Текст книги "Опыт действия и разочарований. Послесловие к книге «Предел как шанс»"

Плохой театр

На мой, субъективный взгляд – человека, не раз наблюдавшего бурную деятельность волонтеров и аниматоров в стенах хосписов, реабилитационных центров и, иногда, некоторых отделениях больниц, деятельность этих людей чаще оборачивается эффектом и результатом, скорее, негативным. Причины все те же: эти люди пришли с улицы и туда же уйдут. Изо всех сил изображают бодрость, тогда как пациенты отлично понимают и чувствуют эту игру (!). Программа их – чаще всего банальный, не слишком отягощенный эстетизмом и вкусом набор непродуманных действий. Негативный, отрицательный результат поведения волонтеров, которые тормошат больного, чтобы идти гулять, суют ему торт, сыр, фрукты, очень часто просто не понимая, что человек находится в состоянии, когда ни встать, ни, тем более, принять еду, не в силах, бывает также налицо.

«Клевая работа, найдись!»

Картинка с такими словами и с изображением мужчины, который куда-то в пространство простирает руки, то ли желая обнять, то ли обращаясь к миру, но тоже при этом желая его обнять, и сегодня продолжает существовать на страничке в соцсетях одного человека. Человек, который все свои последние дни старался не выключиться, хотя уже и руки были синими от уколов, и фотографии из окна выходили все хуже, потому что слабость, и фототехника в таких руках и при таких возможностях глаза не слушается и как-то сама собой выходит из строя. Да. Это так. Техника часто лучше, точнее, тоньше реагирует на состояние хозяина.

Девушка была, как принято сегодня говорить, креативным журналистом, пиарщиком, фотографом. Из того рода занятий, которые, хоть и имеют маркировку «Сегодня так может каждый», но, тем не менее – в статусе активного и журналиста, и пиарщика, и фотографа. До поры – вполне востребованного. В этом можно убедиться, если зайти на страничку и прочесть весь список мест работы. Однако в какой-то момент (хотя и не в «какой-то», а во вполне определенный момент – и точкой отсчета здесь является постановка диагноза) все стало постепенно исключаться из привычного и «нормального» русла. Что-то непоправимо ломается. А самое главное – ломается незримый порядок, незримая цепочка связей, при которых обеспечивается занятость человека. Встроенность в жизнь и мир претерпевает огромные изменения и, в конечном счете, сводится к полному нулю. Человек вышел из химиотерапии несколько раз. Каждый раз выходя, он активно размещал у себя на страничке информацию о себе и своих возможностях как профессионала. Каждый раз! Не убирая при этом и закрепленную запись о «клевой работе». Вы догадываетесь уже, чем это закончилось? Закончилось тем, что человека нет. А картинка продолжает быть на страничке. Человек до самого последнего своего момента не переставал надеяться. Но «клевой работы» для него так и не нашлось.

 
                                         * * *
 

Одна из катастроф для такого человека – объективная реальность того, что, какова ни была бы жизнь предыдущая, она, в большинстве случаев, непоправимо завершается, и на смену приходит некая «следующая» жизнь. Самый близкий пример-аналогия: жизнь до эмиграции и жизнь в эмиграции. Казалось бы, простой и подходящий. Но даже глубина переживаний, связанных с невозвращением на родину, со стрессовой необходимостью устраивать заново свое существование, даже столкновение с правилами и рамками, которые почти всегда поначалу – чужды, однако именно в этом-то и приходится себя переломить и приспособиться к этим правилам и рамкам – даже все это не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит в самый первый момент информации о диагнозе, а также – с тем, что будет дальше. С тем, как и насколько изменится все. И насколько изменится сам человек, который, с одной стороны, должен теперь поддерживать свою собственную жизнь, а с другой – стараться продолжать встраивать эту новую жизнь в прежние рамки, принятые обществом, и в те рамки, в которых он существовал и сам, и, быть может, вольно или невольно, сам таковые рамки устраивал и насаждал для других.

