Текст книги "Предрассудок"

– Ну и что? – проигнорировал доводы Николая Павел Сергеевич. – Если заявление в суд поступило, значит, виноваты. Давай, готовь статью.

Николай включил компьютер, посмотрел в сторону Аллы Дмитриевны, но та сделала вид, что ничего не произошло.

Николай задумался: «Писать по указке замредактора, обливая грязью человека, которого видел впервые в жизни или уйти с чистой совестью? А куда?» В размышлениях он просидел до конца обеда, не замечая, как стали возвращаться сотрудники. Наконец, решился, составил заявление с просьбой уволить по собственному желанию. К заявлению Павел Сергеевич отнёсся спокойно, наложил резолюцию «Согласен».

* * *

Домой, шесть остановок на троллейбусе, шёл пешком. Как легко с ним распрощались, без сожаления. «В наше время ты со своей честностью нигде не сработаешься», – уверенно сказал Павел Сергеевич.

«Неужели это так? Неужели в честных людях уже отсутствует потребность?» – сомневался Николай.

* * *

Первую неделю Николай даже не делал попыток найти новое место работы, хотелось разобраться в себе, в том, что стоит ли вообще заниматься журналистикой в дальнейшем. В воскресенье по просьбе матери сходил с ней на литургию в Благовещенскую церковь. Службу как раз вёл Отец Евгений. Николай радовался, что статья о скандале с квартирой Копыловой, в пятничном номере не вышла, и надеялся, что не появится вовсе.

Николай посещал церковь от случая к случаю, и был, как говорят, больше захожанином чем прихожанином, впрочем, как и мать, но людей, посвятивших себя служению Богу, уважал, зная, что рукополагают в сан не всякого. Такого можно достичь не только знаниями священных книг, но и постом, и молитвой. Но, главное, верой и смирением. «Слава тебе, Господи, что хватило у меня сил не взять греха на душу, не оклеветать человека», – произнёс Николай про себя, ставя свечу перед образом Спасителя.

* * *

– Всё, что ни делается, делается к лучшему, – изрёк отец, узнав об увольнении Николая. – Пусть знают, что не всё продаётся и покупается.

От того, что в трудную минуту отец не начал его попрекать, а поддержал, как мог, Николаю стало легче. Выходит, зря он переживал, что родители его не поймут и не согласятся с его принципами.

Вскоре ему позвонили из ипотечного агентства. Женщина представилась пресс-секретарём, поинтересовалась, не хочет ли он занять её должность?

– А вы?

– Так сложились обстоятельства, что мужа переводят в другой город, и мы должны срочно уехать.

– А как вы узнали обо мне?

– Я видела ваши статьи, и вам дали хорошую рекомендацию.

«Странно, – подумал он, – кто это мог дать хорошую рекомендацию? Уж не Павел ли Сергеевич? От него дождёшься, пожалуй. Может быть, кто-то из моих бывших преподавателей?»

– Когда нужно приступить к обязанностям?

– Если подойдёте сегодня, буду очень признательна, введу вас в курс дела.

* * *

Пресс-секретарь, миловидная невысокая женщина средних лет, встретила его на вахте.

– Лилия Михайловна, – представилась она и сразу пояснила: – Конечно, здесь немного другая специфика, вы будете востребованы не только как журналист, иногда придётся организовывать встречи, редактировать документы, но я уверена, вы справитесь. Тем более, вы приходите не на пустое место. Я оставлю вам свои контактные телефоны, так что в случае затруднения всегда сможете обратиться ко мне за помощью.

Знакомство с директором было недолгим. Задав пару вопросов, он протянул Николаю руку:

– Я полагаю, мы сработаемся.

Лилия Михайловна провела его в будущий служебный кабинет. Помещение было небольшое, но светлое, судя по мебели и компьютерам, рассчитанное на двух сотрудников.

– Ваше рабочее место слева, а напротив менеджер по качеству. Посетителей к нему обычно немного, так что особо мешать не будут. Так что решили?

– Я согласен.

Наконец-то он получал должность, о которой и не мечтал, и без всякого испытательного срока. Новый коллектив, новые люди, иное направление деятельности его не пугали, а, наоборот, были интересны.

