Текст книги "Я объявляю Джихад… Простая повесть о не очень простых вещах"

– Там хорошо, тебе понравится, – ответил он, и я окончательно напряглась.

Господи! Что ж я за идиотка-то такая, куда я еду, с кем? Гаспар – это его настоящее имя? Нет, конечно, какой-то Гарик-извращенец и маньяк везет меня в неизвестном направлении за город. Перед глазами стали всплывать все фильмы ужасов про расчленение туристов, про молчание ягнят и что-то там еще про бензопилу.

Меня охватила паника. Даша одна в гостинице, ей четырнадцать, у нее нет денег, карта и кошелек у меня. В номере из еды не съеденный салат и отгрызанный багет, куча сувениров для друзей и билеты на обратную дорогу. Догадается она позвонить отцу, если утром меня не окажется дома? Она ведь останется совсем одна, как она будет жить, что с ней будет? У меня затряслись ноги.

В это время мы подъехали к хорошо освещенному и, как мне показалось, очень старинному кованому забору, двери автоматически открылись, и я приготовилась в ближайшее время расстаться со своей никчемной жизнью.

– Эй, пошли! – выдернул меня из бездны кошмарных картинок, нарисованных моим воспаленным сознанием, голос Гарика.

Он стоял, открыв мою дверцу, и вопросительно поглядывал на меня. Стоял, как обычно, со своей по-детски открытой улыбкой, в левой руке у него дымилась СИГАРЕТА!!!

– ТЫ ЧТО, КУРИШЬ?! – с неподдельным изумлением спросила я.

– Ты по ходу тоже что-то куришь, – весело сказал он. – Я всю дорогу курил, я вообще много курю, тут все много курят, – сказал Гарик-Гаспар.

Я остановилась как вкопанная, забыв про страх быть заживо расчлененной.

– Как всю дорогу? Ты шутишь? Я не заметила. Ты и днем курил?

– Да, – тоже остановившись, немного настороженно ответил он. – Днем я меньше курю, чем вечером, на работе особо не покуришь, сейчас почти везде датчики дыма стоят, а вечером одну за одной.

– Так вредно же, – промямлила я, предполагая в уме, что, возможно, у меня рак головного мозга, и очень скоро я умру.

– Кто тебе сказал такую ерунду? – засмеялся он. – Пошли уже.

Я вдруг услышала где-то за деревьями веселые голоса, которые, словно шумный ручей, журчали мне, что, возможно, расчлененки сегодня не будет. И я увидела, что стою на довольно большой парковке, на которой стояло много красивых машин не известных мне марок.

– Ладно, пошли уже, – сказал Гарик, и я почувствовала приятный аромат от его дымящейся сигареты.

Мы вышли из-за аккуратно подстриженных деревьев, и я увидела довольно внушительный танцпол, играла какая-то современная музыка, люди смеялись, танцевали, разговаривали, пили шампанское. От блеска и красоты всех присутствующих моим глазам стало больно. «Вот он, рай на Земле, – подумала я, – а тот парень с кожей цвета горького шоколада – бог Аполлон. Там, вдалеке, щебечут прекрасные нимфы, запах дорогих духов, красивая одежда». Это был идеальный мир с идеальными людьми, и вокруг будто не существует больше ничего, все счастливы, все смеются, на Земле больше нет войны, нет голода, нет болезней. Это был словно сон. Я посмотрела на свою футболку, заказанную по интернету за тысячу рублей, потом опустила взгляд на свои самые дорогие туфли за сто пятьдесят евро и отчетливо увидела между мной и этим танцполом огромную зияющую пропасть. Прикосновение Гарика к моей руке меня пронзило, словно током, я вздрогнула и очнулась. Молодые люди проходили мимо нас, одна девушка, из тех нимф, что стояли в стороне, громко и мелодично засмеялась, закинув свою белокурую голову назад.

