Текст книги "Парус, ветер и любовь (сборник)"

Не скажу

Когда летел тополиный пух и стелился под ногами белым пушистым покрывалом, Эля чихала и нос у неё краснел. Этот пух она и обожала, и ненавидела одновременно. Обожала за пушистость, лёгкость и схожесть со снежинками в зимнюю пору. А летом такой очаровательный снежок восхищал.

Но до чего же он противный! Забивает нос и лезет везде. И Эля становилась некрасивой. Она и так была не очень-то привлекательной, но этот противно-очаровательный пух… Эле было почти двадцать лет. А любимого у неё ещё не было. «Неужели и в двадцать лет я буду одна? – обречённо думала милая Эля. – Ну и пусть буду одна. Конечно, я же некрасивая! Кому же нравятся некрасивые? Никому. Зато я свободная! Вот закончу институт и буду путешествовать по всему миру! Сколько стран можно посмотреть!» – не унывала Эля. Мама ей всегда внушала, что свободной быть – это лучше всего!

Шла Эля не торопясь, сдувала пух тополиный со своего носа, выпятив нижнюю губу, улыбалась. И мечтала о своей счастливой будущей жизни.

– Привет, красавица!

– Здравствуй! Почему красавица? Смеёшься?

– Нет, не смеюсь, ты такая смешная, когда сдуваешь пух! Хочу спросить тебя: как пройти на улицу Краснодонская? Сказали, что где-то здесь, а я найти не могу.

– Я иду в ту сторону, покажу. Как тебя зовут?

– Алексей, можно Лёша. А тебя?

– Не скажу.

– Почему?

– Ты же меня уже назвал – Красавица. Так и зови.

– Вот говорю же, что ты смешная. Сразу заметил!

– Получается, что и Красавица, и смешная. Сам смешной!

Они шли, смеялись, болтали про всё на свете. А пук летал вокруг них и радовался, что встретились двое.

Возраст

Сидим за ужином. Наталья Михайловна говорит:

– Вот пройдёт некоторое количество лет, и будет нам лет по восемьдесят. Встретимся, быть может, в каком-нибудь санатории, а может быть, и здесь – узнаем ли мы друг друга?

На эту тему её натолкнул взгляд на очень стареньких отдыхающих.

Когда старость встречается в большом количестве (а нас было многовато), это очень печально выглядит. Никакие песни, ни танцы, ни смех не могут заглушить или затемнить возраст. Он особенно явно проступает, когда пожилые веселятся, танцуют. Они, кажется, забыли, сколько им лет. Их душа встрепенулась, взлетела, запела, закружилась и засмеялась. А внешность как бы пытается вернуть всё на свои места. Со стороны это выглядит очень печально и грустно, и больно до слёз.

Жизнь, жизнь, жизнь… Как ты коротка и длинна в то же время. А возраст?

Она высокая, совсем-совсем седая, очень прямая. Идёт с палочкой. Ей восемьдесят шесть лет. Доктор технических наук, профессор. Умный взгляд. Видно, что в молодости была красива. Но возраст взял и всё смял. Заставил пожухнуть, увять. А где-то из глубины годов выглядывает былая красота. Одета строго, элегантно, в брюках, на уставших ногах мокасины. Ноги особенно подчёркивают возраст, на них как будто нанизаны года. И эта тяжесть визуально ощущается. Руки ухожены, маникюр, но такое впечатление, что на руки надеты мятые перчатки, а сверху красивые перстни, кольца. Седые волосы собраны на затылке в пучок. Она о чём-то рассказывает своей спутнице. Голос низкий, хорошо поставлен, чувствуется преподаватель. А глаза карие, большие, красивые. В них насмешливость, грусть и недоумение: «Что ж так быстро-то?!» Да. Вот так быстро пролетели эти восемьдесят шесть лет. И всё прошло на её глазах: и разруха, и восстановление, опять разруха и опять восстановление. И уже в который раз всё это ею пережито.