– Тогда в кадры?

– Николай уже шагнул к двери, но что-то привлекло его внимание на соседнем столе. Он подошёл чуть ближе: рядом с ежедневником стоял… серебряный колокольчик, а на экране монитора красовался знакомый кокер-спаниель.

«Коля, Коля, Николаша, на край света я с тобой», – чуть не пропел он вслух от радости.

– Что-то не так? – забеспокоилась Лилия Михайловна.

– Нет, всё в порядке.

Конечно, всё было в порядке, потому что теперь он знал, кто дал ему положительную рекомендацию, и что зря он так неосмотрительно нарушил свой принцип: доверяй, но проверяй. Мало ли что могут наговорить фотохудожники!

На этой стороне улицы

Повесть

История, которую я собираюсь поведать тебе, дорогой читатель, произошла в нашем городе в середине семидесятых годов. Но прежде чем приступлю к рассказу, должна сделать несколько пояснений. В те времена аттестат о среднем образовании получали успешно окончившие десять классов, а после восьмого выдавался документ, называемый свидетельством, и он давал право поступить в профтехучилище или в среднее специальное учебное заведение, где была возможность совмещать получение специальности со средним образованием. Вместе с документом об образовании обязательно подавалась характеристика с места учёбы или работы. А ещё, мой внимательный читатель, 23 февраля, в который мы сейчас отмечаем День защитника Отечества, тоже был праздником, но назывался Днём Советской армии и Военно-Морского флота, но не был выходным.

А вот теперь собственно история.

Двоюродные сёстры Дорофеевы Катя и Лида жили в деревянном двухэтажном доме в одном подъезде, только Катя с папой и мамой на втором этаже, а Лида с родителями и младшим братом-дошкольником на первом. Учились девочки в школе-восьмилетке, которая располагалась в старом здании, смотревшем окнами на одну из центральных площадей. Путь до места учёбы был неблизким, три автобусные остановки, но девчонки даже зимой в мороз и туман предпочитали добираться пешком, хоть мёрзли в своих простеньких драповых пальтишках, суконных сапожках, но носить валенки стеснялись.

Покидать привычный класс, а класс был небольшим, всего двадцать пять человек, и из них семь интеллигентных мальчиков, не хотелось, но прямо через дорогу от дома сестрёнок, на той стороне улицы, за какой-то год вырос целый район первых в городе крупнопанельных четырёхэтажек, среди которых возводилось современное здание школы.

По весне, как только дни стали теплее и длиннее, девчонки, когда одни, а иногда гуляя с младшим братом, часто проходили мимо строящегося объекта, наблюдая за рабочими.

– Наверное, в школе будет просторный спортзал, – предполагала Катя, занимавшаяся баскетболом в детской спортивной школе.

– И, скорее всего, даже актовый зал со сценой, – вздыхала Лида, посещавшая кружок выразительного чтения во Дворце пионеров.

В одну из прогулок в ответ на вздохи Лиды Катя резонно заметила:

– Спортзал, сцена – всё это не так важно. Я бы лучше закончила восемь классов с нашими ребятами, а потом двинула в педучилище на физкультурное. Только физичка нам с тобой никогда больше «тройки» не поставит, а с таким свидетельством я могу конкурс не пройти. Согласна?

– Ты права, – грустно подтвердила Лида, – а у меня ещё и с физкультурой проблемы. Валерий Петрович хочет нас всех видеть чемпионами. Что делать?

– Перейти сюда, – указала Катя на новостройку.

– А родители? Мои категорически против, я уже намекала. Точнее мама так и сказала: «Кому – здание, а кому – знания».

– А я своих уболтаю, вот увидишь, – пообещала Катя. – Папа поговорит с дядей Серёжей, а тот с тётей Аллой, твоей мамой, значит. Мне эта «тройка» по физике совсем не нужна, а Таисия цепляется к каждой мелочи, сама знаешь.

* * *

И дня не прошло после разговора, а настойчивая Катя сумела убедить родных в целесообразности перехода в новую школу.

