Текст книги "Княгини, царицы, императрицы и другие знаменитые женщины России"

Царствование Петра II длилось недолго, в ночь на 19 января 1730 года юный внук великого Петра умер от оспы. За время его короткого царствования в результате дворцовых интриг «всесильного Голиафа» Александра Меншикова сменили новые фавориты – князья Долгорукие. Светлейший князь был лишен чинов и имущества и отправлен в Сибирь, а в Москве готовились к свадьбе четырнадцатилетнего царя с Екатериной Долгорукой.[8]8
  Удивительна судьба женщин этого рода. Долгорукие-Долгоруковы, одна из самых знатных (значительно знатнее Романовых) фамилий России. Четыре раза приближались они к трону, отдавая в жены своих представительниц, и всегда эти замужества заканчивались несчастливо. Мария Долгорукая, выданная замуж за Ивана Грозного, погибла; другая Мария – первая жена царя Михаила Романова – загадочно и быстро угасла через несколько месяцев после свадьбы; Екатерина Долгорукая – невеста Петра II была сослана в Сибирь и пострижена в Томском монастыре (в правление императрицы Елизаветы ее вернут ко двору); и, наконец, Екатерина Долгорукова – морганатическая жена Александра II, которая так и не взошла на престол: незадолго до ее коронации император будет убит террористами.


[Закрыть]

Смерть не только нарушила планы этого клана, но и повергла в уныние всю страну. Царь, прямой потомок Петра I по мужской линии, не оставил наследника и завещания. Еще жива была память о гражданской войне, возникшей в период подобного династического кризиса в начале VII века, и, по словам современников, народ сковало «безумное молчание». Но пока он «молчал», суетились Долгорукие, составившие поддельное завещание, по которому власть переходила к невесте царя Екатерине Долгорукой. Этот безумный замысел провалился в самом начале заседания Верховного совета, срочно собранного тотчас после смерти государя. Дмитрий Голицын, предупреждая скандал, вот-вот грозящий разразиться из-за подделки, которую сразу же признали легкомысленные Долгорукие, тут же предложил кандидатуру на российский престол. Династический пасьянс был довольно сложен, так как наследниками Петра являлись: внук Петра Великого – двухлетний сын умершей в 1728 году герцогини Анны Петровны Голштейн-Готторпской Петр Карл Ульрих – и вторая дочь Петра Великого цесаревна Елизавета Петровна. Кроме них, право на наследование имели первая жена Петра Великого Евдокия Федоровна Лопухина и дочери царя Ивана Алексеевича – Екатерина и Анна.

Луи Каравакк. Портрет императрицы Анны Иоанновны. 1730 г.

Аргументы, приведенные князем, были убедительны и показались членам совета неотразимыми. Голицын утверждал, что у императора Петра I, законных наследников больше нет: Екатерина I, как женщина низкого происхождения не имела права занимать престол после смерти мужа, поэтому считаться с его рожденной вне брака дочерью и, соответственно, внуком нельзя и все законные права принадлежат дочерям царя Ивана, соправителя Петра I. Все они исконно русские, ведут происхождение по линии матери из славной старинной семьи Салтыковых, и лучше всего на роль императрицы подойдет вдовствующая герцогиня Курляндская[9]9
  Курляндия – маленькое феодальное государство, располагавшееся на территории современной Латвии.


[Закрыть] Анна Ивановна. Кандидатура ее старшей сестры Екатерины отпала сразу. Она покинула своего мужа герцога Мекленбург-Шверинского, вместе с дочерью жила в России, и сановники опасались, что герцог может появиться в Москве и заявить претензии на престол.

