Электронная библиотека » Ольга Морозова » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 28 апреля 2017, 15:00


Автор книги: Ольга Морозова


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Наиболее успешную военно-чиновническую карьеру сделал Сергей Вильгельмович (Васильевич). Его послужной список украшают записи о производствах и даровании чинов: флигель-адъютант, командир 8-го драгунского Астраханского генерал-фельдмаршала великого князя Николая Николаевича полка (в звании полковника), генерал от кавалерии, помощник главноуправляющего ведомством учреждений императрицы Марии Федоровны и член Государственного совета. Его женой стала Мария Александровна Колемина. Незадолго до женитьбы Сергей Олив купил орловское имение князей Куракиных – Алексеевку. Их сын Михаил, камер-юнкер и кавалергард, герой Русско-японской войны (кавалер пяти орденов), был женат на дочери крупнейшего украинского сахарозаводчика Елене Харитоненко. Они эмигрировали в Европу вместе с двумя детьми, сразу после Октябрьской революции, оставив в Питере и имении Качановка большую часть своей огромной коллекции живописи и фарфора. Умер Михаил Сергеевич Олив в Мюнхене весной 1957 года[106]106
  Полынкин А. Семейство Олив на Орловской земле. URL: http://maloarchangelsk.bezformata.ru/listnews/semejstvo-oliv-na-orlovskoj-zemle/6115136/ (дата обращения 21.04.2013).


[Закрыть]
.

Между двумя великими революциями – французской и русской – прошло 100 лет, и внукам Гийома Олива также довелось стать современниками новой смуты, а затем и изгнанниками. Но что-то, то ли генетическая память, то ли правильное воспитание, позволило им не пропасть в это лихолетье. Младший сын Михаила Олива и Елены Харитоненко Владимир отличился в 1918 году тем, что, будучи последним предводителем дворянства Малоархангельского уезда Орловской губернии и деятелем губернского комитета Объединенных земств и Союза городов, смог убедить губисполком поручить организованной им мастерской пошив френчей для Красной армии и починку старых солдатских сапог. Жалованье служащие мастерской (гимназисты, кадеты и вольноопределяющиеся расформированного артиллерийского дивизиона) получили лишь один раз, потому что после рекламации и вызова для объяснений в исполком Владимир исчез из города. Об этом оставил воспоминания друг его детства Владимир Мейер.

Младший из детей Вильгельма Николаевича, тоже Вильгельм (или Вильям), в возрасте 21 года молодым поручиком попал адъютантом к московскому генерал-губернатору, генерал-адъютанту, князю В. А. Долгорукову. Через восемь лет он покинул эту должность уже полковником и кавалером пяти высоких наград, из них трех иностранных: германских орденов Короны 3-й степени (1872) и Красного орла 3-й степени (1875), австрийского ордена Железной короны 3-й степени (1874). Эти знаки отличия говорят лишь о том, что служба требовала от Вильяма большого напряжения. Ведь эти поощрительные награды давались всем офицерам, принимавшим участие в обеспечении визитов особ императорских фамилий. Они следили, чтобы помещение для высокого гостя было хорошо протоплено, экипажи подавались вовремя, прислуга была подобрана вымуштрованная и обученная всем тонкостям европейского сервиса[107]107
  См.: Гершельман А. Моя служба камер-пажом при дворе императора Николая II // Кадетская перекличка. № 64–66. 1998. URL: http://allerleiten.livejournal.com/647932.html (дата обращения 22.01.2013).


[Закрыть]
.

Кроме наград и чинов судьба поощрила Вильяма в эти годы тремя детьми. По-видимому, это он и имел в виду, когда просил уволить его со службы «по домашним обстоятельствам». В дальнейшем он служил на выборных должностях в Феодосийском уезде, ненадолго возвращался на военную службу, а в возрасте 40 лет в 1887 году избирался на ту же должность Таврического губернского предводителя дворянства, на которой три каденции провел его отец.

Точно так же, как и отец, за несколько лет перед баллотировкой на эту должность он принял православие и имя Вивиан, и так же еще дважды переизбирался на пост предводителя дворянства Таврической губернии осенью 1890 и 1893 годов. Так же как и отец, он принимал активное участие в реализации верноподданнических проектов, например, по установке в Симферополе памятника Екатерине II, и был отмечен за это званиями и наградами.

