Текст книги "Москва. Приложение для одиноких"

Ольга Любимова

Москва. Приложение для одиноких

Москва. Приложение для одиноких

На эти витрины лучше всего смотреть во время дождя – так кажется, что синий крокодил и зеленая летающая тарелка не арт-объекты, а существа, которым тепло и которые смотрят на прохожих в окно. Сидят дома, пьют чай, говорят о прошедшем дне. Ливень бежит вдоль стекла, прохожие, скорчившись, спешат домой… а они уже дома – там, где тепло семейного очага, уют и покой. Пусть это всего лишь витрина салона дизайнерских штучек: а за ней синий крокодил и его такая неуклюжая, но любимая зеленая тарелка. Да еще и с особенностью…

Я стоял и смотрел на витрину дизайнерского бутика. Машины, проезжающие мимо, одна за другой обдавали брызгами грязной воды. Ну и ладно, мне неважно. Мне особенно ничто не важно… Важен ли я? Я и только я.

Я – журналист, автор, корреспондент, специальный корреспондент, экономический обозреватель. Как говорит мой шеф, подставка под микрофон. Но это говорит он. Я-то знаю, что звезда. Сегодня в Сеуле, завтра в США, а послезавтра еду загорать в ОАЭ.

Я отношусь к этому философски. Философский факультет и журфак МГУ с красными дипломами что-то да оставили в моей жизни. Ах да, еще у меня есть фотоаппарат; из снимков я сделал приложение про Москву. Это приложение состоит из людей, которых я вижу, событий, про которые делаю репортажи, а в общем это мои ощущения от квеста под названием «Москва».

Ливень не стихал, денег не осталось, до зарплаты еще две недели. Значит, иду домой. Для того, чтоб закрыться в квартире, забраться на диван и в тишине и одиночестве открыть свой альманах – мою Москву, мое приложение для одиноких.

Часть 1.

Этот город лучше понять, когда ты один. Когда ни за тобой, ни перед тобой ничего нет и тебе просто нечего терять. Ты зол и настроен на все, кроме одного – отступления. Ты идешь в бой, ты рвешь врагов на части и не берешь слабых в плен. Ты – обезьяна с гранатой, к которой лучше не приближаться. Те, кто приблизится ко мне сегодня, как правило, на завтра для меня не существуют. Да и завтра не наступит никогда. Есть сегодня, есть сейчас.

* * *

Красные лампы, которые комплиментарно скрывают истинное положение дел, пол-литра пива, радио и несуразные персонажи, изредка орущие; я и мой оператор могли осилить только это. Ну, еще хватило на пакетик чипсов. Мы уже третью неделю были в запое. Творческом. Наш репортаж не получил «Тэфи», фильм, который я хотел снять, не нашел спонсора, премию не дали, и мы уехали.

С таким настроением лучше укатить в Петербург – город алкашей. Если ты в Питере все вокруг трезвые, значит ты перепил и оказался в вытрезвителе финского Хельсинки.

Оператор – это зарисовка номер один: то есть персонаж из приложения, о котором я хочу рассказать.

Его я фотографирую в профиль. Он у него неважный, но анфас еще хуже. Он пьет, много, много пьет. И еще он нервный, но по телефону всегда говорит вежливо и услужливо. Понимает: откажется – пошлют. Кому он нафиг сдался? Да вообще кто кому, если таких каждый день приезжает по несколько тысяч на один только Ленинградский? Поэтому он постоянно нервничает и все десять лет, что работает на канале, втихую пьет. Зато отвечает услужливо и готов на все. Что он думает и как выглядит без пивной сетки у носа – не скажут даже старожилы нашего канала.

