Текст книги "Предрассудок"

Наверное, выздоровление шло бы быстрее, если бы не тягостная домашняя атмосфера. Девушка просыпалась несколько раз посреди ночи и лежала, размышляя о том, как быть дальше, а утром, не выспавшись, с больной головой, спешила на работу. Она посоветовалась с подружками по поводу своего положения, но их мнения ещё больше запутали её: одна говорила, что надо попросить прощения или вести себя так, словно ничего не стряслось, и всё само собой рассосётся, другая, наоборот, убеждала не идти на поводу у сестры и не позволять себя унижать. Ясно было одно: чем дольше протянется конфликт, тем сложнее будет его уладить. Ну, не смешно ли, что ей уже приходится питаться кашками быстрого приготовления и хранить продукты у себя в комнате на прохладном подоконнике?

Сколько раз Лиана подсказывала знакомым, как решить сложную житейскую проблему, и те потом благодарили её за толковый совет, а сейчас, для себя, она не могла найти выход. Получается воистину: чужую беду руками разведу, а что со своей делать, не знаю.

* * *

Во вторник в банке царила предпраздничная атмосфера, клиенты поздравляли с наступающим 8 Марта, и Лиана вынужденно улыбалась в ответ, стараясь не показывать плохого самочувствия. Перспектива провести очередной выходной среди ставших вмиг чужих людей, приводила её в уныние.

– Здравствуйте, – поприветствовала она очередного клиента, не отрываясь от компьютера.

– Привет!

Она подняла глаза и радостно улыбнулась: перед ней сидел её бывший однокурсник Антон Астахов.

Как же давно они не виделись! Симпатичный, серьёзный Антон, имевший к моменту поступления в институт учёбу в техникуме и службу в армии, сразу понравился Лиане. Интуиция подсказывала девушке, что однокурсник тоже не равнодушен к ней, но когда длинноногая смазливая Глаша Усенкова призналась, что давно сохнет по Антону, Лиана стала держаться от юноши подальше. Однако, жертва, судя по тому, как развивались дальнейшие события, оказалась напрасной: Антон в сторону Глаши вовсе не смотрел, а после первого семестра перевёлся на заочное отделение и вообще пропал из поля зрения однокурсников.

– Узнаёшь? – спросил Антон.

– Конечно, господин Астахов, как не узнать?

«Вот и этому тоже понадобился кредит», – подумала она с досадой, но Антон, словно подслушав её мысли, отверг их:

– Я, Лиана, не за кредитом, хотя талончик на очередь взял.

Она кивнула:

– Хорошо.

– Был в зале вип-обслуживания и увидел тебя. Давно здесь?

– С осени.

– Не замужем?

– Нет. Извини, Антон, мне работать надо.

– Да, конечно. А во сколько заканчиваешь?

– Через полчаса.

– Может, поужинаем вместе? Я на машине, подожду.

Первым порывом Лианы было отказаться, всё-таки чувствовала она себя неважно и хотелось скорее домой, но, с другой стороны, домой меньше всего и хотелось.

– Можно поужинать, – согласилась она.

* * *

Едва Лиана вышла на крыльцо, Антон появился из стоявшей неподалёку белой «Сузуки». Дождавшись, пока девушка спустится по ступенькам, галантно распахнул дверцу машины.

– Прошу!

Она, не скрывая удовольствия, осмотрела чистый салон.

– Куда поедем? Есть предложение?

Лиана, которой в принципе некогда было подумать об этом, честно призналась:

– Не знаю. Мы с девчатами обычно в кофейне собираемся, что на проспекте.

– Кофейня – это сладости, а у нас романтический ужин.

– При свечах? – засмеялась Лиана.

– Можно и при свечах. Я знаю уютный небольшой ресторанчик. Слышала «У Павла»?

– Блинная такая есть в центре.

– Да, того же хозяина, а ресторанчик в Пригородном.

– В Пригородном? Никогда там не была. Далеко?

– Километров пять отсюда. Нормально же? Там классная кухня и музыка живая. Так что? Поехали?

– Поехали.