 
                                         * * *
 

Необходимо ли стараться объединить жизнь «до» и жизнь «после»? Необходимо. Почему? Только таким образом сохраняется целостность личности. Но надлом происходит постоянно. Потому что вам либо никто ничего не обещает, либо обещает, но вы всегда распознаете в этих обещаниях фальшь и некую отсрочку. Отсрочку, которую могут позволить себе полноценные здоровые люди, но никак не может позволить себе заболевший.

И перелом жизни надвое происходит снова и снова. Человек утрачивает свою неразрывную связь с самим же собою в прошлом. Утрачивает путь, по которому он двигался до своей болезни, тот самый сокровенный для него путь, который не давал рухнуть, поскольку держал не только воспоминания, но и всю сознательную и подсознательную, эмоциональную и физическую память человека о самом себе.

 
                                         * * *
 

Вам приходилось когда-нибудь подписывать бумаги о том, что вы можете умереть в любой момент? Вы скажете, что таких бумаг не существует. Нет, это обязательный протокол при поступлении в больницу или хоспис. И если есть родные, то подпишут это они. И ничего вам не скажут. А если родных нет, то подписываете все это вы. Документов большое количество. И везде вы видите формулировку о том, что ваша смерть может наступить в любой момент и что вы против этого не возражаете.

Вы все еще не верите. В то, что это существует. Что таковы законы и порядки. Но не только. Вы не верите в то, что при таком течении диагноза и болезни уже нет критериев: встал человек сегодня, поел ли, чем-то занялся – и это не отменяет вероятность смерти в любой момент. Не отменяет. Когда я впервые столкнулась с подписанием бумаг такого рода в связи с болезнью близкого, то тоже очень удивлялась. Когда второй раз – тоже в связи с болезнью близкого – продолжала удивляться и противиться такому раскладу. Когда столкнулась с этим применительно к себе… Несколько раз удивлялась. Теперь, когда это происходит в третий раз, – к сожалению, все факторы, которые работали бы на сопротивление и на абсурдность (а мысль об абсурдности ситуации психологически часто защищает нас от неотвратимого), перестали работать. Самозащита «нереально, ведь я же встал, читаю, пишу, что-то делаю, не может быть, что вот прямо – в любой момент!» истончилась. И перестала быть. Потому что абсурд – именно такая защита. А не реальный факт: смерть может наступить в любой момент!

 
                                         * * *
 

Жизнь – это связи. И непрерывное установление связей. Великий талант человека заключается как в их создании, так и в их разрушении. Устанавливая, вроде бы на всякий случай, для подстраховки, границы в связях, он тем самым создает предчувствие разрыва связи. С самым дорогим и не очень. Разрывы, невстречи, расхождение по самым разным поводам и мотивам. В большинстве случаев проходит незаметно, безболезненно и закономерно. Случается и так, что разрыв полностью переворачивает сознание даже не того, кто фигурирует непосредственно. Случается – это переворот сознания того, кто рядом. Так было в моей жизни несколько раз, когда я становилась свидетелем (но даже не участником) конфликтов и разрывов коллективных. Так было и там, где, казалось, дружный коллектив единомышленников планомерно выдавливал кого-нибудь неугодного. Или увольняли. «Законным» образом. Так было и там, и тогда, когда на каком-то месте возникала монополия одного/двоих/троих/группки. Страдает сообщество везде одинаково. Надлом происходит внутренний и очень болезненный. Не для всех. Для меня – почти всегда.

Думаю сегодня, что, во многом и то, что со мною случилось в том плане, в котором случилось по части здоровья и диагноза, обусловлено теми причинами. Болезненно переживая разрывы между людьми, я, в большинстве случаев, не могла ничего сделать. Это, в общем, убивает.

Как бы там ни было, а опыт оказался полезен. Легкость, с которой совершаются разрывы, является обратно пропорциональной величиной тому, что переживают некоторые люди. Участники и нет. Состояние, которое при этом испытываешь, не сравнить ни с чем. Потому что у таких людей имеется еще и обостренный спектр некоторых чувств. Это и особое понимание единства, и знание волшебного чувства диалога (когда кажется, что все события, и даже само время, остановились, и есть лишь полное взаимное знание людьми друг друга). Связь и единомыслие – это бесконечный совместный процесс, который я назвала бы творческим, и не называю, поскольку активно это слово, «творчество», не люблю.