Сережа Демидов, так его зовут. Таких Сереж в Москве много, и не обязательно им быть только лишь мужского пола. Эти люди переступают через все в себе: эго, настроение, температуру, предсмертную агонию, смерть любимого пекинеса, атомную войну в родном Бердичеве, не говоря уж о литературных понятиях чести и совести, чтобы зацепиться и быть нужными здесь и сейчас. В немалой степени благодаря своей безотказности и готовности ко всему. Они, кстати, не совсем персонаж моего приложения… Это такая опция – Санчо Панса, шестерка, что можно получить за очки, которые начислят за победу в маленьком бою за подступы к Москве.

После этой – последней попойки среди белых ночей и странных людей, мы отправились на вокзал. Интеллигентный Петербург в лице бомжа в женском тренчкоте продекламировал Бродского, чем выпросил себе сосиску в тесте и чай. Так град Петров нас и проводил.

Утром мы были в Москве.

Ранние поезда Москва встречает гимном. Своим гимном – женщины, чью красоту воспевают, и которая знает себе цену. В дороге всегда крутятся мысли: как там она? Встретит ли она тебя? Помнят ли тебя у нее? Нужен ли ты ей? Обычно я настраиваюсь и в этом мне помогает музыка или литературная классика. Как-то одна мерзлявка (я так назвал ее, потому что девушка была худая и мерзлючая) спросила меня, что бы я посоветовал почитать… Я посоветовал учиться думать самой и читать Достоевского. Нефиг клянчить советы, как жить. Кстати, после этого мерзлявка мне не писала. Как и многие, многие другие. Я верен одной женщине; она дала мне образование, карьеру, опыт, она заставляла меня страдать, чтобы стать тем, кто я сейчас, и она дает мне повод развиваться и открывать утром глаза. Так вот, она встречает гимном.

Вы слышали гимн города еще где-то в России? Я – нет. Возможно, просто не обращал внимания, но уверен, что там это было бы неуместно. Представьте: приходите домой с работы, а Вам распахивает дверь девушка-ангел. С крыльями, диадемой на голове и что-то щебечет. Или про кредиты, долги и ветрянку младшенького хрипит встретившая Вас с работы супруга? Сама причем отпахавшая пять смен сверх нормы на рыбзаводе. О чем это? Вот и я о том же.

Эта женщина, Москва, – это и наш город ангелов, и наш Лондон, и наш Берлин, и много чего нашего. Мультисити, который не любит агнцев ни божьих, ни падших. Город грехов, где чем больше грех, тем зрелищней выглядит раскаяние, как сказал один режиссер. Но это для тех, кто отвлекся и запутался. Полезно. Наверняка заставляет не расслабляться.

На вокзале любопытно обратить внимание на темп спешащей к рамкам металлоискателей толпы. Неважно, это раннее утро или поздняя ночь, опаздывает человек или нет, – все мчат так, будто бегут от Годзиллы.

С корзинами, чемоданами, детьми, сумками, женами и мужьями – мчат единым вихрем к этим самым рамкам. Растерявшихся alien выметут к выходам сразу же, порыв ведь один.

Большая часть из мчащих «понаехать» будет на вокзале с обратным билетом уже через полгода. Уже не такая мчащая, а слегка смакующая раны, нанесенные столичной жизнью, и рисующая в воображении небывалые россказни о них в родном Мурманске/Сыктывкаре. В общем, подчеркните нужное. Ступив на порог Москвы, ты физически и психологически ощущаешь темп. Не просто забитую фразу – ритм жизни, а темп. Такой, который танцор фламенко отбивает каблуком. Разговор, шаг, мысль, новость, изменения, даже темп законотворчества и беззакония – все это Москва. Только успевай быть на ее частоте. Моей, я так хотел назвать ее все эти годы, – моей родной столицы.

– Диман, едешь на базу отметиться? – Демидов смотрел в сторону меня и неприятно пах.

– Не, Серый, я за командировку поеду позже, сразу в бухгалтерию сдамся. А пока домой. Ты че, собрался в редакцию? – Я отодвинулся от Демидова и вдыхал ароматы пассажиров прибывшего Сапсана.