Недалеко от площадки, где танцевали, стояли столики и красивые плетеные стулья, я подумала: «Наверное, Далиль делает как раз такую же красивую мебель». В центре сидел молодой и совершенно некрасивый, на мой взгляд, человек со страдальческим выражением лица и нервозным движением пальцев по подлокотнику стула. Можно было подумать, что у него кто-то умер или вот-вот умрет. Лицо его было мне отдаленно знакомым. Он совершенно не вписывался в атмосферу происходящего вокруг, на нем были надеты поношенные кроссовки и, как мне показалось, не очень свежая футболка.

Мы подошли к нему, и Гаспар со своей простодушной улыбкой на повышенном голосе крикнул:

– Сава!

Молодой человек быстро поднялся и вымучено улыбнулся Гаспару, протягивая ему свои руки. Обнимание, похлопывание по спине, интонация их французской речи – все это говорило мне о том, что они очень рады видеть друг друга. После недолгого эмоционального общения Гаспар представил меня своему приятелю:

– Луи, это Ольга.

– Ольга, это Луи.

Я молча улыбнулась, Луи взял мою руку и, посмотрев быстро мне в глаза, поцеловал ее. И вроде сказал что-то вроде «мне очень приятно». «Француз во всей своей красе и элегантности, несмотря на несвежую футболку, – подумала я, – да и не такой уж некрасивый, просто очень уставший, и глаза красные, то ли от приема каких-то запрещенных препаратов, то ли от бессонной ночи. А может, он плакал? Хотя нет, нос вроде не распухший, хотя хрен его разберет, носище-то вон какой огромный – на пол-лица!»

Мы сели за столик, и они оба, потеряв ко мне всякий интерес, на красивом и непонятном мне языке принялись обсуждать какие-то проблемы, а может быть, новости.

Я принялась с интересом разглядывать присутствующих, одновременно вспоминая «Великого Гэтсби» Скотта Фицджеральда. Вот он, может, и не высший, конечно, свет, но что-то типа того. Официант поднес нам шампанское, я машинально посмотрела на его руки, нет, конечно, никакой грязи под ногтями.

Гарик, не глядя на меня, продолжая беседовать с Луи, спросил по-русски, буду ли я шаманское.

НЕТ! КАКОЕ ШАМПАНСКОЕ! Именно этот слабоалкогольный искрящийся напиток и выпускал моих внутренних демонов, которых лучше всего никогда никому не показывать. Пару бокалов поднимали со дна мое дремлющее потаенное бессознательное чудовище, которое было готово испепелить все живущее на Земле.

– Нет! Я не пью шампанское, – ответила я с интонацией Веры Алентовой из кинофильма «Москва слезам не верит»: «Нет! Я рыбу не ем, у меня на неё аллергия!»

– А что ты пьешь? – с удивлением спросил Игорь, поворачиваясь ко мне.

Луи, тоже с интересом глядя на меня, спросил: «Может, мадам хочет водки?»

Да, это я поняла! И волна ярости чуть было не выплеснулась в: «Б…Ь, КОНЕЧНО, ВОДКИ! Я ЖЕ РУССКАЯ! Ты мне, придурок, еще балалайку предложи и медведя в придачу». Хорошо, что я не знаю, как это сказать на его родном языке, а говорить ему это по-русски не имело никакого смысла. Волна отступила так же внезапно, как поднялась. Гребаные стереотипы. Русские много пьют, и по улицам там у них бродят медведи, американцы тупые, а французы только трахаются и жрут лягушек. А может, они и в самом деле только трахаются и жрут лягушек?

– Я люблю ром Bacardi black и обязательно апельсины с корицей к нему, – сказала я очень спокойно Гаспару.

Он опять на меня удивленно посмотрел и дал какие-то указания официанту с чистыми ногтями, который смиренно стоял с подносом около нас.

Нам принесли бутылку рома, шот и порезанные апельсины, посыпанные корицей, апельсины были с кожурой, я немного расстроилась, потому что, с одной стороны, так их было удобнее брать рукой, но откусывать апельсин от кожуры я ненавидела, особенно с накрашенными губами.

Я молча достала из сумки влажные салфетки и, не глядя в зеркало, просто вытерла с лица помаду.

Луи и Гаспар смотрели на меня, видимо, в ожидании какого-то фантастического мероприятия, под названием «Внимание! Смертельный номер, только сегодня! И только у нас! Ольга пьет ром!»

