводя церкви и помогая христианским общинам, но князя Святослава язычество устраивало всем, и делать христианскую религию государственной он не собирался. Молодой князь не унаследовал государственного таланта своей матери, ничем, кроме войн, не интересовался и даже видом своим был свиреп и грозен. На свидание с византийским императором этот стройный голубоглазый воин приплыл, сам управляя веслами, поразив изысканных царедворцев мрачностью, простотой одежды и прической – один клок волос на бритой голове (знак благородного происхождения).

Мудрая во всем княгиня не пыталась изменить то, что изменить невозможно, и воевать сыну не мешала, он же, всецело полагаясь на мать, оставлял на нее государство и в коротких промежутках между походами прислушивался к ее советам. Но их отношения далеко не безоблачны. Ольга-христианка страдает от того, что сын – язычник и многоженец. Ольга-политик понимает, что государство во главе с князем, занятым исключительно войнами, расцвет не ожидает.

Она старится, силы ее иссякают, но воля, разум и мужество не слабеют. В отсутствие Святослава Ольга организует оборону Киева от печенегов,[2]2
  Печенеги – союз племен, образовавшийся в заволжских степях и занявший в IX веке огромную территорию от нижней Волги до устья Дуная. Их основным занятием было скотоводство.


[Закрыть] а затем отзывает из похода сына, который, несмотря на возникающие между ними религиозные разногласия, всегда почтителен с матерью. По просьбе Ольги он возвращается из своих любимых походов и остается с ней до самой ее кончины, которая последовала в 969 году. Перед смертью княгиня завещала не совершать по ней языческой тризны и похоронить по христианскому обряду. Историк Н. Карамзин скажет об этой великой женщине: «Предание нарекло Ольгу Хитрою, церковь – Святою, история – Мудрою». Мудрость Ольги, показавшей пример мирного управления страной и возможность существования равноправных межгосударственных отношений, была быстро забыта ее сыном, который погиб в бою с печенегами, сделавшими из его черепа чашу. Но внук Ольги Владимир всего через 19 лет после ее смерти крестит Русь и построит в Киеве каменный храм в честь Пресвятой Богородицы (Десятинная церковь), куда будет перенесено ее тело.

Создание Третьего Рима (Зоя Палеолог)

Княгиня Ольга была далеко не единственной женщиной, оставившей свой след в истории средневековой России. Княгини вместе с мужьями участвовали в политической жизни, успешно правили после их смерти и настолько не уступали мужчинам, что могли даже вызвать на поединок врага, как это сделала Ирина, жена правнука Ольги киевского князя Ярослава Мудрого. Дочери русских властителей были желанными невестами для королевских домов Европы, желающих установить династические связи с могучим в то время Русским государством и весьма достойно представляли свою страну, став женами королей Франции, Скандинавии, Польши, Венгрии.[3]3
  Праправнучки княгини Ольги, киевские княжны, сделали неплохие партии: Анна в 1051 году вышла замуж за короля Франции Генриха I, и хотя она вначале была недовольна, жалуясь в письме к отцу, что он послал ее в варварскую страну, где «жилища мрачны, церкви безобразны, а нравы ужасны», но потом вполне адаптировалась и принимала активное участие в политических делах как во время регентства, так и в правление своего сына короля Филиппа. На Реймском Евангелии, привезенном Анной, французские короли приносили присягу при вступлении на престол. Ее сестра, княжна Анастасия, вышла замуж за венгерского короля Андрея I, а руки третьей сестры, княжны Елизаветы, долго добивался норвежский принц Харальд (будущий король Харальд Суровый), написавший великолепные стансы в ее честь. Их брак был недолгим, и, овдовев, Елизавета вышла замуж за датского принца.


[Закрыть]

Прекрасно образованные для своего времени, знающие римских и греческих авторов знатные россиянки учреждали школы для девочек, писали медицинские трактаты и имели права, ничуть не уступающие (а иногда даже превосходящие) по широте тем, которыми пользовались их западноевропейские современницы.

