Текст книги "Пепельная Луна"

Когда Леня с болтавшимся в руке поводком подбежал к помойке, Бони уже и след простыл. Преследуемый звеневшим в ушах лаем, он несся, не сбавляя скорости, и ему казалось, что собаки по-прежнему гонятся за ним, чтобы наброситься и разорвать в клочья.

– Фу, – цыкнул на собак Леня.

Те, повинуясь инстинкту не раз битых человеком дворняг, тут же втянули головы и умолкли, только продолжали трепать кости, отыскивая на них крошечные остатки мяса и жил.

Леня обошел помойку, даже встал на цыпочки и заглянул в баки. Потом обежал двор, заглянул под машины, обшарил кусты. Тщетно. Боня пропал, исчез, растворился – и это было так же очевидно, как и то, что теперь Лене несдобровать.

В изнеможении он опустился на скамейку возле чужого подъезда и вытер взмокший лоб. Даже переплыв Ла-Манш, он не чувствовал себя таким разбитым.

Передохнув, Леня отправился в соседние дворы, но так же безрезультатно.

– Бон-Бон, Бон-Бон, Бон-Бон, – раздавался его тоскливый зов.

Встречные старушки и гулявшие с детьми матери подтвердили, что видели маленькую белую собачку, но указывали в разных направлениях.

Наконец Леня был вынужден признаться себе, что без подмоги ему не обойтись, и отправился домой, заранее подыскивая себе оправдания и зная, что все они напрасны. Много бы он отдал, чтобы увидеть сейчас этого мерзавца, прямо обнял бы и расцеловал, если бы тот нашелся.

– Ну наконец-то, – услышал он голос Надежды Бенционовны, едва открыв дверь. – Где вы так долго? У меня уж пирог готов.

Леня потоптался, откашлялся.

– Надя, – робко воззвал он с порога.

– Хорошо погуляли? – спросила она с кухни.

– Он… он… он убежал, – сообщил Леня с замиранием сердца.

– Чтоооооооо? – Казалось, с горы сорвалась снежная лавина и с ревом покатилась вниз, так долго отдавалось это «о» в ушах Лени.

Надежда выбежала с кухни:

– Как?

Леня без слов виновато протянул ей поводок:

– Не знаю. Я искал…

Надежда уже засовывала ноги в туфли и в спешке никак не могла попасть. В лифте Леня поймал ее красноречивый взгляд, и слова оправданий замерли на его устах.

Они расширили квадрат поисков, дошли до метро.

– Бонечка, Боня, Бон-Бон, Бонюша, – на все лады причитала Надежда. – Украли, чует мое сердце, украли его, такого красавца. Что я Кате скажу?

Леня понуро молчал.

– Надо написать объявления и развесить по району, – предложил он. – Я пойду в жилконтору и составлю текст, но нужно его фото, а у нас его нет.

– Мозгов у тебя нет, – резко оборвала его Надежда и полезла в карман за подаренным Катей смартфоном, которым она с грехом пополам недавно научилась пользоваться.

В памяти телефона обнаружилась внушительная, снимков на сто, фотогалерея портретов Бони – спящего, играющего, кушающего, гуляющего. Через дорогу как раз виднелась вывеска «Фотоколор».

– Там все и сделаем, – сказала Надежда, и, не сговариваясь, они ринулись к вывеске через газон, одновременно перескочив через невысокую ограду.

* * *

К вечеру поисковая операция охватила весь район. Молодые пацаны, которых Надежда гоняла за курение в подъезде, узнав о таинственном исчезновении болонки, пришли на помощь и распространили информацию по сообществам района в социальных сетях.

Леня возле жилконторы раздавал листовки тем, кто вызвался помочь в их расклейке по подъездам. Нашедшему мальтийскую болонку было обещано вознаграждение в размере десяти тысяч рублей. Леня не осмелился спорить, когда Надежда диктовала текст объявления для распечатки.

В одночасье Боня стал местной знаменитостью, но время шло, стало смеркаться, а поиски пока так и не увенчались успехом.

