Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Эпоха женщин

Бурный ветер петровских перемен выбил двери терема, и затворницы неожиданно для них оказались на воле. Большинство женщин восприняли перемены с удовольствием и приспособились к ним быстрее, чем мужчины, ну а те, кто сопротивлялся нововведениям и крепко держался за старое, были постепенно вытеснены более прогрессивными представительницами «слабого» пола. Сонная, размеренная старомосковская жизнь сменилась настоящей вакханалией чувств и страстей. Рушился складывавшийся веками старый уклад жизни, новый еще не сложился, все смешалось, и царь, свершивший эту женскую революцию и начавший процесс женской эмансипации, позволил дать свободу и себе. Он женился по любви. Петр I был сладострастен, его неукротимый сексуальный аппетит требовал постоянного удовлетворения, но по-настоящему за всю свою жизнь он любил только двух женщин – Анну Монс и Марту Скавронскую, которая войдет в историю под именем императрицы Екатерины I.

Неизвестный художник. Портрет царицы Марфы Матвеевны, урожденной Апраксиной, второй жены царя Федора Алексеевича. Конец XVII в.

Личная жизнь царя-реформатора до встречи с будущей императрицей Екатериной складывалась на редкость неудачно. Евдокия Лопухина (1669–1731), на которой Петра женили, когда ему еще не исполнилось семнадцати лет, была ему не парой. Выбранная матерью Петра красавица, пышная «лебедь белая» являлась типичной женщиной 17-столетия – набожной, страшащейся всего нового и вполне удовлетворенной замкнутой теремной жизнью. Она прекрасно справилась бы с ролью царицы при царе Алексее Михайловиче, но время уже было другое, и Евдокия была обречена. Ограниченная, мелочная и упрямая, она не сумела и не пожелала меняться в соответствии со вкусами Петра, часто плакала, ревновала, устраивала сцены и добивалась этим только еще большего раздражения и отчуждения. Почти десять лет прожила Евдокия под одной крышей с Петром, родила ему трех сыновей, из которых выживет один несчастный царевич Алексей, и пока была жива ее свекровь – царица Наталья Кирилловна, с мнением которой Петр считался, – могла быть относительна спокойна. Старая царица не позволила бы разлучить любимого внука с матерью. После ее смерти Евдокия получила указание от мужа удалиться в монастырь. Женщиной, ускорившей это решение царя, была Анна Монс, проживающая в Немецкой слободе – маленьком кусочке Европы, расположившемся в Москве на берегу реки Яузы.

А. П. Рябушкин. Московская улица XVII века в праздничный день. 1895 г.

Возникла слобода в середине XVI века. Она была заселена взятыми в плен во время Ливонской войны[6]6
  Ливонская война (1558–1583 год) война России с Ливонским орденом, а также Швецией, Польшей и Великим княжеством Литовским за Прибалтику и выход к Балтийскому морю.


[Закрыть] иностранцами и выходцами из Западной Европы (москвичи всех иноземцев прозвали «немцами», «немыми», то есть не говорящими по-русски, впоследствии название немцев будет дано выходцам из Германии, которых среди иностранцев было больше всего). Ливонцев было несколько тысяч, и поселение оказалось довольно крупным. Улицы в нем носили название по тем городам, откуда были родом их обитатели: Дерптская, Нарвская и другие. Отношение к иностранцам у жителей закрытой от западного мира Московии было непростое и сильно зависело от того, к какой конфессии они принадлежали. Исторически сложилось так, что к лютеранам и кальвинистам относились хорошо, а к католикам – плохо.

А. Н. Бенуа. ВНемецкой слободе. Хромолитография

При Иване Грозном слобода подверглась нападению опричников и разграблению, при Борисе Годунове, покровителе иностранцев, она начала расцветать, затем была полностью разорена во время польско-шведской интервенции и вновь возникла при Романовых.