Но постепенно женщины исключались из общественной жизни, что историками объяснялось по-разному. В первую очередь – влиянием Византии, наложившей на всю жизнь Руси печать «мрачной, суровой замкнутости», и церкви, рассматривавшей женщину как существо слабое и греховное, нуждавшееся в защите, в том числе от себя самой, а также влияние монголо-татарского ига.

А. Д. Кившенко. Ярослав Мудрый. Чтение народу Русской Правды в 1036 г.

Так или иначе, но к шестнадцатому веку знатные женщины становятся «теремными затворницами», чья деятельность ограничивается исключительно домашними обязанностями и посещением церкви, а отношения в семье выражаются одной емкой фразой: «Жена да убоится мужа своего». Процесс «заключения» в терем был, вероятно, очень непрост, ибо кротость и покорность были свойственны жительницам Руси ничуть не больше, чем представительницам других народов. Византийские хроники зафиксировали сведения о женщинах, сражавшихся вместе с мужчинами и одетых как воины, что смогли обнаружить мародеры, раздевавшие тела павших. Имеются свидетельства о сражавшихся в Куликовской битве княжнах Феодоре Пужбольской и Дарье Стародубской. Не давали себя в обиду россиянки и в мирное время. В свод законов князя Ярослава Мудрого даже пришлось внести специальные статьи о женских драках и наказаниях тем, кто «бились» и «лаялись», и особый штраф – за нанесение побоев собственному мужу.

К XVI же веку независимыми остаются только вдовы, имеющие сыновей, и особое влияние они приобретают в Новгородской республике, конец вольности которой пришел при Зое Палеолог, жене великого князя московского Ивана III.

Ее приезд в Россию знаменовал возрождающийся в Европе интерес к далекой Московии, который угас после монгольских завоеваний и возродился вновь только в XV веке. Первым его проявил чуткий к переменам и уловивший возрастание силы забытой страны папский двор, при котором семь лет жила и воспитывалась эта знатная дева.

Зоя происходила из некогда могущественной византийской императорской династии Палеологов и была племянницей Константина Драгаса, героически погибшего при защите Константинополя от турок в 1453 году. Отец Зои, властитель Мореи (Пелопонеса) Фома, был вынужден бежать с семьей сначала на остров Корфу, а затем в Италию, где был принят с почетом, так как привез с собой спасенную от «неверных» великую христианскую святыню – голову апостола Андрея.

Старшая сестра Зои Елена была замужем за сербским королем Лазарем, а сама она с братьями Андреем и Мануилом после смерти отца жила в Риме при дворе Сикста IV, где получила весьма строгое воспитание, под опекунством грека кардинала Виссариона Никейского.

Фрагмент пелены (1497 г.) с изображением Великой княгини Софьи Фоминичны

В молодости Зоя была привлекательна, хотя и излишне полна. В итальянских хрониках отметили ее «несравненной белизны кожу» и красивые, живые, выразительные глаза. Увы, они не имели успеха. Опекуны пытались сосватать Зою кипрскому королю, владетельным особам Франции и Италии, но получали отказ, и причина была не в тучности византийской царевны, как злословили современники, а в отсутствии приданого, которое во все времена с избытком компенсировало недостатки внешности. Русскому жениху, овдовевшему великому князю Ивану, написал письмо кардинал Виссарион – верный слуга папского престола, стремящегося распространить влияние католичества на возрождающуюся Русь и получить ее помощь в войне с турками. Русская сторона также преследовала свои цели – Иван III добивался брака с византийской принцессой для укрепления международного статуса Руси и провозглашения ее преемницей Византийской империи. Идею подали итальянские дипломаты, сенат Венеции написал князю, не смущаясь наличием у Зои братьев, что «Восточная империя, захваченная оттоманом (турками), должна за прекращением императорского рода в мужском колене принадлежать вашей сиятельной власти в силу вашего благополучного брака».