 
                                         * * *
 

Как же ведет себя человек по отношению к действительности, которая его сторонится? Чего он хочет? Какие формы принимают эти отношения?

Есть очень тихие люди из этой категории. Неважно, кем они были в прошлой, обыкновенной своей, нормальной жизни. Они закрываются и замыкаются. Вплоть до того, что, если все-таки последние свои недели жизни проводят, что называется, «на воле», закрываются и там. В своей квартире. И ждут конца.

Есть очень «громкие» заболевшие. Холерический темперамент, который даже не обязательно был свойствен такому человеку раньше, теперь становится частью характера. Это самые неудобные больные. Состояние меняется, качается и в зависимости от стадии болезни, от болей или препаратов, и в зависимости от в тот или иной момент пришедшей мысли, воспоминания, момента понимания происходящего с ним сейчас. Но самое главное. Такие пациенты активно думают о своем возможном будущем. Да, о будущем. О том, что человек будет делать, когда вернется.

Хотя не вернется он уже никуда. Во всяком случае, даже если будет достигнута ремиссия, – мир его, такого, не примет. Все на свете онкологические больные это, сознательно или бессознательно, знают. Сознают. Многие из них не хотят в этом признаться. Многие воздвигают, на уровне понимания факта, целую систему защиты. Активно пролонгируя свое существование, они стремятся сделать как можно больше. Чаще – полезного. Однако установка мира по отношению к любому (а к больному человеку – тем более!) одна и та же: «Это посторонний, это меня не касается. У меня много своих проблем». В отношении к заболевшему такая установка начинает работать в двойной своей активности.

 
                                         * * *
 

Человек, даже не обремененный диагнозом, но который активно выстраивает свои внутренние и внешние взаимоотношения с миром, сам по себе является, на мой взгляд, самым интересным для психологии и специалистов. А конкретно в этой области, при работе с онкологическими больными, – случаем выдающимся. Предмет интереса – разумеется, не в тех «качелях», которые сопровождают состояния. А в том, насколько глубоко и широко история человека, его прошлое и совсем недавнее, до болезни, прошедшее, преломляются в текущих состояниях ныне. Вопреки расхожему мнению о таких людях как исключительно живущих сегодняшним днем и своими капризами, эти люди чаще всего потому и страдают гораздо больше других – кому свойственны иные состояния и настроения, – что берут с собою все свое прошлое.

(Буквально на этих строчках, в последний день, когда был доступен интернет для меня в больнице, во время прохождения тяжелой химиотерапии, я написала двум своим знакомым в WhatsApp: «Я за этот год проехала: Турцию, Архангельскую область, была месяц на Колыме, а потом еще месяц – в Марокко. А теперь лежу тут». Одна подруга тут же ответила: «А некоторые нигде не были. И тоже лежат. Где-нибудь». И я оценила юмор, никогда не изменявший ей.)

 
                                         * * *
 

Может показаться, что больной все время заглядывает в свое прошлое и соотносит его с настоящим, чтобы бить в одну и ту же крайне болезненную точку. Чтобы обвинять других. Чтобы убедить себя в том, что он жил верно. Что преследует иные – из того же разряда – мелкие и частные цели.

Нет. Он постоянно соотносит вещи для того, чтобы установиться в понимании и знании: он, жизнь, внутренний его мир и внутренний мир мира – это единое. Это не прерывается. Он это уже понял. Не понял никто, кроме него…

Онкологический больной, уже преодолевший сковывающий по рукам и ногам страх, начинает с удвоенной и утроенной силой мыслить. На этой стадии активного, синтезирующего мышления ему и необходимо сосредоточить свою теперешнюю деятельность. Будет заносить вправо и влево, кидать вверх и вниз, рождать стадии упадка настроения и его подъема. Может даже возникнуть опасность витков депрессии. Даже видимость психических отклонений. Уже не это страшно. Страшна остановка. Вот на этой безвестной остановке, на безымянной станции, все может и завершиться.

Не воевать и не просить, не пристраиваться и не умолять о помощи пришел вновь, вернулся к вам, человек с необратимым диагнозом. Он пришел вместе с вами – продолжать быть.