Она уехала, а я всё время смотрю на то место в столовой. Она как будто оставила свой образ здесь, хотя там уже сидит совсем другой человек…

А вот та дама шестидесяти двух лет… Её врач предупредила: ни сауну, ни бассейн не посещать! А тут такие шикарные дни: тепло, всё закрасовалось вокруг. Вечером на улице возле главного входа артисты из Москонцерта организовали танцы под своё исполнение.

Пенсионеры забыли обо всём на свете: сколько кому лет, кто как выглядит. Танцевали как молодые, прыгали, не жалея сил, и подпевали. Я сидела вдали на скамеечке, наблюдала всю эту картину с щемящим чувством. Мне почему-то всех было жалко. Очень жалко. И вдруг слышу:

– Смотри, смотри, как она отплясывает. А говорит, что сердце больное и врачи запретили бассейн и сауну. А она везде уже побывала и ещё отплясывает…

Заиграли «Цыганочку». Она отплясывает её и говорит:

– Умру, а цыганочку спляшу!

И вдруг вижу, она падает навзничь, замертво. Всё. И ничто не спасает её.

Она ушла, вернее, улетела в пляске под музыку «Цыганочки». Её не стало в одно мгновение, как будто и не было никогда.

Я пыталась разглядеть её лицо и не смогла. Её лицо почему-то в моём воображении не зафиксировалось, хотя долго на неё смотрела. Помню только беленькие симпатичные ботиночки на горочке и белые кудри на асфальте с воздушной лёгкостью легли. Вот так вот. Всё.

 
Одна уехала с печальным взором,
Другая улетела в мир иной.
Как сложно в этом мире строгом
Порою быть самим собой.
 

И вдруг въезжает свадебный кортеж на территорию санатория. В машине музыка, невеста в красивом белом платье и нарядный жених выходят из машины и, не обращая внимание на труп, помещённый в чёрный полиэтиленовый мешок, влетают в просторный вестибюль красивого санатория. Трагедия и счастье в одном сплетении.

А Жизнь продолжается…

А было ли это

Ещё одна весна. Незаметно распустились листочки. А вот и два тюльпанчика показались, один жёлтый, а другой красный, ножки ещё коротенькие, а бутон уже красиво распустился. Тепло. Люся накинула палантин и села в кресло любоваться солнечным весенним утром. Рядом на солнышке разлёгся кот Васька и замурлыкал свою песенку. А было ли это?

…Тридцать пять лет – это возраст уже уходящей молодости и только-только наступившей зрелости. Люся была по-нежному, по-тихому хороша, к ней надо было присмотреться, услышать её грудной негромкий голос и посмотреть в её глаза, в которых было, кажется, всё: и ожидание, и разочарование, и робость, и какая-то давняя боль.

Когда умерла мама, ей было всего девять лет, а ещё были брат Кирилл семи лет и сестрёнка Надюшка двух лет. Отец растерялся в этом положении, у него опустились руки, и он стал пить. Глядя на него, Люся поняла, что теперь она не только старшая в семье, но и опора для младших. Да и с отцом надо было что-то делать. Люся хочет учиться, За Надей надо было кому-то присматривать, а детского сада в их деревне не было. И Кирилл должен идти в первый класс. А как же быть с Надюшкой? Люся решила поговорить с отцом, когда он был трезвый.

– Папа, перестань пить! Нам ведь ещё жить надо. Здесь, в деревне, школа только начальная. В сентябре мне надо идти в пятый класс, значит, я буду ходить в райцентр. Это далеко, и мне придётся зимой там жить. А Кирилл в первый класс пойдёт. Надю с кем-то надо оставлять. Может быть, попросишь соседку тётю Марию присмотреть за Надей? А в каникулы я с ней буду. Папа, я хочу учиться! – И Люся расплакалась.

– Эх, Люська, Люська… Всё правильно говоришь. Не могу смириться, что нет с нами нашей мамы. Марию, говоришь, попросить. Так она замуж за меня захочет, уж давно за мной ходит.