4 октября 1652 года вышел указ об отводе земли под строение домов в Немецкой слободе, и земельные участки раздавались, «смотря по достоинствам, должности или занятиям»: так, генералы, офицеры и доктора получали по 800 квадратных саженей (1 квадратная сажень равняется 4,5 квадратных метра), обер-офицеры, аптекари, мастера золотого и серебряного дела – по 450, капралы и сержанты – по 80 саженей. Население слободы составляли в основном ремесленники, а также инженеры, врачи, аптекари и военные, находящиеся на службе в русской армии. Городок быстро застроился. Отведенные под землю пустыри покрылись аккуратными уютными домиками с огородами и садами, были возведены церкви, и в слободе потекла особенная, отличная от старой Москвы жизнь. Немцы, шотландцы, голландцы, французы и англичане, люди разных вероисповеданий, занятий и происхождения жили дружно, и атмосфера царила весьма демократичная. Рядом с домом генерала находился дом купца, рядом с домом ювелира – дом врача. Вечера в слободе протекали весело. Почти каждый день в одном из домов устраивались вечеринки, на которых знатные особы и старики беседовали и распивали вино, а для молодежи устраивались танцы. На одном из подобных вечеров Петр, которому чистая и ухоженная слобода сразу же пришлась по душе, повстречал Анну Монс, дочь Иоганна Монса, по одним сведениям – виноторговца, по другим – золотых дел мастера. Все дети этого семейства, сыгравшего в жизни Петра роковую роль, были очень дружны, отличались редкой красотой, ловкостью и безудержным корыстолюбием. Белокурая Анна, явившаяся первой любовью и надолго завладевшая сердцем Петра, обладала непринужденными манерами, веселостью и приятным нравом, но к царю была равнодушна и, что самое удивительное, совсем не хотела быть царицею. Пределом мечтаний юной Монс были тихая добропорядочная жизнь, богатый дом и спокойный муж. Русский государь мог дать многое, но не это. Впрочем, богатство Анна от Петра получила – и немалое (он выстроил для нее палаццо в слободе и одарил свою возлюбленную деревнями и деньгами), но любовь царь завоевать не смог, и когда в 1702 году тонет саксонский посланник Кенигсек, в его бумагах обнаруживают свидетельства неверности Анны – любовные письма. Петр переживает измену очень тяжело, сажает на несколько лет Анну под домашний арест и очень долго не может без страдания слышать ничего касающегося неверной возлюбленной и ее увлечений.

Евдокия же в это время давно жила в суздальском монастыре, куда была отправлена не без сопротивления с ее стороны, но Петр проявил настойчивость и жестокость, и царицу, разлученную с восьмилетним сыном, постригли в монахини под именем Елены. Содержание в монастыре было мягким, а кельи, в которых жила бывшая царица, убраны хоть и скромно, но по-царски изысканно – нарядные печи из зеленых и красных изразцов, лавки, обитые темно-лазоревым сукном, дорогие занавеси и богатая утварь. Одежду инокиня Елена носила неяркую, но мирскую и богатую. Отношение властей к ней было самое доброжелательное и почтительное, и она жила, терпеливо ожидая, когда сбудется предсказание епископа Досифея, в котором говорилось, что Евдокия еще вернется ко двору. Петр же о ней забыл – пока.

Марта Скавронская появилась в жизни царя во время войны со Швецией в том же 1702 году, когда царь узнал об измене Анны Монс. Происхождение первой русской императрицы и женщины, которую до конца своей жизни глубоко и нежно любил Петр, не выяснено. По одним данным, ее настоящее имя – Марта, по другим – Елена, фамилия по некоторым источникам – Скавронская, по другим – Рабе. По национальности она – скорее всего латышка, хотя существует предположение, что шведка (Екатерина прекрасно владела шведским языком, но это вполне может быть объяснено тем, что ее родной город Мариенбург принадлежал в то время Швеции). Юность свою будущая императрица провела в доме пастора Глюка. По происхождению предположительно была дочерью крестьянина, взятой пастором из приюта.

