Текст книги "Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года"

Сталин со своей стороны тоже не пояснял причин ссоры со Свердловым и вообще даже не упоминал о ней. Произнося речь на его похоронах, Сталин говорил о нем только как о выдающемся партийном организаторе, уклонившись от хоть сколько-нибудь личного высказывания[753]753
  И. В. Сталин. О Я. М. Свердлове //Пролетарская революция. 1924. № 11(34). С. 107–108.


[Закрыть]. Сталин, который в поздние годы охотно рассказывал о туруханской ссылке, однажды в присутствии Хрущева довольно иронически описал, как, дразня Свердлова, вместо мытья посуды давал ее вылизать собаке, которую назвал Яшкой (см. док. 41). Хрущев оценил это как возмутительную лень и нечистоплотность Сталина, хотя больше похоже, что тот нарочно издевался над Свердловым.

Все это было бы очевидными признаками банального бытового раздражения, которое вполне может довести до ненависти двух принудительно общающихся людей с различными привычками, темпераментами, представлениями о ведении хозяйства и так далее, если бы не одно обстоятельство: чтобы накопилось раздражение, нужно определенное время. До туруханской ссылки продолжительного близкого знакомства между Сталиным и Свердловым не было, однако заметна изначальная готовность к нему. В Монастырском Сталин неделю гостил у Свердлова. Вселяясь в Курейку, они могли бы сразу выбрать разные квартиры, но поселились вместе. Накануне отъезда Свердлов говорил «мы» и обсуждал присылку денег «для нас». Но не прошло и недели в Курейке, как он уже назвал Джугашвили слишком большим индивидуалистом.

Был ли Иосиф Джугашвили настолько невыносим в повседневной жизни? Рассказы огромного множества мемуаристов, встречавшихся с ним в разные годы при разных обстоятельствах, даже с поправкой на их неизбежную апологетичность скорее об этом не свидетельствуют. Неудивительно, что исследователи искали какую-то причину ссоры со Свердловым. Наиболее распространена версия, согласно которой Свердлов был возмущен связью Сталина с несовершеннолетней девочкой.

Связь действительно имела место. Поселившись первоначально со Свердловым в доме крестьянина А.Я.Тарасеева, Джугашвили затем перешел в дом сирот Перелыгиных (или Перепрыгиных – в документах разночтение). По рассказам односельчан, это был самый бедный и убогий дом на всем станке, сирот было пять братьев и две сестры. Одна из них, Лидия, лет 14 или 15, и стала временной женой Сталина. А. В. Антонов-Овсеенко, книга которого – кладезь ходивших в партийных кругах порочащих историй про Сталина, утверждал, что Сталин изнасиловал эту 13-летнюю девочку, в доме отца которой квартировал, отец пожаловался жандарму, тот возбудил уголовное дело и стребовал со Сталина обещание жениться. В подтверждение Антонов-Овсеенко ссылался на записку, подготовленную в связи с XX съездом партии председателем КГБ СССР Серовым и зачитанную на заседании Политбюро[754]754
  Антонов-Овсеенко А. В. Сталин без маски. С. 388.


[Закрыть].

Записка И. А. Серова существует и давно опубликована. Датирована она 4 июня 1956 г., четыре месяца спустя после XX съезда, и появилась вследствие проверки сведений из опубликованной в журнале Life известной фальшивки – «записки Еремина», якобы свидетельствовавшей о связи Сталина с охранкой. Попутно всплыла и история с Перелыгиной. Серов докладывал, что сотрудники КГБ в мае 1956 г. беседовали с Перелыгиной (в замужестве Давыдовой), которая подтвердила, что сожительствовала со Сталиным и «у нее примерно в 1913 году родился ребенок, который умер. В 1914 году родился второй ребенок, который был назван по имени Александр»[755]755
  РГАСПИ. Ф.558. Оп. 11. Д.1288. Л.14–16. Опубликовано в: «И.В.Сталин дал слово жениться». Был ли Сталин агентом охранки и совратителем несовершеннолетних/ публ. М. Леушина//Источник. 2002. № 4. С. 74; Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 407 (обе публикации появились почти одновременно). О судьбе сына Сталина см.: Максимова Э. Сибирский потомок Сталина // Известия. 2000. 8 декабря.


[Закрыть]. Как видно, сотрудники КГБ СССР не стали затрудняться проверкой дат пребывания Сталина в туруханской ссылке и не заметили, что в 1913 г. стать отцом ребенка Лидии Перелыгиной он никак не мог. Также Перелыгина подтвердила и факт вмешательства охранника Лалетина, пригрозившего уголовным делом.