Верховный тайный совет решал в это время важные и внутренние вопросы империи, и могущественные сановники, желающие укрепить свое влияние, остановили свой выбор на Анне Ивановне. Привлекательность кандидатуры герцогини состояла главным образом, как считали члены Верховного совета, в полной ничтожности этой особы. С криками «Виват, императрица Анна Ивановна!» обсуждение было закончено. Потом вельможи будут горько сожалеть о своей поспешности, но пока предстояло еще выслушать продолжение речи Голицына, а оно было совершенно неожиданным. Голицын, закончив свою речь, прибавил, что необходимо воспользоваться ситуацией, «воли себе прибавить» и слегка потеснить самодержавие. Этот родственник фаворита царевны Софьи Василия Голицына, следуя традициям своей семьи, мечтал о монархии конституционной, считая воцарение Петра I неудачей для России. По его мнению, в случае победы Милославских они, Голицыны, сумели бы «открыть окно в Европу» гораздо мягче, благороднее и с меньшими потерями для страны.

На следующий день вельможи, отталкивая и перебивая друг друга, составили «кондиции» – условия вступления Анны на российский престол. В них оговаривалось, что царица не должна выходить замуж и назначать наследника, начинать без согласия Верховного Совета войны и заключать мир, без суда отнимать у дворянства жизни, имения и чести, отягощать подданных податями, жаловать в знатные чины и ведать гвардией (ее с полным основанием на то боялись) и прочее. В заключение говорилось нечто совершенно унизительное: «Если не исполню обещаний (имелась в виду Анна – О. Д.), то лишена буду короны российской». Совещание происходило под глубокой тайной, и выходы из Москвы были перекрыты, но один всадник все же сумел ускользнуть и ускакать по дороге, ведущей в скромное герцогство Курляндию, где долгие годы прозябала Анна Ивановна. В походной сумке гонца лежало письмо от Карла-Густава Левенвольде к герцогине, где сообщалось о решении Верховного совета.

Анна была средней дочерью слабоумного царя Ивана и Прасковьи Салтыковой. Статная, черноволосая Прасковья считалась одной из красивейших невест в Москве, замуж за убогого и невзрачного Ивана выходить не хотела и замужеству сопротивлялась. Но родные настояли, и девушка, став царицею московской, поселилась в лучших покоях Кремля. Детей долго не было, а когда через пять лет одна за другой стали появляться девочки, начали поговаривать, что отец не царь Иван, а приближенный Прасковьи, красавец Василий Юшков. Но примеров рождения многочисленного потомства у психически неполноценных правителей Европы также было предостаточно, и вопрос законности появления на свет царевен никогда не поднимался. В пользу Ивана V говорит и то, что Анна была громадного, такого же, как ее дядюшка Петр I, «романовского» роста.

Неизвестный художник. Портрет Императрицы Анны Ивановны. 2 половина XVIII в.

Детство и молодость Анны, родившейся в Москве в 1693 году, были безрадостны. Недолго и незаметно прожил и умер какой-то странной, совсем не царской и унизительной смертью ее отец (в царствование Анны будет проведено расследование того, как царя Ивана в нужнике дровами завалило). Мать ее Прасковья, обожавшая старшую дочь – пухленькую хохотушку Екатерину, Анну не выносила. Угловатая и молчаливая девочка раздражала ее одним своим присутствием, и придиркам не было конца. Впоследствии, когда Анна станет взрослой замужней дамой, царица Прасковья сумеет отравить ей жизнь даже в далекой столице Курляндии Митаве (современная Елгава).

После смерти мужа Прасковья отправилась в подмосковное село Измайлово, где Анна прожила до пятнадцати лет. Вдовая царица всей душой тяготела к старомосковским порядкам, и жизнь в селе ничем не отличалась от допетровской. Царевны жили в окружении множества богомольцев, юродивых, гадальщиц, калек, уродов, шутов и странников. Впрочем, умная Прасковья изо всех сил старалась поддерживать хорошие отношения со своим деверем Петром, и во время приездов царя в село Измайлово всю эту огромную и весьма неприглядную компанию прятали по дальним закоулкам дворца. Царь с юности не выносил всю эту «нечисть».