(На шестой день с начала химиотерапии оставался еще на лице у меня загар от недавнего многодневного пребывания на солнце в другой стране. Загар сходит быстро, но время от времени, как это ни странно, вновь проступает сильней. С шестого дня лицо побелело словно восковое. И еще заметила: когда подносишь к лицу полотенце, то не можешь рассчитать силу. То сильнее нажимаешь, то слабее. И в обоих направлениях (слишком большое усилие или слишком слабое) – очень страшно. То ли переборщишь, то ли не дотянешь, и лицо так и останется мокрым.)

Кто принимает участие

Возникал ли на вашем пути и в вашей жизни хотя бы один человек, кто принял бы участие в вашей судьбе безоглядно и до самого дна и конца? Не обозначая, а погружаясь. Не осторожничая, а смело беря на себя совершенно все и без остатка.

«Как вы себя чувствуете?», – спрашивает доктор, у которого я хоть и на самом первом всегда месте в силу диагноза и в силу уже пережитого, но все-таки это место – условно. Это работа. Это другие больные. И это, в конце концов, он сам – мужчина, который, пусть почти всегда и очень по-доброму глядящий на меня, мне в глаза, – но все же, вовсе не собиравшийся никогда делить со мной многое и так, как это сделали другие несколько человек.

И именно эти несколько человек, а не вся на свете медицина, спасли. Вытащили не только деньгами. Хотя деньги играли все-таки роль решающую. Но эти люди – еще и проявились, оказались, встали рядом. Разве это не было поводом для меня, чтобы не просто восстановиться (а восстанавливалась я несколько раз с абсолютного нуля!), но и вернуться? Но вернуться уже так, чтобы через «могу» и «не могу» делать на своем уровне фактически то же самое, что сделали для меня эти люди. То есть, думать о близких и помогать им не от случая к случаю, забывая и переключаясь на свои проблемы, а сделать их проблемы, интересы и дела фактически своими… И знаете, что… Это не менее действенное средство подняться, чем терапия.

Чем обладает тот, кто заболел

Мыслей там нет – никаких.

Воли там нет – никакой.

Надежды там нет – никакой.

Все, чем обладают, даже не задумываясь об этом, те, что на улице, – из своих рук вынужден выпустить больной.

Но. Там есть перешагнувшее через стадию смирения – робкое, откуда-то из-под низа, вопрошающее самое детское и первичное: «Это так и будет? Или еще переменится? Мы не успеем, не сможем это с Вами – переменить?..» «С Вами» – конечно, прежде всего, с врачом. Но и это обращение – обращение к пустоте, которая окружает вакуумом. Пустота в больнице – особая пустота. Вакуумная. Никакая.

Понятно ли теперь – про «надежду»? Которая почему-то должна умереть последней. То есть после человека, вопрошающего, взывающего к пустоте. Уже не к врачам. «Надежда» умерла гораздо раньше.

 
                                         * * *
 

Спокойствие, терпение, все десять заповедей – за порогом уже после первого рецидива, уже после первой недели химиотерапии. Ты не человек.

Расшатывание ситуации внутренне – эмоционально – помогает, как это ни странно, получить свое собственное равновесное значение. Оно у каждого индивидуально. Гораздо хуже, когда ты под седацией постоянно. Пропадает воля. Под обезболивающими и успокаивающими – пропадает воля.

Заметила: как бы человек ни выглядел, как бы ужасно не менялось его лицо и весь он физически, – когда он начинает разговор и когда постепенно (называйте это «богом») его собственное, личное содержание проступает и делается вашим общим, – ты забываешь обо всем на свете. Впрочем, я по-прежнему не выношу из больниц долгих знакомств. Почему – не вполне понимаю.

Одиночество в болезни – неотвратимо

По-прежнему утверждаю: сколько бы ни было в той, за стенами, жизни родственников, друзей и знакомых, – болеешь и умираешь ты в одиночестве. Да, зовите испытанием духа. Но здесь и что-то другое…

Не надейтесь, что с кем-то что-то разделите из того, что испытываете. Это неразделимо.