– Вернись, я все прощу, – шептал Леня беззвучно, обходя в очередной раз окрестности. Он был бы готов простить даже то, что Боня залезал по ночам в кровать, принимая Леню за дурака, который об этом не знает.

На этот раз Леня прошел очень близко от Бони, но ни тот ни другой не могли об этом знать. Обессилевший от бега и пережитого страха, Боня спал, прижавшись к трубе в одном из немногих оставшихся открытыми подвалов панельной девятиэтажки. Убегая от стаи собак, которая в его воображении преследовала по пятам, он юркнул в эту открытую дверь и забился в самый дальний угол. Постепенно биение его сердца успокоилось, шум в ушах прошел. Боня свернулся комочком и крепко заснул.

Проснулся он поздно вечером от голода и жажды. Тихонько обошел свое убежище, боязливо высунул нос наружу. Напрасно мальтийских болонок считают неприспособленными к жизни, декоративными диванными собачками. Мальтезе – одна из самых древних пород на Земле. Живя в комфорте, им нет необходимости напрягать свои инстинкты, но сегодня Боня вышел из зоны комфорта.

Он не помнил своего пути сюда, но чутье указывало ему путь, направление движения. Среди похожих друг на друга домов, дворов, подъездов ему надо было найти единственный и при этом не наткнуться опять на свору бездомных собак.

Вглядываясь в темноту и пугаясь каждого шороха, он крался в выбранном направлении, стараясь держаться подальше от помоек, поближе к кустам. Так удалось миновать четыре двора, и теперь предстояло перейти улицу. Если бы Боня поднял глаза, то увидел бы свои портреты на столбах, торговых павильонах, подъездах, но, и без того маленький, он припадал к земле, чтобы стать еще незаметнее, и не понимал, что похож на маленький белый шарик, катящийся по земле и отлично видный в темноте.

Вдруг его подхватили сильные цепкие руки и – не успел Боня понять, что произошло, – засунули в пустую тряпичную сумку.

– Ах ты ж титька тараканья! – услышал он восхищенный, похожий на карканье голос.

В это время Надежда Бенционовна в изнеможении лежала в кресле, Леня нервно прохаживался по комнате, а Катя успокаивала обоих:

– В конце концов, это только собака. Вполне вероятно, он еще найдется. Мы дадим объявление по радио или даже по телевизору. Увеличим вознаграждение. Если его украли, ворам будет выгоднее вернуть его. С Дилсонами я объяснюсь сама.

– Может, он попал под машину? – слабым голосом предположила Надежда.

– Мама, прошу тебя, возьми себя в руки. Давай я накапаю тебе валерьянки, и ложись спать. Утро вечера, как говорится…

– Я принесу, – Леня с готовностью рванул на кухню.

В это время раздался звонок в дверь. Не спрашивая, Леня открыл.

На пороге, подбоченясь, стояла соседка Зинаида и держала в руках свою продуктовую сумку, крепко зажав ее в кулак, как мешок.

– Ну, Ленька, пляши! – сообщила она, дыхнув свежачком. Ни для кого не было секретом, что Зинаида любит поддать, но меру знает. – Держите свою фифу заморскую, а мне – вознаграждение!

В следующую минуту Боня был вытряхнут из сумки на пол и долго сидел, оглушенный, осоловело смотрел на собравшихся вокруг шумевших и обнимавшихся людей и никак не мог сообразить, как он очутился дома.

Глава 5. Обед в кафе «Пушкинъ»

Тополиный пух вернул на московские улицы зиму в разгар лета. Пушинки летели прямо в лицо, забивались в нос и глаза. Катя терла правый глаз, еле поспевая за Денисовым, который как будто боялся опоздать.

– Послушай, мы же не во Франции, ресторан на перерыв не закроют, что ты так бежишь?

Денисов неопределенно пожал плечами:

– Столик же заказан.

– Тем более, значит, мы можем не торопиться. Я же на каблуках!

– Хорошо, дорогая. У тебя новые духи? Тебе очень идет этот запах.

Катя кивнула. Аромат был превосходен, а главное – подарок самого Тома Форда, лондонского соседа четы Дилсон.