И. Адольский. Портрет Екатерины I с арапом. 1725 или 1726 гг.

Марта была красивой, здоровой крестьянской девушкой, на которую рано стали заглядываться парни. Поговаривали, что даже пастор поглядывал на нее не по-отечески и, дабы избежать искушения, поторопился выдать замуж за шведского солдата. По слухам, скорость, с которой постарались «сбыть с рук» девушку, была вызвана ее связью с литовским дворянином Тизенгаузеном.

Неизвестно, как сложилась бы судьба служанки (или воспитанницы) пастора Глюка, вероятно, она спокойно и мирно прожила бы свою жизнь, но судьба рассудила иначе. Во время войны[7]7
  Имеется в виду Северная война (1700–1721) России со Швецией за выход к Балтийскому морю.


[Закрыть] Марта попадает в плен, и слова «взятая из-под солдатской телеги», увы, полностью соответствуют истине.

Сперва пленница оказывается во владении простого солдата, который передает ее ради унтер-офицерского чина своему капитану, а затем она попадает в услужение к старому маршалу Борису Шереметеву. Марта проживет у него почти полгода и будет вполне довольна своей жизнью (умение никогда не унывать и приспосабливаться к любым жизненным обстоятельствам являлось одной из самых привлекательных черт этой женщины), но любимец Петра Александр Меншиков заметит при посещении Шереметева ладную прачку и, не церемонясь, попросту отнимет у старика. Веселая, обаятельная Марта станет любовницей неутомимого «Алексашки», а потом ее увидит Петр.

Любвеобильный царь имел, по мнению своего врача Арескина, «армии бесов сладострастия в крови», и рядом с ним постоянно находился рой услужливых женщин, называемых на иностранный манер метрессами. Марта, попав в эту веселую компанию, легко прижилась и постепенно выделилась. Это было непросто. Желающих полностью завладеть вниманием царя имелось немало, но ему была нужна не просто любовница, а подруга, способная не только утолить страсть, но и дать отдохновение душевное, разделить заботы и оказать поддержку. Вскоре Екатерина стала единственным человеком, который мог обуздывать дикие вспышки ярости царя. Она заботилась также о том, чтобы в походах Петр был сыт, умыт и обстиран. Царь мог написать: «Без тебя мне скучно, и о моем белье плохо заботятся». Екатерина откликалась сразу, ехала к своему возлюбленному, где бы он ни находился, и была полезна не только ему, но и солдатам. Она не боялась тяжелой работы, ухаживала за ранеными и больными, распределяла водку и украшала своим присутствием пирушки, на которых пила наравне с мужчинами. Может быть, ловкий Меншиков, лучше всех знающий Петра, подсказал, как нужно себя вести, а может быть, Марта сама, движимая своим сильным женским инстинктом, поняла, что нужно этому государю. Но, так или иначе, она завоевывает расположение Петра настолько, что в народе начинают ползти слухи о колдовских чарах, которыми она вместе с коварным Меншиковым, используя волшебные коренья, приворожила к себе государя.

Но все было гораздо проще. Добрая, скромная, отзывчивая и совсем не алчная женщина обладала легким нравом, всегда была весела, умела и развлечь, и с пониманием выслушать, и сердце недоверчивого, раненного прежней изменой царя было покорено безвозвратно. Он стал признавать рожденных ею детей, ввел в кружок своей любимой сестры Натальи, где Марта опять же быстро и легко стала своей, и после принятия ею в 1706 году православия был сделан первый шажок к российскому престолу. Крестным отцом Екатерины Алексеевны (именно так теперь будет называться Марта Скавронская) стал наследник царевич Алексей.