– Я чет думаю, надо б заехать мне… Аппаратуру, там, сдать, ну и то да се… Да и про котов Эрмитажа… многовато даже для полнометражного фильма мы там тусили. А это и вопросы, и еще…

– Не, ну скажи как есть – бухал на командировочные! Серега, шеф – мой кореш, не парься. Все будет. Давай, я поехал. Ты там смотри не болтай лишнего – я в шутку замахнулся на него пакетом из «Алкомира».

Серый дернулся и инстинктивно прикрыл локтем лицо. А меня передвинуло от презрения.

– Серый, шутка! Давай, брат, увидимся!

Я шел и знал, что он смотрит мне вслед. Он еще минут пять потопчется в нерешительности, потом для храбрости зайдет в шаурму и… Пока, Серый, – ты действуешь по чужим правилам.

Часть 2.

Метро не люблю. Комсомольская, как и вся площадь трех вокзалов, – это неактуально для меня. Для тех, кто «что-то с чем-то».

На такси денег нет, позвоню бывшей. С тех пор, как мы избавилась друг от друга и от обязанности ходить на работу, Катрин обзавелась мужем, машиной, квартирой и ребенком.

– Здравствуй-здравствуй, Катя!

– Макаров! Ты что, умер? Где был, рассказывай! – заверещала она.

– Я бы с удовольствием поведал тебе, Катя, о всех злоключениях, но стою с чемоданом посреди вокзала и прихожу в себя от чувства прекрасного, наполнившего меня при виде Москвы и звучании твоего голоса.

– Ой, да давай я встречу, расскажешь, заодно и подброшу. Я как раз в центре. Закончу и через час буду у тебя.

– Кать, ну только если тебе это не трудно. Сама понимаешь, беспокоить… Хотел голос живой послушать.

– Не, все ок. Ты на Ленинградском?

– Ты такая…

Я прослежу ее через соцсети, но уверен, все как всегда: плечом Катя прижимает телефон к уху, одной рукой роясь в блокноте и выискивая номер няни, другой набирает сообщение знакомой массажистке.

Несколько селфи уже появилось в «Инстаграме» – хэштег ЗОЖ. «Материнство – это бесценный дар! Но мамочки, не забывайте о себе #деньмассажа #любимыймассажист @kikimassage #зож».

А тем временем для мужа она сделала алиби – у неё массажный день. Я могу выпить кофе. Она не из центра едет, а из дома – это полтора часа.

Катя – это зарисовка номер два. Персонаж в телефоне, в имплантах, губах, нарощенных волосах и ногтях, который смотрит «Дом 2» и «Инстаграм» Ольги Бузовой.

Все банально: о том, какие они были до тотального тюнинга, эти девушки стараются не вспоминать.

Катрин – девушка страстная, этим очень покорила. Я ей не обещал ничего, и вскоре она нашла то, что искала, в виде лысого и покорного мужа. Но тоска по чему-то, что понятно только женщинам, периодически превращает Катю в мою собственность. Катя, Катя…

Новый нос, выглядывая из окна водительского, искал место, где припарковаться. Из новой машины играл «Рекорд», а новые губы в нетерпении облизывал (единственный знакомый мне) – старый язык.

– Дим! Ну ты что, мне придется здесь запарковаться! Я звонила, оглох? – Катя выкрикивала это мне в раскрытое окно, попутно поворачивая ко мне свой нос наиболее удачными местами.

– Едем. Никакой парковки. Я устал, а еще ты такая сексуальная.

Я залез в машину, и мы стали разворачиваться. Катя пропустила комплимент мимо ушей.

– Димка, где был? Опять срочный репортаж?

– Кать, репортаж обычно специальный, это новость срочная.

– Мне пофиг, я пытаюсь понять, как развернуться!

Катя была не в духе – ладно, промолчу. Достану фотоаппарат. Катю я люблю фотографировать в цвете.

Я быстро устаю от женщин. Они одинаковы в привычках, приемах, поведении и, как показывает «Инстаграм», подражании.

