Текст книги "Москва. Приложение для одиноких"

Часть 6.

Вечер перед отлетом был датой премьеры фильма моего товарища.

Ах, эти московские старые кино– и просто театры, где на стенах висят портреты заслуженных и народных, где сидят бабушки-москвички на месте билетерш и гардеробщиц! Они мило здороваются, мило продают билетики и отдают вещи, и я всегда стараюсь их отблагодарить то коробкой конфет, то просто небольшими чаевыми. Это единственные люди, кого я, оставляя чаевые, смущаюсь.

В это самое время я улетал в Сирию, а мерзлявка сидела по моему пригласительному в зале. Она прислала мне, как обычно, короткое сообщение: «Будь осторожен». Она всегда отвечала кратко, как будто рапортовала. Длинных монологов я от нее не слышал, как, наверное, и все остальные, кто ее знал. Но, когда я получил это банальное СМС, мне стало немного тепло в груди от ее непритязательно-заботливого сообщения.

Я знал, что сейчас она выйдет из кинотеатра и пойдет пешком по набережной до Лубянки. Знал, как свернет в темный двор, где лишь изредка встретит прохожих. Как в тени высоток с запертым в нем счастьем мы не так обнажены и беззащитны, как при дневном свете. Что в этом огромном муравейнике каждый по-своему одинок. Концентрация страданий и осознанного одиночества во имя высокой цели и светлого будущего – чем не мечта для мазохиста? А в России и Москве все, конечно, мазохисты.

Я закрыл глаза, мечтая о триумфе. Хоть в сердце солдата не должно быть сантиментов, места для любви и грусти, я позволил себе немного побаловаться, представляя, как все меня встречают завистливыми комментариями, а Света Демченко, мерзлявка и Катя искренне льют от счастья слезы. Миша копошился в сумке, но вдруг начал трясти меня за локоть, ругаясь сквозь зубы.

– Димка, Димка! Ты убрал к себе камеру и командировочные?

Я очнулся от фантазий.

– Какие? Они ж были в сумке, на дне.

– Нет их тут. Смотри – пусто. Ни камеры, ни конверта, даже нет разбросанных денег.

Я включил рапид. Мне хотелось, чтобы Мишка ошибался, чтобы он, запаниковав, напутал что-то: переложил деньги в карман, в другую сумку, не нащупал камеру руками, да даже украл – я бы вытряс из него под огнем Сирийской войны. Но только не чье-то чужое и подлое воровство! Только не это!

– Не трахай мне мозг! Ищи, тупица! – Я начал злиться на этого всегда покорного и согласного на все мои авантюры компаньона. – Миша, ищи, – добавил я, сам начиная шарить по внутренним карманам, надеясь, что я засунул остатки денег себе в куртку.

Денег и камеры ни у Мишки, ни у меня не было. Я почувствовал, как от ног до головы стала идти волна дрожи.

Наверняка каждый много слышал рассказов про то, как воровали деньги и вещи. Наверняка, мысль такая, что это только у ротозеев-приезжих. Никогда не могли представить, что это случится у Вас? И я не ожидал, что командировочные и камеру своруют сейчас, в такой момент.

В моем приложении есть персонажи, зарисовки и опции, подразумевающие людей и те социальные маски, которые они представляют. И есть Женя – особый сорт. В мире псевдоработяг, псевдогламурных, псевдоначальников, горе-специалистов и аккаунтов, изображающих невообразимые существа, он стоит особняком.

Единственным, кому мы могли позвонить и поплакаться, был Женя, заместитель шефа. Фанат своего дела, сам в прошлом журналист одного из региональных каналов, Женя отличался тем, что заявлял о проблемах открыто, не боясь последствий. Конечно, он не крыл неприкосновенное и не подрывал и без того шаткие устои, но если видел махинацию и профанацию то говорил о них. Я его любил, уважал и даже стеснялся своего раздолбайства на фоне его трудолюбия. От Жени были без ума все девочки, но принадлежало ли кому-то кроме канала его сердце, сказать сложно. Кто он на самом деле? Он со всеми терпелив, со всеми девочками – милый? Однозначно я сказать не мог, но и признаться, что мы оказались в такой тупой ситуации, именно ему – ни за что не хотел.

Зарисовка – Женя. Он трудолюбивый, целеустремленный, спокойный и амбициозный. Такие, как Женя, не размениваются ни на что, кроме того, что нужно им. Если они рвут аорту где-то, то никогда ради общего дела. Ради себя в общем деле. Женю сложно поймать на мелкую наживку, будь то лесть или небольшие деньги. Он нацелен на глобальное и просто спокойно идет в направлении, нужном ему.