Если проследить места учебы и службы Оливов, то окажется, что младшие шли по стопам старших, используя уже проторенные пути карьерного роста. Сергей Вильгельмович и Вильям Вильгельмович окончили Николаевское кавалерийское училище. Затем служили в лейб-гвардии Гусарском его величества полку. Когда корнет Вильям поступил в полк, его брат Сергей был уже в нем штаб-ротмистром. Четверо сыновей Вильяма (Вивиана) Вильгельмовича – Николай, Сергей, Андрей и Борис также окончили Николаевское кавалерийское военное училище. Недолгое время Николай служил в 22-м Астраханском драгунском полку. Затем его перевели в лейб-гвардии Уланский ее величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полк. Его младшие братья Сергей и Андрей оказались в этом полку сразу же после окончания училища.

Обращает на себя внимание и тот факт, что это училище и лейб-гвардии Гусарский и 22-й (в другие годы этот полк имел 8-й номер) Астраханский драгунский полки связывали служебные пути Оливов и Ивана Георгиевича Эрдели.

Свояк Оливов М. А. Стахович употребил в отношении одного из персонажей своих воспоминаний оборот «хорошо поставленный по связям в свете и служебном обществе (tres bien apparente) человек»[108]108
  Орловский мудрец, опередивший время: Сб. науч. статей. Орел, 2011. С. 182.


[Закрыть]
. По-видимому, и Оливы, и Эрдели принадлежали к такому типу людей.

Если же Оливы покидали армию по состоянию здоровья или семейным обстоятельствам, то с неизменной активностью принимали участие в жизни дворянских выборных органов. Земская деятельность у них вызывала меньший интерес, и если и встречается таковая в биографиях Оливов, то лишь как кратковременное занятие.

Отцом Мары стал старший сын Вильгельма Николаевича – Константин, служивший в Кирсановской уездной полиции Тамбовской губернии. Его женой стала купеческая дочь Мария Ивановна Кузнецова, уроженка Таврической губернии[109]109
  ГАТО. Ф. 161. Оп. 1. Д. 7357. URL: catholic-tambov.ru›load/ 0-0-0-3-20 (дата обращения: 10.09.2013).


[Закрыть]
. Для Оливов было характерно отсутствие предубеждения против родства с богатыми буржуазными семьями, ведь и сами Оливы были оборотисты в делах, сметливы и энергичны. Их браки, как правило, зиждились на крепком материальном основании и отличались общностью интересов супругов, взаимным уважением и, вероятно, любовью.

У Константина Вильгельмовича и Марии Ивановны было четыре дочери – Вера, Мария, Софья и Наталья. Вера Олив[110]110
  По мнению сотрудников ГАТО, Вера Константиновна Андреевская была урожденная Стахович. Но тут допущена ошибка. Ее сестра Наталья Константиновна, урожд. Олив, была второй женой Александра Алексеевича Стаховича (1856–1919), овдовевшего в 1912 г. после смерти жены Марии Павловны Васильчиковой от туберкулеза. А. А. Стахович покончил с собой 10 марта 1919 г. в Москве. О его самоубийстве писала в своем дневнике М. Цветаева. В одном из последних разговоров он называл себя одиноким стариком. Вероятно, что Наталья Константиновна не находилась в это время при нем.


[Закрыть]
вышла замуж за владельца крупного имения Богословка Кирсановского уезда Тамбовской губернии Владимира Михайловича Андреевского (1858–1942). Это был человек того же типажа, который мы наблюдаем в большинстве Оливов. Энергичный помещик, умный и работоспособный, общественно активный, правых убеждений. Лично управляя огромным поместьем в течение двадцати лет, он находил силы и время на исполнения обязанностей предводителя кирсановского уездного, а затем тамбовского губернского дворянства. После избрания членом Государственного совета с 1906 года не жил в имении постоянно, но осуществлял беспрестанный контроль над делами хозяйства.