В шестидесятые моя мама начесывала «боб», в 90-е я держал за ручку девушек в кислотных лосинах, в нулевые жамкал силикон, а спустя 10 лет на тех же местах шарил руками по костям, впадинам и ямам.

Мода диктует правила даже для простого удовлетворения естественных потребностей. Ну разве можно тут не устать?

Но с ней у нас все было долго. Она была то, что надо, заставляла меня забывать обо всем. Я не помню, что она говорила, но она отвлекала. Катя, тогда я часто фотографировал тебя смеющейся. А сейчас Катя открывает рот и высовывает язык – новый тренд. Нет, не в моем фотоаппарате.

– Остановись. Я хочу показать тебе кое-что, – сказала Катя.

Я отложил фотоаппарат и посмотрел на нее. Новый нос вместо прежней вологодской картошечки, губки, очерченные по форме, круглые имплантаты в груди, макияж nude, только чуть подведенные карандашом синие глаза. У нашего ребенка были бы синие глаза… Если бы он у нас был, что, по счастью, не случилось.

Часть 3.

Здравствуй, дом, фотоаппарат, макбук и книги! Я приехал! Несмотря на то, что мне без трех 40, я до сих пор снимаю жилье. И меня устраивает все. Тех, кого не устраивает, как и тех, кто от этого балдеет, я не держу. После Кати надо отдохнуть, она бывает уж слишком болтливая.

* * *

В редакции шефа я не застал, он был в столовой, как сообщил мне отдел продюсирования. Скучный отдел – похож на зоопарк. Все сидят в своей виртуальной клетке, нахохлившись и с умным видом ищут злободневные новости. Среди них есть и сороки, и лисы, и дятлы, и, конечно, гигантские крысы. Обычно я их трогаю только в курилке, да и то выборочно. Злые они все.

Зато координация, как транспортная, так и техническая, – это клуб: там можно отдохнуть от дедлайнов, прямых, скучных паркетных или травмоопасных съемок (расследований и внедрений). Но это не сейчас. После питерской командировки с ее несчетными Боярскими мне вместо координации мерещатся три тысячи чертей, которые намекают, что неплохо бы проставиться. Но, ребята, я не к вам!

Потрепать языком любят в гримерках. Ведущие, гримеры, ассистенты, райтеры. Во время и до эфира они могут выдать тайны Пентагона. Обстановку я решил разведать там.

– Димочка! Золотце ты наше! Нам ждать сенсации от кошек Эрмитажа? – ассистент Тамара явно имела в виду что-то едкое.

– Нет, мы пытались как могли насобирать на солидную документалку. Много лайфов, есть архивы. Но в целом на стандартную, крепкую троечку.

– Ну за три недели мы ждали от вас воскрешения Петра l!

– Се ля ви, Тома, прости. А это кто? – Я увидел в мониторе новую ведущую новостей: светлые волосы, румяное лицо, нос картошечкой – почти Катя.

Она прищуривала глаза и слишком давила на текст – видимо, пыталась читать стервозно, с напором. Что-то я улыбнулся. Да, это может стать новой зарисовкой.

* * *

Выкладываю фото Светы в общую группу телеканала. Я Свету сделал в ч/б.

И продублирую себе на страницу, отмечаю – Света Демченко. Иду пить крымское, которое передала мне мама.

Ждем «девочек, таких девочек». Бокал крымского я допить не успел. Заявка в друзья – ага, Света Демченко. Общих друзей – 30. Света даром не теряла три недели с того времени, как попала на канал. Ведущая, две тысячи тридцать друзей и очень много фото самой себя среди интерьеров редакции. Что немаловажно, выкручивалась Света в редакции по-деревенски эротично.

Много Свете писать не нужно. Меня ждет крымское и моя вечерняя Москва.