Антон, внимательно следивший за уличным движением, расспрашивал её о работе, об однокурсниках, а Лиане не верилось, что ещё час назад она пребывала в полной тоске, а теперь едет на приличной машине, с видным парнем, бросающим на неё время от времени заинтересованные взгляды.

Однако, когда город остался позади, а по сторонам дороги потянулся густой заснеженный лес, девушку охватило беспокойство: почему он повёз её в Пригородный, разве мало приличных мест в центре, где можно спокойно пообщаться? Потребовать, чтобы повернул назад? Глупышка всё-таки она, сорвалась, отправилась за приключениями, никого не предупредив. Конечно, если бы не разлад с родными, разве она бы помчалась с почти незнакомым человеком неизвестно куда? Впрочем, успокоила она себя, возле банка есть камера наблюдения, о чём Антону наверняка известно, да и оператор Марина видела, как она садилась в «Сузуки», ещё и рукой Лиане помахала.

– О чём задумалась? – прервал молчание Антон и, словно предупреждая её необоснованные страхи, предположил:

– Испугалась? Думаешь, наверное, куда он меня везёт? Угадал?

– Немножко, – не стала скрывать Лиана.

– Пригородное, Лиана, это моё детство. Я в нём жил, школу начальную окончил, а потом уже мы в город перебрались.

– Да? – обрадовалась девушка. – Оказывается, ты из Пригородного.

– Оттуда. Отец с матерью недавно снова в посёлок вернулись, а мне в городе привычнее. Скоро будем на месте.

И действительно, прошло немного времени, и впереди замелькали приветливые огни. Антон сбросил скорость:

– Сейчас тебе наш дом покажу. Вон видишь большие ворота?

– Вижу.

– Он и есть.

Вскоре они остановились у одноэтажного каменного здания с большими освещёнными окнами. Антон протянул охраннику руку:

– Добрый вечер, Семён!

– Добрый вечер, Антон Павлович!

– Вот привёз однокурсницу показать наше заведение.

– Счастливого вечера! – пожелал Семён, широко улыбнувшись Лиане.

Приятный, не режущий глаза свет заливал небольшой, оформленный в морском стиле зал, столиков на двенадцать, примерно треть которых пустовала. Бывший однокурсник провёл свою спутницу в дальний от входа угол.

Тут же подошёл официант, с которым Антон тоже поздоровался за руку.

– Выбирай, – предложил он Лиане, раскрыв меню. – Что-нибудь выпьешь, пока заказ принесут?

– Чай, если можно, зелёный, – попросила она.

– Без проблем.

По сравнению с сидящими по соседству нарядными женщинами Лиана выглядела очень просто. Раньше бы подобное обстоятельство привело её в замешательство, но теперь, когда напротив неё расположился Антон, одетый тоже не для парадного выхода, она ощущала себя королевой бала.

– Слушай, Лиана, давно хочу спросить, почему у тебя такое необычное имя?

– Отец придумал. Сестра старшая Вера, у нас с ней разница в двенадцать лет, требовала, чтобы меня назвали Любой или Надеждой. А отец упёрся, ни в какую. Ну и Вера в знак протеста стала звать меня Малявкой и до сих пор так зовёт, – сообщила возмущенно Лиана.

– Тебя? Малявкой? По-моему, пора устроить бунт на корабле.

– Уже устроила, – констатировала Лиана.

– И что? Есть результат?

– Не совсем тот, который ожидала, – вздохнула девушка и посмотрела на часы: почти десять. Наверняка, домашние удивляются, где это она. Ну и пусть удивляются.

– А ты, почему Антон?

– В честь Чехова. Антон Павлович. Бабуля нарекла. Мне лично нравится. У меня в старших классах и прозвище такое было: Чехов.

– Слушай, а что здесь раньше было? До ресторана? – поинтересовалась она.

– Столовая. Моя бабушка работала тут буфетчицей. Бывало, набегаемся с пацанами и к ней. Сядем где-нибудь в уголочке, как сейчас мы с тобой сидим, а она нам компот с пирожками. А потом предприятие общественного питания начало медленно разваливаться, и мой отец придумал открыть ресторан.

– Твой отец? – не поверила Лиана.