Госпожа Дилсон, принимая по возвращении из отпуска не проявлявшего ни малейших признаков тоски Бон-Бона, вручила Кате этот флакончик. Она сказала, что получила его из рук известного дизайнера и парфюмера, потому что тот живет неподалеку от их усадьбы, вблизи Гайд-парка. Для Надья – так она назвала Надежду Бенционовну – был привезен кашемировый платок в знак благодарности за заботу о любимой болонке.

Вывел из подъезда Бон-Бона Леонид, который три раза у квартиры и еще раз внизу проверил карабин поводка. Надежда не смогла проводить Боню, она заперлась в ванной и смахивала платочком крупные слезы.

– Бон-Бон! – с глубоким прононсом воскликнула госпожа Дилсон, когда увидела бегущего ей навстречу Боню с развевающимися ушами.

Узнать его она смогла лишь по черным глазкам и по размеру. Таким грязным и в колтунах Бон-Бон не был никогда. Но, как любящая хозяйка, госпожа Дилсон увидела, каким счастливым и довольным был ее песик.

– Ишь, бо-бо ей, – съязвила пока еще трезвая Зинаида, но элегантная госпожа в легком летнем платье, чернокожий водитель и маленькая белая собачка уже исчезли, как будто их и не бывало.

Катя думала о своем, поспевая за Денисовым. Даже пообещав идти медленно, он все равно шагал широким, размашистым шагом, как все врачи экстренной медицины, когда счет идет не на часы, а на минуты и секунды, от которых зависит чья-то жизнь. Таков уж Денисов, пора бы ей привыкнуть.

Для него не существовало разделения на работу и частную жизнь. Даже наедине с женщиной он все время держал телефон под рукой, чтобы ненароком не пропустить звонок с вызовом в операционную по безотлагательному сложному случаю, то и дело взглядывал на экран, чтобы узнать время, как будто боялся пропустить что-то важное, – словом, присутствовал в двух местах одновременно: рядом и в больнице. Притом можно было даже не гадать, какая из двух реальностей для него важнее. Это нельзя было переломить, с этим можно было только смириться.

Но теперь и Денисов вел себя как-то странно. Когда он позвонил накануне и пригласил в ресторан «Кафе Пушкинъ» на Тверском, Катя удивилась:

– Денисов, ты что, получил международную премию «Врач мира»? С каких это пор ты ходишь по таким дорогим заведениям?

– У меня там скидка, – беззаботно ответил он. – Недавно оперировал одного важного человека. Впрочем, какая разница! Неужели я не могу пригласить прекрасную женщину в лучший ресторан?

Катя подумала, что в последнее время самые близкие люди не перестают удивлять ее своим изменившимся поведением: Соня, мама, теперь вот Денисов. Может, это нормально и дело, наоборот, в ней?

Опять она вся в своих мыслях, а ведь рядом Денисов, и они уже возле ресторана.

Дверь открыл крупный мужчина в униформе со словами: «Милости прошу!» Денисов решительно вошел в зал, назвал себя и еще как пароль: «Зал “Библиотека”».

– Я скоро подойду, – сказала Катя и спустилась вниз по ступенькам в дамскую комнату.

«Какая крутая лестница, как бы не упасть!» – она улыбнулась нарисованной воображением картине: вот Денисов удивится, если она предстанет перед ним в гипсе, хотя, наверное, как раз этим его и не удивишь. Зато он сразу проявит к ней самое пристальное внимание и заботу.

Катя уже поняла, что эти свойства вовсе не чужды Денисову, просто дремлют до поры до времени и активируются только тогда, когда нужна его профессиональная помощь. Для того чтобы постоянно быть в центре внимания Денисова, существовал лишь один единственно верный способ – надо постоянно болеть. Очевидно, поэтому он и не был никогда женат, ведь даже пациентки имеют свойство выздоравливать. Хотя почему же не был? Он давно и счастливо был женат на своей профессии, а конкурировать с медициной довольно сложно.

Уединившись, Катя посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась, не веря изображению: свет мой зеркальце, не ври! Она ли это? На нее смотрела уставшая женщина – лицо заострилось, тусклая кожа с серым отливом. Ненакрашенные глаза впали, после попыток избавиться от залетевшей пушинки правый глаз покраснел, словно ее кто-то ударил или она долго плакала, вопреки законам природы, одним глазом.