Жизненный путь В. М. Андреевского хорошо известен в связи с существованием в Государственном архиве Тамбовской области его личного фонда. Владимир Михайлович – внук генерала Отечественной войны 1812 года и сын участника Кавказской войны. После окончания юридического факультета Московского университета работал в одном из департаментов Сената, затем в комиссии по составлению нового тома Гражданского уложения, увлекался египтологией и путешествиями, но после смерти отца в 1886 году счел своим долгом посвятить себя семейному хозяйству, интерес к которому испытывал и ранее. Владимир Михайлович ценил деятельность своего отца, который «в труднейшую минуту перехода от дарового крепостного труда к платной работе… сумел обойтись без залога имений и вышел из мудреной задачи переорганизации хозяйства на новых началах, занимая у ростовщиков небольшие суммы всякий раз на строго определенную цель: покупку машин, покупку тонкорунных овец», и в результате такого мудрого ведения дел сын получил в наследство имения незаложенные. Помощницей отца была мать Мария Владимировна, урожденная Вышеславцева, на протяжении лет ведшая бухгалтерские книги по имению.

Андреевский писал в своих автобиографических записках «О моем сельском хозяйстве»:

«Я начал заниматься сельским хозяйством, еще будучи студентом, при жизни отца. Не гнушаясь никакой работой, я, как конторщик или полевой объездчик, целые дни проводил в конторе или поле. Как конторщик я сидел в конторе, проверял счета, ездил по хуторам и волостным правлениям производить платежи и расчеты за работы; а как полевой объездчик я наблюдал за пахотой, севом, полкой, считал копны, следил за молотьбой на токах в степи или на молотилках по хуторам. И делал все это не как барчук, на полчасика зашедший в ригу и заглянувший на работу, а следя за работами целыми днями, с утра до ночи; рабочие выезжают на пахоту в пять часов утра, и я с ними; приказчики живут на току в степи на молотьбе пшеницы, льна или проса неделю, а то и две, – и я с ними»[111]111
  Андреевский В. М. О моем сельском хозяйстве: Воспоминания. Воронеж, 2006. С. 13.


[Закрыть]
.

В течение первых пяти лет своего полноправного хозяйствования он уклонялся от выполнения общественных обязанностей и по земской, и по дворянской линии, и только засуха, неурожай и последовавший голод 1891 года вовлекли его в общественную деятельность. Андреевский был земским уездным и губернским гласным, членом всевозможных комиссий, почетным мировым судьей и председателем съезда мировых судей Кирсановского уезда. В течение трех лет был предводителем уездного дворянства.

За 20 лет жизни «земледельца-помещика» Андреевский полагал, что хорошо узнал крестьянскую жизнь и настроения деревни, поэтому погромы усадеб весны 1905 года подтолкнули его к смене масштаба деятельности. Он полагал, что нужен системный подход к оздоровлению положения в деревне. Как представитель правого крыла земства, участвовал в выборах в Государственную думу и до 1917 года неизменно избирался членом Государственного совета.

Из материалов ГАТО известно, что другая из сестер Олив, София Константиновна, в замужестве носила фамилию Стефанская. Возможно, что ее мужем был Леонид Карлович Стефанский (1868–1953), чиновник для особых поручений при главноуправляющем земледелием и землеустройством. В дальнейшем он участвовал в ряде финансово-промышленных предприятий; был вице-директором Санкт-Петербургского управления Русско-Азиатского банка; состоял членом правлений Общества Кахетинской железной дороги, Товарищества Степановских свеклосахарных и рафинадных заводов. До 1919 года в Киеве был представителем частного банка. Стефанские эмигрировали из России в 1919 году и жили в предместьях Парижа. Л. К. Стефанский принимал участие в общественной жизни русской колонии. Известна лишь небольшая деталь из его эмигрантской жизни: в 1949 году на Дне русской культуры он выступил с чтением отрывков из «Скупого рыцаря» А. С. Пушкина. Последние годы своей жизни провел в Русском доме в Ментоне[112]112
  Российское зарубежье во Франции (1919–2000). Т. 3. С. 215.


[Закрыть]
.

Как видим, родственники Марии Константиновны были людьми энергичными, не чуждыми амбиций, состоятельными, имевшими разносторонние увлечения. Среди них было достаточно и аристократов, и нуворишей, но все они имели много общего в характерах, поэтому выглядят удивительно однородной средой нового экономически активного слоя империи. Среди них не встретишь ни тургеневских помещиков, ни чеховских чиновников – вызывающих жалость и сострадание персонажей. Они предпочитали контролировать ситуацию, обладали отличным инстинктом самосохранения. При этом были эмоциональны и артистичны, уверены в себе и эксцентричны, иногда даже шокируя общественность. Одним словом, они не оставляли равнодушными к себе.