– Ну, да. А что такого? Я ему в городе помогаю, а он тут занимается. Пока вроде нормально, конкуренции особой нет. Поселковые всё тут отмечают: юбилеи, праздники, случается и поминки, – он вздохнул. – Такова жизнь, никуда не денешься.

– Это точно, – подтвердила она.

* * *

Антон подвёз Лиану к самому подъезду уже в первом часу. В окнах её квартиры было темно, а на сотовом не оказалось ни одного пропущенного звонка. Она-то думала, что мать станет беспокоиться, но, похоже, ей дела нет до того, где и с кем её младшая дочь.

– Знаешь, Лиана, я рад, что мы встретились, – сказал Антон, – спасибо тебе.

– И тебе спасибо и за ужин, и за поездку.

Она не спешила покидать место, где чувствовала себя в безопасности и даже счастливо.

– Скажи, а ведь я тебе понравился, да, когда мы только начали учиться? А потом вдруг ты отдалилась. Почему?

– Была причина.

– Это как-то связано со мной, с моим отношением к тебе?

– Нет, то есть совсем не то, – возразила она.

– Значит, увидимся завтра?

– В смысле сегодня?

– Сегодня.

– Да.

Он зашёл с ней в подъезд, обнял на прощание:

– Я, правда, очень, очень рад! Спокойной ночи!

* * *

Лиана осторожно открыла замок и, затворив тихонько входную дверь, на цыпочках прошла к себе. Теперь, после встречи с однокурсником, её настроение изменилось в лучшую сторону. Она посмотрела в окно: машины Антона уже не было. Лиана обернулась: прямо перед ней в наброшенном на ночную сорочку халате стояла Вера. «Какая она всё-таки маленькая, моя старшая сестра», – подумала Лиана, не испытывая прежнего страха перед ней.

Свет от уличного фонаря упал на лицо Веры, и Лиана не поверила: оно было заплаканным.

– Лиана, – прошептала сестра, – ты в порядке?

– Да, – ответила она едва слышно.

Вера, обняв её, стояла молча, тяжело дыша.

Наверное, ей тоже надо обнять сестру, но руки не поднимались – не потому, что ещё не прошла злость на Веру, а потому Лиана никак не ожидала увидеть старшую сестру в слезах.

– Лиана, – заговорила Вера без прежних властных ноток в голосе, – ты если не хочешь, то не води Костю на подготовку, я сама как-нибудь. Ну, что ты так на нас разобиделась? Мы тебя потеряли. Звонили, звонили, а ты вне доступа. Уже не знали, что думать, ты же никогда раньше так не пропадала.

– Я за город ездила в ресторан с однокурсником.

– Хорошо, хорошо, – согласилась Вера. – Мама только что легла, как увидела, что ты из машины вышла, сразу и легла.

* * *

Лиана уже расстелила постель, так и не зажигая свет, когда заметила на письменном столе что-то необычное. Она включила ночник: это были две самодельные открытки. Одна от Миши (нарисованный детской неумелой ручонкой красненький цветок в вазочке), другая от Кости (аккуратно наклеенная из цветной бумаги аппликация тоже в форме цветка). Внутри открыток была надпись. Лиана сразу узнала почерк Веры: «Любимой тёте Лиане от племянника» и соответствующее имя.

«Любимой, любимой…, – стучало в висках. Как давно никто не называл её так! Как давно она никого так не называла! А ведь это очень просто, если… Если что?»

Принципиальная разница

Было далеко за полночь, когда Николай вошёл в родной подъезд. По ступенькам поднимался не спеша, несмотря на то, что хотелось поскорее добраться до постели, да и перекусить чего-нибудь не помешало бы. Поужинать сегодня, точнее уже вчера, не успел, впрочем, как и позавчера. Не торопился, потому что знал: мать не спит, ждёт. Если бы она ждала его, чтобы покормить, другое дело, но не спит, потому что беспокоится, а ждёт, чтобы снова прочитать нотацию о том, как он поздно вернулся, хотя обещал пораньше, а ей на работу к восьми и прочее. Если бы от её слов мигом всё изменилось как по взмаху волшебной палочки, а слушать одно и то же надоело хуже горькой редьки. Он вспомнил некоторых своих однокурсников по отделению журналистики, кое-как защитивших диплом и при этом неплохо устроившихся в жизни, и ещё раз сделал вывод о том, что справедливости на белом свете нет, или, по крайней мере, её нет в его стране и в его родном городе. Какая справедливость, если он, став студентом, каждое лето добросовестно трудился в главной областной газете вместо ушедших в отпуск журналистов, вроде ему даже стаж шёл, а в результате остался без работы.