Катя заглянула в сумочку. Достала глазные капли, которые всегда привозила из Италии. Закапала, немного постояла с запрокинутой вверх головой и закрытыми глазами. Ущипнула себя за обе щеки, чтобы появился хоть какой-то цвет на лице, распустила хвост и причесала волосы. Вынула пудреницу – напудрила нос, лоб, чуть-чуть под глазами. Достала бледно-розовый блеск и нанесла тонкий слой на губы. Ресницы красить не стала, побоялась, что глаз снова покраснеет.

Когда она подошла к столику, за которым сидел Денисов, он встал, взял ее за руку, посмотрел в глаза и произнес:

– Какая же ты красавица!

Наклонился и поцеловал ее в щеку.

«Что-то новенькое», – подумала про себя Катя и присела на учтиво отодвинутый для нее официантом тяжелый деревянный стул.

Странно, еще никогда она не чувствовала себя так неуютно в такой уютной атмосфере. Они сидели у окна, рядом со старинным телескопом. В массивных книжных шкафах, уходящих под потолок, матово блестели кожаные корешки книг, бра и торшеры рассеивали мягкий свет, старинные напольные часы в английском стиле подчеркивали продуманную роскошь обстановки. Настоящая библиотека, в которую того и гляди войдет средневековый алхимик или снимет с полки книгу почтенный джентльмен во фраке…

Катя бывала в ресторане «Пушкинъ», по какой-то особой чудной прихоти именовавшемся «кафе». Она любила именно этот зал, выходящий окнами на Тверской бульвар. Ей было занятно наблюдать за теми, кто спешит в «Пушкинъ»: холеные бизнесмены на деловые переговоры и восьмидесятилетние гранд-дамы отмечать юбилей, туристы всех мастей, среди которых в последние годы преобладали говорливые китайцы – даже их гомон не в силах разрушить благородный дух, царивший в этих стенах. Ранним субботним утром в «Пушкинъ» приходят дорогие проститутки – знакомиться с прогулявшими всю ночь состоятельными господами, из последних сил добравшимися в благословенный «Пушкинъ» на опохмел-пати, ведь именно здесь готовят знаменитую на всю Москву уху.

Все-таки странно, что Денисов выбрал «Библиотеку», ему бы больше подошел зал «Аптека» – там бы он чувствовал себя в своей тарелке, не то что здесь, словно придавленный мощью всех этих шкафов, телескопов, астролябий… Нервозность всегда такого спокойного Денисова – вот что чувствовала Катя и не могла найти ей объяснения.

– Я уже заказал, не дожидаясь, – неопределенно сказал Денисов, увидев приближающегося к столику официанта с подносом. – Уху «Имперскую».

– Странно, что ты даже не поинтересовался, хочу ли я уху, – сказала Катя.

– Неужели я не могу хоть раз выбрать блюдо?

– Можешь, конечно…

– Может, сменим тему? Я старался выбрать лучшее, – недовольство сквозило в его тоне.

Бордовая салфетка упала на пол. Денисов наклонился за ней.

Официант тут же подошел и заменил салфетку на новую.

«Похоже на белый флаг. Только кому Денисов его демонстрирует?» – подумала Катя.

Она залпом выпила рюмку хреновухи, которую подали к ухе вместе с расстегаем, вкуса которого сегодня не почувствовала.

Вспомнив, как достойно и без снобизма вел себя в самых дорогих ресторанах Семен, Катя с удивлением заметила, что Денисов суетлив и нелеп в общении с обслуживающим персоналом. «И зачем он пригласил меня в такое пафосное место? – подумала она. – Посидели бы в кафешке». Обычно они и встречались в демократичной «Шоколаднице». Такому человеку, как Денисов, для похода в ресторан нужен повод. А может?..

Катя чуть не поперхнулась от этой мысли. Наверное, она даже изменилась в лице, потому что Денисов быстро протянул ей стакан воды.

– Косточка?