Вечером Москва похожа на спящую мать. Она вроде бы и спит, но нет-нет да и проснется, чтобы посмотреть за детьми. То отшлепает, то прикроет одеялом, а то лишь погрозит пальцем. Мое место силы – это МГУ. Мой университет, мои дипломы, мои знания и мои ценности. Он знает все: Воробьевых спуститься – и в парк, где стоят скамейки, оттуда выйти на набережную, пройтись вдоль огней судов, послушать невнятную речь откуда-то с плавучих ресторанов, посторониться несущихся скейтеров и роллеров.

Она – спокойна. Ее ничто не трогает, не смущает. Ничто не вечно, она – навсегда. Ее холодная гордость может быть по нраву таким одиночкам и мазохистам, как я. Она на меня не претендует – мне достаточно, что она позволяет быть рядом с собой.

С репродуктора в парке играла попса, народ обнимался на газоне. Мне стало одиноко, и я вызвонил мерзлявку. Через полчаса она шла мне навстречу.

Вот очередное существо, которое в Москве не имеет ничего.

Я позвал ее гулять, потому что мне с ней было хорошо. Меня и мое одиночество дополнял кто-то необходимый. Тот, кто умеет слушать, идти, доверять. Мы пару раз с ней погуляли. Это все, что мы могли дать друг другу. Я показал ей Москву, она показала мне преданность и то, от чего я сбежал, – чрезмерную наивность и скучные взгляды на жизнь.

Мерзлявка – это зарисовка номер три. Как и оператор, пола она не имеет. Это то существо, которое не едет в Москву за счастьем, а просто бежит от своей прежней жизни. Они не ждут вершин – и рады каждой ступени несмотря ни на что. Москва для них не кажется жестокой – они считают ее справедливой и знают, что им здесь предстоит выживать. Отсюда стойкость, терпение, молчаливость, бережливость и непритязательность. Как правило, они добиваются каких-то целей и не стремятся к большему. Укрепиться хоть в чем-то – вот что движет ими.

Некоторые ее повадки и хитрости убивали ледяной шарм. Я попрощался, а потом посоветовал перечитать Достоевского. Мерзлявка исчезла, наступили жаркие дни.

Часть 4.

Около окна стоял со скрещенными руками шеф, возле него главред программы, а я сидел на стуле – в углу треугольника.

– Это все, что Вы сняли за три недели? – еще раз спросил редактор.– Это для архива кошачьих фотографий командировочных нужно было 190 000? – добавил шеф.

Я развел руками:

– В Питере жадные до ужаса. Эти фото коллекционер согласился отдать только по такой цене. Больше в городе нет ни одного документального кадра, не показанного ранее. Мы обыскали все.

Мы действительно шарились по всему Питеру. Думская улица, Комендантский проспект, гостиница «Коринтия», несчетные квартирники, утренние сейшны на крышах и нам с трудом удалось уложиться в 182 000, чтобы заплатить за такой скромный отдых.

– Это можно ставить только днем и в праздник. И только от безысходности.

– Я попрошу Вас! Такая солидная документальная работа! В ней отражено то, что мало изучено, и то, о чем не знает ни один человек, посещавший Эрмитаж!

– Дима, ты в среду едешь в горячую точку на месяц. Командировочных будет ровно на 190 000 меньше. Если компенсируешь профессионализмом, может, подумаю, добавлять или нет. – Шеф, нервничая, вышел, почти снеся дверь.

– Я на таких условиях не согласен работать! Вы на мне долго собираетесь выезжать? Только один человек делает рейтинги для канала – это я! Какие-то копейки для исторических кадров екатерининских кошек – это за-да-ром! А три недели ходить и побираться – мне, главному корреспонденту нашего канала?! Да, я все еще называю этот канал нашим, потому что я болею за него! Я делаю его и за свою работу я отвечаю! Это слишком! Я привез уникальный материал, а мне пеняют? Да их любое СМИ заберет прямо в эту минуту! А что я круглосуточно сидел в грязных подвалах Эрмитажа с драными кошками? Ну уж… знаете, что?!