Иван III. Из альбома Д. А. Ровинского «Портреты московских государей». 1882 г.

Новый папа Павел II щедро снарядил невесту, выделив на дорожные расходы ей и сопровождающим четыре тысячи дукатов из суммы, собранной для очередного Крестового похода, и написал охранную грамоту, в которой говорилось: «Наша дорогая дщерь во Христе, знатная матрона Зоя, дочь законного наследника Византийской империи, славной памяти Фомы Палеолога, спаслась от нечестивых рук турок… Она отправляется к своему супругу… к Нашему дорогому сыну, благородному государю Ивану… Мы храним славную своим происхождением Зою на лоне своего милосердия и желаем, чтобы всюду приняли и обошлись с ней благородно».

Слухи о женихе из экзотичной незнакомой страны распространились быстро, и на невесту, отправившуюся из Рима с богатыми дарами, собирались смотреть многие. Сохранилось описание, сделанное итальянцем из Болоньи: «Царевна была в плаще из парчи и соболей, в пурпурном платье. Головку ее украшала золотая диадема с жемчугами. Свиту составляли знатные юноши, и каждый оспаривал честь держать под узцы ее лошадь».

Обоз невесты Ивана III, которую русские переименовали в Софью Фоминичну, неспешно следовал с юга Европы на север, в немецкий порт Любек. Путешествие было приятным: в городах в честь Зои устраивались пышные приемы, рыцарские турниры и подносились подарки – серебряная посуда, вино и сладости – горожанки славного города Нюрнберга вручили воспитаннице папы двадцать коробок конфет. Шторм на море не испортил впечатлений от поездки, но в России возникли осложнения. Сопровождающий Зою папский легат Антонио Бонумбере вез в обозе большой католический крест, который потом торжественно нес в руках перед невестой. Подобная демонстрация католичества вызвала возмущение у народа, «крыж» у кардинала отобрали и спрятали в сани. Акция произвела впечатление, и посланца папы, которому было дано поручение сделать все для объединения христианских церквей, более всего волновала мысль о том, как бы благополучно выбраться из «дикой Руси». Проявив редкостное благоразумие, он отказался от предложенных религиозных прений, смиренно сказав, что у него «нет книг с собой». Это было с воодушевлением принято как победа православия над «латынством», а Зоя, на которую возлагались надежды в обращении Москвы, оказалась еще более ненадежна. Юная византийка не возражала папе, когда он наставлял ее в том, как привести Русь к католичеству, но уже по приезде в Псков продемонстрировала приверженность религии предков и будущего мужа, истово прикладываясь к православным иконам. Она с самого начала не собиралась способствовать Риму и желала создать свой «Третий Рим» в Москве. Брак состоялся 12 ноября 1472 года сразу же по приезде туда царевны, и это, вероятно, не вызвало у нее неудовольствия. Жених Зои Иван III был красив, высок, статен и совсем не проигрывал при сравнении с ее яркими южными кавалерами. Разочарование вызвало другое – отнюдь не величественный вид деревянной Москвы и отдаленность перспективы превращения государства ее мужа в новую Византию. Русь, несмотря на сокрушительную победу в Куликовской битве, все еще считалась данницей Золотой Орды. Участие в государственных делах было смыслом жизни наследницы византийских императоров. Она оставила Родину, когда ей было десять лет, прекрасно помнила величие и блеск Константинополя, была плотью от плоти византийской политики и, возможно, читала знаменитого «Князя» Маккиавелли, обладая «крокодильим коварством» – качеством, которым, как считал знаменитый итальянец, должен обладать монарх. Идея о применении в борьбе с политическими противниками лицемерия и вероломства также нашла у византийской царевны (этот титул Софья ценила более, чем титул великой княгини) понимание. Так она и действовала, используя свой ум и «генетическую память» как для государственной, так и для личной пользы.