Но мне было на них совершенно плевать, запах корицы и апельсина возбудил во мне огромное желание скорее опрокинуть этот наполненный шот в себя.

От удовольствия закрыв глаза, держа в руке дольку апельсина, я почувствовала, как этот удивительный напиток проникает в каждую клетку моего организма, а вместе с ним жаркая непостижимая Куба с ее палящим солнцем и ласкающим мои волосы карибским бризом. Я ощутила соленый привкус моря, который перемешался со вкусом ароматной обугленной бочки, неведомых мне специй и карамельной конфеты из давно забытого детства. В голове заиграла завораживающая музыка и голос из песни «Chan-Chan». Я увидела прекрасную молодую женщину с кожей, похожей на растопленный швейцарский шоколад, она устала, она уже много лет собирает сахарный тростник, руки ее истерзаны тяжелой работой; она выпрямляется и смотрит вдаль, моря не видно, но она знает, что оно там, она его чувствует каждой клеткой. Там, в море, ее мужчина. У нее длинная, бесконечная шея и стройная крепкая спина, она как богиня из античного мира. Женщина стирает длинной юбкой пот со своего прекрасного лица и продолжает свою работу. Палящий зной отступает, я чувствую легкое дуновение с влажным прикосновением к моему лицу, я вижу любовь, секс, рождение ребенка, счастье долгожданной встречи… и еще запах, запах, который остается на теле после секса с любимым мужчиной. Я чувствую внутри себя непреодолимое желание выпить еще стопку и заняться сексом.

Открыв глаза, засовываю в рот апельсин. Да, вот оно, маленькое счастье маленького человека. Луи и Гаспар смотрят на меня с восхищением, будто я только что исполнила для них «Una furtiva lagrima» голосом Пласидо Доминго.

Я выпила еще пару стопок, и во мне растеклась тягучая сладость удовольствия и тепла. Я перестала замечать красоту присутствующих людей, шум не очень понятной мне музыки, я перестала чувствовать себя чужой в этом удивительном мире блеска и фейерверков. Как хорошо сидеть вот так, среди деревьев, вечером, в теплом мареве середины июля. Там, кажется, в кустах, запела ночная птица. Как хорошо сидеть рядом с молодым красивым парнем и пить ром.

О, Господи! Я же забыла Даше позвонить, сколько уже времени? Одержимо схватила сумку и достала свой телефон.

– Алле, мам, я уже засыпала, ты чего там? – сонным голосом пролепетала моя дочь.

– У тебя там все в порядке? – извечно произносимая мной дебильная фраза.

– Да в порядке, мам, отвали, я спать хочу. – Разговор прекратился, пошли частые гудки.

Отвали, конечно, кому вообще нужна такая мать, которая в сорок лет цепляет на улице молодых парней и мчит с ними вечером незнамо куда. А кстати, кто кого подцепил-то? Я его или он меня? Немного поразмыслив, я убеждаю себя, что он – Гаспар – меня подцепил.

Мой новоявленный приятель мирно беседует со своим другом, к нам подходят какие-то люди, то девушки, то мужчины, светские разговоры, приветственные взмахи руками. Все это словно кино, а я будто дома сижу перед телевизором.

Вдруг из этого самого телевизора заиграла знакомая мелодия из современных, которая меня почему-то зацепила, кажется, это была песня с непонятным мне названием «Palabras», а кто её исполнял, я не помнила, Даша мне как-то ее добавила Вконтакте. Я стремительно поднялась из удобного плетеного кресла, скинула жакет и через секунду уже была в центе танцпола. Музыка была не снаружи, она шла из меня, я полностью отключилась и вошла в непонятный транс, очарованная сочетанием звуковых волн и голоса, я танцевала только для себя, ну, еще, может, для какого-нибудь Орфея, который смотрел на меня с неба. Сняв резинку с хвоста, я продолжала свой ритуальный танец.

Когда музыка закончилась, я спрыгнула с площадки и махом выпила бокал шампанского, официант с подносом словно поджидал меня в нужном месте весь вечер. Я услышала протяжное «У-У-О-О!» или «Уау!» Все смотрели на меня и хлопали в ладоши.