– Нет, – Катя покачала головой и, не желая выдать свою отгадку, сказала первое, что пришло в голову: – Зуб на горячее отреагировал, наверное, стоит заменить пломбу.

– Молодой человек! – Денисов раздраженно окликнул официанта. – Вы почему положили лимон в мой стакан с водой?!

Официант замер, чуть наклонив голову. Катя тоже опешила. Она точно помнила, как чуть ранее Денисов сказал: «Воды не холодной, с лимоном». Очевидно, помнил это и официант, но ведь клиент всегда прав, особенно в таком ресторане.

– Я просил воду и лимон отдельно! – распалился еще больше Денисов.

Катя никак не могла ожидать от интеллигентного Денисова такой глупой выходки, которая, впрочем, только подтверждала ее догадку о том, почему нервничает Денисов. В общем-то, если она права, то ему все можно простить, даже то, что ел он без удовольствия, неряшливо, привычно торопился, будто перекусывал на бегу в ординаторской. Маленький пирожок, который подали к ухе, он целиком запихнул в рот и проглотил, кажется, даже не жуя. Поперхнулся, потому что хотел что-то сказать.

Милый, добрый Денисов! Привыкший к яркому свету ламп в операционной, он щурился от мерцания светильников как от софитов. Умеющий противостоять самому страшному, с чем неминуемо сталкивается человек, – смерти, он не знал, как вести себя с официантом. Какая нужда заставила его пойти в один из самых дорогих ресторанов Москвы? Неуклюжий, как медведь, он потел и страдал, не в силах поддержать разговор.

Официант принес воду и кружочки лимона на блюдце.

– Спасибо, – буркнул Денисов, не глядя на него.

Катя раздумывала, что ответит, когда он перейдет наконец к главному, но сегодня Денисов не искал легких путей.

– Ты вчера по телевизору смотрела новости? – спросил он. – Один придурок с двумя винтовками вошел в офис и хотел убить девушку, которая ему отказала.

Катя вздрогнула. К чему это он? Хорошенькое начало для предложения руки и сердца, ради которого он, очевидно, и позвал ее в ресторан.

– Нет, – выдавила она. – И что дальше?

– Только один сотрудник не побоялся: ворвался в кабинет и обезоружил этого психа, к тому времени и охрана подоспела. Так вот. Наши хирурги больше девяти часов боролись за его жизнь. А утром я встретил его мать, она сказала, что вчера стояла у окна, она рядом со Склифом живет, видела вертолет и подумала, какого-то сложного пациента везут, раз вертолет заказали. Оказалось, что это ее сын. Умер парень, сорока не было, – Денисов отбросил салфетку и залпом выпил стакан воды. – Иногда я думаю, как хорошо, что у меня нет детей.

Катя положила ладонь на его руку, ожидая продолжения, но Денисов мрачно молчал и смотрел в окно на проезжающие машины. Внезапно он оживился. Катя проследила за его взглядом.

У ресторана остановился белоснежный, отполированный до блеска «Мерседес», из которого проворно вышел известный в недавнем прошлом телеведущий, прославившийся привычкой жениться, причем каждая новая супруга была моложе предыдущей. Если так будет продолжаться, шутили светские остряки, скоро у него неминуемо начнутся проблемы с законом.

Видимо, неутомимый жених и сам понимал это. Он галантно открыл дверцу созданию хоть и юному, но, скорее всего, все же успевшему закончить школу. По крайней мере, откровенность наряда никак не соответствовала школьнице.

Взяв хрупкую девушку под локоток, телеведущий мягкой кошачьей походкой направился к дверям ресторана. Не прошло и двух минут, как колоритная пара материализовалась в дверях «Библиотеки» и заняла столик прямо в центре зала, у старинного напольного глобуса.

– Послушай, – Денисов откинул со лба взмокшую прядь и взял Катину ладонь в свою.

Волна острой, до слез, жалости подступила к ее горлу. Этот большой, добродушный, кристально честный человек весь был в ее власти. Он не умеет говорить слова любви, но такой ли уж это недостаток? Тот, кто красиво говорит о любви, вряд ли способен любить по-настоящему. Пожалуй, любовь – единственное чувство, выражение которого не портит стеснительное косноязычие.