– Она хорошая женщина, и детей у неё нет, вот и женись на ней. Она за всеми вами и присмотрит.

– Так не могу я, Люся, не могу! Понимаешь? Я ж вашу маму до сих пор люблю. Эх, мала ты ещё, ничего не поймёшь…

– Это тебе кажется, что не пойму, всё пойму, и не маленькая я уже, и книг много прочитала про всё. Вот ты и должен бросить пить и жениться, чтоб о нас подумать. Мария хорошая, она поможет тебе.

Эта боль за свою семью так и осталась в сердце у Люси. Всю жизнь она оберегала отца и вместе с Марией боролась и за него, и за детей.

Отправляя Люсю в райцентр в среднюю школу, отец с Марией предусмотрели вроде бы всё. Купили ей чёрные ботинки на толстой подошве на вырост, и Мария связала ей добротные, высокие белые шерстяные носки. Форменное платье тоже было куплено с расчётом на два-три года. Волосы коротко постигли. Отец договорился с дальней родственницей, где будет Люся жить весь учебный год, дал денег на питание. Родственница была молчаливая и хмурая, неприветливая. Ей эта девочка не нужна была, но не отказала родственнику. Кормила Люсю скупо, почти с ней не разговаривала.

Когда Люся пришла в класс, то девчонки переглянулись и стали хихикать над ней. Райцентр – это почти город, все одеты по-городскому, с бантами, а Люся в одежде с запасом на несколько лет. Было неприятно слышать смешки в свой адрес, но Люся не стала обращать внимание на насмешки. Она была рада, что в семье навела порядок и продолжит учёбу.

И вот начались уроки. Больше всего Люся любила учиться. Какой бы вопрос учительница ни задала, все сидят, улыбаются, а руки не понимают. Люся решила отвечать. И когда по всем предметам она отвечала на все вопросы, то ученики уже смотрели на неё не с насмешкой, а с интересом. И в переменку к ней подходили и спрашивали, откуда она и где живёт. Зауважали грамотную девочку. Люсе стало легче на душе. Так началась её самостоятельная взрослая жизнь.

Есть такой фильм «Уроки французского». И уже потом, будучи совсем взрослым человеком, когда этот фильм демонстрировали по телевизору, Люся всегда его смотрела и всегда со слезами. Вспоминала своё то время, когда никого родных рядом и хмурая тётушка со взглядом из-под бровей. И очень равнодушные учителя, хотя училась Люся лучше всех.

На каникулы Люся приезжала домой и возилась с Надей. Надя никак не могла привыкнуть к Марии, хотя та изо всех сил старалась ей угодить. Ждала Люсю. И не отходила от неё ни на шаг. А с Кириллом проблем не было, он много время проводил с отцом. Так и жили.

А потом Люся закончила школу и уехала учиться в город. Поступила в институт на вечернее отделение и устроилась на работу, получила общежитие, тогда и забрала Надю. Объяснила отцу, что Надя очень способный ребёнок и ей надо учиться в хорошей школе. Сама училась и работала, Надю отдала в математическую школу. Так и жили они вдвоём. Надя выросла стройной красивой девочкой.

Люся не могла устроить свою личную жизнь, потому что учила Надю и хотела устроить её жизнь, а уж потом подумать о себе. Но о себе подумать не было времени. А время шло, годы бежали, Надя выросла, повзрослела и влюбилась в художника, у которого все стремления были в живописи, искусстве и ни о какой семье он и не думал. Он делал портреты с Нади, которые имели успех на выставках. Она с ним, и его это вполне устраивало. Но не устраивало Люсю. У неё у самой нет семьи, и она, конечно же, хотела, устроить жизнь сестры. А та увлеклась художником не на шутку. Что делать? Люся любовалась на свою Надю, на её трогательную красоту, и ещё больше страдала её душа за сестру. Но не могла она убедить Надю, что эта её любовь к художнику ни к чему хорошему не приведёт, уходят годы, тускнеет красота, а жизнь не бесконечна. Любовь такая штука, что не объяснишь. Когда человек любит, он становится глухим и не может понять здравый смысл. Надя закончила институт, ей предложили аспирантуру после блестящей защиты диплома. Её исследования в области электромагнитных колебаний заинтересовали учёных, и ей предложили продолжить эти исследования в НИИ. Люся еле уговорила Надю не отказываться от этого предложения. Люсина мечта сбылась – Надя всерьёз занялась наукой.