Ожидая, пока нас заберут военные, я сидел и то писал и стирал, то звонил и сбрасывал, но не решался просить помощи. Коллеги и военные камерами делиться отказались.

В стране, где идет война, вдруг очутились два раздолбая из России, да еще и без камеры.

Мы можем сорвать сроки, мы подведем продюсеров, и из-за нас в эфире будет дыра. Я видел воочию радостные рожи коллег, когда нас отзовут и больше мы на порог редакции и на арену боевых действий не явимся никогда. Как Ира с ресепшена уже не сможет похвастаться, что вышла замуж за оператора телеканала. Как Мишка рассылает резюме, сидя не в служебной хате, а в общаге в районе Алтушки.

– Дима, как думаешь, это водила спер или лучше все-таки в редакции узнать, может, там оставили?

– Мы оставили их в этой сумке. Тут же, где документы и диски. Как только получили.

– Так я ж смотрел, все ли документы, когда ты уходил. Все было на месте.

– А когда ты в туалет уходил, они были на месте?

Когда я запугал Мишку террористами и пошел искать розетку, чтобы сэкономить зарядный блок, Мишка убежал в туалет. Все сумки, когда я пришел, были на сидении. Все, даже маленькая – с документами, камерой и деньгами!

– Миша! Ты свалил в туалет без камеры? Оставив сумку с деньгами?

Я и сам хорош: все мое внимание было сосредоточено на том, как испугать вчерашнего жениха.

– Я… – Мишка хлопал глазами и смотрел на меня. – Сука! Эта сука вежливая, с дитем, она и вытащила! И он еще, тварь, так вежливо попрощался!.. – вдруг закричал Мишаня.

Мужчина, который сказал, что Мишка отошел, мог запросто открыть и нащупать пухлый конверт и маленький Canon. Документы он бы не решился выкрасть.

Пока мы строили догадки, я уже писал продюсеру Тане сообщение: «Танька! Торговый центр недалеко от Жуковского, фуд-корт в 20:30 у тошниловки «кошки и мышки». Попроси камеры наблюдения. Мужчина в синей куртке и кепке с ребенком (на камерах, если что, сидим рядом), кража. Проверь!!! И никому ни слова!!!»

– Мишка! Мы с тобой были на Донбассе, в Беслане и Ираке?

Я посмотрел на оператора. Мишка преданно глядел мне в глаза, потом опустил голову и сказал:

– Ты ненормальный.

Часть 7.

– Как мы добрались до сирийской деревни, уговорили редакцию дать нам весь прайм-тайм и героически прямились под пулями, я не хочу рассказывать! Пусть об этом скажут рейтинги, которые вы все видели в этом месяце. Хочу сказать спасибо маме, папе, Мише, Жене, всей команде и всему миру, за то, что он меня любит! – я орал на корпоративе громче всех колонок, которые кто-то забыл выключить в разгар речи.

Мы вернулись спустя месяц героями. Хотя город попал в засаду, мы успели прорваться и благополучно долететь до Москвы.

До этого момента я писал в зарисовках о тех, кто движим, о тех, кто отскакивает, как шарик для пинг-понга, от одних ситуаций к другим. Сейчас я расскажу о другом функционале.

Как-то на айкидо я познакомился с Костей. Костя не изучал восточную философию, но жил как мудрец: он не создавал помех естественному течению жизни, он чувствовал, куда дует ветер, и там же строил полезное решение. А потом продавал, чтобы не завидовали. Костя был как Фигаро – и здесь, и там. Но при этом он в первую встречу уронил на меня сумку, во время семинара громко пил из трубочки сок с причмокиванием, спотыкался на лестнице, а когда разговаривал по телефону, облизывал губы. На айкидо он пошел потому, что шли все, и, если была возможность, молча сидел в сторонке. Во время переговоров он мог сказать собеседнику в лицо, что тот смотрит на него с плохо скрываемым желанием или попросить сказать об этом своего секретаря. Таким образом, он без труда избавлялся от тяжелых для него людей.

А когда смущался, то у носа были видны веснушки. Я не позвонил и не написал Жене-редактору. Я позвонил Косте и он нашел тех, кто доставил нас до места и поделился камерой и деньгами. Костю я фотографирую на природе, в кабинете и на отдыхе. Косте неважно как-он самая благодарная модель. Он очень смущается своей внешности, но не признается в этом. Одну фотку он сохранил для «Гугла». Больше фоток в Интернете у Кости не было и нет.