Надо сказать, что отцы девочек были настолько похожи внешне, что в детстве их часто принимали за близнецов, но Катя с Лидой пошли в своих мам. Рыжеволосая, с веснушчатым лицом, на котором блестели озорные глаза, Катя росла энергичной и физически крепкой. Самая высокая девочка в классе, она не давала спуску обидчикам и в случае необходимости могла постоять и за себя, и за сестру.

Темно-русая, с задумчивыми карими глазами Лида старалась держаться в тени своей бойкой сестрёнки, предпочитая книги занятиям спортом.

– Не вижу никакого смысла в беготне за мячом, который нужно забросить в корзину, – говорила она Кате, – а когда тебе ещё под руку болельщики орут, что ты мазила и прочее, то это вообще полная глупость.

– Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, – отшучивалась Катя, – в здоровом теле – здоровый дух.

Класс, в который осенью попали сёстры, по словам Катиной мамы, был похож на сборную Советского Союза, но не в смысле представителей разных национальностей, а в смысле, что в нём собрались ребята, ранее учившиеся в разных школах, а теперь, в результате появления новостроек, оказавшиеся в одном месте. О сплочённом коллективе поначалу и речи быть не могло, каждый был сам по себе или группками по два-три человека. Сестрички тоже первое время, приглядываясь к окружению, держались особняком.

Однако Катерина, благодаря своим пробивным способностям, быстро адаптировалась в новой обстановке, а поняв, что прямая угроза «троек» в свидетельстве об окончании восьми классов миновала, развила бурную общественную деятельность, чтобы заполучить теперь и отличную характеристику. Вскоре её выбрали в комитет комсомола школы, где она возглавила спортивный сектор. Общались девочки отныне редко, разве что по дороге в школу, и то, если Лиде не нужно было отводить маленького Мишу в детский сад, когда у мамы, работавшей на хлебокомбинате, был выходной.

Сидели сестры тоже в разных концах класса: Катя на последней парте первого ряда у окна с таким же высоким и спортивным Анатолием Васиным, к которому все обращались не иначе, как «Вася» – вместо «Толя», а он охотно откликался на это имя. Даже классная руководительница, учитель математики, как-то, ошибившись, сказала:

– Иди, Вася, к доске!

Понятно, какой после этого хохот раздался в классе. С Васиным Катя была знакома по спортивной школе, он тоже посещал секцию баскетбола, а потому чувствовала себя Катерина с таким соседом весьма комфортно.

Лиде же досталось место на первой парте третьего ряда. Сосед Лиды худощавый, низкорослый, с патлами под битлов Женька Семёнов, или просто Жека, похоже, совсем махнул рукой на учёбу не только в общеобразовательной, но и в музыкальной школе. Несмотря на свой маленький рост и обычную внешность, держался Жека независимо, был весьма начитанным, умел пошутить, при этом шутки его всегда были далеки от пошлости, а ещё Жека был мастером давать прозвища, да такие, что приклеивались к человеку накрепко.

Катерину Жека назвал «Дорой-синьорой», а Лиду сначала именовал «Дорофеей», а потом просто «Феей», чем приводил её в полное смущение. Зато самую красивую, по мнению Лиды, девчонку в классе Дашу Горохову Жека окрестил «Снежко», с ударением на первом слоге, что расшифровывалось как Снежная королева.

– Интересно, а кто главнее: королева или фея? – спросила как-то Даша Жеку жеманным тоном.

В ответ тот демонстративно отвернулся, словно не слышал вопроса, и громко произнёс:

– Кто-то что-то пропищал?

С той поры Горохова боялась заговаривать с Жекой, чтобы не нарваться на очередную неприятность.

Даша действительно была хороша собой. Уже вполне сформировавшаяся девушка, она выглядела старше своих пятнадцати лет и лицом, и фигурой. Миловидное личико с большими серыми глазами, длинными ресницами и точёным носиком было весьма привлекательным, к тому же на этом симпатичном лице отсутствовали какие-либо прыщики или воспаления, что обычно характерно для подросткового возраста. Одно портило внешность Снежки: длинная, густая чёлка, закрывающая глаза, которую Даша не поправляла рукой, а сдувала, безобразно кривя при этом губы.