Внешность лифляндской Золушки не объясняла ее успеха у мужчин. Она не была красавицей, сказывалось и крестьянское происхождение. Аристократам признанная фаворитка царя – ширококостная, полная и загорелая – казалась вульгарной, но было в ней, вероятно, нечто, что заставило горько рыдать при расставании старого маршала Шереметева, сразу же обратило на себя внимание знатока Меншикова и накрепко привязало Петра. Это женское необъяснимое «нечто» оказалось значительно важнее красоты и, что особенно ценно, нисколько не потеряло своей привлекательности с годами. Суровый Петр больше не мыслил себе жизни без Екатерины и в разлуке забрасывал весточками, в которых непрестанно жаловался на тоску по ней – «гораздо по вас скучаю» – и просил приезжать скорее. Екатерина отвечала веселыми, шутливыми письмами и старалась не покидать царя, отправляясь с ним даже в военные походы. Во время одного из них – против Турции – она проявляет редкую находчивость и волю, спасшие русскую армию.

В июне 1711 года турки смогли окружить войска Петра. На реке Прут в присутствии Екатерины был созван совет, на котором царь сказал, что надо готовиться к прорыву. Для ослабленной армии это могло окончиться катастрофой, и ночью, пока Петр спал, Екатерина, не страшась его гнева, собрала совет, на котором доказала неоправданную опасность прорыва и подсказала иное – более мудрое и взвешенное решение – попытаться договориться с визирем. Утром она уговорила Петра написать письмо и приложила к нему весомые аргументы – свои драгоценности. Это возымело желаемое действие. Визирь, впоследствии казненный за это, дал согласие на переговоры.

Царь будет брать Екатерину почти во все свои военные походы, кроме морских. Вместе они разделят опасности и трудности, и Екатерина никогда не подведет Петра, проявляя стойкость, не жалуясь и поддерживая в других бодрость. В журнале царя имеется запись, сделанная во время одной из военных компаний: «Его величество имело намерение отправить свою супругу и других дам в безопасный польский город, чтобы уберечь их от чрезмерной нагрузки, которая не идет на пользу женскому полу. Но Екатерина, не покоряясь этой слабости, так страстно молила ей позволить остаться в армии, что его величество было вынуждено согласиться».

Царь оценит мужество своей боевой подруги и наградит ее орденом Святой Екатерины, который учредит в память о ее участии в войне с турками, где, по словам Петра, Екатерина проявила доблесть «мужской персоны».

В феврале 1712 года Петр обвенчался с Екатериной. Свадьба эта получила в народе название «старой», так как жених с невестой жили вместе уже десять лет и их венчание должно было состояться давно.

А. Ф. Зубов. Свадебный пир Петра I и Екатерины 19 февраля 1712 г.

В посаженые отцы Петр выбрал двух моряков – своего непосредственного морского начальника, вице-адмирала Корнелия Крюйса, и контр-адмирала галерного флота Змаевича. Посажеными матерями были невестка Петра, вдовая царица Прасковья Федоровна, и жена Крюйса, ближними девицами – принцессы крови, племянницы Петра, царевны Екатерина и Прасковья. Присутствие на венчании вдовы царя Ивана Алексеевича и его дочерей придавало этому событию респектабельность и несколько сглаживало его неординарность. Царица Прасковья Федоровна являлась первой дамой русского двора, и Петр всегда использовал ее для официального представительства на приемах, торжественных выходах и празднествах, где должна была присутствовать женская половина царской семьи. Осуждать брак царя боялись, а те, кто осмеливался на это, карались Петром с чрезвычайной жестокостью. Не пожалел он даже свою единокровную сестру царевну Марию, которая назовет брак с «солдатской девкой» постыдным и незаконным. Царь не забудет ее слов и позднее заключит Марию Алексеевну в Шлиссельбургскую крепость. Мудрая царица Прасковья была предусмотрительней, вела себя так, словно была счастлива за Петра и Екатерину, да и русскую знать она представляла вполне достойно. Иностранцы отмечали, что слывшая когда-то первой московской красавицей, высокая, полная Прасковья Федоровна выглядела импозантно и ее наряд не вызывал никаких нареканий. Венчание, на котором присутствовало совсем немного народу, происходило рано утром в деревянной церкви Исаакия Далматского, находящейся на набережной где-то между современными Медным всадником и Адмиралтейством, а пир – в только что отстроенном Зимнем Дворце. Длинный шлейф роскошного свадебного платья царицы несли две маленькие очаровательные девочки. Это были ее дочери от Петра Анна и Елизавета. Младшая, белокурая двухлетняя толстушка, вызвала особое умиление гостей важностью и старательностью, с которой она выполняла свою первую официальную обязанность. Обход девочек вместе с матерью вокруг аналоя имел серьезное значение для их будущего. Рожденные вне брака царевны становились «привенчанными».