– Катя… что ты там говорила насчет ресторанов во Франции, неужели они и впрямь закрываются на обед? – Денисов подался вперед и проникновенно смотрел в глаза, будто ответ на этот вопрос для него подобен жизни или смерти.

«Долго же он запрягает», – удивленно подумала она и поймала себя на мысли, что тоскует по Семену, по его врожденному чувству такта. Только с ним она могла лишь подумать о чем-то, а он уже дарил великолепную шаль ручной работы именно в ее любимой цветовой гамме или роскошный букет цветов…

В кармане Денисова запиликал мобильник.

– Извини, я выйду, – он поспешно встал из-за стола, чуть не опрокинув тяжеленный стул.

Кате не оставалось ничего другого, как следовать за воспоминаниями, тем более что они были куда приятнее действительности.

Почти наяву она видела, как в Париже они с Семеном бегом ворвались в знаменитый ресторан «Café de la Rotonde» на углу бульваров Монпарнас и Распай без четверти три пополудни. Метрдотель, узнавший Семена, чуть не со слезами на глазах извинился:

– Месье, мадам, я не могу посадить вас. Кухня закрывается через десять минут! Буду рад видеть вас в 19.30. Зарезервирую лучший столик. Прошу простить.

Семен махнул ему рукой в знак отказа и вышел с Катей на улицу. К вечеру они собирались уехать из Парижа в Бургундию, так что, если перефразировать русскую пословицу, которая французам не указ, ложка была дорога именно к обеду.

– Вот в этом они все, снобы-лягушатники, – беззлобно констатировал Семен. – Се ля ви!

Они купили багет с тунцом и минеральную воду. Сели на скамейку в небольшом сквере.

– Дожили. Кормлю любимую женщину на лавке, как студент.

– Всем бы такого студента, – рассмеялась Катя.

На этом их гастрономические приключения не закончились. Выехали они из Парижа только утром, выпив на завтрак лишь кофе. Пунктом назначения был город Дижон, куда они прибыли – да-да – опять в самое злополучное для проголодавшегося человека время: ровно в 15.00. Стоит ли говорить, что все рестораны в маленьком бургундском городке оказались закрыты.

Потом на машине они колесили по окрестностям в поисках замка-отеля Chateau de Chailly – легендарной крепости Шайи XII века, где должны были провести два дня. Рекламный проспект обещал им тридцать минут езды на автомобиле от Дижона, а они колесили уже битый час, но так и не нашли ничего хоть отдаленно напоминающего подступы к превращенной в отель крепости.

Указателей не было, навигаторы тогда существовали разве что в самых дорогих автомобилях, а переносной TomTom они взять забыли, бумажная карта запутала их еще больше. Помогли местные жители на одной из заправок, которые объяснили Семену по-французски, где находятся все нужные повороты направо и налево, да так, что к замку они проехали уже без остановок.

В 18.30 отель Шайи открылся им во всем своем великолепии – замок в стиле Ренессанса с подвесным мостом и остроконечными башнями, окруженный зелеными лужайками и мощеными дорожками. Но им было уже не до архитектурных красот.

– Они должны ждать нас со вчерашнего вечера. Наверное, нас накормят прямо сейчас, – робко предположила Катя.

От голода у нее так сводило живот, что казалось, там орудуют ножами все повара Франции, готовящиеся поразить самых взыскательных гурманов самым длительно приготовляемым блюдом. А вот сделать простой омлет уставшему путнику – это выше их сил.

– Надеюсь, – мрачно сказал Семен и добавил: – Но не уверен.

Тонкий знаток загадочной французской души, он, как всегда, оказался прав. В красивой комнате с лепниной и росписью на потолке не было даже воды.

На вопрос, в котором часу начинается ужин в ресторане L’Armanсon, который, как сообщал буклет отеля, непременно порадует гурманов лучшими шедеврами французской и международной кухни, Катя с Семеном получили радостный ответ:

– В 20.00, милости просим, месье-мадам!

Не говоря ни слова, они развернулись и снова сели в машину, чтобы найти какой-нибудь магазин, лавку фермера, лоток доброго пейзанина – все что угодно, где может обнаружиться то, чем можно утолить голод. В радиусе десяти километров – ни-че-го!