Но никакого оскорбленного отца не существовало, так как Перелыгины были сиротами[756]756
  А.В.Островский полагает, что Сталину мог угрожать не отец, а братья Лидии, но это предположение выглядит неубедительно.


[Закрыть]. Судя по тому, что Джугашвили прожил в их доме до конца ссылки, отношения у них вполне сложились. Сама по себе связь местной женщины со ссыльным ничем по тем временам необыкновенным не являлась, а в 14 лет крестьянская девочка не считалась малолетней. Конфликт со стражником Лалетиным имел место и отмечен в рассказах жителей Курейки, но Лалетин вообще окружил своего подопечного множеством вздорных ограничений и придирок (вроде буквального следования запрету выходить за пределы места поселения – не позволял выйти пройтись за околицу затерянного в тайге селения). Джугашвили на него жаловался, и в середине мая пристав Кибиров решил заменить его на другого стражника[757]757
  Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 405.


[Закрыть]. Так в Курейке появился Михаил Мерзляков.

Связи с Лидией Перелыгиной определенно маловато для резкого разрыва с единственным товарищем по изгнанию, тем более что сомнительно, чтобы роман успел состояться уже в первую неделю жизни в Курейке.

20 марта 1914 г. Иосиф Джугашвили написал примечательное письмо Р. В. Малиновскому, которое адресовал Г. И. Петровскому с припиской, что не знает адреса Романа. Письмо представляло собой аккуратную, в тщательно продуманных выражениях попытку выяснения отношений и прояснения ситуации с побегом, так и не состоявшимся. Коба беспокоился из-за затянувшегося молчания корреспондентов (как Малиновского, так и заграничного центра), пытался понять, почему не получил обещанных денег, высказывал предположение, что ЦК переменил планы и планируется побег одного Свердлова, поскольку он получил 100 рублей, обещанные прежде Кобе («Месяца три назад я получил от Кости открытку, где он писал: „Брат, пока продам лошадь, запросил сто рублей“. Из этой открытки я ничего не понял и никаких ста рублей не видал. Да, по другому адресу тов. Андр[ей] получил их, но я думаю, что они принадлежат ему, и только ему»). Он подчеркнуто называл Малиновского другом, посылал приветы его домашним, но настойчиво просил разъяснить недоразумения и «дать мне прямой и точный ответ» (см. док. 33).

Это письмо показывает, что примерно в те же дни, когда случился конфликт со Свердловым, Сталин беспокоился из-за перерыва в партийной переписке и заподозрил неладное. Нужно обратить внимание на деталь, которая, несмотря на то, что письма Сталина Малиновскому давно опубликованы и служили предметом полемики среди исследователей, осталась незамеченной. Ведь все решения партийного центра о присылке денег на побег касались равно Джугашвили и Свердлова. Более того, в середине апреля 1914 г. на очередных совещаниях у Ленина было решено готовиться к партийному съезду, проведение которого казалось Ленину возможным, несмотря на то, что в России у него почти не осталось сотрудников, да и для совещания приехал один Г. И. Петровский. В связи с этим снова зашла речь об устройстве побегов Свердлова, Кобы, Спандаряна, Варвары Яковлевой и Смирнова (Фомы), предполагались объезды губерний агентами ЦК по той же схеме, как перед Пражской конференцией (см. док. 34). Однако из письма Джугашвили к Малиновскому от 20 марта выясняется, что посланные из партийного центра деньги получил Свердлов «по другому адресу», а Коба решил, что ЦК готовит побег одного Свердлова, при этом упоминается та же сумма в 100 рублей, которую предполагалось выслать для них обоих. В те же дни происходит ссора между ними, Свердлов жалуется на «слишком большой индивидуализм» Джугашвили и несходство характеров. Но ведь как раз наоборот, Свердлов оказался получателем предназначенных им обоим денег. Не это ли причина испорченных отношений?