Немного о детстве Мары можно узнать из слов, оброненных художником М. А. Врубелем в письме к сестре: «Она небольшого роста, и в детстве прошла через те же диеты, сырого мяса и рыбьих жиров, как и мы с тобою». Они познакомились в московском доме Саввы Ивановича Мамонтова, в котором Мара находилась, видимо, на положении родственницы Мамонтовых. По непроверенной версии, Ольга Ивановна Кузнецова, жена Федора Ивановича Мамонтова (брата Саввы Ивановича), была ее родной теткой.

С. И. Мамонтов был яркой фигурой как крупный промышленник, щедрый меценат и творческая натура. Другой московский меценат и известный коллекционер князь С. А. Щербатов вспоминал его среди колоритных персонажей московской жизни, описав основания дружбы Мамонтова с представителями родовитых семей:

«Савва Мамонтов был человек темпераментный, и таковой же бурной была его личная и общественная жизнь. Купец, кулак, самодур и в полном смысле этого слова самородок, он был богато одарен умом и талантливостью. В его художественной жизни огромную роль сыграл художник Поленов, барин, европейски образованный, много видевший, много путешествовавший и весьма культурный. Писал он приятные пейзажи, довольно слабые академические композиции, но умело сработанные, и был центром особого художественного мира. Он сильно влиял на Мамонтова, обтесывал его, пополнял то, чего за отсутствием наследственной культуры (отец Мамонтова был крестьянином) недоставало Савве Ивановичу»[113]113
  Щербатов С. А. Московские меценаты. Из воспоминаний: [брошюра без выходных данных] // ГАТО. Ф. Р-5328. Оп. 1. Д. 43. Л. 4.


[Закрыть]
.

В момент знакомства с Врубелем Маре было 19 лет, и художник сильно увлекся ею. В письме сестре он так описал ее:

«Она только темная шатенка с карими глазами; но и волосы, и глаза кажутся черными-черными рядом с матово бледным, чистым, как бы точеным лицом. Она небольшого роста… носик очень изящной работы, с горбинкой, напоминает лисичку. Все впечатление овального личика с маленьким подбородком и слегка приподнятыми внешними углами глаз напоминает тонкую загадочность не без злинки – сфинксов. Но я несколько раз видел, как эти глаза смотрели просто-просто и мягко, как у телушки»[114]114
  Коган Д. З. М. А. Врубель. М., 1980. С. 144–148.


[Закрыть]
.

Искусствовед Дора Коган, автор блестящей монографии о творчестве художника, смогла по этому описанию найти юную Мару на одной из общих фотографий в архивах С. И. Мамонтова.

Как отмечала Д. З. Коган, в этом же письме Врубель с каким-то особенным удовлетворением замечал, что «нравственный облик ее не манит тихим пристанищем… и обещает широкий союз оборонительный и наступательный в борьбе с самим собою». Именно то, что Мара не давала ему чувства уверенности в себе и в своем отношении к нему, нравилось Врубелю больше всего: «…Во мне всякая уверенность влечет охлаждение…» Как же это настроение не похоже на то, что ценил в ней Иван Эрдели.

В 1890 году Врубель был решительно настроен жениться. Но вскоре все по каким-то причинам разладилось. Не последнюю роль сыграло, по-видимому, то, что Врубель еще не имел никакого положения ни в обществе, ни в профессиональной среде.

В 1895 году Мара вышла замуж за племянника Саввы Мамонтова Юрия Анатольевича (1871–1907). Своей золовке Татьяне Анатольевне Рачинской (урожд. Мамонтовой) она писала в это время из Кирсанова Тамбовской губернии:

«Я так счастлива, как никогда не думала, и иногда мне кажется, что я не заслужила этого счастья. Мне так хочется много, много сказать и обо всем поговорить, и чтобы вы поскорей видели, как я счастлива, но в письме высказать этого невозможно, приезжай лучше и сами увидите. Целую вас крепко-крепко, дорогая милая Таничка. Я надеюсь, вы полюбите меня, правда? <…> Юра говорил, что вы собираетесь приехать к нам, дорогая Таничка. Как это было бы хорошо и как мы все будем рады видеть вас у нас. Соберитесь, голубушка. Если бы вы знали, как я вас всех всегда любила, а теперь еще больше»[115]115
  Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 427 (Рачинские). Оп. 1. Д. 3133. Копии писем из фонда Рачинских переданы сотрудницей Тюменского музея изобразительных искусств И. Яблоковой.