Незаурядная личность великой княгини московской привлекала внимание многих современников, в числе которых был и Джон Мильтон – автор «Потерянного и возвращенного рая». Он писал, что гордая женщина часто жаловалась, что вступила в брак с татарским слугой, и боролась за то, чтобы изменить лично свой и государства мужа статус всеми возможными способами – и прежде всего хитростью.

Иван III топчет ханскую басму. Гравюра на дереве. Конец XIX в.

В орде в это время царил хаос и распад, а Россия, напротив, шаг за шагом преодолевала раздробленность, превращаясь в сильное государство, но память о страшных, опустошительных набегах монголо-татар-ских войск была сильна, и князь Иван III пока не решался бросить вызов. Софья, политический ум которой он очень ценил и к мнению которой прислушивался, посоветовала действовать осторожно. Сперва она убедила мужа сказываться больным и не ходить из Москвы пешком на унизительный обряд поклонения послам хана. Потом самолично произвела хитроумную операцию по их изгнанию из Кремля, уничтожив ордынское подворье, находящееся в его пределах и ежедневно напоминающее всем о зависимости Москвы. Софья написала письмо в Золотую Орду жене хана Ахмата о небесном видении, посетившем ее и велевшем построить на месте подворья православный храм. Просьбу, выраженную весьма льстиво, княгиня подкрепила богатейшими дарами, и практичная ханша, имевшая, вероятно, не меньшее влияние на мужа, не устояла и посодействовала просьбе. За удалением ордынских надзирателей из Кремля последовал уже по-настоящему решительный шаг. Когда явилось посольство хана Ахмата за данью, Иван III, вместо того чтобы поцеловать по унизительному обычаю ханский портрет, бросил его на землю и растоптал, велев передать хану, что то же будет и с ним самим, когда он явится на русскую землю.

Но когда в 1480 году возмущенный хан Ахмат действительно явился, чтобы наказать великого князя, Софья проявила малодушие, которое ей не простят никогда. «Римлянка» бежала из Москвы на Север, в Белоозерск, вместе с казной. В Византии трусость великой княгини, вероятно, была бы расценена как разумная политическая осторожность василисы, спасающей свою драгоценную особу, но в России, часто подвергаемой нападениям, княгини не покидали осажденных городов и в отсутствие мужей и сыновей сами организовывали их оборону. Еще помнили бабку Ивана III Софью Витовтовну, в восьмидесятилетнем возрасте энергично и решительно руководившую защитой Москвы от татарского нашествия, помнили и отказ матери великого князя инокини Марьи покинуть город. Бегство Софьи, «за которой никто не гнался», как не без ехидства написали в летописи, возмущенные москвичи сочли предательством. Но на этот раз нападение татар на Москву не состоялось. Войска долго стояли друг против друга на реке Угре, пока хан Ахмат вдруг не обратился в бег-ство, поспешив обратно в Орду, где союзники Ивана III разгромили столицу Сарай.

Власть Орды над Россией окончилась, и Софья могла более не стыдиться звания великой московской княгини. Впечатляли и другие успехи ее мужа. Русь в правление Ивана III была превращена в сильную, единую державу, а ее территория увеличена более чем в шесть раз. Под власть Москвы собираются почти все суверенные ранее княжества, завоевана огромная вольная Новгородская республика с огромными землями и неисчислимыми хлынувшими в Москву богатствами, присоединены земли в Сибири, где найдены «немцами Иваном да Виктором» на реке Цильме (приток Печоры) залежи меди и серебра.