Однажды Лида невольно стала свидетельницей разговора классной с Дашей:

– Послушай, Горохова, укороти ты чёлку или закалывай её, что ли, ты же зрение себе портишь. Видела бы ты, как дёргаешься, словно паралитик, когда на неё дуешь. Мне в этот момент и самой начинает казаться, что у меня что-то перед глазами мельтешит.

При этом учительница действительно не приказывала, а просила, но Горохова советам классной и не думала внимать, продолжая вести себя, будто пугало, кривя рот.

Такая уверенность Даши то ли в своей красоте, то ли в правоте вызывала у Лиды восхищение и желание подражать однокласснице. Лида даже набралась смелости и втихаря от матери (отцу это было совершенно безразлично) сходила в парикмахерскую, где ей подстригли чёлку точь-в-точь как у Снежки. Но, вернувшись домой, повертевшись у зеркала, девочка испугалась возможных материнских нотаций, да и вид с такой чёлкой был самым удручающим, так что с помощью заколок Лида замаскировала содеянное.

Между тем, Катерина, заняв активную жизненную позицию, которая, по словам тогдашнего Генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева, лучше всего украшала личность, решила, что пора и Лиду привлекать к общественной работе.

– Ты вот нигде и ни во в чём, Лида, не участвуешь, – отчитала Катя сестру, забежав как-то к ней вечером.

– Да когда мне? Сама видишь, Мишу утром в сад веду, а то и тащу, вечером из сада, кружок во Дворце детства, ещё и ужин на мне, когда мама во вторую смену.

– Понимаю, понимаю, – согласилась Катя, глядя, как Лида моет посуду и одновременно следит за тем, чтобы трёхлетний Миша не залез, куда не следует.

– Вот за этим другом приходится смотреть в оба. Едва успеваю к урокам подготовиться. Вчера чуть отвернулась, а он мне тетрадь по биологии порвал, пришлось новую заводить. Да, Миша? Хулиганишь ты, да? – обратилась она к брату, на что тот только улыбнулся, кивая головой.

– А папаша где был?

– А-а… Телевизор смотрел как всегда, – вздохнула Лида.

– Ясно. Но, короче, Лида, специально для тебя я предложила конкурс чтецов провести во время Осеннего бала, точнее, начать бал с конкурса чтецов.

– Осенний бал? Когда?

– В субботу.

– Да уже зима давно, а вы бал осенний затеяли.

– Это у нас зима, а в европейской части страны ещё осень. Короче, готовься, прочтёшь чего-нибудь такое, но только не про любовь, – предупредила Катя, – всякие там нюни, охи, ахи не нужны, а то знаю тебя, разведёшь слёзы. Чего-нибудь про жизнь. Про осень пусть другие читают. Пока, парниша, – протянула она руку Мише. – Физкультпривет!

– Пивет! – ответил бодро мальчик.

* * *

Казалось бы, радоваться Лиде, что такая возможность представилась – со сцены выступить, мечта сбывается, а она разволновалась, стала мысленно перебирать, какое стихотворение прочесть. Лучше бы всё-таки про осень, но Катерина дала установку, чтобы о смысле жизни и подлиннее. А посоветоваться с кем? Учительница по литературе всегда заполошенная, вечно куда-то спешит. Классная? Тоже не то. Самый лучший вариант – Светлана Николаевна, руководитель кружка, она и репертуар бы подобрала, и посоветовала, что надеть, но, жаль, приболела.

Накануне бала Лида несколько раз поднималась к Кате, но не заставала её дома. В субботу утром та сама постучалась в дверь родственников.

– Ой, Катюша, наконец-то, – Лида схватила портфель, на ходу надевая рукавички, – я тебе хочу стихотворение прочитать, которое для конкурса. Подойдёт или нет?

Читать стихи на тридцатиградусном морозе, конечно, было не совсем приятно, но другого выхода не оставалось, и Лида, взяв сестру под руку, торжественно произнесла:

– Роберт Рождественский.

А после короткой паузы продолжила:

– Вслушайтесь!

Вглядитесь!

Убивают

время.

Увы, позади них послышался топот.

– Привет, девчата! – так и есть, секретарь комитета комсомола Серёжка Попов.

– У меня, Катя, вот какая идея родилась, – обратился он к Катерине, и та, высвободив руку, стала внимать пламенным речам молодёжного вожака, а огорчённой девочке ничего не оставалось, как плестись рядом.