Петр предполагал в дальнейшем использовать царевен в своей матримониальной игре и, помимо русского языка, истории, географии и каллиграфии, их стали обучать иностранным языкам и танцам. Приставленные к царевнам учителя, как русские, так и иностранные, оказались абсолютно бездарны, а ученицы – не особенно усердны. Успехи их в немецком и французском и даже в танцах были невелики, по-русски Анна писала безграмотно и ни на каком языке, кроме родного, не говорила.

Жизнь в уютном деревянном Измайловском дворце, окруженном великолепными цветниками и прудами, протекала тихо и безмятежно, но в 1708 году Петр потребовал, чтобы царица Прасковья и ее дочери переехали из Измайлова в новую столицу.

И. Ф. Зубов. Измайлово. Выезд императора Петра II на соколиную охоту. 1727–1730 гг.

Сельская свобода в туманном и сыром Петербурге сменилась бешеным ритмом столичной жизни. Царевны участвовали во всех светских мероприятиях, танцевали на ассамблеях, смотрели театральные зрелища и, оставаясь в душе пока еще московскими боярышнями, выглядели в модных западных платьях вполне по-европейски. Относились к ним без особого почтения и за глаза называли просто «Ивановнами» – по имени отца. Житье же в Петербурге первых лет его существования было непростым. Провиант подвозился с трудом, голод и болезни опустошали город, в дома иногда забегали волки, а царица Прасковья к тому же безумно боялась пожаров и наводнений. Но, находясь в полной зависимости от царя и дорожа его милостью, она покорилась. Распоряжаться судьбой своих дочерей вдовая царица также благоразумно предоставила Петру, и тот стал действовать согласно своим политическим планам. Желания племянниц не учитывались ни матушкой, ни дядюшкой. Саму Прасковью выдали замуж против ее воли, а Петр, хоть и освободил женщин из теремного заточения, но не настолько, чтобы они вышли из его самодержавной власти и могли сами принимать решения. «Ивановнам» оставалось полагаться только на удачу.

В июле 1710 года в Петербург приехал семнадцатилетний племянник прусского короля, герцог курляндский Фридрих-Вильгельм, за которого Петр решил выдать замуж одну из племянниц. Впервые после многовекового перерыва русская царевна выдавалась замуж за иностранного принца. Теперь на женскую часть царской семьи возлагалась высокая миссия династического прорыва в Европу.

Почему выбор герцога пал не на хорошенькую и обаятельную царевну Екатерину, а на другую дочь царя Ивана Анну, остается только догадываться. В этой мрачной мужеподобной деве не было даже намека на красоту. Лицо портил длинный нос, тело было бесформенным и рыхлым. Сохранилось описание Анны, сделанное во время ее царствования: «престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, что когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста». Возможно, что в юности царевна не производила такого ужасающего впечатления, но влюбиться в среднюю «Ивановну» было сложно. Объяснялся выбор в пользу герцога, скорее всего, тем, что будущей теще он показался «невидным», не понравился и, страшась противоречить царю, она решила выдать замуж не старшую дочь, с которой не хотела расставаться, а среднюю. В герцогстве жениха стояли русские войска, так что его желания могли не учитываться. Но приняли Фридриха-Вильгельма в Петербурге с необыкновенным радушием. Царица Прасковья на славу угощала будущего зятя, а Петр развлекал его фейерверками, пальбой, катаньем по Неве и пирушками, где юный герцог проявил удивительный талант в потреблении горячительных напитков. Пил этот юноша столько, что изумлялись даже закаленные петровскими пирами военные. Свадьба же едва не сорвалась из-за разбушевавшейся Невы. Древний страх воды, испытываемый царицей Прасковьей, повторявшей: «Жди горя с моря, беды – от воды, где вода, там и беда», едва не оправдался. Ночью от сильного морского ветра Нева вышла из берегов, и волны едва не смыли домик, в котором мирно почивал жених из Курляндии. Но все обошлось, приготовления к свадьбе шли полным ходом, и был составлен брачный договор, где из двухсот тысяч рублей, назначенных царевне деньгами, сто шестьдесят тысяч давались герцогу (заимообразно) на выкуп его имений, которые служили Анне вместо заклада.