Атмосфера на свадебном балу, или, как тогда говорили, ассамблее, царила самая непринужденная, что несколько удивляло посланников европейских дворов и ужасало «бояр» и их пожилых жен, вынужденных сменить свои просторные сарафаны на неудобные широкие роброны на китовом усе. Их юные дочери, напротив, обмирали от восторга и были благодарны Петру за возможность провести время с молодыми кавалерами. До правления царя-реформатора даже на свадьбах мужчины и женщины сидели в разных комнатах, представительницы прекрасного пола не имели права вступать в мужские беседы, и только в знак особого уважения к гостям хозяин выводил к ним свою жену и детей.

Первый бал с присутствием на нем русских женщин прошел в Москве в 1699 году, а в Петербурге традиция светских праздников укрепилась, так как царь был уверен в том, «что ничто более обращения с женщинами не может благоприятнее действовать на развитие нравственных способностей русского народа». Хотел он также сблизить сословия, и на праздники, маскарады и гулянья могли приходить «чиновные особы, все дворяне, известнейшие купцы, корабельные мастера и канцелярские служители с женами и детьми». На свадебном балу Петра проявился тот же демократизм – на нем присутствовали и знатные особы, и кораблестроители, и моряки. Гостям предоставлялась полная свобода, узаконенная впоследствии специальным указом о балах, где «каждый может танцевать, или курить табак, или играть, разговаривать, или смотреть на других; равным образом каждый может спросить себе по желанию вина, пива, водки или чаю, кофе и тотчас получать требуемое». И еще одна пикантная деталь: во время бала ничто не мешало кавалерам и дамам наслаждаться танцами. Вполне возможно, что это была заслуга бывшей портомои, привнесшей во дворец свою прибалтийскую чистоплотность. Явно не без ее участия 9 апреля 1707 года был выпущен указ, где с чисто петровской ошеломляющей прямотой значилось: «Замечено, что жены и девицы на ассамблеи являются, не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают, одев робу из атласа белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего гнусный запах распространяют, приводя в смятение гостей иностранных».

Свадьба завершилась фейерверком, а о том, что она все же была царской, говорит одна выразительная деталь: расходы на нее были оплачены специальным указом практичного царя об обязательном сборе с каждого города «презентных» денег.

Крестный отец Екатерины и ее пасынок царевич Алексей писал: «Мадам, я слышал, государь-батюшка изволил Вашу милость объявить своей супругою, и с тем Вашу милость изволю поздравлять, и прошу Вас, дабы в прежней милости вашей ко мне прежней содержан был, в чем имею надежду, Алексей. Государю-батюшке со своим поздравлением не смел ныне того, что ни от кого письменного сведения не имею». Видно, что царевичу легче общаться с мачехой, чем с отцом, и пока они вместе стараются сохранить мир в семье. Фантастическое возвышение не изменило Екатерины, она не проявляет ни капли высокомерия, оставаясь такой же доброжелательной и скромной, как до свадьбы, и этим покоряет сердца многих, а если и не покоряет, то, во всяком случае, не восстанавливает против себя. Не зря писал царевич Алексей: «жена его, а мачеха моя, очень умна!». В роли царицы Екатерина ведет себя естественно и тактично, и привязанность к ней царя растет. Она создала ему теплый и уютный дом, сумела приспособиться к непростому характеру и научилась смирять приступы внезапно возникающего бешеного гнева. По воспоминаниям голштинского министра графа Бассевича, в эти страшные мгновенья придворные опрометью бежали за царицей, она подходила к Петру и «начинала говорить с ним, и звуки ее голоса тотчас успокаивали его, потом она сажала его и брала, лаская за голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, и он засыпал в несколько минут. Чтобы не нарушать его сон, она держала его голову на своей груди, сидела неподвижно в продолжении двух или трех часов. После этого он просыпался совершенно свежим и бодрым».