Нет внятных данных, чтобы судить о вкладе каждого из троих в этот конфликт. Быть может, интриговал Малиновский, стараясь по заданию своих кураторов из Департамента полиции поссорить Джугашвили и Свердлова и расстроить их связи с ЦК. Мог интриговать и сам Коба, признанный мастер этого дела, хотя в данном случае совершенно не понятны цель и смысл такой интриги. 10 апреля он снова написал Малиновскому подчеркнуто бодрое, дружеское письмо, хвалил его думскую речь и статьи, радовался успехам фракции и перевесу над ликвидаторами, предлагал свои статьи («я скажу К. Сталину, чтобы он почаще писал»), просил присылать «Правду». «На днях я послал тебе письмо. Ты его, должно быть, получил и ругаешь меня. Что ж, ругай на здоровье, если думаешь, что я заслужил». Вроде бы настроение Иосифа Джугашвили переменилось, он что-то для себя прояснил и успокоился, убедился, что никто в партийной верхушке не настроен против него.

Но затем следует постскриптум со странным оборотом темы: «Кто-то, оказывается, распространяет слухи, что я не останусь в ссылке до окончания срока. Вздор! Заявляю тебе и клянусь собакой, что я останусь в ссылке до окончания срока (до 1917 г.). Когда-то я думал уйти, но теперь бросил эту идею, окончательно бросил». И еще один постскриптум, в котором Сталин лихо насмехался над свежей статьей Мартова (см. док. 37).

Что означал этот постскриптум с заявлением, что он не собирается бежать? Кому оно на самом деле было адресовано – членам ЦК, перлюстрирующим письмо жандармам или же лично Малиновскому? В последнем случае он либо призван поставить точку в выяснении недоразумения, либо же означает повышенный градус недоверия: никаких конспиративных планов больше с ним не обсуждать и делать вид, что их нет. Если так, то Коба по каким-то признакам убедился в подозрительности поведения Малиновского, о чем говорилось (возможно, при нем) еще в Вене у Трояновских. Тем не менее у Кобы должно было быть звериное чутье, ибо как раз в то время истинная роль Малиновского начинала вскрываться при сильном сопротивлении Ленина, отказывавшегося верить в его двуличность.

Все написанное по поводу ссоры между Сталиным и Свердловым отличается характерной особенностью: Свердлов всегда представлялся правым, пострадавшим от дурного нрава Сталина. Это неудивительно, ведь письма Свердлова впервые были опубликованы еще в 1924 г., и, вероятно, это был неслучайный шаг в ходе внутрипартийной полемики. Затем они цитировались в книге его вдовы, вышедшей в 1957 г., и тогда же вошли в трехтомное собрание избранных произведений, составленное при ее же участии, тогда же вновь пошли в ход слова Свердлова о «слишком большом индивидуалисте». Сам Свердлов неизменно подразумевался безупречным. Между тем даже опубликованные в трехтомнике письма его из Туруханского края при внимательном прочтении рисуют отнюдь не простой характер Якова Михайловича.

Он и в Монастырском склонен был жаловаться на нервозность и раздражительность. В октябре 1913 г. писал жене, что нервозность, заметная даже со стороны, проистекает от чрезмерной погруженности в самоанализ, намекал на то, что «масса потребностей годами остается неудовлетворенной», пускался в рассуждения о свободе чувств и ее пределах[758]758
  Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 234–235.


[Закрыть]. В том же письме из Курейки от 22 марта Свердлов пишет, что трения с товарищем не так важны, «гораздо хуже то, что нет изоляции от хозяев», хозяйские дети «торчат часами у нас» и «мешают» (см. док. 32). 20 мая он заявил Л.И.Бессер, что «занят по горло» до начала июня (комментаторы указали, что он сочинял какой-то «метеорологический отчет»), а 27 мая признался, что весна прошла «крайне скверно», он почти не занимался. «Не думайте, что был занят какими-либо сложными личными переживаниями. Нет, просто пропала охота заниматься, и не было ни малейшего желания заставлять, ломать себя. […] За всю распутицу не написал даже ни одного письма. Не было надлежащего настроения» (см. док. 39). Вперемешку с этим восторгался природой, расписывал, как хорошо плавать на лодке и как он ходит на лыжах. В середине лета, когда стояли белые ночи, рассказывал жене, что, с тех пор как отпала необходимость топить печь, он почти не готовит себе еду, питается соленой рыбой, «перестал вести регулярную жизнь. Ложусь рано. Иногда всю ночь шатаюсь, а то и в 10 часов спать заваливаюсь. Ем, когда придется. Хорошо одному, не приходится считаться с другими. Хорошо и то, что всегда можно наесться холодным» (см. док. 40). И он же упрекал Джугашвили в отсутствии «минимальной упорядоченности».