В случае вдовства царевне назначалось сорок тысяч рублей в год на пропитание.

Свадебные торжества начались в девять часов утра, когда император в сопровождении знатнейших кавалеров отправился на шлюпках к царице Прасковье. Гремел хор из немецких музыкантов, гости были веселы и чрезвычайно нарядны. Пышность одежд подчеркивала важность события, и даже Петр в качестве обер-маршала сменил свой обычный скромный костюм на великолепный алый кафтан с собольими отворотами.

В доме царицы Прасковьи все уже было готово. Невесту окружали мать, царевны-сестры, царевны-тетки, другие знатнейшие дамы в богатых платьях, сшитых по западной моде, а дурнушка-невеста похорошела и выглядела в своем роскошном свадебном наряде весьма привлекательно. На Анне была белая, расшитая золотом бархатная роба, с могучих плеч ниспадала длинная алая мантия, подбитая горностаем, а на голове красовалась богатая королевская корона. Жених был в белом, затканном золотом кафтане.

По прибытии Петра в дом царицы Прасковьи невеста с женихом и сопровождающие их лица взошли на пятьдесят разукрашенных судов, и блестящая флотилия отправилась по Неве к палатам князя Меншикова. Обряд венчания был совершен в походной полотняной церкви, а после него состоялся свадебный обед, сопровождаемый духовым оркестром (трубы, гобои и фагот). Столы были накрыты в двух великолепно убранных залах. На почетных местах под лавровыми венками сидели новобрачные, напротив – все члены царской семьи, другие гости, коих было немало, размещались в строгом соответствии с их статусом. Петр искусно управлял пиром. Царь был очень весел, тост сменялся тостом, и жители Петербурга не могли заснуть от грохота орудий, ибо каждый раз заздравное питье сопровождалось 11-ю выстрелами из 41-й пушки на нынешнем Марсовом поле и яхте Лизетте. Обед сменился балом, который проходил в соответствии с непритязательными вкусами того времени и не отличался особой изысканностью – его участники курили трубки, пили пиво, водку и поднимали огромные штрафные кубки. Непринужденность возрастала, и вскоре немецкие и французские танцы стали напоминать лихую русскую плясовую. Дамы и кавалеры были неутомимы, и бал прекратился только около трех часов ночи, когда новобрачных вновь посадили за стол, уставленный винами и конфетами, а затем царица Прасковья отвела Анну в спальню, куда вскоре государь проводил молодого.

На другой день состоялся новый пир, где Петр, проявив присущий ему грубоватый юмор, приказал подать два громадных пирога, из которых, к всеобщему восторгу и изумлению, выпрыгнули нарядные карлицы. Царь отнес их на свадебный стол, и они исполнили на нем менуэт. Тосты продолжались, пальба звучала все чаще, а когда стемнело, на Неве был устроен фейерверк. Государь после обильных возлияний был не в лучшей форме. Утром это выразилось в том, что он не смог сорвать венок, висевший над молодой, а вечером его неловкость при организации «огненной потехи» едва не закончилась трагически.

Самым лучшим подарком новоиспеченной герцогине сочли потешную свадьбу царского карлика Екима Волкова, которая состоялась 14 ноября. При большом стечении публики в крепостной церкви совершено было венчание, а затем в доме князя Меншикова состоялось празднество, на которое было свезено семьдесят два лилипута. Их отобрали из домов царицы Прасковьи, царевен, бояр и боярынь, которые, по моде того времени, имели обыкновение держать при себе шутов – «дураков и дур», карликов и разных уродцев. Гости от души потешались над забавными плясками лилипутов, которые, подобно рослым гостям, осушали громадные кубки. Один из присутствующих на этом балу иностранцев писал: «Трудно представить, какие тут были прыжки, кривлянья и гримасы! Все гости, в особенности царь, были в восторге… и хохотали до упаду. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого – большое брюхо, у третьего – ноги кривые и вывернутые, или огромная голова, или длинные уши, или маленькие глазки и расплывшееся от жира лицо…»

Г. С. Мусикийский. Свадьба карликов во времена Петра I

Чувства, испытываемые несчастными уродцами, никого в то жестокое время не волновали, а любознательный царь остался у постели молодых, дабы не пропустить ни одной пикантной подробности первой брачной ночи. Для этого он отвел молодым свою опочивальню.