Вместо Николая на появившуюся штатную должность приняли бывшего музыканта, у которого то ли тёща, то ли жена занимали высокий пост в мэрии. А он, Николай, вынужден теперь собирать криминальные новости для частного издания, выходившего в виде еженедельника по пятницам. На газету, попавшую в разряд «жёлтых», некоторые плюются, но большинство читает, и потому её тираж уже в восемь раз превосходит тираж официальной областной.

Он тяжело вздохнул, собираясь вставить ключ в замочную скважину, но дверь неожиданно распахнулась сама. Мать не в пижаме, как обычно, а в халате, прошептала:

– Привет. Кушать будешь?

Он обнял её:

– Буду. А ты почему не спишь?

– Я в отпуске. Забыл?

* * *

Николаю было жалко мать, которая переживала из-за его поздних возвращений, недосыпаний и недоеданий:

– Как на государственной службе: ни выходных, ни проходных, только зарплата кот наплакал.

– Обещанного три года ждут.

Долго злиться на него мать не могла, прекрасно понимая, что из сложившейся ситуации выход найдётся не сразу, к тому же, случилось это не без её участия: когда встал вопрос о выборе учебного заведения для сына, мнения родителей разошлись. Отец настаивал на получении технического образования: «Надо думать не о том, где учиться, а где потом работать. Сейчас такая жизнь пошла», – пытался переубедить он домашних. Но мать приняла сторону сына: «И ты, и я занимаемся любимым делом, а почему он должен страдать? За пять лет столько воды утечёт. У мужа Валерии Витальевны, нашего технолога, брат, между прочим, главный редактор областной газеты, я с ней переговорю, думаю, что поможет. А Коля пока будет учиться, постарается себя проявить, глядишь, и закрепится в штате».

Конечно, поддержка матери сыграла свою роль, и потому она и считала себя виноватой, но по большому счёту мать не догадывалась, а Николай порой считал, что и незачем ей это знать, причина была иной. Выбор журфака определила тогда, в семнадцать лет, казавшаяся стопроцентной возможность стать известным, популярным.

* * *

Целый год пытался Николай привлечь внимание перешедшей в его класс из параллельного Наденьки Гаврильевой, но кроме слов «здравствуй» и «до свидания», ничего от неё не услышал. Всё решил приход корреспондентки, писавшей очерк об их классной руководительнице Галине Ивановне. И Николай, родители которого тоже были выпускниками Галины Ивановны, вызвался помочь журналистке. Сначала появился их совместный с корреспонденткой материал, потом Николай сам попытался написать о школьном географическом кружке, сделал фотографии, получилось неплохо. После того, как классная руководительница во всеуслышание поздравила Николая с удачным дебютом в газете «Школьная пора», Наденька Гаврильева пересела к нему: «Поздравляю. Буду следить за твоим творчеством».

Сотрудничество с газетами помогло Николаю убить, как говорится, не одного, а несколько зайцев. Во-первых, у него обнаружились способности к профессии журналиста, о чём он даже не подозревал, во-вторых, за публикации он получал, пусть и скромные, но честным трудом заработанные, деньги. А главное, он стал интересен Наденьке. Спустя пару недель после публикации его репортажа о городском турнире по баскетболу среди школьных команд, она заметила: «У тебя действительно классно выходит. Я показала твои публикации отцу, он попросил узнать, не захочешь ли ты написать об экскурсиях для школьников в дни весенних каникул. Он директор туристической фирмы».

Предложение польстило Николаю, тем более, Наденька обещала ему сама сделать необходимые снимки на цифровом фотоаппарате, о котором тогда он мог только мечтать. «Если понадобится моя фототехника, – заверила одноклассница, – я всегда готова одолжить».