Во всех письмах царственных супругов, очень интимных и теплых, отразилась их глубокая привязанность друг к другу. «Как ни выйду, – пишет Екатерина о Летнем саде, – часто сожалею, что не вместе с Вами гуляю». «А что пишешь, – отвечает Петр, – что скушно гулять одной, хотя и хорош огород… только моли Бога, чтоб уже сие лето было последнее в разлучении, а впредь бы быть вместе». Екатерина вторит: «Токмо молим Бога да даст нам, чтоб сие лето уже последнее быть в таком разлучении».

Но жизнь супруги царя была далеко не безоблачной. Зная свою силу, она легко и спокойно смотрела на частые связи Петра с придворными дамами. Он не скрывал свои увлечения и, не отличаясь разборчивостью, передал Екатерине венерическую болезнь, подхваченную у какой-то девицы. Но супругу царя волновали не его «любови». Дети, рожденные от Петра (а их было одиннадцать), жили очень недолго. Сперва родители не отчаивались и, не склоняясь к суевериям, давали им одни и те же имена: мальчиков называли Петрами и Павлами, а девочкам дважды давали любимое Петром имя Наталья, но проходили годы, и Екатерина начинала задумываться о будущем своего потомства. Беспокоила ее и собственная судьба.

Наследником Петра являлся царевич Алексей, с которым у царицы начали портиться отношения. Отданный на воспитание сестре царя Наталье и отдаленный от второй семьи отца, он прекрасно помнил свою мать, жалел ее, тайно поддерживал отношения с суздальским монастырем.

И. Н. Никитин. Портрет царевны Натальи Алексеевны. Не позднее 1716 г.

И чувства, испытываемые Алексеем к вечно недовольному им Петру, представить легко. Унаследовавший от отца настойчивость и целеустремленность царевич не был труслив, слабохарактерен и истеричен (что можно было бы объяснить, зная обстоятельства его жизни), как потом пытались изобразить. Алексей уважал и одновременно боялся отца. Он был очень религиозен, не любил учиться и совершенно не понимал царя-реформатора, против которого его настраивали оппозиционно настроенные бояре и церковники, называвшие Петра «антихристом». Алексей терпеливо выжидал, зная, что время работает на него и что когда-нибудь именно он станет безраздельным хозяином страны. Екатерина тоже знала об этом и не забывала, что в далеком Суздале живет бывшая царица Евдокия. Умрет Петр, Алексей возвратит мать ко двору, а вторую жену царя, худородную прачку, и ее детей, или ублюдков, как их называли враги, в лучшем случае ожидали изгнание из дворца и ссылка. Смертельную опасность воцарения пасынка Екатерина понимала превосходно и, вероятно, сделала все от нее зависящее, чтобы избежать ее. Влияние же Екатерины на царя было несомненно.