Невесте очень понравится это действо, и через много лет, став императрицей, она устроит подобную свадьбу в знаменитом Ледяном доме. При ее дворе шуты займут особое место, а их штат пополнят представители знатнейших фамилий России, что не считалось в то время зазорным и воспринималось как любая другая государственная служба. Шутки были грубы, откровенно непристойны и анатомически точны, но именно такие нравились Анне Ивановне, чьи брутальные вкусы определили атмосферу ее начисто лишенного изящества двора. Но до ее вступления на престол должны будут пройти два десятилетия, а пока праздновалась свадьба новой курляндской герцогини. Пиры и торжества в Петербурге продолжались два месяца, и в народе эта свадьба получила название «пьяной», так как, по обычаю и традициям того времени, умеренности не соблюдалось ни в еде, ни в употреблении горячительных напитков. Об отношениях юных супругов ничего не известно. Они не выбирали друг друга, но, кто знает? Возможно, их супружеская жизнь сложилась бы счастливо, но продлилась она всего два с небольшим месяца. Вследствие непомерного потребления крепких напитков новобрачный заболел, затем, выздоровев, простудился, но, не обратив внимания на болезнь, выехал вместе с новобрачной из Петербурга в Курляндию 9 января 1711 года и в тот же день на мызе Дудергоф (в сорока верстах от Петербурга) скончался.

А. Матвеев. Портрет Петра II. 2-я половина 1720-х гг.

Но неудавшийся из-за вдовства Анны династический прорыв в Европу успешно продолжили дочери следующих правителей России. Брачная политика Петра успешно претворялась в жизнь, и юные великие княжны Романовы, став принцессами и королевами, успешно охраняли интересы императорского дома на всем европейском континенте. Их великолепные свадьбы создали Петербургу оправданную репутацию свадебной столицы Российской империи. Но первой была «пьяная» свадьба страшной и несчастной Анны Ивановны, будущей «ледяной императрицы».

Полтора года прожила вдова в России, а затем Петр велел ей собираться в дорогу. Царю был нужен свой форпост на северо-западе империи. Вместе с семнадцатилетней вдовой поехал русский резидент Бестужев-Рюмин, который потом станет истинным хозяином Курляндии. Предполагал Петр поселить там и царицу Прасковью Федоровну с царевнами Екатериной и Прасковьей, но потом счел, что появление странного и экстравагантного двора этой дамы будет слишком большим потрясением для курляндского дворянства. Впоследствии Анна приезжала к матери погостить, но Петр и тут бесцеремонно распоряжался ею: находя нужным пребывание Анны в Курляндии, он написал, например, из Москвы 26 февраля 1718 года Меншикову, чтобы тот немедленно отправил Анну из Петербурга.

Неизвестный художник. Портрет Екатерины Долгорукой. 2-я четверть XVIII в.

Бездетная вдова была абсолютно беззащитна, и жизнь ее в Митаве складывалась печально. Дворяне приняли свою новую герцогиню без всякого удовольствия, и первое время ей пришлось даже жить в старом и заброшенном мещанском доме, так как дворец к ее приезду не удосужились приготовить. Курляндия, разоренная Северной войной, была бедна, и денег Анне не хватало даже на содержание двора, а положение обязывало иметь его достойным звания герцогини и царской племянницы. Поддержки она не получала ни от прижимистого Петра, от которого полностью зависела, ни от матери, и засыпала двор жалобными письмами с просьбами о деньгах. Расположения курляндского дворянства герцогиня не снискала. Вела она себя мужиковато и грубо. Один балтийский барон так писал о своей герцогине: «Она исключительно ядовитая гадюка, да к тому же еще и вульгарная. Слыхали, будто она считает яблоки на деревьях из страха, что садовники могут обмануть ее. Я желаю этой варварской России хорошо повеселиться с нею».