После Николай догадался, что Наденька, возможно, и с подсказки отца, тогда поступила как прагматичный человек, сделав таким образом бесплатную рекламу отцовской фирме. Позже также прагматично она отбила мужа, руководителя солидного предприятия, вышла за него замуж, и теперь у них общий бизнес и общий ребёнок. И всё-таки тогда Наденька, эта, как ему казалось пай-девочка, никогда не посещавшая ни тусовки, ни школьные дискотеки, с неизменной скромной косичкой, хотя и далеко не в дешёвых нарядах, разделяла его интересы. Николай не объяснился девушке в своих чувствах, но не потому что робел, а просто не захотел торопить события, не прояснив Надиного отношения к нему. На выпускном вечере она танцевала только с ним, а он только с ней. «Не по себе сук рубишь», – заметил Николаю пожилой математик Максим Евгеньевич, чем ещё более раззадорил влюблённого юношу. «А это мы ещё будем посмотреть», – решил он.

Скорее всего, Максим Евгеньевич и оказался бы прав, но только симпатия к Наденьке, внезапно посетившая сердце Николая, так же внезапно ушла, едва началась его студенческая жизнь, словно была эта симпатия своего рода лакмусовой бумажкой, чьё изменение цвета засвидетельствовало о том, что в Николае дремлет журналист. Вспоминает ли его Наденька, их прогулки, их долгие разговору по телефону, для Николая стало не важно. Сам же он думал о Наденьке только с благодарностью, искренне желая счастья той, которая, может быть и сама того не предполагая, помогла ему сделать правильный выбор. Именно беседуя с Наденькой, он учился слушать и слышать, учился общению. Врезались в его память и слова, сказанные отцом девушки, когда он принёс тому подготовленный для публикации материал: «Если вы, молодой человек, хотите связать судьбу с журналистикой, то имейте в виду, что писать нужно только объективно и честно, проверяя факты. Так, как вы сделали это сейчас».

После подобные напутствия ему давали и его преподаватели в университете, и главный редактор областной газеты. Собственно говоря, за принципиальную честность и объективность не только в газетных публикациях, но и в жизни, и сняли главного редактора с занимаемой должности после очередных выборов. Случилось это внезапно, буквально перед самым окончанием Николаем вуза, почему и остался он не у дел, и даже красный диплом не помог.

О том, что писать объективно для той газеты, в которой теперь трудился Николай, крайне невыгодно, он знал и раньше. Но надеялся, что как-то удастся обойти острые углы. На первых порах это получалось, хотя заместитель главного редактора Павел Сергеевич требовал постоянно: «Нужно добавлять перца, оживлять краски, нужна сенсация, а не просто изложение фактов!»

– Но…, – не сдавался Николай.

– Никаких «но», – строго, но не повышая голоса, со снисходительной улыбкой объяснял зам. – Тираж упадёт, доход уменьшится. Оно нам надо?

Николай уже по сформировавшейся профессиональной привычке внимательно выслушивал доводы Павла Сергеевича:

– Ты считаешь, что главное для журналиста правильно свои мысли на бумаге изложить? Прежде изложения нужна цель, тема. Настоящий профессионал знает, что нужно массам, что им интересно, а от чего они отвернутся. Вот мы печатаем гороскоп. Ты в гороскопы веришь?

– Нет.

– И я не верю, туфта это. Но кто-то верит, и только из-за гороскопа покупает нашу газету. Понимаешь? Так что не расстраивай меня излишней принципиальностью, а пиши в соответствующем направлении.

Писать в соответствующем направлении, то есть, преувеличивая и приукрашая действительность, ему не хотелось.

Он помнил, как отозвался знакомый фотохудожник Жора о предстоящем месте работы Николая: «Гадюшник. Впрочем, научишься трудиться в экстремальных условиях, расслабиться не дадут. Главное, не спорь с замом, пока не возьмут на штатную должность. После будешь возражать в пределах разумного, конечно».