Через четыре года Надя защитила кандидатскую и занялась докторской диссертацией. Её успехи в науке радовали Люсю. Любовь к художнику так и не прошла. Они оба творили. Он на полотнах, а она в науке.

«Ну, что ж, – подумала Люся, – кажется, я всё сделала и теперь могу поехать отдохнуть». Купила себе путёвку на шведский горнолыжный курорт Оре. Люся стала собирать себе горнолыжное снаряжение и уже вся ушла мыслями в Швецию. Она много читала про эту страну, про этот курорт, и очень хотелось там побывать. Её восхитили эти маленькие домики с покатыми крышами. Такое впечатление, что находишься в сказке у Снежной королевы. Снег белый-белый, и без тёмных очков можно ослепнуть от этой белизны.

Люся немного умела управлять горными лыжами, но не всегда у неё получалось, и она старалась упасть как можно мягче и потом скатывалась со смехом. За ней следом часто ехал мужчина и подсмеивался над ней.

– Девушка, может быть, Вам лучше дома на диванчике сидеть с книгой в руках? – смеялся он.

Люся злилась на него, но ничего не отвечала. А он и за завтраком рядом, и за ужином. У неё был горнолыжный костюм голубого цвета с белой отделкой, и он так шёл к её глазам. Фигура у неё стройная. Ей уже тридцать пять, а выглядит на двадцать лет с небольшим. А мужчине, по-видимому, было не больше тридцати, так ей показалось, и она не ошиблась. Ему всё время хотелось её оберегать и обязательно быть рядом. Через три дня он всё-таки решил с ней заговорить и познакомиться.

Его звали Олег, по профессии биолог. А Люся – преподаватель общей физики в педагогическом институте. Олег был весёлый, с юмором и очень заботливый, без навязчивости. О Люсе так никто ещё в жизни не заботился. И ей хотелось взять его за руку и положить голову на плечо, но он такой высокий, что не дотянуться. А он от нахлынувших чувств крутил её, как ребёнка. А потом в сугроб и не отпускает. Она вырывается из его рук и хохочет до слёз. Вот и пробил её час любви. Пришёл её черёд влюбиться.

Домой они возвращались вместе. Он каждый год ездил сюда отдыхать и встречать Новый год в горах.

– Всё-таки нашёл я тебя, моя Снегурка, в горах, в окружении ослепительно-белого снега. Если бы ты только знала, как долго я тебя искал!

– А я тебя не искала, я просто ждала тебя, мой Снеговичок!

Вот и встретились наконец-то высокий кареглазый брюнет с хорошим чувством юмора и маленькая, худенькая, ничем не примечательная блондиночка с уже уходящей молодостью и неутолимой жаждой любви в огромных голубых глазах. Встретились они не зря, так угодно было судьбе, которая оберегала её от других ненужных встреч, чтобы эта долгожданная встреча стала самой дорогой и значимой в её жизни.

Всё бы хорошо было, если бы не эта поездка к друзьям в Даллас. Его друзья, тоже биологи, жили там уже несколько лет и предложили ему очень интересную работу. Он рассказал Люсе про заманчивое предложение и решил поехать, а ей сказал, что обязательно за ней приедет. Люся плакала, не хотела его отпускать, но интересное дело, о котором он только мечтал, перетянуло всё.