[Закрыть]
.

В этот год ее портрет написал Валентин Александрович Серов. Он был близким другом Юрия Мамонтова, тоже художника. Это полотно не стало таким широко известным шедевром мастера, как, например, портреты княгини З. Н. Юсуповой, Генриетты Гиршман, княгини О. К. Орловой, но нрав Мары был схвачен и передан очень тонко. Лукавство и деятельность, порывистость и твердый характер отличали эту женщину, далекую от классических стандартов красоты.

В браке Мары с Юрием Анатольевичем родилось две дочери – Марина и Татьяна. Но в 1899 году пошатнулся мир, созданный Саввой Великолепным, меценатом и промышленником. Ему было предъявлено обвинение в хищениях при выполнении казенных заказов. Как отмечал историк А. Н. Боханов, причины краха мамонтовской промышленной империи так в полном объеме и не были установлены. Существовало много версий подспудных течений, приведших к его банкротству. Среди них и такая, что это был результат интриг в высших эшелонах власти, а также желание казны при посредничестве Петербургского международного коммерческого банка прибрать к рукам важную транспортную магистраль – Московско-Ярославско-Архангельскую дорогу. Последняя версия подтверждается суждениями таких осведомленных лиц, как историограф московского купечества П. А. Бурышкин и прокурор Московского окружного суда А. А. Лопухин. Тот факт, что Савве Ивановичу явно не давали поправить дела, и что хищения не были доказаны в суде, также свидетельствует о целенаправленной кампании против промышленника[116]116
  Боханов А. Н. Савва Мамонтов // Вопросы истории. 1990. № 11. С. 63.


[Закрыть]
.

Это резонансное событие не могло обойти стороной семейную жизнь Мары Константиновны. Вероятно, тектонические изменения в образе жизни семьи и ее общественном статусе повлияли на отношения Мары и Юрия Мамонтова. Вскоре состоялся развод и ее новый брак. Она вышла замуж за Федора Дмитриевича Свербеева, военного моряка и орловского помещика. Отец Федора Свербеева Дмитрий Николаевич в молодости служил в Министерстве иностранных дел, а после выхода в отставку открыл литературный салон, где сошелся с А. С. Пушкиным, а в последующие годы к нему любили захаживать Н. В. Гоголь, В. А. Жуковский.

Свербеевы тоже не были чужими в доме Мамонтовых. Елена Дмитриевна, сестра Федора, была замужем за сыном Саввы Ивановича Всеволодом.

В феврале 1905 года у Мары родился сын Николай.

К этому времени относится одно из писем Юрия Мамонтова к его сестре Татьяне Рачинской:

«…У Мары – сын. Свербеев возвращается с эскадры. Все это облегчит мне в хлопотах о детях. Детей я видел за это время несколько раз. Мариша все хворает, худенькая такая. Татушка – та крепыш. А за Маришу мне страшно. Видимо, все-таки на ней сказывается вся наша семейная драма. Душа у нее уже не здоровая…» (8.03.1905)[117]117
  РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Д. 3128.


[Закрыть]
.

Упоминание о возвращении Федора отражает тот факт, что трое братьев Свербеевых – Сергей, Николай и Федор – ушли в 1904 году в составе 2-й Дальневосточной эскадры вице-адмирала З. П. Рожественского. Но Федор заболел в походе и с Мадагаскара был отправлен обратно в Россию, а оба его брата погибли в Цусимском сражении: Сергей на борту флагманского броненосца «Князь Суворов», Николай – крейсера «Светлана».

Сохранившиеся письма Юрия к сестре Татьяне вносят дополнительные штрихи в непростые отношения разведенных супругов.

«…Ты спрашиваешь, имею ли я намерение взять к себе девочек? Посуди сама, разве возможно их там оставлять? Для детей это нравственная гибель. Невозможно передать, до чего опустилась Мара. До какой низости и лжи она дошла. И оставлять детей в такой атмосфере! Какое воспитание они получат? Я, ради детей, пробовал говорить с Марой очень доброжелательно, но ничего из этого не вышло. О детях Мара совершенно не думает. Иметь детей теперь для нее только вопрос самолюбия; и может быть, мстительное чувство ко мне. Я предлагал ей всякие компромиссы, но, повторяю, это не помогло. В настоящую минуту я буду требовать, чтобы время от времени она отпускала девочек ко мне. Думаю, и тут не обойдется дело без Комиссии Прошений. Может быть, с моей стороны лучше было бы держаться другой политики – ждать спокойно. Может быть, Мара под влиянием изменившихся у них семейных обстоятельств сама отдаст мне детей. Ведь ты знаешь, у Мары родился сын, а потом вернулся с эскадры Свербеев или, говоря проще, его оттуда прогнали (что я и предсказывал). Но ждать и не видеть детей мне очень тяжело, тем более что на днях, вероятно, детей увезут в Пески» (15.03.1905).