Жора, постоянный участник различных тусовок, всегда был в курсе событий и имел немало знакомых среди влиятельных лиц. «Да, ещё, братишка, должен предупредить, – он засомневался, говорить или нет, но потом уверенно добавил. – Там есть одна дамочка, Алла Дмитриевна, заведующая отделом рекламы, по специальности не журналистка, а экономистка. Так вот имей в виду, что она приходится редактору дальней родственницей. Во всяком случае, у неё та же фамилия, и с ним она на «ты». Алла Дмитриевна обычно лезет в душу с расспросами об отношении к газете, к начальству, к коллективу, а затем докладывает наверх. Так что будь с ней начеку».

Как и предсказал Жора, помещение редакции было совсем не таким, в каком доводилось трудиться Николаю. Редакция временно, в связи с ремонтом собственного здания, размещалась на арендованных у транспортного управления площадях. Отдельные кабинеты были у немногих, большинство же сотрудников работали в актовом зале. Замредактора наблюдал за процессом создания очередного номера прямо со сцены.

Николай кое-как адаптировался к постоянным телефонным разговорам, бесконечному движению. К тому же, посетители, попавшие в редакцию впервые, естественно обращались с вопросами к нему, так как его стол располагался близко от входа.

Алла Дмитриевна, представлявшаяся ему солидной особой, оказалась, на его удивление, миловидной натуральной блондинкой, чуть постарше Николая. Вопреки предостережениям Жоржа, она не делала никаких попыток вывести Николая на «чистую воду». Его восхищало в ней то, как она строго держалась с сотрудниками, была со всеми на «вы» и к себе не позволяла обращаться иначе как по имени-отчеству. В обеденный перерыв она, как и Павел Сергеевич, никогда не покидала здания, перекусывая обычно на рабочем месте. Когда Николаю случалось лишаться обеда, у Аллы Дмитриевны находился для него бутерброд или пирожок домашнего приготовления. Немногословная, улыбалась она коллегам редко, зато рекламодателям грех было жаловаться на отсутствие доброжелательности к ним с её стороны.

Каждые сутки, приближавшие Николая к окончанию испытательного срока, а, значит, к стабильности и повышению заработной платы, он провожал с недоверием: «Неужели пронесло?»

13 января, День российской печати, решили отметить коллективом в ресторане. Набралось человек двадцать вместе с приглашёнными. Алла Дмитриевна, как ни пытался Николай держаться от неё подальше, помня наставления Жоржа, мела рядом с ним. Делать нечего, пришлось ему ухаживать за дамой, имевшей весьма привлекательный вид. Впрочем, ничего необычного в праздничном облике Аллы Дмитриевны по сравнению с её повседневным не появилось, кроме дорогих ювелирных украшений и исчезнувшей, словно стёртой с лица, угрюмости. Девушка, пребывавшая в прекрасном настроении, не только улыбалась, но и легко, смеясь от души, сыпала остротами.

– Что, как наш коллектив? – наклонившись к Николаю, спросила она, стараясь перекричать громыхавший очередной шлягер.

– Замечательный.

– Серьёзно? А, по-моему, вам хочется сбежать. Вы так косо смотрите на нашего зама, так болезненно воспринимаете то, что он исправляет ваши заголовки, высказываете своё мнение, зная, что он совершенно этого не терпит. Принципиальный вы, однако. Не боитесь остаться ни с чем?

Николай, давно ожидавший от Аллы Дмитриевны чего-нибудь подобного, легко парировал удар, переведя разговор:

– Я предлагаю тост за нас.

– За нас? – задумалась Алла Дмитриевны, но, быстро согласившись, чокнулась с Николаем.

– Вы не возражаете, если я приглашу вашу прелестную собеседницу на танец? – обратился к Николаю подошедший корректор.

– Нет, пожалуйста.

Он был благодарен этому далеко не молодому интеллигентному мужчине, избавившему его от становившегося опасным разговора. Алла же Дмитриевна, судя по брошенному в его сторону растерянному взгляду, осталась не очень довольна таким поворотом событий, но предложение корректора приняла.