Сначала ждала каждого звонка, потом звонки стали реже. Иногда приходили письма, но потом и их становилось меньше, пока не исчезли совсем. Кто-то ей передал, что он уже переехал в другой штат. И она перестала ждать. Потихоньку стала стареть. Люся уже реже стала появляться на людях. Всё лето жила на даче, копалась в огороде, а зимой помогала по физике и математике своим племянникам, потом детям племянников. Олег так и не объявлялся, а она о нём всё время вспоминала и думала. И никто уже из знакомых ничего ей не рассказывал про него, да и со знакомыми уже Люся не встречалась. Но в душе тихо благодарила судьбу за ту встречу, за те добрые и нежные годы, что прошли с ним. Всё-таки было счастье, было… было… хоть и не на всю жизнь, но она о нём помнит и живёт этим воспоминанием.

Солнце спряталось за тучу, откуда-то появившуюся, и стало прохладно. Кот Васька вскочил, потянулся и скрылся в кустах. Люся ушла в дом. На комоде стояла фотография Олега, ей показалось сегодня, что он чувствует свою вину и она у него во взгляде. «Не печалься, Олежка, всё было хорошо. Только бы у тебя сейчас тоже было всё хорошо!» Люся смотрела в окно. Вдали сверкнула молния, и пошёл дождь.

Заболевание

Ранним утром они стояли в прихожей. Он в плаще, а она в пижаме и в бигудях, и вся решительно-растерянная.

– Я поехал. Подумай. Забери заявление. Нам не нужен развод. Дочка вырастет, она тебя осудит. Она будет на моей стороне. Подумай, что ты делаешь. Ты сама потом будешь жалеть.

Она молчит, смотрит на него. «Пусть мне будет хуже, – думает она, – жалеть буду! Подумаешь! Дочь осудит! Ничего не осудит! Нет чтобы уговорить, а он мне грозит, что жалеть буду. Тоже мне!»

Ей хочется броситься ему на шею, обнять его и сказать, что да, он прав. Но нет. Раз подала заявление – назад не возьму. И сама с собой молча беседует, а он ждёт.

«Александр Фёдорович всегда, когда доказывал сходимость какого-нибудь метода вычислений, задавался погрешностью и говорил: „Пусть нам будет хуже“. Вот… Пусть мне будет хуже».

– Потом передумаешь, но я не вернусь. Я назад не возвращаюсь. Думай, пока не поздно.

Не дождавшись от неё никакого решения, он хлопнул дверью. И уехал… навсегда.

Налила себе кофе покрепче, щеки горят. «Наверно, он меня ругает, вот и щёки горят. Сейчас попью кофе и поеду в аэропорт. Я скажу ему, что всё, он прав, как всегда. Я дура. Тогда он будет доволен, будет улыбаться и смотреть на неё как на дуру. Не хочется видеть его довольного лица, он победил.

Он не понимает, почему я уехала. Почему я подала на развод. Он думает – это моя блажь. Избалованная, как говорит его мама. Он чудо-мальчик, хороший, не пьёт, не курит, не бабник – так говорит вся его родня. Насчёт бабника никто не знает, кроме него».

– С таким парнем да не жить. Чего ещё ей надо? Такого парня бросила, дура! – так говорит вся его родня.

Вот насчёт «чего ещё надо» не только они не понимают, но и он даже и не задумывается.

А как это объяснишь? Это не объясняется, это чувствовать надо.

«Лучше я буду жить одна, – думает она, – по крайней мере, я буду знать, что одна. Я сама должна думать о себе и ребёнке, чем ждать эту милостыню, которую он соблаговолит подать, в виде своего драгоценного внимания. Пусть! Не поеду в аэропорт. Нет. Решила – и всё».

И ей стало так плохо – как никогда. Плакать нельзя, родители не должны видеть. Они считают, что ей это всё легко, она же не подаёт вида, каково ей. А на работе Ленка про неё всегда говорит: «Мне ничего не надо, мне лишь бы было трудно».