– Тебе что-то нужно, Дима? – первый вопрос, который он задал мне, был именно таким.

– Да, нужно. Деньги и аппаратура. Но в Сирии и прямо сейчас.

– Пиши, плохая связь! – засмеялся Костя.

Через четыре часа мы были с деньгами и камерой в деревне. К этому времени Таня-продюсер-с-котиками-на-майке уже оповестила всю редакцию, что два особо важных военкора прибыли на задание.

Я надел берцы, очки Ray Ban и сделал первое селфи, мысленно подписал его: «Моя Москва, я далеко от тебя, но чувствую, как ты помогаешь мне и веришь в меня. Спасибо, я буду стараться!» – и пропал для нее на месяц.

* * *

Я видел трупы до этого, сам выносил раненых на руках и иногда помогал пострадавшим одеждой, едой и деньгами. Это была моя третья война, хотя я и не то, чтобы военкор, но почему-то получалось попадать в горячие точки. Осознание смерти как смерти ушло после первого увиденного трупа. Осознание войны, как смертельно опасной штуки ушло тоже. На их месте поселился интерес, беспощадный интерес быть на грани и выходить сухим из воды. Когда видишь мишень и не можешь в нее попасть с первого раза, появляется азарт во что бы то ни стало это сделать. Иногда азарт остается, даже когда забываешь, что мишень ты сам, а пуля – она и в Африке пуля.

Мы всегда были с военными. Опасность была, но мы понимали, что под защитой. И делали то, что делали все остальные, кто был там из наших коллег. Ударить зрителя по морде у нас не получалось, потому что зрителю так же, как и нам, приелась кровь и смерть. Мы искали приключений. Ночью я брал камеру, фонарик и выходил в город. Если удавалось пройти мимо наших военных, которые удивлялись, почему мне не сидится в укрытии, то проходил. Если нет – болтал с ними до утра и фоткал на память.

«Я здесь, моя Москва. Ты иногда смотришь на меня, но кто я до сих пор? Даже в самой гуще событий не я герой, не меня ты вспомнишь, если все закончится…» Я снимал раненых, руины, солдат, всех без разбора и мысленно отправлял ей. Той, которая помнит лишь немногих. И в основном посмертно.

Самым рейтинговым из всех моих репортажей оказался материал о мальчике-подростке, который выжил, когда их дом обрушился. Я узнал про этого мальчика у ребят из ЧВК (частной военной компании), они рассказали, что его мать носила ребенка на руках, потому что тот получил контузию. Я поговорил с матерью этого мальчика и надел на сына маленькую камеру. Попросил женщину озвучивать все, что она видит, а потом с переводчиком отобрал самые яркие моменты.

Другая зарисовка – это Карен. Карен – внук экс-чиновника одной из республик бывшего СССР. У Карена ничего нет, он типичный несостоявшийся депутат с коллекцией авто в гараже, несколькими десятками квартир по всему миру, которые принадлежат или бабушкам, или каким-нибудь фирмам. Карен тоже хотел быть чиновником, потому и сделался жертвователем ценного имущества. Потом его больше стали забавлять after-party депутатской тусовки и служение народу он задвинул до лучших времен. Карен интересовался войной и кино, его дед служил и погиб во время ВОВ. Дядя и брат стали чиновниками, но для мальчика примером был дедушка.

Он часто давал комментарии как эксперт по военному делу – мы познакомились на этой почве и иногда встречались на мероприятиях. Карен рассказывал, что задумал частную военную компанию.

Я встречал ребят из ЧВК во время войны. Они доложили, что Карен П. прилетал к ним два раза. Щекотал нервы, смотрел, как полководец, на поле брани и улетал обратно. Карен – пример того, как детские мечты становятся реальностью. Но лишь у немногих из всех мечтателей Москвы.

После того, как я вернулся из командировки, я получил хорошую квартиру, несколько денежных благодарностей и пару букетиков. Их Света Демченко и другая ведущая решили помочь мне отнести в новую квартиру. На правах победителя, которого не судят, после цветов и романтики я выгнал дам за дверь и проветрил квартиру.

Часть 8.

Роман был отличником и гордостью матери – чиновницы районной администрации. Когда Роман подрос, он стал продавать умы за деньги этих же умов. Он организовывал им ротацию везде, где можно и нельзя. Рома обладал талантом собирать вокруг себя всех, кого можно, и внушать им, насколько они без него ничтожны. До ошеломляющего успеха он промотал все мамины деньги в институте, и поначалу брал видимыми атрибутами красивой жизни: кредит на машину, напрокат костюм и известная женщина – вот Рома уже в тусовке, среди тех, кто нужен именно ему. Зато к 30 годам Рома открыл офис в самом крутом месте столицы и перестал брать одежду и тачки в аренду. Зарисовка следующая – это Рома.

Я захотел позвонил ему. Во мне проснулся азарт – захотелось много новых лиц, тел, эмоций. Ромины тусовки – это то, что нельзя разглашать и о чем нельзя забыть. Однако он сам фиксировал все на камеру и просил каждого под этим подписаться. Подумайте почему.

* * *

Рома спал до трех. Когда я ему позвонил, он только встал, но был уже под градусом.

– Макаров? Дима? Кто это?

– Рома, это звезда, на которую ты молишься. Но я тебе не дам.

– Ага, помню… Витя, хочешь услышать звезду экранов? – На том конце провода я услышал томный голос гомосексуалиста.

– У него наверняка менопауза! Я с такими не знакомлюсь, – пропищал Виктор.

Рома, Вы еще это делаете?

В Москве? Хочешь прийти?

Да, в Москве.

Хорошо, я подумаю и наберу тебя. Перезвони мне завтра до трех.

* * *

Я положил трубку и посмотрел на календарь.

Календарь я смотрю, только чтобы узнать про следующие выходные и спланировать съемки. Я живу, не глядя на дни и года, без четкого плана, без какого бы то ни было плана. Живу без завтра. Сейчас май 2016 года. Мне 38 лет, деньги трачу на одежду, фотоаппарат, выпивку, курорты. Собираюсь на вечеринку с шалавами. Полтора месяца назад у меня был день рождения. Привет, кризис среднего возраста! Я взял книгу, фотоаппарат, кинул в рюкзак и вышел на улицу.

Парк «Коломенское», как и прочие парки моей Москвы, в это время был полон народу, и, несмотря на аномально холодную погоду, все грелись под редкими лучами всплывающего солнца. И я, как копирайтер паблика «Статусы», больной штампами, подкатывал к девушкам и читал стихи вроде таких: «Солнце волнует кровь, вот и ты, моя любимая любовь».

Почти у всех был восторг оттого, что они меня узнавали. Почти все оценили стихи. Мне было радостно – я убил время и сделал фото для приложения.

Парк – история для разных персонажей. Самые правильные – это парочки и семейные люди. Кто-то наслаждается романтикой от ощущения друг друга, кто-то привносит былую романтику в быт. Есть еще спортсмены, которые думают, что они на своей волне, и одинокие персонажи вроде меня, мы ловим хайп от случайностей – взглядов, знакомств, прикосновений.

Мы убиваем время, стараясь думать о том, что все хорошо: все хорошо только в этом моменте. Все хорошо сейчас. Это субъективное ощущение способно творить чудеса, особенно если живешь им постоянно. Я хотел было вызвонил мерзлявку или Катю, но номера телефонов уже им не принадлежали.

Облака стали серыми, народ повалил домой. У меня уже был дом, но мне не хотелось туда спешить.

Я лег на траву и смотрел, как постепенно падает с неба дождь, медленно заполняя мои открытые глаза. Про холод, взгляды других, мокрую одежду я не думал – мне было плевать на все вокруг. Я желал, чтобы меня затопило, чтобы меня не стало. Так, с глазами, полными дождя, я лежал на траве почти до утра. Мне было холодно, меня трясло, стучали зубы, першило в носу и горле, одежда испачкалась, и в таком виде я пошел за бухлом.

Во всех дворах есть магазин, где торгуют алкоголем невзирая на время дня и ночи, и я нашел такое место. Мне повезло – мой вид напоминал бомжа, который пил всю ночь и пришел за добавкой. Таким не отказывают.

«Бояра кончилась», – сказал мне продавец восточного вида в сером тренировочном костюме Philipp Plein.

– Hennessy V.S.O.P. 2 бутылки. Если не паленый. – Я швырнул 10 штук на прилавок. И хоть я не хотел коньяк, но ситуация требовала потратиться.

– Две, говорите? Лимитед идишен, натуральное! – Продавец забегал у витрины с коньяком.

– Тогда 3. И вызови мне такси, брат. – Я положил 20 000 у кассы и ждал, пока покорный продавец наберет номер такси.

– Куда ехать?

– В Госдуму, – я ответил самое банальное после Кремля и Мавзолея. Продавец был готов выпрыгнуть из своего серого костюма, так его распирало в этот момент.

– Уважаемый человек просит отвезти его в Госдуму, – прокричал он в трубку. – Прости, дорогой, он просит улица и дом.

– Я покажу. Пусть скорее едет. А ты выпей со мной, брат! – Я протянул руку, приглашая продавца распить со мной оплаченный алкоголь.

* * *

Я звонил бывшей, когда опомнился возле Китай-города, я звонил Свете Демченко возле Мавзолея, звонил другой ведущей у Театральной, звонил Кате в пабе, звонил Сереге, когда шел из паба в бар, в координацию, Роме и Косте, когда салютовал Вечному огню, Карену и… и никто не взял трубку. А мне так хотелось просто поговорить! Рассказать, что я неизвестно где, один, как всегда один, и рядом со мной продавец в костюме Phillip Plein и несколько бутылок коньяка. Где вы все? Где вы? Как вас много – и там, и тут, и в Интернете, и в коридорах телеканала, и на улице, но кто из вас возьмет трубку, если я просто захочу поговорить? Кто возьмет трубку, если я захочу помолчать? С кем-нибудь можно просто помолчать?

Это отдельная часть моего приложения, которая называется «Что делать, если одиночество уже не можешь выносить».

«То неловкое чувство, когда…» – так пишут школьники в пабликах. И так я назову вещь своим именем: одиночество – это то неловкое чувство, когда ты снял розовые очки. И ты обнаружил, что «привет-пока», «как успехи», «пошли прошвырнемся», «поехали покутим», «айда к нам», «свидетелем на свадьбу», «давай на днюху», «ты мне нравишься», «выходи за меня» не имеют никакого отношения к жизни. Это не жизнь, это то, что крадет жизнь и позволяет на время забывать об удовольствии.

В моем приложении есть много фотографий одиночества.

Самое главное – то, что люди редко могут его выносить. Им хочется забыться в алкоголе, сигаретах, наркотиках, семье, случайных связях, спорте, круглосуточной работе – да неважно в чем, лишь бы не быть с собой наедине.

Вот девушка торчит в пафосном кафе и битый час водит вилкой по салату, глядя по сторонам. Вроде надеется, что она вся такая и все от нее прутся.

Вот мужчина сидит поздно вечером на работе и делает селфи. В никуда, в пустоту.. Он один, никто не тронет его за руку, никто не погладит его по голове за хорошую работу, он просто пульнет фото в сеть и будет ловить виртуальное чувство неодиночества.

Вот Серега – он сидит в пабе с друзьями, такими же пьяницами, как он. «Пятница-развратница» – это единственная рифма, которую они помнят. А потом они придут домой и лягут спать, отвернувшись к стенке, не глядя ни на кого. Потому что им хватило паба, бухла и невероятного трепа ни о чем – они забыли, что одиноки.

Вот я – пожимаю руку министру. Или министр мне. Для кого я сделал это фото? Для памяти? Я и так помню. Для мамы? Да, для мамы. Это не про одиночество.

Вот я с бывшей – сидим в траттории и целуемся. Сейчас нас нет.

Вот Катя четыре года назад – пытается меня на себе женить: мы на отдыхе, и она всячески меня обхаживает, сдувая пылинки… Мы оба проиграли, да, Катя?

Часть 9.

– Макаров?

– Да, Рома, привет!

– Сегодня в 2 часа в «Арарат Парк Хайятт»!

– Чмоки, Ром! Спасибо!

Я лежал на лавочке в парке имени Горького и смотрел в небо. Почему я один? Наверное, это хороший вопрос. Наверное, это тот вопрос, который мне задают другие. И даже, наверное, чрезмерно часто. Я могу ответить на него, но только самому себе и в своем собственном приложении для одиноких – это как настройки конфиденциальности, которые ты при всей своей публичности можешь открыть только для себя. Я люблю людей, но на расстоянии. Близко я люблю только себя. Мне лень узнавать кого-то, интересоваться кем-то, добиваться кого-то, работать над отношениями с кем-то. Мне никто не нужен, да и не интересен кроме меня самого. У меня в родном городе есть ребенок – я смотрю его фотографии и присылаю алименты, езжу раз в год к нему на неделю. Мне хватает; думаю, ему тоже. Про его успехи мне докладывает его мать.