Живя в Курейке, Свердлов непрестанно жаловался на отсутствие интеллектуальной среды, говорил, что погрузился в умственную спячку, не может заниматься. В середине июня он побывал в Монастырском (туда дозволялось время от времени ездить на почту и для закупки припасов) и провел несколько дней в обществе Филиппа (Шаи) Голощекина (по кличке Жорж, в письмах Свердлов обозначал его «Ж.»), знакомого по прежней нарымской ссылке. Голощекину, его душевному настроению и неустроенности он посвятил значительную часть длинного письма к жене[759]759
  Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 278–279.


[Закрыть]. Затем принялся добиваться разрешения на перевод поближе к Монастырскому и получил его без затруднений. Осенью в ожидании решения красноярского губернатора ему позволили временно пожить в Селиванихе. Они с Голощекиным поселились вместе. С этого времени тон писем Свердлова стал заметно бодрее, он прекратил жаловаться на нервы, пускался в пространные рассуждения о прочитанных статьях, радовался, что нет той оторванности от мира, как в Курейке, уверял, что «Ж.» играет для него роль «будирующего элемента», помогает проснуться от умственной спячки[760]760
  Там же. С. 290, 294–295, 298.


[Закрыть] (см. док. 42). 12 января 1915 г., сообщая жене, что второй день живет на отдельной квартире, Свердлов заверил ее, что никакой ссоры с «Ж.» не произошло, «мы по-прежнему нераздельны», просто так удобнее, у каждого свой режим дня и свои привычки[761]761
  Там же. С. 300–301.


[Закрыть].

Сама по себе бурная дружба с Голощекиным должна настораживать. Будущий кровавый уральский комиссар и убийца царской семьи, Голощекин никогда не слыл интеллектуалом. Весьма смачное признание, касающееся нравов этого человека, причем не чуждых и другим партийным товарищам, сделал в следственных показаниях еще один сильно запятнанный кровью деятель – бывший нарком внутренних дел Николай Ежов. Как никто знавший методы ведения допросов в собственном ведомстве, он был перепуган и обильно признавался в разнообразных грехах и прегрешениях. 24 апреля 1939 г. в заявлении в Следственную часть НКВД СССР Ежов поведал о некоторых своих порочных привычках, один из эпизодов касался Голощекина и относился к 1925 г., когда оба они оказались на ответственной партийной работе в Кзыл-Орде, недавно сделанной столицей Казахстана. «Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф. И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие, взаимноактивная» (по пояснению Ежова, «то есть „женщиной" была то одна, то другая сторона») [762]762
  Петров Н., Янсон М. «Сталинский питомец» – Николай Ежов. М., 2008. С. 213, 366.


[Закрыть]. Впору задать вопрос, заслуживают ли доверия показания Ежова. Однако сомнительно, что, даже собирая материал для обвинения Голощекина (он был арестован в 1939 г. и расстрелян в 1941 г.), следователи хотели получить именно это. Гораздо больший скепсис должны были бы вызвать сообщения о каких-нибудь истинных или мнимых политических провинностях Голощекина, его причастности к антипартийному заговору, троцкистскому блоку, на худой конец шпионажу.

Дружба такого персонажа со Свердловым, несомненно, должна бы бросить тень на последнего. Но по традиции, заложенной еще старыми большевиками, ненавидевшими Сталина и очень хотевшими переложить лично на него всю ответственность за преступления режима, сняв ее с партии и (разумеется) с самих себя, письма Свердлова о сталинском индивидуализме и нетоварищеском поведении привычно цитировались без оглядки на личность писавшего, к тому же стараниями вдовы и партийной историографии давно причисленного к партийному иконостасу.

Иосиф Джугашвили в отличие от Свердлова не сделал попыток вернуться из Курейки в Монастырское. Хотя легкость, с которой Свердлов получил на это разрешение, заставляет вспомнить, что местные власти и с переводом-то их в Курейку долго тянули, вероятно, эта мера не казалась им обязательной. Но Сталин в Курейке прижился.