Села и встать не может, тут дочь бегает, чего-то ей надо. А она как онемела. «На развод не поеду. Напишу письмо, что не могу приехать, и всё. На третий раз разведут».

В жизни больше никакой любви не хотела, бежала от неё, как от чумы. Чума заразная и смертельная. Любовь тоже. Любовь – это заболевание очень заразное и плохо поддаётся лечению. Как у Булгакова: «И сердце здоровое, и печень здоровая, и желудок здоровый, а такая боль во всём!» Лучше ею не болеть – подумала она. Не дай бог подцепить!

Ветер

 
Огонь свечи дрожит, трепещет…
Свистулька жалобно «фью-фью»,
А за окошком дождик хлещет
И ветер прошептал: «Люблю-ю-ю-ю»…
 
 
Ищу: откуда прилетело?
Быть может, это только «фью»?
Но это слово так пригрело,
И я в ответ: «Люблю-ю-ю-ю!»
 
 
Кричать я громко не умею.
Возможно, он и так услышит
Слова, что вслух сказать не смею,
Они от сердца и без лжи…
 
 
Конечно, ветер окаянный
Себе присвоил шёпот мой,
Но, ветер, ты не постоянный,
А всё кричишь: «Пропой – пропой…»
 

Паланга – любовь моя

По-моему, главное в жизни – это дружба, взаимопонимание и любовь между народами. Я часто отдыхала в Литве, в городе Паланге. Последний раз в Паланге была в 1988 году. С тех пор очень многое изменилось в нашей стране, а вот как в Паланге, не знаю. Думаю, мало что изменилось, потому что, как там было хорошо, лучше быть не может, а хуже не должно быть. Когда приехала в Палангу впервые, то была поражена всем абсолютно: чистотой, порядком, красотой, людьми, едой, обслуживанием и т. д.

Литовцы – люди мало эмоциональные, спокойные, не любят хамства и нахалов. Думаю, всё то, что восхищало меня, не изменилось. В то время я жила в Башкирии, и наш институт снимал частный сектор в этом прекрасном городе на берегу Балтийского моря для отдыха своих сотрудников. Путёвка была практически бесплатная для проживания: для работника института шесть рублей за двадцать дней, а для членов семьи четырнадцать рублей. Можно сказать, жилье было бесплатное. А уж экскурсии, питание и все остальные удовольствия – за свой счет.

Экскурсии в городе для любого желающего были организованы хорошо, питание тоже – на каждом шагу кафе, бистро, столовые, рестораны. И надо отдать должное городским властям: всё было на высшем уровне, и качество, и обслуживание.

– Вы откуда? – спрашивают меня.

Говорю, что из Башкирии, они так обрадовались.

– Это где Казань, да?

– Ну да, недалеко от Казани.

– У нас в прошлом году отдыхали из Казани, такие хорошие люди!

И с тех пор там меня очень тепло принимали, дарили изделия из янтаря. Я до сих пор пользуюсь этими украшениями.

Каждый год жила по разным адресам и всегда была в дружбе с литовцами. Они мне очень нравятся. Такие трудяги. У них полный порядок в доме и во дворе, где они живут. Кругом цветники, и они с любовью ухаживают за цветами. Клумба никогда не бывает пустой, на ней всё лето цветут разные цветы. А в частных домах даже специальные дорожки для колес автомобиля.

Кругом газонная трава, а чтобы машина не помяла травку, выделена колея для проезда, а между колесами тоже газонная трава, и никто не нарушает этот заезд и выезд. Это как же надо любить место, где ты живешь, чтобы так его беречь! А какой изумительный ботанический сад и музей янтаря, с какой любовью они все это оберегают.

А в кафешках как хорошо! Такой кофе обалденный! Выпечка – пальчики оближешь. Я отдыхала с дочкой. Первый раз поехали, ей было семь лет – и так до окончания школы. И всегда наслаждались этим отдыхом. Пьяных мы там не видели, один раз шел литовец подшофе и очень извинялся перед нами, что выпил. Мусор у них вывозили машины два раза в день, в семь часов утра и в семь часов вечера. Он нигде не складировался, люди выходили с мусором и ждали машину, машина всегда подъезжала вовремя. Даже бумажку на тротуаре не увидишь.