– Дим, не кипятись хоть ты. Я поговорю еще раз, отсмотрим кадры вместе. Работай, давай пока.

Я не стал ему отвечать, но про себя порадовался: наконец горячая точка, хоть что-то интересное.

* * *

Меня неделю осаждала Светлана Демченко. То она услышала мой разговор, то она узнала про мои репортажи, то якобы вспомнила меня в юности своей под легендой, что я типа был автором городской газеты в ее родном городе.

– Димочка, я хочу мастер– класс!

– Светик, извини, не было времени тебе ответить. А сегодня я улетаю в 12.

Света мягко намекала на вечерний променад.

Я знаю таких Свет. Они обычно самые-самые многообещающие, самые-самые требовательные и самые-самые милые и угодливые, но только по отношению к тем, кто нужен им. К начальству. Часто бывают рупором власть имущего. Свете нужна широкая сеть из прихлебателей, последователей, доносчиков и просто дураков. Это ее войско. Без него, как известно, власти не на что опираться и бессмысленно вставать с колен. То, что Света – манна свыше, понимал всякий червь, но не роптал на небо, а копошился чуть старательнее под Светиным оком. Это радовало: райтеры не допускали ошибок, координация во время Светиных речей занималась делом, и повестка дня шла. А когда Света шла обедать, даже еж понимал с кем. Такие Светы готовы бежать с корабля при первой трещине, оставить тонущим войско, которое они старательно набирают из числа способных, но маловостребованных людей. Им они внушают уважение – надо же, такая звезда и снизошла до меня, – а ее они обеспечивают преданностью и собачьей дружбой. Виляют хвостом и в зубах приносят парочку актуальных новостей. «Светы» сами решат, что с этими новостями делать. Полезны ли они в работе или около работы.

Поколение моих бабуль и дедуль называло их Иудушками. Да и классика подкидывает нам не один десяток таких «Свет». Она пыталась сделать меня своим прихлебателем, но я хотел думать, что ей я не по зубам. Поэтому предложенный ею вечерний променад я проигнорировал, а она затаила злобу.

Это зарисовка четыре. Самая часто встречающаяся в рядах новых москвичей. Бойтесь ее, как следовало бояться данайцев, – они всегда приносят дары, чтобы проникнуть на вашу территорию и захватить вас в плен.

Часть 5.

«Мама, привет! Буду недоступен, не волнуйся, в командировке», – дописывал я СМС под аккомпанемент из звуков и голосов аэропорта Жуковского.

Лететь нам надо было спецбортом вместе с военными, поэтому набрали с оператором Мишей напитки в «Алкомире». Чем забили на скромный бюджет – явно в далекой Сирии нам деньги не пригодятся. Я не хотел волновать маму, поэтому о Сирии я ей не сказал. Просто командировка и роуминг – экономная мама поймет. И ограничусь одним СМС в неделю. Нас ждет Алеппо.

«Моя Москва, мне некому писать письмо, улетая неизвестно насколько. И, не зная, вернусь ли я, я могу написать только тебе. Ты не прочтешь и не вспомнишь очередного alien. Ты не вспоминаешь даже своих детей, куда уж мне».

Мы заехали в торговый центр перед тем, как отправиться в аэропорт. Через окна в зале я смотрел на московское небо. Оно менялось из светлого в яркое, из яркого в умиротворенное и мне хотелось смотреть на него . В торговом центре сегодня, как всегда, было много народу. Студенты, молодые и пожилые хипстеры, косящие под обитателей Кембриджа, и девушки, которые ездили шопиться. Все они по-модному не смотрели по сторонам, тайно надеясь, что смотрят на их look. В фуд-корте кормили орущих и балованных детей, а Москва гордо и с достоинством терпела этот балаган и принимала все новых и новых гостей.