«…Что меня гнетет и мучает – это полная неизвестность о жизни девочек. Стороной я слышал, что они были серьезно больны, но допускаю, что Мара распускает это нарочно, чтобы не посылать детей на лето ко мне, как это она должна была сделать по требованию Ком[иссии] Прошений. Во всяком случае все это ужасно тяжело. И чувствую я сердцем, что детям там плохо. Впрочем, я имел случай убедиться в этом, когда они были здесь, в Петербурге. Ах, если бы поскорее мне получить место, устроиться; тогда бы и дети были со мной…» (16.07.1905)

«…Одно время как будто наладилось у нас и с девочками. Приходили они ко мне каждую неделю. А теперь опять какая-то муха укусила Мару. С Рождества больше не отпускает детей ко мне. Знаю, что дети здоровы. Бог ее знает, чего она еще хочет!..» (20.01.1906)

«…Грустно мне, что опять приходится поднимать вопрос о детях в Ком[иссии] Прошений. Столковаться с Марой миролюбиво невозможно. Ты права: как только у нас было гладко, так Мара сейчас же и выкинет какой-нибудь фортель. Чудовищно она бессердечна!..» (5.02.1906)[118]118
  Там же.


[Закрыть]
.

Конечно, Юрием движет обида: Свербеева не удалили с флота, он продолжал служить и вышел в отставку только в 1907 году. В спорах о детях редко бывают правые. По-видимому, решающим аргументом для того, чтобы дочери остались при Маре, было отсутствие у ее бывшего мужа собственного дела. После смерти отца в 1905 году управление семейной типографией и издательством перешло в руки его брата Михаила.

Мара Константиновна не порывала отношений с художественной средой. В 1906 году Илья Ефимович Репин нарисовал ее портрет. Он выполнен в восточных мотивах, которые чувствуются благодаря яркому шелку одежды, шитой золотом ермолке, тяжелым браслетам и ожерелью. О том, чем была наполнена жизнь Мары в период до 26 мая 1913 года, нам неизвестно. Федор Дмитриевич занимался общественной деятельностью по дворянской линии, исполнял должность председателя Новосильской уездной земской управы. В этом же Новосильском уезде Тульской губернии он имел имение Михайловское. Но городской дом Свербеевы держали в Орле.

Как упоминалось, Вера, сестра Мары Константиновны, была замужем за крупным тамбовским помещиком Владимиром Михайловичем Андреевским. По-видимому, Мара была с нею близка. В архиве Андреевских, переданном 20 лет назад из Франции, немало фотографий, где видим и ее. Две строго, но изысканно одетые женщины позируют, удобно устроившись в креслах. На другой фотокарточке запечатлена Мара Константиновна и, вероятно, ее муж, Федор Свербеев. Лицо третьего человека, кажется, женщины, тщательно удалено со снимка.

В 1900-е годы в России только-только появлялись фотографы-любители. Фотографированием увлекались многие, например жена писателя Софья Андреевна Толстая, императрица Александра Федоровна, туркестанский офицер-артиллерист Василий Александрович Ажинов, директор мужской гимназии Василий Антонович Канский. Их любительские снимки хранятся в архивах. Привлекала в этом досуге не возня с химреактивами, а возможность заснять свою частную жизнь с милыми сердцу событиями, вещами, людьми для друзей и родных и для собственной памяти. Сюжеты снимков расскажут, что было любимо человеком. Один снимал своих детей, у другого на фотографиях в основном пикники и дачная жизнь, у Андреевских – интерьеры их шикарной квартиры в Санкт-Петербурге. Элегантно оформленные комнаты с оттоманками, креслами, коврами, портретами предков эпохи Екатерины Великой призваны засвидетельствовать вкус, положение и состоятельность хозяев.