Обедали мы обычно в каком-нибудь ресторане. Я уж и названия подзабыла. Помню «Ванга», «Васара», «Балтия», «Паюрис» и еще много других. Мы чаще всего посещали «Паюрис», очень там хорошо готовили, и блюда были разнообразные, на все вкусы. Этот ресторан работал круглый год, он был при гостинице, а остальные – летние. Но тоже очень хорошие.

В Литве, надо отметить, очень трепетное отношение к детям. Мы как-то пришли обедать в «Паюрис». В меню были указаны блинчики с мясом, и на второе для дочки я заказываю это блюдо.

– Блинчики у нас были на завтрак.

– Понимаете, у меня дочка хочет блинчики – и всё. Что же мне делать?

– Хочу блинчики, – ноет дочка.

Официантка приняла заказ, ничего не сказала и принесла то, что я просила. Видно было, что блинчики с пылу с жару. У них так: раз ребёнок просит, надо ему сделать. Дети у них с малого возраста пользовались вилкой и ножом, как не все взрослые могут. А на первое, никогда не забуду, холодный борщ в высокой кружке и отдельно на тарелочке горячий картофель. И ещё у литовцев есть такое блюдо, называется цепелины, это объедение просто. Сами литовцы готовят его отменно.

На остановках такси родителей с детьми пропускали без очереди. Если кто-то спорил, водитель спокойно приглашал родителей с детьми. И никаких возражений. Культурная республика была. Какая она сейчас?

Два раза отдыхали под Палангой в сельской местности, называлось Швентойи. И там такой же рай. Дорога к морю шла через сосновый бор. Воздух насыщен хвоей и морем. Чудесные места, ухоженные, чувствуется, что ждут гостей и рады встретить их если не теплом, то чистотой и порядком.

А море… Какое море… Песок мелкий-мелкий, как мука. Строили из песка замки. И еще дюны! О! Эти дюны, такой восторг! Мы гуляли вечером, даже когда прохладно, в куртках и босыми ногами по воде. Берег там низкий, море мелкое. И так до захода солнца. Красота! А солнце – такой большой оранжевый круг садился за горизонт, как будто опускался в воду. Часто стояли на пирсе. Улица (раньше называлась Басанавичюс), которая вела к морю и к пирсу, была каштановой. Каштаны – такие высокие и толстые стволы. Встанешь около этого дерева – и тебя не видно. Мы отдыхали в разные месяцы. У нас даже свой фотограф – литовец – был. Каждый год нас фотографировал.

В августе 1988 года мне выпало большое счастье. В аэропорту города Паланги я увидела своего любимого поэта Андрея Вознесенского. Мы вместе стояли на посадку. Мне так хотелось подойти к нему, сказать, как я его люблю, но моя дочь – девочка очень строгих правил – мне запретила это сделать. Но я всё равно к нему подлетела, что-то сказала. Наверное, он и без слов увидел мой восторг и, улыбаясь, дал нам автограф на книге Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». А в самолёте я написала стихи и хотела отдать ему, он сидел впереди меня, а дочь опять меня одёрнула и сказала:

– Ты с ума сошла!

И я её послушалась, но до сих пор об этом сожалею. В Паланге много было интересного: и природа, и замечательное море.

А как там хорошо организован отдых!

Открытие и закрытие сезона начинает карнавальное шествие – с масками, костюмами, ведьмами и прочими сказочными героями по улице Витаутаса (сейчас, может быть, уже по-другому улица называется). Парашютисты в разноцветных парашютах показывают свои прыжки над пирсом уже после захода солнца.

Паланга, я тебя люблю! Увижу ли я тебя когда-нибудь ещё?