Ну вот, приехали, Оля, твой «звездный час», ты, как обычно, опозорилась, но теперь уже публично перед все Парижем.

Я с извиняющимся взглядом, завязывая хвост, плюхнулась в свое кресло, глаза Гаспара заиграли каким-то совсем новым светом, даже мрачный Луи как-то просветлел, они улыбались, все люди приветливо мне улыбались.

– Ну ты даешь! Ты что, какая-то подпольная танцовщица? – смеясь, спросил Игорь.

«Да, блин, ахринительно подпольная», – подумала я, мечтая стать хамелеоном и слиться с этим креслом. Вообще в жизни я крайне редко ругаюсь матом, но в уме постоянно.

– Да нет, – опустив глаза в пол, ответила я.

– Ходила в детстве на танцы?

– Ага, две недели в шестом классе, а потом из-за того, что меня не поставили на репетиции в первый ряд, покинула сию танцевальную группу под названием «Мираж», – уже улыбаясь, ответила я.

– А я ходил, меня мама отвела, сказала, что мне это пригодится, в то время я вообще-то мечтал стать футболистом, но против моей мамы спорить было бесполезно, она всегда знала лучше меня, что мне было надо. Пять лет проходил, но я так, как ты, не умею, – опять засмеялся он.

Луи тяжело встал, опираясь на подлокотники кресла, словно ему было лет семьдесят, и у него был артрит в тяжелой форме. Гаспар тоже встал, я за ним, они попрощались. Луи взял мою руку, снова ее поцеловал, с какой-то родной теплотой зажал ее в своих ладонях на мгновенье и ушел.

Я плюхнулась в кресло и почувствовала головокружение, ну вот, в голове стало невыносимо душно и мутно, тошнота подкатила к горлу, шампанское медленно, но верно делало свое черное дело, мой дракон зашевелился и начал просыпаться.

«Да, дело табак», – еще не совсем замутненным сознанием отреагировала я.

– Гарик, поехали отсюда.

– Почему? Тебе не нравится? Не хочешь танцевать?

– Нет, не хочу.

Мы встали и направились к парковке. На то, как мы уходим, никто не обратил внимания, все по-прежнему были заняты только собой.

«Проклятые буржуа, ненавижу вас! Мерзкие и никчемные люди, продающие себя за шелковое бельё и дурацкие побрякушки, делающие вид, что все идеально, чисто и безоблачно. Люди, которые не хотят видеть дерьмо и смерть вокруг себя», – зевая, прорычал мой просыпающийся демон.

Меня еще сильнее замутило, и вернулась головная боль, а с ней я вспомнила о своем кошмарном сне. Я поняла – если сейчас что-то не предпринять, то я расколочу на хрен эту, наверно, очень дорогую спортивную машину, к которой мы подошли. Надо как-то отвлечься.

– Кто этот Луи? – начала я спасительную беседу, хотя, на самом деле, мне уже было совершенно на это наплевать.

– Это мой давний приятель, мы с ним учились на актерских курсах.

– А, так ты у нас еще и актер? – с усмешкой отпарировала я, пристегивая ремень безопасности. Да, ремень, пожалуй, мне сейчас не помешает.

– Да нет, – сказал он, как-то испуганно глядя на меня.

Я на него уже не смотрела, и я его не слышала, я вспоминала все самые мерзкие фильмы, про то, какие русские дерьмо, а американцы спасители планеты. При чём тут американцы? Я не знаю.

Потом мне вдруг вспомнилось видео, где заживо раздирали Каддафи, и мерзкое лицо торжествующей женщины-политика из США – тоже из какого-то репортажа. Лицо этой женщины безобразно! Она торжествует! Над кем? Чему она радуется – сотням тысяч смертей? Кого она победила?

Боль и ненависть смешались воедино, и возник образ красивой безмятежной девушки-блондинки, весело смеющейся, закинув голову; она повернула ко мне свое лицо, и я увидела опять мерзкую гримасу ликующей женщины! «Нет! Нет! Пожалуйста, только не сейчас», – умоляла я сама себя.