Одиночество в незнакомой, враждебно настроенной стране несколько скрасил Петр Михайлович Бестужев-Рюмин, который стал любовником вдовствующей герцогини, но и тут вмешалась деспотичная мать, которая письменно обратилась к царю с просьбой сменить его, так как он «весьма несносен», и пригрозила дочери проклятьем. Просьба и угрозы были необоснованны и несправедливы. Царица Прасковья не являлась примером добродетели и долгие годы имела любовника, о котором все знали, в том числе и дочери, но Бестужев-Рюмин мешал ей, не давая прижиться при курляндском дворе шпионам. Эта страсть к всеведению обо всем и обо всех передастся по наследству будущей русской императрице и принесет немало вреда ее подданным. Неопределенность положения мучила Анну, и она не раз просила дядюшку подыскать ей жениха, но подобрать такого, который не перетянул бы меру весов в пользу сопредельных государств, было сложно, и вдовство затянулось. Но в 1726 году, уже после смерти грозного Петра, жених явился – и какой! К Анне посватался известный европейский сердцеед – блистательный Морис Саксонский, незаконный сын польского короля Августа II. Он без особого труда влюбил в себя вдову и понравился курляндским дворянам, выбравшим его в свои герцоги. Но вездесущий князь Меншиков, сам добивавшийся курляндской герцогской короны, нарушил эти матримониальные планы и с помощью русских солдат изгнал Мориса из герцогства.

Разрушенные надежды на замужество отяготились тем, что светлейший князь Меншиков удалил от Анны Бестужева-Рюмина. Одиночество станет невыносимым, и она будет бомбардировать Петербург письмами: «Воистину я в великой горести, пустоте, и в страхе! Не дайте мне вовеки плакать! Я к нему привыкла!»

Унижения заброшенной и обездоленной вдовы продолжались при всех царствованиях. Она молила о помощи царя, после его смерти – Екатерину I, а затем ей пришлось обращаться с заискивающими просьбами к друзьям нового императора Петра? II – князьям Долгоруковым, которым дочь русского царя добывала борзых собак: «Доношу вашему высочеству, что несколько собак сыскано… И прошу ваше высочество донести государю-братцу о собаках, что сысканы и еще будем стараться». И вот этой скромной особе решили доверить престол два знатнейших семейства в России, надеясь, что в благодарность новая царица отдаст им безраздельную власть над страной.

«Я даже не сделал им никакого личного благодеяния, чтобы у них были все основания меня ненавидеть» – скажет об охотившихся за ним террористах император Александр II. Эти слова как нельзя лучше характеризуют человеческую природу, но заблуждения встречались чаще. Петр I считал, что вознесенная из самых низов Екатерина будет хранить ему вечную благодарность, – она ему изменила. Екатерина, облагодетельствовавшая многих, надеялась если не на благодарность, то хотя бы на лояльность, – ее возненавидят. Долгорукие и Голицыны, возложив на голову ничтожной и зависимой от всех Курляндской герцогини царскую корону, также будут ожидать вознаграждений – Анна уничтожит их всех.

Но пока все идет прекрасно. 25 января 1730 года «кондиции» были с готовностью подписаны Курляндской герцогиней в ее скромном дворце. Анна Ивановна отбывает из Митавы в Москву, где ей устраивается триумфальный прием. А затем начинается брожение в соперничающих дворянских партиях.