Для выступления Лида предпочла синий костюм: короткий пиджак и короткая на кокетке юбка со встречными складками впереди. Впрочем, выбирать ей было особо не из чего. Конечно, на Осенний бал полагалось соответственно нарядиться, как-никак, а должны выбирать Королеву праздника. До королевы ей, ясно дело, далеко, но всё-таки…

Больше всего Лида боялась запнуться во время выступления или позабыть слова, поэтому желательно бы несколько раз повторить строки перед зеркалом, громко, но какое там? Родители ушли в магазин и, по-видимому, застряли в очереди, а Миша требовал к себе внимания.

* * *

Актовый зал был переполнен, ещё бы, в первый раз в школе такое массовое мероприятие.

Перед первым рядом стульев стоял длинный стол, покрытый синей плюшевой скатертью, за которым разместилось жюри во главе с директором, учительницей литературы Алевтиной Алексеевной. Прослушав своих соперников, девятиклассников (первый год десятого класса в школе не было), Лида успокоилась, у неё появилась уверенность, что она точно будет в числе первых. Правда, стихотворение не по теме, все про осень читают, но как Катя просила, так и сделает. Кстати, она напрасно искала глазами сестру, той словно и след простыл.

Когда ведущий вызвал Лиду, девочка без особого волнения поднялась на сцену, обвела взглядом зал и, увидев смотревшего на неё из-за спины директора Жеку, стала читать, вкладывая в выступление всё, чему её учила Светлана Николаевна:

 
Вслушайтесь!
Вглядитесь!
Убивают
время.
Убивают время
сообща и в одиночку.
Будто бы друг с другом соревнуясь:
кто скорее?
Убивают в полдень.
Убивают ночью.
Убивают время
нахально и молитвенно,
Убивают время
стыдливо и истошно.
Убивают
прямо перед окнами
милиции!
(Что там
«перед окнами».
За окнами —
тоже…)
Люди спотыкаются.
Погоду ругают.
На площадках лестничных
толкутся вдвоём.
Зазывают в гости.
Так и предлагают:
«Приходите…
Как – нибудь
вечерок…
убьём…»
Люди суетятся.
Люди верят в слухи.
Ссорятся.
Ждут из Саратова
родных.
Убивают время!
После —
моют руки.
Чтоб не осталось крови
на них…
Люди
убивают время отрешённо.
Пухлые портфели загадочно несут.
Убивают
собственное время.
И чужое.
И никто
за это
не зовёт их в суд.
И никто —
ни разу —
не вручает похоронных.
Мол, «погибло время.
Нужнейшее.
Зазря…»
Падают
минуты
повзводно
и поротно.
Начиная
с самого первого
января…
Мёртвые минуты молчат,
не обижаются.
Мёртвые минуты
выстраиваются в века…
Зачем люди
плачут?
Чего докторам
жалуются,
что мало успели сделать,
что жизнь —
коротка?
 

Как только Лиза произнесла последнее слово, Жека громко захлопал, заорав: «Браво!», чуть ли не в ухо сидящей перед ним Алевтине Алексеевне. На него тут же зашикали, чтобы не безобразничал, но он умудрился крикнуть ещё несколько раз. Когда же директор объявила, что награждение победителей состоится во время бала, в разных концах актового зала раздался недовольный свист, на что Алевтина Алексеевна отреагировала с улыбкой:

– Жюри, уважаемые, должно посовещаться, а вечер задерживать не годится, так что приглашаю пройти в спортивный зал на первый в нашей школе Осенний бал.

Направившаяся было со всеми, Лида прямо на выходе столкнулась с Катей. Ожидая услышать от неё слова одобрения, девочка улыбнулась сестре:

– Как?

– Ну, ты, мать, даёшь, развела целую лекцию о морали, – упрекнула Катя.

Расстроенная, Лида шагнула в противоположную от спортзала сторону, в пустое фойе, поднялась на второй этаж в класс, где оставила верхнюю одежду. Никто не остановил её, никто не видел, как она уходила мимо освещённых окон спортивного зала, из которых пробивалось на улицу:

Меж берёз и сосен

Тихо бродит осень,

И плывут по небу

Облака большие…

* * *

Катя всё-таки заскочила к сестре после вечера, объявила с порога:

– Первое место у тебя! Вот грамота, вот подарок, – она протянула блокнот с ручкой.