И что-то сдерживало меня изнутри. «Наверно, это ром меня спасает», – подумалось мне вдруг. И я отчетливо представила, как ром в костюме Супермена громогласно возвещает голосом Гендальфа: «Ты НЕ ПРОЙДЕШЬ!» А шампанское в красном платье, булькая пузырьками, раздражает моего уже проснувшегося дракона и выманивает его из берлоги наружу.

– Чего он грустный-то такой? – пыталась я зацепиться за реальность.

– Кто? – тоже откуда-то издалека вернулся мой собеседник.

– Этот Луи.

– У него друг умирает от рака легких.

– Друг? Он что, голубой?

– Да, а что? – посмотрел на меня Гарик и без улыбки сам себе ответил: – А, да, у ВАС там в России геи типа запрещены.

– Чо за херню ты говоришь! Кто у нас там запрещен? Геи? Да на хрен они кому нужны их запрещать? Как вообще можно запретить людям любить друг друга!

У нас пропаганда запрещена, пропаганда! Понимаешь? Что вам тут, блядь, про Россию мозги промывают. Приезжай в Москву или Питер, посмотри, как все они уже на Соловках сидят в своих «Дольче Габбана» и «Версаче».

– Ты что тоже гей? – вдруг, как обухом, меня осенило – красивый парень в стильной дорогой одежде, пальцы на руках тонкие, с маникюром, бездонные смешливые синие глаза – все точно, он гей!

– Нет, – сосредоточенно, не глядя не меня, ответил мой несостоявшийся гомосексуалист.

Я вдруг обратила внимание, что он курит и с тех пор, как мы сели в машину, ни разу не улыбнулся. Я уставилась в лобовое стекло. Где-то далеко сияла огнями Эйфелева башня, слышались хлопки салюта.

У его друга РАК! Так, оказывается, в идеальном мире из блесток и мишуры люди тоже умирают? Невыносимо печальные глаза Луи стояли передо мной.

– Так, а почему? Почему он на этой чертовой вечеринке? А не рядом с любимым человеком! Он что, в честь этого устроил вечеринку?! – бунтовала я на соседнем сиденье.

– Это друзья для него устроили, чтобы хоть как-то его поддержать. Дидье уже не приходит в сознание, – как-то отстранённо ответил Гарик, внимательно следивший за движением на дороге.

Друзья устроили вечеринку? Что же это за люди такие! Которые в честь умирающего человека устраивают вечеринки! – Хотя, а что они должны делать, принести Луи надгробный венок и носовые платки? Я вдруг обмякла, и мне стало невыносимо стыдно за свои идиотские мысли. «Нормальные они люди и хорошие друзья», – подумала я в последний момент перед тем, как вспомнить, что у меня умерла мама, и разрыдалась.

Когда я успокоилась, мы стояли уже у входа в мою гостиницу. Вытирая слезы и сопли приятным на ощупь, но уже практически мокрым носовым платком, который, видимо, дал мне Игорь в процессе моего рыдания, я спросила:

– Мы тут давно стоим?

– Полчаса где-то.

Мы оба вышли из машины. Я с пришибленным видом протянула Игорю его носовой платок.

– Нет, спасибо, оставь себе, – с ничего не выражающим лицом произнес он и как-то быстро, по-отцовски поцеловав меня в лоб, кинул: – Пока, спокойной ночи, – сел в машину и уехал.

Я печально посмотрела на открытое окно в моей спальне на втором этаже и поднялась в номер.