Николай с интересом наблюдал за поведением коллег в неформальной обстановке. Выяснилось, что кто-то умел мастерски показывать фокусы, кто-то лихо отплясывал цыганочку, иные легко отвечали на вопросы ведущих. Николаю тоже выпало поучаствовать в одном из конкурсов, за что он получил в качестве приза небольшой сувенир.

– Я вызвала такси, – объявила, освободившись от корректора, Алла Дмитриевна, – моя увольнительная заканчивается. А вы задержитесь?

– Нет, тоже пора.

– Тогда, может, составите мне компанию? Нам, кажется, в одну сторону? Вы на Труда живёте?

Отказываться было неудобно.

Помогая Алле Дмитриевне надеть шубу, Николай подумал, что, пожалуй, если бы не предостережения Жоры, он бы не упустил возможность познакомиться с заведующей отделом рекламы поближе. Девушка она, как он понял незамужняя, серьёзная, но полученное от Жоры предупреждение заставляло его держаться настороже.

– А я живу с родителями, – сообщила Алла Дмитриевна, пока они стояли в фойе ресторана в ожидании такси, – мама на пенсии, отец ещё трудится. Недавно вступила в ипотеку, надо когда-то обзаводиться собственным жильём. Я бы ещё осталась, но у нас собака английский кокер-спаниель. Вы видели мою заставку на рабочем столе?

– Да.

– Утром с ним папа гуляет, днём мама, а вечером моя очередь.

В машине, они расположились рядом на заднем сидении, Алла Дмитриевна снова вошла в роль строгой заведующей. Николай не начинал разговора, опасаясь, что она снова станет расспрашивать его о редакции. Ехали молча, и ему казалось, что дороге не будет конца, хотелось поскорее избавиться от спутницы.

– Кстати, а что вы получили в качестве приза, если не секрет? – неожиданно поинтересовалась девушка заметно потеплевшим голосом.

– Вот, – Николай достал из кармана куртки небольшой серебристый колокольчик.

– Какая прелесть, – протянула она руку.

– Нравится? Возьмите себе.

Она встряхнула колокольчиком, и тот отозвался слабым звоном.

– Ой, как красиво! А помните, песня была? Кола, кола, колокольчик, – запел она негромко.

– Колокольчик, Иван-чай, – подхватил Николай, – глядя в счастливые глаза Аллы Дмитриевны. Лучше уж петь, чем вести беседы о газете.

– Коля, Коля, Николаша, я приду, а ты встречай! – обратилась она к нему весело. – А какие там слова дальше?

– Кола, кола, колокольчик, колокольчик маков цвет, – подсказал он.

– Что я, что я натворила? Полюбила с этих лет, – продолжили они уже вместе.

– Ловко у вас получается, – похвалил водитель, – только куплет пропустили про колокольчик голубой.

– Точно. Давай сначала? – предложила она. –

Кола, кола, колокольчик,

Колокольчик голубой,

Коля, Коля, Николаша,

Где мы встретимся с тобой? – спрашивала она его двусмысленно.

– Завтра в редакции, – ответил он.

– Не хочу в редакцию! Надоела реклама! Пока, пока, всем удачи! – Алла Дмитриевна скрылась в подъезде, оставив после себя шлейф духов.

На душе Николая было легко, словно он сбросил тяжёлый груз, но не от того, что рядом не стало Аллы Дмитриевны, а потому что крутилась в голове песня о колокольчике, о Коле, Николаше, которую ему, маленькому, часто пела мать, а вскоре начали исполнять дуэтом. А сейчас? Что мешает сесть около матери и сказать ободряюще:

– А, помнишь, мама?

 
Кола, кола, колокольчик,
Колокольчик голубой?
Коля, Коля, Николаша,
Где мы встретимся с тобой?
 

Как она обрадуется! Пусть он и уже и взрослый мужчина, а для неё ребёнок, тот же Николаша.

* * *

А затем всё продолжилось по той же схеме: напротив суровое лицо Аллы Дмитриевны, впрочем, теперь у неё на столе рядом с ежедневником появился тот самый, подаренный ей Николаем колокольчик, со сцены не менее угрюмый взгляд Павла Сергеевича, срочные задания, срочные звонки.