Эмблема дома (рода) Палеологов

Новое мощное государство нуждалось в соответствующей его величию столице, и при Софье Палеолог Москва меняется, превратившись на долгие годы в строительную площадку. Брак, возбудивший любопытство Европы, привлекает в Россию самую разнообразную публику, среди которой есть и авантюристы, но остальные в большинстве своем – люди весьма полезные. Отблеск Возрождения ложится на Москву, ибо Иван III, которому жена и ее греко-итальянское окружение, рассказывают о достижениях Европы, весьма восприимчив к новому. Он отправляет в Италию, одно за другим, пять посольств и приглашает в свою столицу архитекторов, ювелиров, врачей и ремесленников. Зодчий Аристотель Фиораванти, чьим девизом были слова: «Всегда бодр!», возводит знаменитый Успенский собор, растут и укрепляются зубчатые стены Кремля, окруженные глубокими рвами; возводится новая роскошная каменная резиденция, и за двадцать лет вид Кремля полностью меняется. Он красив, величествен и уже вполне соответствует представлениям о третьем Риме. Там же, в Кремле, строится предполагаемый и до сих пор не открытый для потомков каменный сейф для приданого Софьи. В деревянной Москве часто случались пожары, особенно разрушительный произошел через полгода после приезда Софьи, и рисковать она не могла. То, что привезла в Россию византийская «бесприданница», было значительно ценнее золота. Существуют сведения, что на семидесяти подводах, прибывших с ней из Европы, была «либерия» – огромная, собранная за века библиотека византийских императоров, которая легла потом в основу знаменитой библиотеки Ивана Грозного. В «либерии» этой, как утверждают скупые и редкие свидетельства, находились рукописные экземпляры на греческом, латинском, древнееврейском, арабском языках, «История» Тита Ливия, труды Цицерона, сочинения авторов, не ведомых современной науке, – Вафиаса, Кеда, Замолея, Гелиотропа. Иван Грозный умер внезапно за игрой в шахматы, и библиотека эта так и осталась спрятанной в подземных тайниках его дворца, не давая покоя потомкам, надеявшимся найти скрытые под землей сокровища. Ищут их и поныне…

Внесение смуты и беспокойства было в характере византийской царевны – Софья являлась великим и успешным мастером интриг, плела их в основном успешно и была замешана почти во всех крупных политических событиях и конфликтах, вызывая неприязнь бояр, говоривших, что до ее приезда «земля русская жила в миру и тиши».

Зоя Палеолог. Реконструкция. 1994 г

Великокняжескому двору Софья придает оттенок светскости и блеска, он теряет былую степенность и провинциальность, а на аудиенциях, которые великая княгиня лично дает послам, звучит звонкая греческая и итальянская речь. Внешне же великая княгиня, увы, не пленяет. Полная в молодости, с годами она «расплывается» и становится чрезвычайно толстой, но черты ее лица остаются четкими и красивыми до старости, о чем можно судить по созданному благодаря методу пластической реконструкции останков княгини ее скульптурному портрету. Это лицо волевой и умной женщины, в нем ясно выражены средиземноморские черты, и оно имеет поразительное сходство с лицом ее внука Ивана Грозного.

Прибывшая с Софьей свита занимает прочное положение при дворе, в окрепшую Москву приезжает знать из соседних государств Литвы и Орды, но осколки византийского императорского дома не прижились и были отторгнуты московской элитой, не желавшей усиления великой княгини.

Византийские императрицы имели свою канцелярию, казну и драгоценности, которыми распоряжались довольно свободно. Это позволяла себе делать и жена московского великого князя, что, как написали в летописи, иногда шло вразрез с его желаниями. Использовала же она ее весьма традиционно – находя путь к сердцам князей и бояр. Но история с великолепным ожерельем первой жены великого князя – тверской княжны Марии – переполнила чашу терпения. Иван III хотел отдать его своей невестке Елене, дочери молдавского господаря Стефана Великого, а оказалось, что Софья уже одарила знаменитой драгоценностью свою племянницу Марию Палеолог, вышедшую замуж за князя Верейского, который отказался вернуть ожерелье и бежал в Литву – излюбленное место политических изгнанников. Шум, поднятый из-за драгоценности, того не стоил, но явился отражением недовольства знати Софьей. Великая княгиня, нарушая все московские законы, хотела в обход законных наследников посадить на престол своего сына Василия. Поведение княгини в дальнейшем также не способствовало ее популярности.