Вышедшая в коридор мать обняла Лиду:

– Проходи, Катюша! Чайник только что вскипел.

– Нет, спасибо! Побегу я, мама беспокоится. А ты что на дискотеке не была?

– Но я же без наряда.

– А я? Ой! – сообщила Катя, торопясь, – Горохову королевой выбрали. Корона, комплименты и прочее, так что совсем теперь Снежко зазнается.

Новость, которую сообщила сестра, оказалась для Лиды и приятной, и печальной. Она радовалась за Дашу, которую почему-то игнорировал Жека. Может быть, он в неё тайно влюблён и так выражает свои чувства, терялась в догадках Лида. С другой стороны, Даша, казалось Лиде, стоит на таком недосягаемом пьедестале, на который ей, Лиде, никогда не подняться, а она мечтала поближе познакомиться с ней, а может и подружиться. Ей хотелось узнать, какую музыку слушает одноклассница, увлекается ли поэзией. «Наверное, Снежко интересный человек и с сильным характером. Не то что я, размазня», – думала она об однокласснице.

* * *

Как же было приятно Лиде, когда в понедельник Даша сама подошла к ней:

– Привет, Фея!

– Здравствуй.

– Слушай, ты такие задушевные стихи читала, чьи они?

– Роберта Рождественского.

– Рождественского? Да, слышала это имя. Но ты так читала, я скажу, – она смотрела восхищёнными глазами, – и, главное, жестикуляция такая, паузы, то шёпотом, то громко. Честно признаться, я от тебя не ожидала ничего подобного. Я всегда, когда выступаю, не знаю, куда руки девать, а ты… Талант, талант. Научишь меня?

– Ну, какой из меня учитель? – пожала плечами Лида. – Подсказать кое-что, конечно, могу.

– Вот и чудненько. А для начала, не в службу, а в дружбу, перепиши мне стихотворение, которое читала. Хорошо?

– Перепишу, – радостно согласилась девочка, польщённая тем, что Снежко, королева осеннего бала, обратилась к ней за помощью и очень высоко оценила её способности.

* * *

– Чего это к тебе Горохова сегодня подкатывала? – поинтересовалась Катя, улучив момент на переменке, когда их никто не слышал.

– Просила стихи переписать.

– А-а. В гости не приглашала?

– Нет, а что?

– Она тут всех зовёт. Если пригласит, откажись под каким-нибудь предлогом, – строго наказала Катя.

– Почему? – Лиде совсем не нравилось, что сестра взяла привычку командовать ею, как маленькой.

– Потом расскажу, – заговорщически добавила Катя, – сейчас некогда объяснять!

Казалось бы, предупреждение близкого человека должно было насторожить девочку, поскольку та никогда не советовала ей ничего плохого, наоборот, всегда старалась уберечь Лиду от возможных неприятностей, поддержать в трудную минуту, но недоверие сестры, её поучающий тон вызвали у Лиды желание делать все по-своему, не прислушиваясь ни к чьим словам.

* * *

Перед уроками Лида подала Даше листок с аккуратно переписанными строчками.

– А что это? – с недоумением спросила Горохова.

– Стихотворение, ты просила.

– Ах, да, да. Спасибо, Лидок. Извини, из-за предстоящей самостоятельной всё из головы вылетело, – Даша небрежно сложила листок вдвое и сунула в учебник. – А ты после занятий куда? Домой?

– Ну, да.

– Торопишься? А то пойдём ко мне, пластинки послушаем, отец из Москвы прилетел, привёз. Так что?

– Можно и послушать.

* * *

После просторной и со вкусом обустроенной Дашиной квартиры родная домашняя обстановка показалась Лиде нищей и убогой. Раньше она вовсе не обращала внимания на то, что у них уже давно протёрся палас на полу, электрическая плита «дореволюционного вида», как бы выразился Жека, в буфете и серванте собранная отовсюду посуда, а у Снежки дорогие импортные сервизы и хрусталь – не в серванте на куриных ножках, а в стенке, которые сейчас вошли в моду. А стол, за которым Лида делала домашние задания? Обычный, покрытый клеёнкой. Стыд и позор испытала бы теперь девочка, приди к ней в гости Даша. А какими конфетами угощала её одноклассница? «Ассорти» в коробке, и, похоже, в семье Снежки это обычное лакомство, а в Лидиной отродясь подобных не видали.