Но вот осталось совсем ничего до конца испытательного срока, всего-то пять дней, то есть последний выпуск. Одна надежда теплилась, что обойдётся, что не придётся кривить душой, а там можно будет и поспорить с начальством в случае принципиальных разногласий.

* * *

Но не получилось, не обошлось. Сегодня, о чём он не стал рассказывать матери, ему придётся рыться в чужом белье: ближе к вечеру Павел Сергеевич, как всегда в двух словах, объяснил, что нужно сделать сенсационный материал для первой страницы. Суть состояла в том, что в городской суд обратилась девяностотрёхлетняя женщина, вдова, ветеран труда Раиса Копылова с жалобой на священника Благовещенской церкви. У старушки нет ни родных, ни близких, и она решила передать в дар церкви, прихожанкой которой является, свою квартиру с условием, что за ней будут ухаживать и оплачивать коммунальные услуги. Только никакого ухода она не дождалась, а квартира якобы оказалась оформленной на священника церкви Отца Евгения, и теперь Раиса Копылова пытается вернуть жильё через суд.

– Нужно срочно бабулю разыскать, со священником побеседовать, в епархию сходить. Короче, бабуле помочь. К завтрашнему вечеру статья должна быть у меня.

– А в чём тут сенсация? – спросил Николай.

– Как в чём? – удивился Павел Сергеевич. – Нужно дать понять этим священнослужителям, что нельзя обижать старых людей и вообще раскрыть их гнилую сущность.

– Какую сущность? Вы знакомы с Отцом Евгением?

– Нет. А что?

– Ладно, не важно, – отмахнулся Николай. – Я про то, что если бабушка подала в суд, то пусть суд и разбирается. Нам зачем лезть? Зачем поднимать шумиху раньше времени?

– Шумиха? Раньше времени? – оказывается, самообладание тоже иногда покидало Павла Сергеевича. – Ты что не понимаешь или не хочешь понимать? Если бабке пришлось пойти в суд, то это уже плохо, и мы должны об этом информировать общественность! – произнёс заместитель редактора убеждённо, повысив голос.

Поскольку в редакции они были одни, Николай не обратил внимания на резкий тон начальника.

– Возможно, вы правы, я постараюсь разобраться, но считаю, что не стоит торопиться.

– Здесь могут считать только два человека, а ваша задача выполнять задание, – Николай почувствовал, что Павел Сергеевич готов сорваться с тормозов, но сдерживается. – Признайся, что не осилишь? Я поручу другому. Или что, принципы честного человека покоя не дают? А ты в карман засунь те принципы. Ты думаешь, меня не учили писать честно? Учили. Но кто? Кто сам уже давно ничего не пишет. Им хорошо говорить, а как на практике эти принципы воплощать, как в таких условиях выпускать газету? Пусть попробуют, на следующий же день зубы сломают. Ты же талантливый, умный парень, а ведёшь себя как… – запас слов, похоже, у зама иссяк.

* * *

«Ясно, что ему нужен любой ценой очередной скандал», – сделал вывод Николай после встречи со священником и разговора с Копыловой, проходившей лечение в Гериатрическом центре. Старушка плохо слышит, слабо видит, да и память у неё оставляет желать лучшего. Лечащий врач и соседки по палате сказали, что её навещает сотрудница из соцзащиты и прихожанки из храма, а Копылова говорит, что никто к ней не ходит, никому она не нужна. А передачи откуда? Он сам собственными глазами видел и морс, и фрукты. Не стыкуется что-то.

* * *

Он вернулся в редакцию к обеденному перерыву, в помещении были только замредактора и Алла Дмитриевна.

– Как дела с материалом? Будет готов в срок? – сразу поинтересовался Павел Сергеевич.

– Скорее, нет. Открылись кое-какие факты. Во-первых, Копылова квартиру завещала не Отцу Евгению, а его матери. Во-вторых, мать Отца Евгения Антонина Васильевна за коммунальные услуги исправно платила, о чём есть документы. В-третьих, она бабушку навещала и продолжает навещать, но был момент, когда она сама приболела, и вместо неё приходила её невестка, жена Отца Евгения. К тому же, Антонина Васильевна готова квартиру вернуть.