Замыслы членов Верховного совета вызвали всеобщий протест дворянства, опасавшегося возникновения олигархической власти. Борьба за влияние на гвардию обернулась тем, что военные недвусмысленно и с солдатской прямотой заявили фельдмаршалу, князю Василию Долгорукову, в ответ на предложение присягнуть государыне и Верховному тайному совету, что если он будет настаивать, «то они ему ноги переломают». Вдова неожиданно распрямилась во весь свой гигантский рост и, опираясь на сторонников самодержавного правления и гвардию, разорвала «кондиции». Анна Ивановна была провозглашена самодержавной императрицей, и то, о чем когда-то мечтала давно забытая всеми царевна Софья, свершилось. Избрание Анны было кратковременным реваншем клана Милославских. Но, стоя на знаменитом Красном крыльце кремлевского дворца, с которого когда-то были брошены на копья Нарышкины, новая императрица вряд ли думала об этом. Ее терзали иные заботы.

В Митаве после удаления Бестужева-Рюмина вдова обрела новое утешение. Им оказался бедный дворянин Эрнст-Иоганн Бирон – внук Матиаса Бюрена, камердинера Якоба, третьего герцога Курляндского, который снискал такое расположение своего господина, что тот даровал ему титул барона и небольшое имение. Прошлое этого красивого молодого человека было темным (в юности он попал в Кенигсберге в тюрьму за убийство солдата), но будущее оказалось блестящим. По странному совпадению, прощение у прусского короля ему исходатайствует не кто иной, как фаворит Екатерины I Виллим Монс. Вполне возможно, что не окажи Монс помощь Бирону, тот бы сгинул в заточении – и в русской истории не было бы периода, называемого по его имени «бироновщиной». Но фортуна, улыбнувшаяся Эрнсту-Иоганну, теперь уже не оставляла его. Он станет любовником и секретарем вдовой герцогини и поменяет немецкую фамилию Бюрен на французскую Бирон, присвоив попутно и титул вымершей аристократической фамилии, носящей это имя. Бедная герцогиня станет императрицей огромной страны, тайно от Верховного Совета, запретившего ей брать Бирона в Россию, привезет его с собой и подвергнет в Москве смертельной опасности. Гвардейцам не понравится этот слишком приблизившийся к трону иностранец, Анна случайно узнает о разговоре, в котором солдаты будут сожалеть, что не убрали Бирона сразу, и испугается не на шутку. Одновременно со слухами о намерении расправиться с фаворитом произойдет и нечто странное и непонятное. Во время загородной поездки карета, ехавшая перед императрицей, провалится в выкопанную специально для этого яму. Кто сделал это, осталось неизвестным. Но заставляет задуматься сверхсекретное послание прусского посланника об отношении сестер Анны к ее избранию: «Мне также сообщают, что герцогиня Мекленбургская Екатерина Ивановна и сестра ее Прасковья Ивановна тайно стараются образовать партию, враждебную их сестре-императрице. Однако мне трудно поверить этому, ибо успешный исход невозможен, и они этим делом нанесут наибольший вред себе». Вельможи, избравшие вдову герцога Курляндского, ошибались, считая, что их предложение явится для нее неожиданной радостью. Дочери царя Ивана, родившиеся в древнем Кремлевском дворце, всегда помнили о своих правах на престол и были готовы вступить в борьбу за него. Зато не ошибся хорошо осведомленный прусский посланник. Доказательств нанесения «наибольшего вреда» по приказанию императрицы Анны не имеется, но произойдет несколько очень удачных для нее смертей. Внезапно упадет мертвым с лошади морганатический муж Прасковьи Ивановны, имеющий широкие связи в армии, очень скоро умрет сама царевна, незадолго до этого скончается еще один претендент на престол – царица Евдокия, а сама императрица Анна заторопится в Петербург, вновь обретающий статус столицы. Ее фаворит будет доволен отъездом. Откровенное недоброжелательство военных, которое он чувствовал в Москве, усугубится конфузом, происшедшим с ним на глазах ее жителей. Скакавшего рядом с экипажем императрицы искусного наездника и будущего основателя конных заводов России выбросит из седла лошадь, и радостное оживление придворных усилится лицезрением невиданного зрелища – движимая любовью и состраданием грузная императрица легко, почти на ходу, выпрыгнет из экипажа и, путаясь в тяжелых юбках, бросится поднимать своего незадачливого кавалера.