Наконец они увидели крошечный магазин – там продавали только вино и консервированные шпроты. При виде этого продуктового набора Катя прижала руку ко рту, силясь сдержать приступ тошноты, и выбежала на улицу.

Ровно в восемь часов вечера они были первыми, кто стоял у дверей ресторана L’Armanсon на ужин. Остальные гурманы задерживались.

Когда им чинно подали меню и начали предлагать, что лучше выбрать, Катя думала, что упадет в голодный обморок.

Официант принес им крошечные тарелочки размером со столовую ложку, в которых было карпаччо из томатов, и четыре пышные булочки.

– Подарок от заведения!

Они накинулись на булки с таким аппетитом, что официант про себя пробурчал: «Ох уж эти русские…»

Конечно, потом они насладились высокой кухней. Тогда Катя впервые попробовала запеченного голубя… Господи, как давно это было!

Денисов вернулся в зал и молча сел за стол. Как и следовало ожидать, разговор по мобильному не поднял ему настроения.

Катя взглянула на него. Разве может она рассказать все это Денисову – милому, доброму, который сидит, неестественно выпрямив спину, словно проглотил аршин, и потеет. Так нещадно потеет, словно тополиный пух за окном превратился в снежные хлопья и посреди лета в ресторане включили на полную мощь все батареи.

Она тряхнула головой, гоня нахлынувшие воспоминания прочь.

– Да, так правда, что в Париже могут закрыть ресторан на обед? Это же абсурд, – вернулся он к начатому разговору.

– Последние пять лет некоторые французские рестораны не закрываются, но в хороший после двух часов дня даже не стоит соваться, – лаконично ответила она и улыбнулась Денисову, но он уже смотрел мимо нее в глубь зала.

Очевидно, он уже утратил интерес к теме беседы, перестал есть, откинулся на спинку стула и с интересом изучал интерьеры. Поблагодарил, даже слишком любезно, официанта, которого отчитывал двадцать минут назад. Официант был рад, что буря миновала, и с облегчением подробно отвечал на вопросы о том, из какой рыбы сварена уха. Казалось, Денисов пребывал в самом благостном расположении духа, но Катя-то его знала, он мог провести кого угодно, но только не ее.

Она слегка повернула голову, поправляя прическу, и проследила, куда он так пристально смотрит. Денисов всецело переключился на изучение антикварного глобуса. А может, столика с телеведущим и Молью, как окрестила Катя девушку, рассмотрев внимательнее.

Изящная натуральная блондинка с фарфоровой кожей, вблизи она не казалась такой уж юной. Во всяком случае, точно была старше Сони. Обманчивую инфантильность облику придавала одежда в стиле куклы Барби.

Моль была в короткой кожаной юбке оливкового цвета, высоких сапогах на каблуках со шнуровкой спереди. «Идеальная фигура», – отметила Катя. Идеально прямые, как у куклы, волосы убраны в высокий тугой хвост.

При всей своей воздушности и очаровании девушка все-таки никакой другой ассоциации, кроме как с бледной молью, не вызывала. Впрочем, Катя наверняка пристрастна.

Еще пять минут скрытого наблюдения, и Катя четко поняла, что не глобус и не увядающий ловелас являются объектом пристального интереса Денисова, а именно девушка. И уж точно Денисов разглядел в ней что-то, чего Катя не могла увидеть.

Моль старательно не замечала Денисова, но от зоркого Катиного глаза не ускользнуло, что девица смущена и один раз вроде как кивнула Денисову в знак приветствия, как человеку, знакомство с которым неуместно афишировать, но и не поздороваться тоже нельзя.

Меж тем обзор парочки то и дело загораживали подходившие взять автограф. Казалось, разом в «Пушкинъ» нагрянул целый курс студенток. Холеные девушки, плавно покачивая бедрами, не давали телезвезде сосредоточиться на трапезе. Надо думать, Моль досадовала на то, что зал не заполнен китайскими туристами: уж они-то точно не узнали бы ее напомаженного спутника.