Квартира просто утопает в цветах: померанцевых деревьях, фикусах, пальмах, цветущих азалиях и гиацинтах. Эти тускнеющие, плохого качества любительские фотографии сохранили образ дома другой из сестер Олив, но можно догадаться, что апартаменты Мары выглядели примерно так же. Надежда Вечная упоминала, что Свербеева любила обилие цветов в комнатах: ее свидания с генералом должны были проходить в такой чарующей обстановке.

По-видимому, Вера Константиновна очень любила свой дом, ведь не случайно она взяла в эмиграцию именно эти снимки, сделанные в 1913 году.

Знаковый год. Последний мирный год империи.

Для Мары и Ивана Георгиевича год не менее знаменательный. Именно 26 мая 1913 года состоялся Бал московского дворянства, данный в честь 300-летия дома Романовых. Воспоминания об этом событии оставил А. Гершельман, тогда готовящийся к выпуску из Пажеского его императорского величества корпуса юноша, принявший участие в торжествах в качестве камер-пажа при великой княгине Марии Александровне, герцогине Саксен-Кобург-Готской, дочери императора Александра II.

«26 мая мы с утра отправились в Большой Кремлевский дворец, построенный в царствование Императора Николая I. <…> К дворцу мы подъехали не с главного подъезда, а с бокового, и внутренней лестницей были проведены в часть дворца, примыкающую к Боровицким воротам. После сбора Царской Семьи начался выход. <…>

Я согласен со знатоками стилей, что Большой Кремлевский дворец по своей архитектуре совершенно чужд окружающей его старине. Но все же внутреннее его убранство по своей красоте и роскоши вполне соответствует цели, для которой он был построен. В нем, по мысли Николая I, должны были происходить приемы вновь коронованных Императоров Всероссийских. <…>

Из внутренних покоев наше шествие вышло в угловой Екатерининский зал, красное убранство которого выигрышно подчеркивало роскошные платья собравшихся в нем придворных дам и фрейлин. <…>

Государь был в форме Астраханского гренадерского полка. <…>

В последнем Георгиевском зале, расположенном под прямым углом к Андреевскому, Государя встретили московское дворянство, земство и гражданские чины. Зал очень красив – строгие цвета ордена Св. Георгия придают ему какую-то торжественность; золото украшающих его орденских звезд подчеркивает это своей роскошью.

На середину зала навстречу Государю вышел Александр Дмитриевич Самарин, приветствуя Государя от имени московских дворян, предводителем которых он был. В Москве даже на придворных торжествах лежал какой-то отпечаток „домашности“. <…>

Речь Государя, обращенная к Своим дворянам, была ясна и чиста и, спокойная и сердечная, выявляя всего Его. На меня этот момент торжеств произвел сильное впечатление. <…>

Обед в Георгиевском зале Большого дворца мало чем отличался от таких же придворных обедов в С.-Петербурге. <…>

Зато на бале, данном московским дворянством своему Царственному Гостю и Его Августейшей Семье, надо остановиться подольше.

В сумерки этого майского вечера мы были доставлены в Дворянское собрание. Одна за другой стали подъезжать кареты с великими княгинями, и мы встречали их на подъезде. <…>

Бал в Москве отличался от петербургского своим строгим порядком, радушием и какою-то сердечностью приема. Московские дворяне сумели принять своего Царя. Красивый зал был с тонким вкусом декорирован розовыми весенними цветами. Всюду распорядители из дворян, по-видимому, по заранее продуманному плану, руководили огромным количеством приглашенных. Видна была забота создать и подчеркнуть то настроение доверия и близости Царя и Народа, которые установились в России после бурь революции 1905 года.

Царская Семья была помещена на возвышении по короткой стене зала, сейчас же у входа. С этого места виден был весь зал, в глубине которого несколько ступеней вели под колоннаду, поддерживающую хоры, на которых помещался оркестр.

Бал открылся полонезом. Во главе шел Император, ведя жену московского уездного предводителя дворянства А. В. Базилевскую. А. Д. Самарин был холост, и потому она оказалась старшей дворянкой Москвы. Во второй паре шла Императрица с Александром Дмитриевичем. Далее шли великие княгини и князья с представителями московского дворянства. Государь был в форме лейб-гусарского Павлоградского полка. Гусарский мундир очень шел Царю, его невысокой, но великолепно сложенной фигуре. Он любил надевать формы гусарских полков и умел их носить.