Это следующая зарисовка. Называется «Удобная женщина».

Удобным может быть и мужчина (как в случае с Катиным мужем). Главное, что есть в этом персонаже, это необходимый набор параметров: открыть, закрыть, очистить, воспроизвести и включить спящий режим. В случае с «удобными» персонажами говорить о чувствах, как правило, не приходится. Да и не надо заморачиваться чувствами! Эти персонажи – must have моего приложения.

Мать моего сына любит книги, программы и сериалы о любви, лайфхаки про соленья и подгузники.

Она могла стать матерью моего ребенка. Поэтому у нас получился Коля. Коле 10 лет, он похож на нее – бывшую соседку по улице, которая случайно забеременела от меня. Цель достигнута – я отец, ну а больше и глубже ни Коля, ни она меня не интересуют.

* * *

Я хотел поехать в Park Hayatt на метро, но за мной заехала Вика, помощница Ромы. Вике 27 и она знает про эту жизнь все. Хотя старается выглядеть не столь прожженной. Она – мастер эпатажа и знает толк в качественном выносе мозга. До знакомства с Ромой она успела родить двоих детей и оставить их своим родителям. Сейчас она учит прожженности за 22 000 рублей каждого, невзирая на пол и возраст. «У всего своя цена», – Вика любит цитировать своих любовников. Она всех любила и от всех взяла понемножку: от кого украшения, от кого шубы, от кого-то квартиры, автомобиль спорт-класса и от всех – цитаты. Ее любовь стоит дорого, хотя Вика – товар, изрядно бывший в употреблении.

Это ролевая модель для «Инстаграма» и представлений о красоте всех, кто сидит на приемах у пластических хирургов. Ее история успеха – это миллионы денег и сотни временных пассий. Все, кто подписан на ее странички, завидуют Викиному счастью: машине, квартире, курортам и губам с грудью.

С таким бэкграундом из мыслей я и сел к ней в машину.

Она пела – она всегда поет или делает вид, что смотрит в телефон. Поэтому я не стал тратить время на разговор и закрыл глаза.

Гостиница, куда мы ехали, известна качеством обслуживания и уважением к тайне клиентов. Роман всегда останавливался там. В России Роман гастролировал со своими дикими оргиями только там.

После выпитого в ночи у меня болели голова и желудок. Я зашел в ресторан отеля, пока действо готовилось.

«Недостаточно средств» – официант, сделавший мне сандвич и кофе с собой, вернул карту назад.

Я отдал другую, но и там не оказалось денег. В кармане была пустая кредитная карта и несколько монеток по 10 рублей – примерно 60. Но рядом с отелем была шаурма, я приметил ее еще тогда, когда мы с Викой подъезжали.

Марш-бросок – и я уже в шаурме. Я взял самсу, это единственное, на что хватило денег. Гонорары остались во вчерашнем дне.

Небо становилось мраморным с самого утра, и сейчас, в середине дня, оно стало реветь. Небо плакало – это не как в стихах или песнях, это то, что я видел. Оно стало жалким, грустным, и мне захотелось плакать над ним. Впервые быть сопричастным к происходящему. Сухая самса резала горло, и я долго держал ее во рту, смотря в окно шаурменной: люди бежали под навесы, в метро, за козырьки. Все спасались от слез. Никто не хочет видеть чужие слезы, чужое несчастье, все ставят стену между собой и реальностью, стараясь сбежать в придуманный розовый мир, где все хорошо. Вика начала звонить – я отклонил звонок. Мужчина и девушка шли быстрым шагом в сторону метро. Девушка наклонилась – у нее развязался шнурок; мужчина наклонился вместе с ней, чтобы помочь завязать. Она держалась за его плечо и стояла спиной ко мне. Не знаю почему, но мне хотелось идти за ней: хрупкая фигура, кудрявые волосы, которые раскидывал ветер, и что-то похожее на химию стояло между мной в шаурменной и ей у метро. Я оставил кусок недоеденной самсы на прилавке и вышел в дождь. Мне казалось, он не плачет – он ведет потоками воды меня за ними, туда, под землю, где люди кривят лица друг от друга, думая, что они одни особенные.

Я спускался в метро и все время видел ее спину, не больше. Они еще были на несколько ступенек ниже по эскалатору, и я пошел вниз. Поравнявшись, я попытаться заглянуть ей в лицо, но мужчина стал ее целовать. Я узнал в ней Машу – мерзлявку.