Кате стало неуютно рядом с броуновским движением вокруг звезды, таким чуждым респектабельной атмосфере ресторана. Но еще хуже было то, что она чувствовала себя лишней под этими трассирующими перекрестными взглядами Денисова и Моли. «Может, я не права и после болезни выдумываю…» – она пыталась списать происходящее на разгулявшееся воображение, но уж что-что, а чутье не обманывало Катю никогда.

Все встало на свои места. Вот почему Денисов не приехал, когда ей было плохо после поезда. Вот почему он так быстро заканчивал разговор и не отвечал на звонки, ссылаясь на работу. Но использовать ее в качестве наживки, чтобы вызвать ревность у этой девицы… «Нет, это уж слишком!» – мысленно воскликнула она.

Будто в подтверждение того, что мысль материальна, телеведущий резко встал и, указав официанту жестом на оставленные купюры, пошел к выходу, волоча за собой семенящую на каблуках Моль. Очевидно, и он был не в духе и тоже сказал себе, что беспрестанно раздавать автографы за обедом – это уж слишком.

После их ухода Денисов сдулся и потерял интерес к происходящему, он нелепо пытался поддержать разговор.

– Денисов, кто эта девушка? – без обиняков спросила Катя.

В конце концов, милый добрый Денисов ей прежде всего друг, а друзей надо поддерживать в минуту душевной тревоги. О том, что поддержка сейчас кстати, Денисов сигнализировал всем своим видом. Разумеется, даже не догадываясь об этом.

– Аспирантка, – промямлил он как можно безразличнее. – Моя аспирантка.

– Она что, еще и оперирует? – не смогла сдержать удивления Катя. – Ты меня, конечно, извини, но вижу, что не зря я никогда не спешила воспользоваться твоими предложениями поправить здоровье в вашей больнице.

– Нет, изучает организацию здравоохранения, административную работу, – махнул он рукой и устало добавил: – Сейчас это важнее, чем лечить людей. Перспективнее.

– Понятно, – протянула Катя. – Не видать нашей медицине светлого будущего с такими чиновниками от здравоохранения. Пойдем, Денисов. Давай попросим счет.

– Можем еще посидеть, – сказал он, но в тоне сквозило облегчение. Ему не терпелось уйти из ресторана, и Катя полностью разделяла его чувство.

У выхода Катя взглянула в зеркало и улыбнулась отражению. Все в порядке, ничего не произошло. Они вошли сюда чужими людьми, а вышли – окончательно чужими. А ненароком закравшаяся глупая мысль о предложении навсегда останется только ее личной минутной слабостью и заблуждением, о котором не узнает никто.

Выше нос, Екатерина Суворова! Тебе не впервой встречать на своем пути разочарования. Где твой хваленый иммунитет от житейских невзгод и личных неурядиц, детка? Всегда носи его с собой, как помаду, зеркальце и капли для глаз. С твоим везением в личной жизни он нужен тебе, как зонт в промозглую осень. Будь ты героиней картины Шагала «Над городом», тебе бы и тут не повезло: зазевавшийся влюбленный разжал бы руки, и ты упала бы в лужу, подняв множество брызг. Хотя до последнего верила бы, что упадешь в чьи-то объятия.

Денисов топтался рядом со швейцаром.

– Я тебя провожу до дома?

– Не надо, – Катя дотронулась до его плеча. – У меня еще дела, несколько важных звонков и деловая встреча. Спасибо тебе за обед, я пойду.

«Только не говори дежурную фразу, что позвонишь, – мысленно попросила она его. – Ты догадался, что я все поняла. Мы знаем друг друга сто лет. Пожалуйста, не унижай себя и меня обманом».

– Я позвоню, – сказал Денисов, и слова эти словно бросили ей в лицо целую пригоршню тополиного пуха.

В носу у Кати защипало, на глаза навернулись слезы. Она отчаянно затрясла головой, пытаясь отогнать этот налетевший на нее невидимый пух, и уже не пух даже, а удушающую перьевую подушку. Внезапный приступ аллергии накрыл ее с головой, и, скорее всего, это была доселе не изученная форма спонтанной аллергии на одного-единственного человека – Денисова.