Убивайте в себе надежду. Ее нет. Она не умрет последней. Она умрет первой.

Ваши дела, мысли, добро, огорчения, которые вы принесли и нанесли другим, – оставляйте сразу же за порогом, когда только попадаете в четыре белые стены. Эти четыре белые стены вы ни с кем не разделите. Оценить ваш «подвиг» пребывания в этих стенах непрерывно в течение двух-четырех месяцев тоже никто не в состоянии. Люди живут своими делами и своими днями. Точнее, преимущественно – днем одним. Это ваш удел – как в вождении автомобиля – прогнозировать ситуацию на 100, 200, 300 метров, видеть и что вблизи, и что вдали… Потому что таким образом и можно что-либо и как-либо изучать в себе и прогнозировать. Другие – не смогут. И не надо.

«Испытание», «Воля», «Надежда», Милосердие» – слова, и только.

Вообще, про то, сколько лишних слов бывает в пограничной ситуации, – понять можно только здесь…

(Но самое главное, ребята – не это. А самое главное – чтобы волосы на голове начали расти. Тогда, если это хотя бы началось, – ты имеешь право выйти в свет и постараться снова быть как все. А раньше – никак. Не как все.)

Некоторые картинки-образы в состояниях, близких к потерям сознания

Ноябрь. Время – после 23.00. Легкий первый снег уже прошел днем, очень свежо, хорошо дышится. Свет от фонарей есть, но очень слабый. Больше света дает магазин справа. К остановке подъезжает автобус, который, за неимением выходящих и входящих (остановка пустая), как бы уже взял инерцию продолжения пути, на ходу уже закрывает двери и отъезжает. Этот автобус, улица, свет – все вместе создает удивительную историю само– бытия. Никто не устанавливал здесь никаких законов, не подготавливал ситуацию. Здесь нет никакой специальной драматургии. Но я – кто это видит – отлично знаю: это о том, что что-то закончилось, но что-то другое еще не началось. Это – о миге ухода дня и еще неприхода ничего нового на смену…

Оставаться человеком

А вы пробовали им «оставаться»? Тогда оставаться – когда человек уходит из вас не по дням, а по часам? Вообще, человеческое содержание – что это такое? Содержание ли оно больше здоровья и пресловутого «здорового духа» или же это самое противоречивое состояние на свете? Самый безнадежный самообман. И где тогда содержание человеческое может оставаться, когда самого тебя уже нет в помине? И, главное, ты ощущаешь, что исчезает самое драгоценное с тебе: само– бытие, само– осознание, само– ощущение. То есть, то, что только и было, и оставалось еще ценным.

Поверьте, остальное приложится само. Что-то упадет и пропадет. Но если есть само– смысл – иное обязательно будет. А если человек малодушно отказывается от себя и принимает как должное свою больничную историю, – он расстается добровольно с хоть какой-то надеждой вернуться.

Нет сил.

Самое страшное – когда нет сил.

Очень простые вещи…

Реплики. Слова. Которые говорят о том, что все уже состоялось. Уже началась репетиция твоего ухода отовсюду. Не с твоей стороны – инициатива. Негласная инициатива – от всех, с кем вы были.

Знаете, узнаёте ведь? Знаменитое: «А я думал, что тебя сейчас лучше не беспокоить». «Знаешь, у нас так получилось, мы не смогли». «Да, я не позвонил, потому что и сам не знал, а узнал в последний момент». «В следующий раз – обязательно. А пока отдыхай!»

Вот это самое любимое: «Пока отдыхай!» Здесь оба слова заслуживают пристального внимания. «Пока» означает, что у самого говорящего – уйма времени впереди, и он не знает, куда его девать. И невольно переносит эту ситуацию на вас – у кого времени нет совсем. Время которого может закрыться в любой (!) момент. И «Отдыхай!» И ведь не ответишь, что уже так «отдохнул» в больнице, что таковой «отдых» готов променять на что угодно. И что наотдыхаться в могиле – гораздо ближе. Неиспытавшие и не пропустившие через себя – не поймут.

И вот эти простейший слова, из которых и складывается уже сейчас состоявшаяся отстраненность. Люди уже так решили.