Зашла тихо, чтобы не разбудить Масика, а то он поднимет такой ор, что нас завтра выселят из гостиницы. Зайдя, я ощутила на себе всю тяжесть обвалившегося на меня многотонного ночного парижского неба. Гарика я больше никогда не увижу, да и хрен с ним, белье можно было надеть и поудобнее, о чем я думала? Что оно мне пригодится? Идиотка. Прав был мой бывший – у меня проблемы с головой. Ноги, окончательно убитые, вдруг внезапно острой болью напомнили о себе. Я стянула с себя всю одежду, надела свой дурацкий оранжевый махровый халат, одежда осталась валяться на угловом диване. Я на носочках, не дыша, заглянула к Дарье, она спала, откинув одеяло, в обнимку с огромной подушкой, которая была с нее размером. С этой подушкой она не расставалась с того момента, как мы ее распаковали, принеся домой с почты. Саске Учиха или Сасуке Утиха, как-то так звали этого симпатичного нарисованного героя из японской манги. Идею взять его собой в отпуск я поначалу отвергла категорически, пытаясь использовать все «действенные» методы убеждения: я и орала, и топала ногами, и, переходя на визг, пыталась убедить ее, что это бредовая идея. Но когда я поняла, что без этой дурацкой (ой, извините, многоуважаемой) подушки она просто никуда не поедет, то сдалась. Однажды дома, заправляя ее кровать, я небрежно скинула этого Саске на пол, там такое началось… Даже вспоминать не хочется.

Тихо и безмятежно спала моя маленькая девочка со своим виртуальным другом. Масик, который спал у Дарьи в ногах, с недовольным выражением на мордочке кинул на меня свой укоризненный взгляд, типа: «Ну что приперлась? Давай вали спать», – закрыл глаза и снова уснул. Я тихонько закрыла дверь и пошла в свою спальню.

Решив, что не пойду в душ, я рухнула прямо в халате в кровать. Проиграв еще раз в голове поцелуй в лоб, я вдруг вспомнила запах отца и бензина, как упершись носом в его спину, пока мы ехали на его стареньком мотоцикле в лес за грибами, как же я была счастлива тогда. И я вспомнила, что меня бросил муж, и разрыдалась с новой силой, теперь уже часа на два.

Меня разбудил громогласный лай собаки и стук в дверь.

– Мам, к тебе тут пришли.

– Кто? – ничего не соображая, я села на кровати. Голова ныла, спина ужасно затекла.

– Он сказал, что его Гаспар зовут.

– Привет, это я, – появился в проеме двери Гарик.

– Ты что, с ума сошел? Приперся в такую рань! – раздраженно кинула я, уже примерно представляя то, как я сейчас выгляжу.

– Мам, ты чо, двенадцать уже! Давай вставай!

– Я тебе кофе принес, чтобы ты не умерла после вчерашнего.

«Да лучше бы мне сдохнуть этой ночью, чем предстать перед мужчиной в таком виде», – пронеслось в моей голове.

– Ладно, сейчас, подожди минут пятнадцать, я приму душ и оденусь.

– Ага, а мы пока начнем пить кофе без тебя, – сказал Гарик, и они вышли.

Я скрепя сердце встала и подошла к зеркалу. ЭТО БЫЛ КАКОЙ-ТО ПИ… ц!

Опухшая и затекшая рожа с невероятными по своему размеру веками смотрела на меня из потустороннего мира. Ну да, если лажать, так уже по полной – это по-видимому мой девиз. Я взяла в руки косметичку, будто она мне поможет, домашние штаны, футболку и, стараясь не смотреть в сторону беседующих Игоря и Дарьи, прошмыгнула мимо них в ванную.

Стоя в душе, я почувствовала, что ломит шею, в голове была полная пустота, я не думала ни о чем. Наспех высушив феном волосы и затянув их в хвост, я подумала: «Сейчас бы картошечки тертой на глаза положить», – и вышла.

Не знаю, о чем они беседовали, я уже услышала окончание разговора.

– Я учился на актерских курсах.

– Ого, – с надеждой в глазах Дарья спросила: – А ты знаешь Гаспара Ульеля?

– Нет, – засмеялся Гарик.

– У, блин, жалко, – с искренним разочарованием произнес Дашин голос, – он такой милый, – пропищала она и, схватив круассан, ретировалась в свою спальню.

На столе стояли три бумажных стакана с пластиковыми крышками и два круассана на белой тарелке. Дашин кофе стоял не тронутый.

– Она не пьет кофе.

– Ага, я уже понял.

– Может, ты хотя бы Венсана Касселя знаешь? – изображая надежду, спросила я.

– Нет

– Ну, тогда какой от тебя толк, забирай свой кофе и вали!

И мы вместе громко засмеялись.