Неизвестный художник. Портрет Генриха Иоганна Остермана. 1790 г.

Унылое и безрадостное правление императрицы Анны полностью отразило ее характер – мелко-злобный, мстительный и угрюмый. Впрочем, правила она подобно императрице Екатерине I, то есть не правила вовсе, возложив бремя правления на сановников, среди которых выделились вице-канцлер Андрей Остерман, фельдмаршал Буркхард-Христофор Миних и братья Левенвольде. Истинным правителем являлся, разумеется, возлюбленный импертрицы Бирон, но имелась и еще одна фигура, о которой говорить вслух опасались, – начальник Тайной канцелярии граф Андрей Иванович Ушаков. К сыску Анна Ивановна имела безудержное пристрастие, и Тайная канцелярия, возникшая вместо Преображенского приказа Петра I, приобретет во время ее правления огромное и зловещее значение. Подозрительная Анна, беспощадно и последовательно преследовавшая своих политических противников, не пропускала мимо себя не одного сыскного дела. В стране господствовала отвратительная система публичного объявления о государственном преступлении. «Нам, русским, не надобен хлеб – мы друг друга едим и с того сыты бываем», – скажет знаменитый юродивый аннинских времен Тихон Архипыч, и его слова получат широкое распространение. Дойдут они и до Тайной канцелярии, куда будет незамедлительно помещен этот юродивый, состоящий, кстати, «при доме» царевны Прасковьи и очень близкий ей человек. Достаточно было произнести: «Слово и дело», как мгновенно арестовывались и доносчик, и тот, на кого он доносил. Камеры в Тайной канцелярии были переполнены, и рост доносов не останавливало даже то, что доносчик, если его жертва проявляла упорство, все отрицала и выдерживала мучения, также подвергался пытке. Кара за недоносительство была страшнее, и шпионство процветало. Но императрица обожала во все совать свой длинный нос не только из политических соображений. Царица Анна Ивановна страстно любила покопаться в грязном белье подданных. Она была отчаянной сплетницей.

В сознании царицы удивительно и своеобразно уживались обычаи допетровских времен и новые европейские традиции.

И двор этой странной императрицы полностью отражал это смешение. Дворцы царицы, построенные европейскими архитекторами, были великолепны. В них царила роскошь, невиданная до этого в России, которой с поистине русским размахом наслаждалась познавшая бедность и унижение в Курляндии императрица. Туалетный стол и зеркало Анны были из массивного золота, мебель была щедро украшена благородными металлами и драгоценными камнями. Одежда и украшения императрицы были необыкновенно богаты, придворные также старались не отставать от монархини, и послы иностранных держав жаловались своим государям, что не могут в полной мере соответствовать этому безумно расточительному двору.

День же Анны Ивановны мало отличался от дня крупной провинциальной помещицы, какой она, собственно, и была по своим вкусам и мироощущению. Анна могла часами сидеть у окна, глазея на улицу, а после обеда надолго ложилась отдыхать. Ходила в свободных и широких платьях кричаще– ярких цветов (их предпочитал Бирон), а голову повязывала по-крестьянски красным платком. Любила после отдыха крикнуть фрейлинам во весь свой зычный голос: «Ну, девки, пойте!» – и «девки» послушно заводили песню. Дворец Анны, подобно дворцу ее матери царицы Прасковьи, кишел приживалками, карликами, сказочницами и чесальщицами пяток. Слушать их болтовню царица могла часами. Сохранились письма царицы, в которых она велела разыскивать по всей стране самых талантливых безумолчных болтух и сказочниц. Подобно своим кремлевским предшественницам, Анна обожала заниматься сватовством и строго следила за нравственностью подданных. В этом ей неизменно помогал услужливый Ушаков, предоставляя императрице, помимо политических новостей, и все наиболее пикантные. В Петербурге долго обсуждали, как по приказу Анны Ивановны был прерван супружеский акт тайной свадьбы, совершенной без согласия родителей. Невесту изъяли в первую брачную ночь прямо из постели.