Мы, камер-пажи, стояли на возвышении и наблюдали эту яркую картину, в которой светлые платья дам смешивались с золотом и разнообразием цветов мундиров.

После полонеза на минуту получилась заминка. Музыка заиграла вальс. Но гости ждали инициативы Царской Семьи. Одновременно великим княжнам представили танцоров, и весь зал закружился. Время проходило быстро. Бал был веселый и красивый. В зале царило то трудно определимое настроение, которое отличает удачный вечер от неудачного.

По знаку распорядителя оркестр остановился, и Самарин, склонившись перед Царем, попросил высоких гостей проследовать к ужину»[119]119
  Гершельман А. Указ. соч. URL: http://www.xxl3.ru/kadeti/pazheski.htm#gershelman (дата обращения 22.09.2011).


[Закрыть]
.

На этом балу произошло знакомство Мары Константиновны Свербеевой и Ивана Георгиевича Эрдели. Кто их познакомил, сохранившиеся «листки» не сообщают. Но это могли быть кузены Мары – сыновья ее дяди Вильяма-Вивиана, учившиеся в том же военном училище, что и Эрдели, и служившие в том же полку, которым он командовал в 1907–1912 годах, – в 8-м Астраханском драгунском полку. Мара была на балу как представительница московской аристократии, а Эрдели как свитский генерал. Когда он узнал летом 1918 года о смерти царя, то наряду с другими причинами, которые делали его обязанным царю, была и благодарность за встречу с Марой, так как если б он не состоял в свите, то не был бы на том балу[120]120
  ЦДНИРО. Ф. 12. Оп. 3. Д. 1312. Л. 224–225.


[Закрыть]
.

Иван Георгиевич уже давно не испытывал прежней пылкой влюбленности к жене. Она в его глазах оставалась матерью его детей, он продолжал заботиться о хозяйственных делах семьи, но его сердце уже принадлежало другим женщинам. К моменту знакомства с Марой он уже имел несколько «симпатий». Он называл среди них великую княгиню Викторию Федоровну (Даки) и графиню Тышкевич, но чаще других вспоминал о баронессе Анне-Амате Шиллинг, в девичестве Бенкендорф, из семьи прибалтийских немцев и на четверть итальянке. Чаще, потому что «это самая честная и отвлеченная душа». Но все, что было до Мары, быльем поросло, забылось, писал он в мае 1918 года. Тогда же он выразил в дневнике удивление по поводу того, что все женщины, которые одарили его благосклонностью, были нерусских кровей[121]121
  Там же. Л. 169.


[Закрыть]
.

После знакомства с Марой он отдался этой страсти целиком и безраздельно. Из дневника мы узнаем, что их первые свидания («робкое начало») проходили в гостинице «Метрополь».

В марте 1918 года в какой-то закубанской станице Иван Георгиевич предавался воспоминаниям об этом вечере, потому что был неожиданный повод. Впрочем, ему не нужно было искать серьезный предлог, чтобы начать думать о Маре.

«Здесь у хозяина есть „Нива“ за 1913 год, а там фотографии, иллюстрирующие торжества, Москва в мае – наше время. Переживаю нашу красоту с таким счастьем, с таким умилением и благодарностью Богу, понимаешь. Как красиво началась и продолжалась все время наша любовь – все время до осени прошлого года. Ты возьми сказочное наше начало 21 мая 1913 го да и сказочное счастье тогда, в вагоне с 10 до 13 августа 1917 года, правда. И только с осени начался кошмар, разлука, неизвестность, ужас и смертельная тоска. Мало кто испытал, пережил такую красоту любви, как мы, – правда. Мы с тобой выиграли свои 200 000 в нашей жизни и живем своим счастьем и любовью, все время теперь живу ею я и не сомневаюсь, что живешь этим и ты, и что все в тебе – и мысли, и душа женщины, и тело, все ждет меня, живет мною одним и для меня, так же как и я для тебя одной-единственной. Появляется голубое небо, опять будет красиво и тепло, и опять буду страдать истомой любви, мой милый. И пусть страдаю. Эти страдания я не отдам ни за что в мире, но любовь твоя и моя вместе у меня в сердце… Некуда вспорхнуть и расправить крылья нашей нежности, нашей страсти, нашего согласия, понимания друг друга и любви нашей»[122]122
  Там же. Л. 112.


[Закрыть]
.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации