Текст книги "Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви"

– Потому что 43?

– Да нет. Возраст ни при чем. Меняться можно и в 93. Но первый шаг – признать проблему. А у него их нет.

– И что делать?

– Говорю же: оставить его в покое.

– Я не могу. Он мой сын, он катится в пропасть. Я должен ему помочь.

– Пал Иваныч, а вот это ваша проблема. Наймите коуча и отработайте это неуемное желание нянчить 40-летнего дядечку, свою латентную вину за «упущенного» ребенка отработайте. Это ваша очевидная проблема, не Гордея.

– Ясно. Поработаешь со мной?

– Нет, я не психолог. Я диагност. Ну, терапевт. Могу грипп вылечить. Насморк. Кашель. А если что серьезное – это к специалисту. Могу дать контакт.

Иду домой. Сейчас отложу все дела и напишу про это пост, пока горячее, свежее, непрожитое. Изменю имена только.

Вот она, объективная реальность, без прикрас. Безжалостная правда жизни.

А вечером приготовлю плов. У меня есть зира, шафран, куркума и барбарис.

Двери

В принципе можно жить и без дверей. Не очень удобно, но мы привыкли. На ванную и туалет повесили деликатные шторки. Они бы и еще 100 лет висели, но однажды в ванной на меня упала шторка, больно тюкнув пластмассовым карнизом по голове.

«Нужно сделать двери», – подумала я.

На прошлой неделе нам их привезли, осталось только установить.

– Пусть стоят до моего возвращения, – сказал муж. – Это геморрой.

Он обещал приехать на этой неделе, но сорвалось. Сказал, на следующей. Но я хорошая жена. Я решила сделать ему сюрприз и заказала установку дверей. Он приедет – а двери уже стоят в дверных проемах, а не у стеночки, в упаковке. Муж ахнет от счастья, спасенный от геморроя.

Он на самом деле тоже решил сделать мне сюрприз. Он специально сказал, что на этой неделе не срастается, чтобы я не ждала, а он прилетит, как и планировал, в воскресенье. Позвонит в дверь и скажет: сюрприз! И все, включая детей и кошку, заплачут от счастья.

Утром воскресенья мне в дверь позвонил Николай. Николай – установщик дверей. А еще он высокий, красивый и молчаливый мужчина. Идеальный, в общем.

– Входите, – сказала я и покрылась пунцовым румянцем.

Николай вошел. Спросил:

– Где можно переодеться?

– Где удобно, – сказала я, еле удержавшись от «прямо здесь давай».

Но вокруг прыгали дети. Цепляли Николая за причиндалы (я про ящик с инструментами, пошляки).

Катя, например, пока Николай отвлекся, уволокла молоток, чтобы чинить кукольный дом. Сын стал спрашивать, что это за приборы такие. Бензопила, что ли? Николай отвечал односложно. Он пришел работать, а не нянчить моих детей. Николай переоделся в комбинезон, под которым условная маечка рельефно облегала его мышцы. Ну, готовый порноактер. Даже неудобно как-то. Потому что нельзя быть на свете красивым таким.

Николай приступил к работе. Я не знала, что установка дверей – это так громко и так пыльно. Через три часа пиления-штробления-жужжания-стучания и чего там еще я собрала детей и ушла гулять. Находиться дома было невыносимо. Николай сказал, что работы еще минимум на три часа. «Значит, мы на три часа», – подумала я.

Муж вышел из лифта, предвкушая сюрприз. Он был с цветами и тяжеленной сумкой, на дне которой были запрятаны его ключи. Муж позвонил в дверь. Он слышал за дверью какое-то копошение, но никто не открывал. Муж позвонил снова и почувствовал, что кто-то рассматривает его в дверной глазок.

– Это я, – зачем-то сказал муж.

Какая-то нелепая фраза, которая никому не добавила определенности. Что вообще происходит? Дома определенно кто-то есть! Наконец Николай открыл дверь. Навис в проеме. Он был Аполлоном в комбинезоне и слегка блестел от пота: работал же.

– Кто вы? – спросил муж.

– Нет, кто вы? – с вызовом спросил Николай.

Муж понял, что сюрприз не удался и ситуация развивается по худшему сценарию самых несмешных анекдотов. Он шмякнул букет об пол и сказал голосом, не предвещающим Николаю ничего хорошего:

– Где она?

– Она ушла гулять с детьми. Вы кто?

– Я муж.

– Не знаю. Она не предупреждала.

Муж потеснил Николая, вошел в квартиру, прошел в комнату, не разуваясь, и взял семейную фотографию, чтобы доказать Николаю, что он реально муж. С фотографии на Николая смотрела точная копия этого психованного мужика, швыряющегося цветами. «Ну муж так муж», – подумал Николай.

– Где она?

– Гуляет она, с детьми вашими.

Муж недоверчиво покрутил головой, готовый к тому, что я сейчас вывалюсь из шкафа в пеньюаре с фразой: «Ты все не так понял».

– Ладно, некогда мне, я пойду доделывать двери, – сказал Николай.

– Какие двери?

– Ну вот сейчас делаю дверь в ванную.

Муж сел на диван и понял, что сюрприз еще впереди. Что я хорошая жена и тоже делаю ему сюрприз. Он пошел в коридор и поднял с пола убитый букет. Слегка его реанимировал, встряхнув.

Через час пришли мы с детьми. Муж сидел в комнате с выключенным светом. Он убрал вещи и обувь из прихожей, чтобы сохранить интригу. Мы вошли в комнату и ахнули.

– Папа! – Дети бросились к отцу.

– Ничего себе, – удивилась я и подумала: «Интересно, как он отреагировал на Николая?»

– Это тебе, – сказал муж и протянул букет.

– Такое впечатление, будто ты с этим букетом попал в жесткую турбулентность и вас кидало по всему салону.

– Ну почти, – уклончиво согласился муж.

Ситуация была бы очень потешной, если бы не была такой жизненной. Мне еще повезло, ведь по мотивам анекдотов и народного фольклора я могла в любой момент вылететь с балкона. А спустя час с балкона вылетел бы и Николай.

«А почему спустя час?» – спросите вы. Потому что сначала нужно доделать двери.

Депрессия

Вот фотография улыбающегося человека. У него приятное лицо и ямочки на щеках. Завтра он покончит с собой, и больше никогда на его щеках не появятся ямочки.

В социальных сетях появился полезный флешмоб: люди, переживающие депрессию, открыто в этом признаются и выкладывают в Сеть свои фотографии. На них обычные люди, обычные лица, такие же, как все.

Цель флешмоба – показать, что депрессию не видно невооруженным глазом, но она есть. Мне очень близок этот флешмоб, я хочу его поддержать. Этот текст – мое лицо. Лицо человека, который столкнулся с депрессией.

Нет, я сама не в депрессии и никогда не была в ней. Но мой любимый человек, мой муж, в какой-то момент, который я не успела отследить, провалился в депрессию, в существование которой я не верила, пока не увидела ее своими глазами.

Моего мужа зовут Миша. Мы в браке более 15 лет. Он самый веселый и жизнерадостный человек из всех, кого я знала (друзья не дадут соврать). И вот этот человек вдруг просто берет и гасит свет внутри, погружается во мрак.

Депрессия – это когда человек живет в сумерках жизни и его все устраивает.

Проблема в том, что это вам со стороны очевидно, что там темно и сыро, а он отлично видит в темноте и с каждым днем все меньше скучает по свету. Там, где свет, больше не весело и не френдли, там даже наоборот – хмурые люди, которым что-то от тебя нужно, проблемы, задачи, обязательства. А в своей болезни ты как бы в чуриках: чур тебя не трогать.

Однажды мы с мужем смотрели фильм «Игра в прятки». Нет, он не о депрессии – о раздвоении личности. Там какой-то неведомый Чарли совершал страшные преступления на глазах у маленькой девочки, а ее папа, пытаясь ее защитить, весь фильм искал этого Чарли. В конце выяснилось, что папа и Чарли – это один и тот же человек.

То есть сначала он на глазах у ребенка кого-то убивал, потом выходил из комнаты, а через минуту вбегал в нее, хватал плачущую дочку за плечи, тряс и кричал: «Кто? Кто это сделал?» Меня потряс тот фильм. Разве могут две противоположные личности уживаться в одном человеке? Теперь я знаю ответ, я его видела. Могут.

Депрессия превращает одного человека в совершенно другого. Моего мужа зовут Миша, но иногда он Чарли. Нет, он, конечно, не убивает людей, не расчленяет животных и не совершает преступлений под покровом ночи. Единственное преступление, которое совершил Чарли, – пришел и отнял у нас Мишу, уволок его в сумерки и держит там в заложниках. Чарли – это такой нарицательный образ человека в депрессии.

Жизнь выставляла счета и напоминала об обязательствах. Мише звонили с работы, с учебы, ремонтники. Звонила я, говорила: «Купи молока». Чарли раздражался, кутался в сумерки. Ему было плевать на молоко, на меня и даже на себя. Чарли хотел чуриков и сумерек.

Первое время, когда ты еще не знаешь, что депрессия уже пустила в человеке свои метастазы, ты живешь как ни в чем не бывало и списываешь постоянную хандру, перманентное недовольство и вспышки агрессии на его усталость, проблемы на работе. Ты пытаешься взять ситуацию под контроль, таскаешь человека в театры и гости, постоянно спрашиваешь: «Да что с тобой?»

Ты спрашиваешь у Миши, а Миши уже нет. Есть Чарли. Ты начинаешь подозревать, что проблема в измененном сознании человека, в том, что он Чарли. Чарли не хочет тебе отвечать, ты его раздражаешь. Ты открываешь дверь в его сумерки, и сквозь проем сочится свет. Чарли отвечает агрессией – беспочвенной, злой, токсичной.

В конце концов ты все поймешь и перестанешь открывать дверь без очень уважительной причины. Вам с Чарли не о чем говорить. Да что там – эту дверь очень хочется заколотить, а потом сбежать, далеко-далеко.

Но сбежать – это слабость, это бросить человека в беде. Так нельзя. Нужно набраться смелости и научиться видеть в темноте. Потом войти в сумерки, найти там Мишу, протянуть ему руку, сказать: «Пойдем!» – и выбежать на свет. Вдвоем. А вот потом заколотить дверь, чтобы Чарли навсегда остался там, в своих заколоченных сумерках.

Однажды Миша лежал на диване, к нему подбежала наша маленькая дочка, стала трогать ладошками его лицо и что-то смешно лопотать на своем языке. Мой муж бы схватил ее, подбросил к потолку, зарылся бы в ее ладошки, засмеялся, защекотал, зацеловал. А Чарли просто отвернулся к стене.

Вот это отличная зарисовка про депрессию: когда к тебе рвется жизнь, а ты выбираешь стену.

Чтобы объяснить контраст между Мишей и Чарли, я приведу пример. Мой муж – очень заботливый человек. Он любит через действие. Он думает обо мне наперед и решает проблемы, которые еще не возникли. Например он мог приехать за мной на мероприятие, где я целый день хожу на каблуках, и привезти балетки. То есть он подумал о том, что я могу устать на каблуках, и решил эту проблему до того, как я произнесу: «Блин, ноги болят, жуть».

Чарли, как и любой человек в депрессии, не способен замечать никого вокруг, не говоря уже о проявлении заботы. Это как если вы ранены и задача – выползти с поля боя. Вряд ли в этой ситуации вы сможете заметить еще кого-то раненого, не говоря уже о вероятности его спасения.

Мы в тот день переезжали со съемной квартиры на новую, в которой ремонт был в разгаре (Миша начал ремонт, а Чарли завалил). Ну ничего: крыша над головой есть, ванная, унитаз и мультиварка тоже. Жить можно.

Был последний день. Нужно было собрать вещи, упаковать, перевезти. Дети веселились, бегали по опустевшей съемной квартире. Я паковала одежду, Чарли – микроволновку.

– Где мои баночки прозрачные? – хмуро спросил муж.

– Не знаю.

– Ты не выбрасывала?

– Я не помню.

– Что значит не помню? – заводился он. – Я сказал не трогать эти банки, мне они нужны.

– Миш, что ты кричишь, я не помню, где твои банки.

– Я кричу не из-за банок, черт побери, я кричу из-за того, что всем плевать, что хочу я! – закричал Чарли и ударил кулаком в стену.

После чего собрался и ушел.

Я одна в разобранной квартире. Ну, то есть с детьми. Работы – невпроворот. А уже темнеет. И вот я с хнычущей дочкой и мужественно пытающимся помочь сыном три часа пакую вещи, потом мы делаем шесть ходок вниз-вверх – пакуем вещи в машину, потом едем на новую квартиру.

Помню, мы ввалились в квартиру абсолютно без сил. Катюха заснула прямо на руках, сын нес тяжелый тюк с вещами.

– Ты давай ложись спать, я машину сама разгружу.

Я вхожу в комнату и вижу Мишу. То есть Чарли. Он просто спит. Я тяжело вздыхаю, перекладываю дочку в кроватку. Мне хочется растолкать этого идиота ногами, исхлестать по щекам, потрясти за плечи и наорать на него так же, как орал он: «Ты идиот, слышишь?» Но это Чарли и он не слышит.

Я еще час перетаскиваю вещи. Говорю себе мантру: «Это болезнь, это болезнь, это болезнь». Потом ложусь рядом, обнимаю мужа и говорю: «Ты молодец, что не натворил глупостей». Выдержка уровня Бог. Я это делала для Миши в благодарность за то, каким он был. И для себя, для своей совести. Я знаю, что если бы упала в депрессию, Миша бы меня не бросил.

Я теперь знаю, что любовь не спасает от депрессии. От депрессии спасают врач и таблетки. Лично мне именно это было самым сложным – оправдывать агрессию сумерками. Мой опыт говорит, что это было ошибкой.

Агрессию не нужно прощать и терпеть. Если абьюзинг – психологическое насилие – становится частью вашей жизни, то следующий шаг – насилие физическое. Этого нельзя допустить, это точка невозвращения. Пока она не случилась, нужно идти к врачу.

Я всю жизнь проповедовала гипотезу, что ультиматумами ничего не добьешься. Что единственный способ получить желаемое – это любовь и нежность. Все так. Только эта формула работает с Мишей. А с Чарли – ультиматумы, угрозы, все что угодно.

Если вы, жалея Мишу, прощаете Чарли абьюзинг, то сразу покупайте тональный крем замазывать синяки, а лучше позаботьтесь о хорошей медицинской страховке – она вам пригодится. К сожалению, агрессия сама не иссякнет.

И пока вы прощаете крики и кулаки, разбивающие стены в сантиметре от вас, трактуя свои действия как поддержку, на самом деле происходит попустительство болезни. Поддержка – это спасти Чарли от самого себя.

«Значит, так, дорогой, орать на меня ты не будешь, ясно? Выбирай: или семья, или болезнь. Если выберешь второе – то и ответственность за этот выбор на тебе».

Чарли не пустит Мишу к врачу, ему это невыгодно. Ему выгодно оставить его в сумерках навсегда. Но. Миша-то не умер. Сквозь сумерки и затмения, сквозь мрак небытия Миша слышит детский смех. Это смеются его дети. И видит глаза женщины, которую любит. Измученные, заплаканные глаза. Миша пойдет к врачу. Он очень сильный, он многое может сделать сам. Многое, но не это. Вылечиться от депрессии самому невозможно.

И Миша идет к врачу. Он знает: дорога туда выстлана не уговорами, не слезами, не ультиматумами и не опытом потерь. Только внутренним знанием: все, вот это дно. Хочешь здесь остаться? Или всплывать? Если всплывать, то вот телефон врача. Давай руку.

А дальше вы вместе идете сквозь сумерки на свет. Вот тут нужно крепче сжать руку и все простить. Потому что это Мишина рука.

Наверное, вот тут будет уместен хеппи-энд. Про «жили они долго и счастливо». Я не знаю, каким должен быть «энд», чтобы расценить его как «хеппи».

Депрессия – это трансформация, переход человека на новый уровень. Причем не только того, кто непосредственно борется или не борется с депрессией, но и тех, кто рядом. Там, на новом уровне, все по-другому. Там уже знают и никогда не смогут забыть о сумерках. Там можно жить вместе, только заново выбрав друг друга в партнеры.

Миша еще сражается с Чарли. Депрессия не насморк, она длится не неделями – годами. Когда он победит – а я очень в него верю и болею за него, – он сможет рассказать о Чарли лучше, чем я. Если он в принципе захочет об этом говорить. Но для того чтобы вспоминать об этом как о прошлом опыте, нужно окончательно выйти из этой сумеречной зоны и убедиться, что твой фонарь горит ровно и уверенно освещает твой путь, а не пугливо подрагивает на воздухе, ежеминутно грозя погаснуть. Нужно захотеть уйти из сумерек, которые не хотят, чтобы ты уходил.

Одну мою подругу ее личный Чарли выпустил только через пять лет. И в таком состоянии, что эти свои пять лет, потерянные в сумерках депрессии, она восстанавливала по фотографиям. Она их честно не помнила. Там же нет эмоций, впечатлений, прозрений, там есть беспросветная мгла, густая, как нефть.

С некоторых пор мой самый большой страх – упасть в депрессию. Я очень этого боюсь, потому что понимаю: от этого никто не застрахован. У меня есть психолог, к которому я бегу при первых признаках хандры, и кричу ей, тяжело дыша: «Быстрее проверь меня на признаки Чарли!»

Я очень боюсь депрессии. Депрессия превращает обычного здорового человека в моток колючей проволоки с потухшими глазами. Он как бы есть, но нет. Господи, спаси и сохрани.

А пока вот вам мое лицо. Я считаю, что те, кто был рядом с человеком в депрессии, кто не бросил, кто хотел помочь, кто дышал с ним одним воздухом, отравленным обреченностью, такие же герои этого флешмоба.

Я благодарна судьбе за этот опыт. Я очень многое поняла, находясь вот в этой турбулентности депрессии, и продолжаю получать все новые и новые инсайты. А главное, теперь я отлично вижу в темноте.

Замуж

Я не верю в существование женщин, которые не хотят замуж. Все хотят. Просто некоторые, самые «мудрые», подобострастно лукавят и подыгрывают мужчинам. Говорят то, что те хотят слышать, чтобы их любили и ценили еще сильнее. Иногда они и сами начинают верить в то, что не хотят, уговаривают себя. Мол, сейчас модно не хотеть – и я не хочу.

Но все маленькие девочки-принцессы мечтают вырасти, надеть белое платье с фатой и сказать «да» самому лучшему мужчине на свете. Это такая правильная добротная девчачья мечта, которую выросшие девочки загоняют вглубь подсознания в угоду мужскому эгоистично-рациональному взгляду на жизнь. Мол, ну зачем инвестировать кучу денег в не несущий никакой выгоды штамп?

На Пашиных похоронах Пашина мама сказала Маше крамольное: «Ты кто такая?» Маша – это Пашина жена. Они жили вместе почти 8 лет, но не были расписаны. У них был общий сын, общий дом и общая постель. Не было общего штампа.

Однажды Паша, молодой (42 года), здоровый (он бегает), успешный (свой бизнес) человек поцеловал жену и утром уехал на работу. Спустя час у него оторвался тромб, и Паша умер, мгновенно, за рулем. Слава богу, никого не убил, въехал в столб. За рулем несколько секунд был мертвый человек.

Маша о смерти мужа узнала только вечером, когда он вовремя не пришел домой. Из больницы, куда отвезли Пашу, позвонили Пашиной маме. По документам Паша не женат, в телефоне есть Маша, но кто такая эта Маша?

Пашина мама ненавидела Машу всю жизнь. Маша убаюкивала на руках двухлетнего Матвея Павловича, который совсем недавно научился говорить «папа», и страдала. Она потеряла любимого человека, свое спланированное завтра, защищенность и надежное плечо. Как жить теперь? Безработная мать-одиночка.

Маша за две недели похудела на девять килограммов. По килограмму за каждый прожитый вместе год. Маша давно мечтала похудеть после родов, а Паша всегда любил исполнять ее мечты. И вот, даже после смерти.

Матвея они зачали в Венеции. Венеция была Машиной мечтой, которую Паша с радостью исполнил. Я шутила, что медовый месяц и свадебное путешествие у них были, а свадьбы не было. Предлагала свои услуги как ведущего.

– Я для вас бесплатно отработаю, – уговаривала я, смеясь. – Ну, за еду. За салат «Цезарь». Или оливье. И горячее. Обязательно горячее.

– Оль, ну мы правда не понимаем, кому нужны эти пережитки, – смеялся в ответ Пашка. Маша не смеялась, молчала. Она была хорошая жена, поддерживала мужа. Тема угасала сама собой, потому что в нее никто не подбрасывал дровишек.

Маша, убитая горем, звонила свекрови и спрашивала, когда и во сколько ей приехать в морг, чтобы попрощаться.

– Ты кто такая? – холодно спрашивала Пашина мама. Отсутствие штампа и наличие горя дали ей право так сказать. Она все эти годы не любила Машу. Так бывает, когда мама очень любит сына и считает любой его выбор недостойным.

– Я жена. – Маша всхрипывала в трубку.

– Покажи штамп. – Свекровь безжалостно била наотмашь.

– Я мама вашего внука, – напоминала Маша.

– Матвей еще малыш, ему не нужны эти эмоции.

– Матвей должен попрощаться с папой.

– Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребенка незачем.

Пашина мама показала, кто здесь главный. Она решает, где будет похоронен Паша и что лучше для его сына, а Маша никто. Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит ее и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.

– И все из-за этого чертового штампа, Оля? – спрашивает она и поворачивает ко мне свое опухшее от слез лицо.

– Тише, Маш, Матюшу разбудишь.

– Нет, ты мне скажи.

Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга, потому что я прежде всего Машина подруга, а Маша никто. Но Маша узнала через друзей время прощания и пришла в морг.

Морги сейчас модные, в них тоже есть электронная очередь. Маша вошла в зал ожидания и увидела всех родственников и друзей. Они стояли вокруг рыдающей Пашиной мамы плотным кольцом поддержки.

Маша остановилась в нерешительности. На табло было написано, что прощание с Павлом состоится через десять минут. Маша села напротив концентрированного скопления Пашиной родни.

К ней подошла тетя Юля, у которой они с Пашей часто гостили, дядя Гриша, которому Паша, владелец автосервиса, всегда чинил машину бесплатно, и Валерка, лучший Пашин друг. Все обняли Машу и вернулись к маме.

Наконец табло известило, что можно пройти в зал для прощания. Маша встала и тоже двинулась к залу.

И вот тут Пашина мама спросила громко:

– Ты кто такая?

– Теть Нин, ну не надо, – сказал Валерка. – Ну не время сейчас.

– И правда, Нин, не надо, – поддержала тетя Юля.

– А кто она такая? – грозно спросила Пашина мама у мгновенно поникшей родни.

– Я жена, – тихо напомнила Маша. У нее не было сил на борьбу. Она просто хотела поцеловать в последний раз человека, которого целовала девять лет.

– Мой сын не женат, – прошипела Пашина мама.

На эту сцену стали оглядываться родственники других усопших. Перед Машей закрылись двери, за которыми был ее Паша. Маша села на пол, подавленная горем. Спустя пять минут из дверей выскочил Валерка, подхватил ее под руки и затащил все-таки в зал.

Маша попрощалась с Пашей. Она не узнала его в гробу. Когда машина врезалась в столб, Пашино лицо сильно пострадало. Ему нагримировали новое, чужое. Маша поцеловала чужого, холодного мужчину в лоб и вышла из зала в гробовом молчании.

Маша рассказывает мне эту историю в десятый раз. Я понимаю, что так она по слову, по капельке выпроваживает боль. Поэтому я слушаю молча, мешаю чай.

– Почему ты не дожала его, Оль? – Маша возникла за спиной так неожиданно, что я вздрогнула.

– Кого?

– Пашу.

– Маш, ты о чем?

– Ты всегда приставала к нему, почему он не женится на мне. В шутку, в прибаутку, но давила. А он отшучивался.

– Маш, а почему ты молчала? Почему давала ему возможность думать, что не хочешь за него замуж? Почему среди всех исполненных им твоих мечт не было самой заветной, самой главной?

– Он не хотел, не считал нужным. А я хотела, чтобы он сам захотел!

– Какая глупость! Маша, он у тебя рыбак. Его лучший отдых – удочка и Селигер. Но он объездил с тобой все отели всех курортов. Потому что этого хотела ты! Ему твоя Венеция ни разу не сдалась. Он ее не хотел, а ты хотела. И его счастье – видеть, что ты счастлива, исполнять твои мечты. Он любил тебя.

– Вот в этом и дело. Любил, а жениться не хотел. Знаешь, года четыре назад мы сильно поссорились ночью, и он ушел, хлопнув дверью. А я осталась дома, сидела, обняв подушку, и думала о том, что он имеет полное право не вернуться. Он свободный мужчина. Ничей. Красивый. Высокий. Его тут же подберут. Что его тут держит? Я? У меня все как у всех, нигде не поперек. И я поклялась себе, что если он вернется, я не буду ему перечить. Буду жить, любить и в рот смотреть. Потому что когда он счастлив, то и я счастлива.

– Вы, ребят, в вашем соревновании, кто кого сделает счастливее, потеряли навык коммуникации, – сержусь я. – На, пей чай. Я пойду проверю Матюшу.

Я сижу у кровати Матвейки, который распластался звездочкой, выбился из-под одеяла и спит в позе летящего супермена. Он очень похож на Пашку. Копия. Вот он, Пашка, только маленький.

И вот что я думаю, ребят, про ваши гражданские негражданские браки. Это, конечно, ваше дело – жениться или нет. И все чаще мужики, заботливые, хорошие, порядочные, выбирают не ставить штамп. Нивелируют ценность института брака.

– Мне это не нужно, это пережиток, это же просто штамп, – говорят мужчины.

– Да-да, – вторят им женщины, на которых они не женятся. Молчат, поддакивают.

Ну, чтобы не делать мозги. Потому что иначе он может взять и уйти навсегда. Ночью. В свою свободу. И никаких обязательств. Только общее прошлое, но его к делу не пришьешь.

Но брак, ребята, – это как бы публично зафиналить выбор. Сказать социуму, который клубится вокруг тебя, живет в соседней квартире, работает в соседнем кабинете, едет рядом с тобой в маршрутке, стоит в очереди к врачу, мол, я искал-искал, но лучше вот этой женщины не нашел. Я ее выбираю.

У общества есть правила. Например выбрал – женись. Или там проезд в электричке стоит 50 рублей. У тебя есть этот полтинник, но ты думаешь: зачем платить, если можно не платить? Можешь проехать всю жизнь бесплатно зайцем. И еще посмеяться над теми идиотами, кто оплатил проезд.

А может ведь и не повезти. И контролеры высадят тебя с поезда. И штраф сдерут. Понимаешь? Жизнь может содрать такой штраф, что ты похудеешь от стресса на девять килограммов за две недели.

Брак – это когда ты наигрался в свободу и берешь новую высоту – ответственность. Это тоже веселая игра. Взрослый такой квест. Ты мужик, глава семьи. Вот штамп. Вот свидетельство о браке.

Так что можете закидать меня примерами счастливых нерасписанных семей, но я не верю в существование женщины, которая не хочет замуж. Просто в эти ваши образцовые семьи еще не пришли контролеры.

Мужчины, женитесь на женщинах, которых любите. Женитесь и любите их законно. И в горе, и в радости. В болезни и здравии. Пока смерть не разлучит вас.