Петр не любил сына навязанной ему жены и не скрывал этого. Отношения между Алексеем и царем сильно осложнились после того, как почти одновременно появились на свет два Петра – сын царя Петр Петрович и его внук Петр Алексеевич (будущий Петр II), рожденный женой Алексея – немецкой принцессой Шарлоттой Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской (1694–1715). Алексей не любил жену. Тщедушная и рябоватая, она не блистала красотой и, кроме того, к ужасу ортодоксального мужа, осталась лютеранкой. Веротерпимый Петр великодушно разрешил невестке не менять веру – случай, оставшийся единственным прецедентом в русской истории. Шарлотта была одинока и глубоко несчастна, к ней относились без должного уважения и не любили ее. Алексей откровенно пренебрегал женой. Он привел в дом любовницу – крепостную Ефросинью, некрасивую и вульгарную девицу, а с Шарлоттой старался проводить как можно меньше времени. И все же этот неудачный брак был чрезвычайно важен для императорского дома, так как впервые со времен Ивана III престолонаследник женился на иностранной принцессе, которая могла стать русской царицей. Шарлотта родила двоих детей. В 1714 году – дочь Наталью (Алексей в это время пьянствовал в Карлсбаде), в 1715 году – сына Петра – и скончалась от родовой горячки. Династический узел в результате рождения у царя внука превратился в Гордиев, и Петр, не считаясь с отцовскими чувствами к старшему сыну, решает вопрос о престолонаследии радикально и бесчеловечно. Алексей, давно чувствуя нависшую над его головой опасность, напишет отцу письмо, в котором говорит, что готов отказаться от престола в пользу «братца Петруши», которого царь с царицей уже зовут «Санкт– Петербургским хозяином», но Петр не верит и приказывает Алексею или «изменить свой нрав», или уйти в монастырь. Тот соглашается стать монахом. Возможно, таким образом царевич хотел разделить судьбу матери и выразить презрение отцу – «антихристу», но Петр ему не поверил. Известно, что «клобук к голове не гвоздем прибит», а нрав изменить невозможно; царь продолжает подозревать старшего сына, и доведенный до отчаянья Алексей бежит за границу, надеясь найти убежище у родственников жены. Хитростью и обещаниями Петр выманивает его в Россию, заключает в Петропавловскую крепость и лично пытает. Он подозревает измену и начинает расследование, нити которого неожиданно приводят в Суздаль. То, что узнал царь, приводит его в неистовый гнев. Выяснилось, что давно забытая им жена все это время живет мирянкой, как царица, и суздальские власти оказывают ей полагающийся по царскому званию почет. В сочувствии к Евдокии Федоровне уличают также монахов и монахинь суздальских монастырей, церковных иерархов и многих других. Страшная кровавая тень стрелецкого бунта вновь встает перед Петром, и незамедлительно следуют жестокие расправы. Они коснулись и возлюбленного Евдокии майора Глебова, которого бывшая царица полюбила настолько, что забыла о стыде и опасности, стала появляться с ним на людях и писала полные страстного чувства письма, которые представили царю. Кроткая Евдокия не забывала обид, нанесенных ей царем, и, открыто имея любовника, по-своему, по-женски, мстила бывшему мужу.

Петр не был ревнив. Существуют сведения, что Анна Монс являлась любовницей ближайшего друга юности Петра Франца Лефорта, познакомившего их. Меншиков бесцеремонно, в лицо кричал о Монс прусскому посланнику Кайзерлингу, когда тот просил царя разрешения жениться на ней, что «спал с этой шлюхой!», и Петр выслушал эти слова своего «Алексашки» вполне хладнокровно.

Чувства, испытанные царем, когда он читал письма своей брошенной, разлученной с сыном и забытой на долгие годы жены, мог бы объяснить только психоаналитик. Монахиня, обезумевшая от любви, выражала свою страсть обнаженно-откровенно. Она униженно умоляет натешившего свое самолюбие (кто еще мог похвастаться тем, что был любовником царицы московской!) и быстро охладевшего Глебова не оставлять ее: «Забыл скоро меня. …Мало знать лицо твое, и руки твои, и все члены твои, и составы рук и ног твоих… Ох, свет мой, как мне любовь твою забыть! Как живой быть? …никогда ты из разума не выйдешь! Ох, свет мой!»