Хвасталась Даша своим гардеробом: целый шкаф платьев и кофточек, два комплекта школьной формы, а к форме нарядные кружевные воротнички, манжеты, говорит, знакомая мамы на заказ связала. Снежко щедро предложила Даше выбрать себе наряд, мол, одолжит ей на новогодний вечер, но Лида отказалась, пообещав подумать.

Самое большое впечатление произвела на девочку ванная комната, выложенная голубым, словно в водных брызгах, кафелем.

– А ты, Даша, до переезда сюда тоже в благоустроенной квартире жила?

– Конечно, только на проспекте, в старом доме. У нас трехкомнатная была, – докладывала одноклассница подробно, – но зал проходной и кухня маленькая, а сейчас, когда папа стал доктором наук, ему полагается отдельный рабочий кабинет.

– Здорово, – только и смогла оценить услышанное Лида. – Счастливая ты, Даша! В любой момент можешь принять душ, ванну, а мы ходим в баню. Ты когда-нибудь в бане мылась?

– У нас на даче баня.

– То своя, а это общественная. Баня сама по себе дело доброе. Но пока туда дойдёшь, пока очередь отстоишь, пока вернёшься в темноте и по холоду… Идёшь и думаешь, до дома бы дойти да в кровать плюхнуться и спать. А нет, нужно ещё и уроки делать и много чего.

– А ты приходи к нам мыться, – серьёзно предложила Даша. – Что нам, для тебя воды жалко?

– Спасибо, неудобно.

– Родителей, что ли, стесняешься? Они уходят в восемь и приходят в восемь, а то и позже. Приходи, Лидок! Музыку послушаем, а то мне одной скучно.

* * *

«Нормальная, гостеприимная девчонка, – думала Лида о Даше, – простая. Книги мне предложила взять почитать, другая бы побоялась, что не верну или испорчу, книги-то хорошие, полные собрания сочинений, а она ничего, не жадничает. Конечно, хвастунишка и модница, есть и такое, хотя, может, это только мне кажется, потому что Даша привыкла жить в таких условиях и считает, что и у других то же самое. И чего Жека и Катя взъелись на неё? Конечно, Снежко несколько раз в школу накрашенная приходила и в серёжках, что не разрешается, вот классная её и отчитывала, и чёлка эта длиннющая ни к селу, ни к городу. Может, действительно от скуки? Или всё-таки с жиру бесится? Наверное, могла бы в таких комфортных условиях отлично учиться, а ей, по-видимому, лень, или знает, что отец, как она сказала, доктор наук, всё равно пропихнёт по блату в нужный вуз?»

* * *

В тот же день вечером, во время мытья посуды после ужина, Лида уже невольно отмечала про себя трещины на тарелках, отбитые края на кружках, потемневшие ложки и вилки. Когда в кухню вошла мать, девочка, вытиравшая посуду старым, в дырках, полотенцем, спросила:

– Мама, почему мы такие бедные?

– Что? – растерялась мать.

– Почему мы так бедно живём?

– Что значит бедно? Тебе что, нечего есть или нечего надеть?

– Не в этом дело, – огрызнулась Лида, небрежно бросая ложки в выдвинутый ящик стола. – Ты посмотри, какая у нас посуда? Вся побитая. А полотенце? В дырах. А мебель? Развалюха. Телевизор? Экран размером с ладошку.

Лида произнесла всё это на одном дыхании, не глядя на маму, прекрасно понимая, что не имеет права задавать подобные вопросы, а главное, уверенная в том, что от её возмущения ничего не изменится, но она высказала всё, поскольку ей было настолько обидно за доставшуюся совсем другую, по сравнению с её ровесницами, долю, что молчать уже не было сил.