Воспоминания о нем жителей Курейки собрал в начале 1940-х гг. директор туруханского музея Сталина. Все рассказы звучат удивительно безмятежно: он жил тихо и мирно, дружил с соседями, был приветлив, «любил человека называть ласково, например Ивана Ваней, Александра – Шурой и т. д., если пожилые, то по отечеству», привечал инородцев, помогал сельчанам в работе, научился охоте, очень любил рыбную ловлю, с удовольствием наблюдал игры местной молодежи, пел с ними, забавлялся с ребятишками (см. док. 43, 44, 46). Сплошные длинные каникулы. Рассказчики в один голос сообщают, что Осип был веселый, часто смеялся. Можно бы насторожиться, вспомнить о популярном в 1930-х гг. мотиве неувядающей бодрости, оптимизма и заподозрить, что директор музея, записывая воспоминания, подгонял их под некий идеальный образ Сталина. Но, с одной стороны, записано это в те годы, когда на фоне войны мода на бодрый оптимизм уже угасла. С другой – известно, что сам Сталин любил рассказывать о туруханской ссылке. Он часто обращался к этой теме в застольных разговорах, развлекая сотрапезников охотничьими рассказами (которые Хрущев и, по его словам, также Берия считали чистейшим хвастовством; см. док. 71) и описаниями сибирских морозов (см. док. 69, 70). В августе 1924 г., ведя очередную лукавую игру с соратниками по Политбюро, Сталин написал письмо в адрес Пленума ЦК РКП (б), в котором жаловался на сложность совместной работы с Зиновьевым и Каменевым, просился в длительный отпуск, «прошу считать меня выбывшим» из состава Политбюро и Секретариата ЦК, а по истечении отпуска «прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу»[763]763
  Хромов С. С. По страницам личного архива Сталина. М., 2009. С. 129–130.


[Закрыть]. Таким образом, делая, по-видимому, заведомо не рассчитанный на воплощение в жизнь демонстративный жест, первым среди глухих, отдаленных мест, где якобы хотел бы поселиться, Сталин назвал не Гори, не Сольвычегодск, не Нарым, а именно Туруханск.

В тех немногих случаях, когда к нему обращались знакомые по Курейке, он отзывался весьма приветливо. Так, в 1947 г. ему написал местный учитель В. Г. Соломин, напоминал о давнем знакомстве, жаловался на слабое здоровье и маленькую пенсию. Сталин отозвался, что «еще не забыл Вас и друзей из Туруханска и, должно быть, не забуду» и послал ему 6 тысяч рублей из своей депутатской зарплаты[764]764
  «Дорогой товарищ Петя Чижиков». Письма И. В. Сталину от друзей из Туруханска. С. 50–55.


[Закрыть]. Совсем уж небанальным было обращение бывшего его стражника Михаила Мерзлякова. В 1930 г. его исключили из колхоза как бывшего полицейского стражника, и Мерзляков, обратился за защитой к Сталину, написал ему, просил подтвердить, что он не являлся профессиональным жандармом и относился к нему дружески. Сталин ответил и дал Мерзлякову вполне положительную характеристику: «.не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки»[765]765
  Москалев М. Русское бюро ЦК большевистской партии. С. 165–166. Несколько копий письма Сталина с положительной характеристикой М. А. Мерзлякова хранятся в фонде Сталина (РГАСПИ. Ф.558. Оп.11. Д.773. Л.82–82 об. (рукописный черновик рукой Сталина); Л. 81; Оп. 1. Д. 2909; Оп. 4. Д. 708 (машинописные копии).


[Закрыть].

Рассказы Мерзлякова о жизни Сталина в Курейке были записаны все тем же директором музея. Они мало чем отличаются от прочих рассказов курейских обывателей, в них также преобладают темы рыбной ловли и охоты (см. док. 44). Один эпизод заслуживает внимания. Мерзляков рассказал, как однажды весной, во время разлива Енисея, поехал в лодке охотиться, надеялся подстрелить лебедя, но по ошибке ранил прятавшегося в кустах от половодья зайца и привез его с собой в Курейку. Тем временем там встревожились из-за его долгого отсутствия: «Мое семейство и курейские жители, в том числе и Иосиф Виссарионович, меня разыскивали». Зайца все вместе рассматривали, «был и Иосиф Виссарионович и меня просил, чтобы я этого зайца отпустил не на волю, а оставил бы его в помещении, узнать, сколько принесет щенков, так как это была матка и в положении. Живет моя зайчиха в помещении, ест хлеб, молоко. Иосиф навещал каждый день, перевязывал раненую ногу. Через две недели пропала зайчиха, так и не разрешилась». Эта история занятна переменой ролей, когда поднадзорный разыскивал стражника, но еще более тем, что составляет выразительную пару знаменитому рассказу Крупской о том, как Ленин в Шушенском настрелял зайцев, спасавшихся на пятачке от разлива, и был этим весьма доволен.