«Я напишу тебе в своих мыслях. Напишу, как там, но не буду сравнивать с тобой. Только помни меня…» Я суеверно швырнул пятьдесят копеек в писсуар – в этом торговом центре нет фонтанов и морей (чтобы вернуться, монетки кидают в воду). Пока я бродил, разглядывая витрины и смотря по сторонам, решил кинуть монетку – чтоб наверняка. Попался только писсуар. Все равно ведь попадет в Москву-реку, так что результат будет.

* * *

Наша задача в Сирии – круглосуточный спецреп.

Под взрывами и среди оставшихся от былого величия руин мы должны не только докладывать о позициях, которые сдают боевики, но и найти бытовую, человеческую сторону войны. Наша сверхзадача – смешаться с мирным населением, раствориться в нем, чтобы люди нам по-соседски рассказывали, что у них да как. И все это on air. Рейтинги у нас сейчас неважные, поэтому шеф сказал, что я должен порвать эфир. И я не против.

– Дим, а тебе ничего не сказали – нас там точно военные все время будут… ну это, защищать что ли? – Миша ел острые крылышки и смотрел мне прямо в глаза. И почему мне в последнее время попадаются такие вот…? Слово я не нашел, но Мише ответил.

– По секрету, Мишань… Сказали, что только хибару дадут в деревне, которую вчера освободили. Чтоб реалистичнее было. Да еще номер дали чрезвычайного, а так ориентируйтесь на месте, а в деревне, если что, косите под дурачков. – Я сделал страшные глаза и продолжил: – Поэтому надо взять много бухла, если что – откупимся от террористов.

– Да ну нафиг! Мне говорили, все под контролем, что мы будем только там, где все освободили, где военные наши!! – Миша не поверил, мне надо было его убедить.

– Миш, ну ты че, дурак? Кто это, Таня-продюсер сказала? Сирийцы будут слушать продюсера Таню с котиком на майке?

Мишка стал смотреть в пол.

– Ладно, я отойду зарядить телефон, подожди.

Я ушел, оставив Мишку с вещами в фуд-корте торгового центра.

Камеру мы взяли небольшую, да еще везли командировочные и немного вещей. И самое главное – покупки в «Алкомире».

Миша – это другая зарисовка. Таких полно всюду и везде. Они обычно со всеми дружат и даже семью заводят на рабочем месте. Так вот и Мишаня женился неделю назад на девочке с ресепшена. Но это было тайной. Он надеялся героической службой на передовой получить от холдинга хату. Поговаривали, что для особо отличившихся это реально.

Пока я искал розетку, а Миша строчил жене СМС, я в мыслях придумывал письмо своей прекрасной даме. Той, которой я отдал сердце: Москва-Москва, я так люблю тебя.

Вернувшись в фуд-корт, где остались сумки и Миша, оператора я не застал. Рядом сидел какой-то мужик с ребенком, он вежливо сказал, что мой товарищ отошел и попросил приглядеть за вещами. Я был доволен – моя затея напугать оператора попала в цель. Я достал телефон и включил одну из последних казней боевиков. Выбрал самый жестокий момент отрезания головы, нажал на паузу и стал ждать Мишу. Оператор, как в песне, «ты изменилась, похудев», вернулся из WC сильно схуднув в лице.

– А вот та деревня, где нам надо будет жить. Другого видео нет.. Да, мирное население там недавно казнили. И никто не ручается, что там не осталось головорезов. – Я нажал на «Play» и сощурил от ужаса глаза.

Мы добрались до аэропорта в Жуковском, и я гордо сел на спецборт. Мишка всю дорогу переписывался с женой и старался сохранять спокойствие, но, когда мы стали подниматься по трапу, он обернулся и посмотрел назад. Я дернул его за руку, а когда тот повернулся ко мне, я увидел глаза человека, который видит НЛО. С нами летели и другие коллеги, которые пытались узнать о наших планах, а самолет уносил нас всей этой компанией в Сирию. К большой славе и небольшой войне.