Петра страсть его бывшей жены взбесила. Может быть, он вспомнил бесцветные письма, которые получал сам от Евдокии когда-то, может быть, подозревал, что та использовала майора для контактов с оппозицией, но он приказал пытать Глебова и вынес страшный приговор – легкомысленного майора, осмелившегося сделать своей любовницей женщину, бывшую когда-то женой царя, посадили на кол.

Евдокия призналась в любовной связи с Глебовым и в письме к Петру просила только, чтобы ей «безгодной смертью не умереть». Жестоко казнив всех замешанных в деле, по отношению к бывшей жене Петр ограничился переводом в далекий Ладожский Успенский монастырь, где, она, очевидно, была бита кнутом и оставлена жить в самой суровой бедности вплоть до воцарения Петра II.

Решение судьбы царевича Алексея было передано судебной коллегии, состоявшей из высших гражданских и военных чинов, которые вынесли ему смертный приговор. Алексей был задушен в Петропавловской крепости, а его отец Петр сразу же после погребения уехал на празднование 9-й годовщины битвы под Полтавой. Екатерина могла успокоиться. Казалось, что теперь ничто не угрожает ее будущему, и маленькому Петруше, их «шишечке», как его называли любящие немолодые родители, путь к престолу свободен. Но, проболев всего несколько дней, мальчик умирает. Это был страшный удар для супругов. У них осталось только трое детей, три дочери – Анна, Елизавета и Наталья.

Из восьми рожденных Петру сыновей выжил только один – Алексей, но Петр приказал убить его. Сожалел ли он об этом?

Вероятно, нет, так как решил передать престол жене, для чего составил уникальный в истории престолонаследия юридический акт – «Устав о наследии престола», по которому он мог передать его любому из своих подданных. Весной 1724 года в главном храме России —

Успенском соборе Кремля – Екатерина была коронована. Коронационные торжества поразили современников небывалой роскошью. Платье и карета для царицы прибыли из Парижа, корона, стоившая полтора миллиона рублей, сверкала 2564 драгоценными каменьями. Пурпурная мантия Екатерины была отделана золотыми орлами и весила 135 фунтов. Но разве могло это согнуть спину могучей балтийской крестьянки!

Знак и звезда ордена Св. Екатерины, украшенные бриллиантами

Екатерина была уже немолода. Ее тело стало грузным, лицо портили отеки, но она шествовала во главе коронационной процессии величаво и гордо и от этого казалась прекрасной. Во время коронации растроганная императрица плакала и в порыве благодарности попыталась обнять колени своего супруга. Петр поднял ее, водрузил на голову корону и передал державу – символ господства. Таких высот не достигала до Екатерины еще ни одна русская царица.

И все же коронация не изменила ее правовой статус, Петр еще не признал Екатерину своей наследницей. Царь обладал единоличной властью, был своенравен и непредсказуем, от него зависела жизнь любого подданного, и супруга царя не имела никаких преимуществ. Один неверный шаг – и Екатерину ожидала судьба ее предшественниц, жен прежних московских царей. И она этот шаг сделала.

А. П. Антропов. Портрет Петра I. 1770 г.

С годами чувства стареющего Петра к жене становятся все сильнее, он испытывает постоянную потребность быть с нею: «только в палаты войдешь, как бежать хочется – все пусто без тебя…». Царь угождает малейшим желаниям Екатерины, а та охладевает и даже не особенно пытается скрывать это. Она становится небрежной в переписке, чем причиняет Петру, привыкшему поддерживать постоянную связь с «другом сердешным Катеринушкой», боль. Он недоумевает: «Пятое сие письмо пишу к тебе, а от тебя только три получил, к чему не без сумления о тебе, для чего не пишешь. Для Бога, пиши чаще!» «Уж восемь дней, как я от тебя не получал письма, чего для не без сумления».