Случалось, что много лет спустя туруханский опыт Сталина приносил неожиданные плоды. Так, занимавший в годы войны пост наркома рыбной промышленности СССР А. А. Ишков вспоминал, как рекомендовал работающим на Севере для предупреждения цинги есть не соленую, а мороженую рыбу, и Сталин одобрил эту инициативу, заявив, что в ссылке все время питался строганиной и это вкусный и полезный продукт[766]766
  Серазетдинов Б. У. Рыбный фронт и его роль в смягчении продовольственной проблемы в СССР. 1941–1945 гг. М., 2010. С. 334_335. Я признательна М.А.Колерову, обратившему мое внимание на этот эпизод.


[Закрыть]. А первый секретарь ЦК Компартии Грузии К. Н. Чарквиани вспоминал, что в 1939 г. на столе у Сталина в Кремле было удивившее грузинских партийцев блюдо – крупный замороженный сырым лосось, с которого Сталин «острым ножом ловко срезал тоненькие стружки», рассказывая, что привык к этой пище в туруханской ссылке[767]767
  Чарквиани К. Н. Сто встреч со Сталиным // Человек из стали Иосиф Джугашвили / сост., перевод, коммент. и прим. В. Гогия. М., 2015. С. 357.


[Закрыть].

Вроде бы странно, что жизнь в Курейке могла нравиться и оставить не самые плохие воспоминания. На самом деле это вполне объяснимо, если задуматься о повседневности профессионального революционера. Он годами должен был хитрить, скрываться, думать о конспирации, оглядываться, нет ли слежки, подозревать всех вокруг. В бытовом отношении жизнь нелегала Джугашвили была очень непритязательна, он вечно скитался, скверно питался, менял квартиры, временами не ночевал две ночи кряду на одном месте. По сравнению с этим Курейка действительно была тихой гаванью. Не нужно было прятаться и опасаться ареста, вычислять агентов охранки, заодно отпала необходимость в бесконечных дискуссиях, агитационных разговорах. Можно было каждую ночь спать на одном и том же месте, в собственной постели. Благодаря тому, что связи с партией почти прервались, даже статьи сочинять стало не очень нужно[768]768
  А. В. Островский выдвинул гипотезу, что летом 1916 г. Сталин предпринял побег из Курейки, а Мерзляков прикрывал его отлучку перед приставом. Эта гипотеза представляется совершенно неубедительной (Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 415–420).


[Закрыть].

А связи действительно были серьезно нарушены переводом в Курейку и исчезновением Малиновского. В конце апреля 1914 г. новый шеф корпуса жандармов В. Ф. Джунковский возмутился, узнав, что член Государственной думы является тайным агентом полиции. От Малиновского потребовали сложить с себя депутатские полномочия, что он и сделал, внешне неожиданно для всех и без сколько-нибудь внятных объяснений, и затем бежал за границу. В партии против него накопилось уже довольно много подозрений, доказательства его провокаторской деятельности собирал признанный разоблачитель провокаторов В. Л. Бурцев, но Ленин упорно отказывался верить в предательство Малиновского. Его просто исключили из партии «за дезертирство», окончательно разоблачен как агент он был только после революции[769]769
  О Малиновском см.: Розенталь И. С. Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время.


[Закрыть]. Г. И. Петровский и прочие большевистские депутаты в ноябре 1914 г. были арестованы, и в следующем году они со Сталиным получили возможность лично встретиться в Монастырском (см. док. 56, 57, 58, 60).

Переписку с Лениным и заграничным ЦК затруднила начавшаяся война. В какой-то период, похоже, связь совсем прервалась. Сохранилось письмо (короткая открытка) Сталина Зиновьеву от 20 мая 1914 г. (см. док. 38). 23 июня 1914 г. Енисейское ГЖУ сообщило в Департамент полиции, что одним из получателей издававшейся за границей газеты «Знамя труда» является Иосиф Джугашвили (см. док. 48). В 1915 г. нечастые контакты с Лениным поддерживались через Сурена Спандаряна, существует пара их со Сталиным совместных писем, написанных во время наездов Сталина в Монастырское (см. док. 53, 61). Были еще контакты через Сергея Аллилуева, с которым Сталин поддерживал переписку (см. док. 49, 50).

В конце июля 1915 г. Ленин в записке к Зиновьеву спрашивал: «Не помните ли фамилии Кобы?», в августе написал В.А. Карпинскому, что «Коба прислал привет и сообщение, что здоров», в ноябре снова просил, теперь уже Карпинского, узнать фамилию Кобы («Иосиф Дж……?? мы забыли»), прибавляя, что это «Очень важно!!»[770]770
  Ленин В.И. ПСС. Т. 49. С. 101, 131, 161.