На кухне повисла тишина. Лида стояла, внутренне сжавшись, боясь, что сейчас мать закатит ей оплеуху, какую однажды она врезала мужу, правда, один-единственный раз, когда тот пропил последние, оставшиеся до зарплаты, три рубля.

Но мать произнесла:

– Я сейчас.

Она вернулась с другим полотенцем, которое повесила на крючок, а старое, скомкав, бросила в мусорное ведро.

– Посуда хорошая есть, в кладовке сервиз чайный и столовый. Я скажу отцу, он завтра принесёт, можешь заменить, что посчитаешь нужным. А мебель? Какой смысл сюда что-нибудь покупать в такую тесноту и сырость? Полы-то уже поднимать некуда, батареи почти на полу. Что ещё? – обратилась она к Лиде, но та молчала.

– Ах, да, телевизор… Телевизор купим в кредит. К весне. Хорошо? Ты, наверное, в гостях у кого-то из одноклассников была, да? На той стороне?

Она кивнула.

– Этого я и боялась. У них, на той стороне улицы, другая жизнь, другие заботы. Видела я на собрании мам твоих одноклассников, расфуфыренных да разодетых. Знала я, что так будет, потому и не хотела, чтобы ты в эту школу переводилась. Ладно, – мать поджала губы, – судить нас, родителей, легко. Маленькая ты ещё, и многого не понимаешь.

* * *

Лида долго не могла уснуть, с нежностью смотрела на спящего в детской кроватке Мишку, прижавшего к себе любимую игрушку – мягкого тигрёнка. Девочка мысленно возвращалась к разговору с матерью и старалась доказать ей свою правоту: «Маленькая? Какая я маленькая? Мишу в сад отводить и забирать, ужин готовить, уборку делать я большая, а как своё мнение высказать, так сразу маленькая. Да, у одноклассников мамы разодетые, но кто и что мешает моей маме сделать химическую завивку или, как там называется, перманент, стрижку и носить дома нормальный халат вместо вытянутых и протёртых на коленях трикошек? Тот же дядя Ваня, брат отца, бывает у них, мама Кати тётя Нина, сама Катя, соседи. Разве это красиво? Лида вспомнила Дашу в элегантном атласном халатике, наверное, и её мать щеголяет в чём-то подобном, а почему моя иначе? И отец не лучше. Не в пример дяде Ване: когда побреется, когда ходит не то что небритый, а даже непричёсанный, и ничего не скажи, как же! «Яйца курицу не учат», – его любимое выражение. Будь жива бабушка, она бы их быстро наставила на путь истинный. «Нет, – решила Лида, – если нельзя другую мебель и хорошую квартиру, то хоть есть и пить она с братом имеет право из нормальной посуды, тем более, что эта посуда пылится где-то в кладовке».

* * *

На другой день Снежко вела себя по отношению к Лиде так, словно та и не была у неё накануне в гостях. Сухо кивнув на приветствие, Даша больше и не смотрела в её сторону. «Наверное, всё-таки испугалась, что стану навязываться, – думала Лида, – напрошусь мыться… Или стыдно ей общаться со мной, с голью перекатной? Ну, и ладно, – девочка подвела черту переживаниям, – только маму зря огорчила после похода к хвастунишке Гороховой».

В обед отец, бурча что-то себе под нос, принёс из кладовки две картонные коробки, перевязанные шпагатом.

– Открывай, доставай, что ты там хотела? – бросил он недовольно Лиде.

– А что это?

– Это, – он указал на коробку поменьше, – сервиз чайный германский, а это, – он постучал по коробке, что была побольше раза в два, – сервиз столовый, на шесть персон, тоже германский. Это ещё мамане моей, твоей бабуле, подарили, когда на пенсию провожали. Я лично с Почтамта на себе пёр. Помнишь, она там работала? – Лида кивнула. – Чайный, кажись, от профкома, а столовый от коллектива, а может, наоборот. Вот стояли в кладовке, твоего распоряжения ждали. Сколько лет-то прошло? – отец почесал затылок. – Уже Миньке три, а мамани не стало за два года до его рождения. Выходит, пять лет. Да, пять лет! Ёлки-палки, время-то летит! Подожди, согреется, потом разберёшь, – остановил он сунувшуюся к коробкам Лиду.