[Закрыть]. Недоброжелатели Сталина усматривали в этом доказательство того, что Ленин Сталина почти не знал, Сталин не играл заметной роли в партии и все его заслуги вымышлены задним числом. Очевидно, однако, что Ленин прекрасно знал Кобу, Ивановича, Васильева и Ваську, а к фамилии Джугашвили просто никогда не обращался. Теперь же она понадобилась, чтобы послать ему в ссылку письмо. 10 ноября 1915 г. в общем со Спандаряном письме Сталин отвечал на предложение Ленина написать еще одну статью о национальном вопросе (см. док. 61). В феврале 1916 г. он излагал в письме к Каменеву план статьи, которая «скоро будет готова», сообщал, что пишет и вторую статью о национальном вопросе, и предлагал составить из них сборник (см. док. 63). Однако текстов этих, как и написанной годом ранее в Костино статьи, нет.

Впрочем, в том же письме от 10 ноября 1915 г. Сталин жаловался, что писать невозможно: «Да и чем тут заняться при полном отсутствии или почти полном отсутствии серьезных книг? Что касается нац. вопроса, не только «научных трудов» по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходящих в Москве паршивых «национальных проблем» не могу выписать за недостатком денег. Вопросов и тем много в голове, а материалу – ни зги. Руки чешутся, а делать нечего» (см. док. 61). На этом фоне совершенной неправдой выглядит рассказ В. Швейцер о том, как она со Спандаряном однажды зимой ездила в гости к Сталину в Курейку. В жилище Сталина, по ее словам, «в самой обстановке комнаты чувствовалось, как напряженно работали мысли Сталина, нисколько в то время не отрываясь от реальных условий окружающей жизни. Стол был завален книгами и большими пачками газет, а в углу на веревке висели разные снасти, рыболовные и охотничьи, собственного изделия»[771]771
  Швейцер В. Товарищ Сталин в Туруханской ссылке // Пролетарская революция. 1937. № 8. С. 163.


[Закрыть]. Доверия здесь заслуживает только сообщение о рыболовных снастях. Книг и газет, как признавался сам Иосиф Джугашвили, у него было очень мало. Равным образом очень осторожно следует относиться и к рассказам жителей Курейки о том, что Сталин «читал много, а все больше писал. Накопит целую стопку листов писанных, спрячет»[772]772
  Москалев М. Русское бюро ЦК большевистской партии. С. 164 (цитата из рассказа неназванного жителя Курейки).


[Закрыть].

Немногочисленные письма Сталина туруханского периода содержат повторяющиеся просьбы прислать книги, журналы, а также что-нибудь для чтения на английском и французском языках, которые он, как и в предыдущих ссылках, пытался изучать (см. док. 26, 38, 55). Неясно, получал ли он что-то из просимого, но откликов на запрошенные книги в его письмах нет, а повторение просьб косвенно указывает, что он их не получал.

В феврале 1915 г. среди агентурных сообщений, полученных в Пермском ГЖУ, появились сведения, будто в Иркутске ссыльные издают два журнала («Сибирский журнал» и «Сибирское обозрение») «антимилитаристического направления; в них подчеркивается классовый характер войны, обсуждается позиция германских, французских и английских социалистов и выдвигается очередной лозунг – требование заключения мира и создания соединенных штатов Европы». Среди авторов были названы Ф. Дан, бывший редактор «Правды» и член ЦК К. Сталин, а также предположительно Квирилелли – «правдист кавказец Павел Сакварелидзе»[773]773
  Записка начальника Пермского ГЖУ с агентурными сведениями по РСДРП, 19 февраля 1915 г., Пермь, № 8220 (ГА РФ. Ф. 102. Оп. 245. ОО. 1915. Д.5. Ч. 56. Л. «Б». Л. 10).


[Закрыть]. Нет сведений о связи Джугашвили с иркутскими ссыльными, и невозможно утверждать, что он хотя бы знал о существовании их журналов, возможно, его именем (как и именем трудно совместимого с ним Ф.Дана) воспользовались для доказательства солидности предприятия. Да и новости о войне и об откликах на нее Сталин если и имел, то скудные и с большим запозданием. Свердлов в письме от 2 октября 1914 г. рассказывал жене, что в Монастырском «проявляют некоторый интерес к войне», но исключительно в связи с падением цен на пушнину[774]774
  Свердлов Я. М. Избранные произведения. Т. 1. С. 290.


[Закрыть]. В Курейке, наверное, новостей было и того меньше.

Отделенный двумя сотнями верст от колонии ссыльных в Монастырском, Иосиф Джугашвили редко принимал участие в их общих мероприятиях, собраниях и дискуссиях. Возможно, отчуждение и прохладность были взаимными. Известно, что он участвовал во встрече с прибывшими в Туруханский край летом 1915 г. ссыльными, бывшими депутатами IV Государственной думы: столь хорошо знакомыми Сталину Бадаевым, Петровским, Мурановым, Самойловым, Шаговым (см. док. 56, 57, 58, 60), виделся с оказавшимся там же в ссылке В. Л. Бурцевым[775]775
  Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? С. 411–412.


[Закрыть](которого, вполне вероятно, захотел расспросить о деле Малиновского, чьим разоблачением Бурцев занимался), а также подписал коллективное приветственное письмо в возобновившийся журнал «Вопросы страхования» (см. док. 65, 66). Он держался несколько поодаль от прочих ссыльных и, кажется, вполне втянулся в простую жизнь в Курейке с охотой, рыбалкой, плаванием на лодке и забвением культурных и интеллектуальных интересов. Примечательно, например, что подписи Джугашвили нет на коллективном ходатайстве туруханских ссыльных, в том числе Свердлова и Голощекина, об увеличении размеров казенного пособия (15 рублей в месяц) в связи с выросшими с начала войны ценами[776]776
  Копия телеграммы политических ссыльных из Туруханска министру внутренних дел, копия – в Государственную думу Керенскому, Чхеидзе, 31 марта 1916 г. (Красноярский краевой архив. Ф. 595. Оп. 63. Д. 7488. Л. 33).


[Закрыть].

В сообществе ссыльных обычны были разного рода склоки и дрязги, зачастую подаваемые как принципиальность. Поскольку рассказывать о них бывшие ссыльные не любили и избегали, в мемуаристику сведения о такого рода происшествиях попадали лишь изредка. Всякий раз это проблема для исследователя: трудно решить, что действительно имело место, что является позднейшей фантазией, запоздалым сведением счетов или угодничеством перед политической конъюнктурой, а что драгоценным признанием, показывающим истинное положение дел. Большевистские мемуаристы имели склонность задним числом переписывать события. Забавно, что в некоторых случаях именно поэтому можно прийти к выводу о том, что было, а чего не было, так как логика этого переписывания полностью зависима от политической конъюнктуры, но не вполне последовательна.

Например, это удается в эпизоде, относящемся к собранию туруханских ссыльных по случаю прибытия бывших думских большевистских депутатов. Вместе с ними был осужден и сослан в Туруханск Л. Б. Каменев, которого позднее, в сталинское время, стали обвинять в «недостойном» поведении на судебном процессе. Соответственно, в воспоминаниях участников туруханского собрания появился мотив осуждения товарищами поведения Каменева. Было ли это на самом деле или добавлено задним числом? Сопоставив заявление В. Швейцер о том, что Сталин в Туруханске решительно осуждал «позорное поведение на суде» над депутатами-большевиками «предателя Каменева», речь которого на собрании ссыльных в Монастырском произвела «на всех крайне неприятное впечатление»[777]777
  Швейцер В. Товарищ Сталин в Туруханской ссылке. С. 163–164.


[Закрыть], с упомянутым выше письмом Сталина к Каменеву, написанным в феврале следующего, 1916 г., а также фактом их вполне дружеских встреч в Ачинске в начале 1917 г. (см. гл. 25), можно уверенно считать рассказ Швейцер ложью. К. Т. Свердлова-Новгородцева, также присутствовавшая в Монастырском на встрече с депутатами, в версии воспоминаний, изданной в 1957 г., движимая стремлением сообщить нечто компрометирующее Сталина, утверждала, что, напротив, он не выступил и не подверг Каменева должному осуждению (см. 56). Таким образом, Швейцер и вдова Свердлова, подстраиваясь под политический момент, в изложении этого эпизода оказались в противоречии. Г. И. Петровский и А. Е. Бадаев, вспоминая о встречах со Сталиным летом 1915 г., предпочли не касаться вопроса о Каменеве (см. док. 57, 58, 60). Их рассказы оттеняет насмешливая реплика Джугашвили в совместном со Спандаряном письме Ленину: «Видал я летом Градова [Каменева] с компанией. Все они немножечко похожи на мокрых куриц. Ну, и „орлы“!..» (см. док. 61).