Текст книги "Говорим, не заговариваясь"

Пускать пыль в глаза

Оборот пускать пыль в глаза имеет значение «создавать ложное представление о себе, выставляя себя, свое положение лучше, чем есть на самом деле; обманывать». В словарях рядом с этим оборотом стоит помета: «неодобрительное», это оценочное выражение. Пускать пыль в глаза – однозначно плохо, не делать этого – значит быть честным.

Не откажем себе в удовольствии процитировать «призвание на пунш» Дениса Давыдова:

 
Бурцев, ера, забияка,
Собутыльник дорогой!
Ради Бога и… арака
Посети домишко мой!
В нем нет нищих у порогу,
В нем нет зеркал, ваз, картин,
И хозяин, слава Богу,
Не великий господин.
Он – гусар и не пускает
Мишурою пыль в глаза;
У него, брат, заменяет
Все диваны куль овса…
 

Версий происхождения этого фразеологизма несколько, как следует из историко-этимологического словаря «Русская фразеология».

По одной из них, это заимствование. Выражение известно во многих европейских языках, в русский язык оно могло попасть из французского или немецкого, образовавшись, соответственно, от французского jeter de la poudre aux yeux или немецкого Sand in die Augen streuen. Европейские варианты этого оборота восходят к латинскому выражению pulverem ab oculos aspergere / pulverem oculis offundere, напоминающему о том, что гладиаторы во время боя пускали пыль или песок с арены в глаза противнику, чтобы ослепить его. К этому приему прибегали не только в Древнем Риме, похожие обороты есть и в восточных языках, не брезговали такими «хитростями» и русские.

Поэтому вторая из версий происхождения фразеологизма пускать пыль в глаза объявляет его собственно русским. Специальный императорский Указ 1726 года запрещал всякого рода уловки, отмечая, что «въ кулачныхъ бояхъ <…> иные въ рукавицахъ положа ядры и каменья и кистени, бьют многихъ без милости смертными побоями, отъ которыхъ… есть и не безъ смертныхъ убойствъ, <…> также и пескомъ въ глаза бросаютъ». В документах той эпохи есть и варианты: кидать пыль в глаза и пускать в глаза пыль, которые позже употребляются уже и в переносном значении «хвастать или прельщать чем-нибудь пустым или ложным». Некоторые связывают этот оборот с конкретным историческим случаем – «тяжебным поединком», который проходил в Москве в XVI веке между литовцем и русским. Литовец во время боя подскочил к противнику и бросил в щель забрала его шлема щепоть песку, ослепил его и победил. А русские с тех пор и боевой прием, и оборот речи взяли на вооружение.

Третья версия связывает происхождение оборота пускать пыль в глаза с пыльной завесой, которая создавалась проезжающими войсками или колесницами на Олимпийских играх: пыль застилала глаза тем, кто следовал за ними, и мешала смотреть вперед. Впрочем, у русских был свой пример: в старину по дорогам России неторопливо тянулись обозы с крестьянской поклажей, время от времени в клубах пыли мимо них стремительно проносился экипаж – выезд богача-помещика или бричка иностранного посла; глядя вслед, бедняки долго стояли и вытирали запорошенные пылью глаза.

Еще по одной версии выражение пускать пыль в глаза, как и другое – напустить туману, возникло на основе народных суеверий о колдунах и ведьмах, которые морочат людей, появляясь перед ними в вихрях пыли.

И, наконец, последняя версия – материалистическая. Торговцы пушниной пересыпали мех мелкой пылью, чтобы придать ему товарный вид. Предлагая свои изделия, они потряхивали мехом, буквально пуская пыль в глаза покупателям. Иногда использовалась мелкая табачная пыль – от моли. Покупатель чихал, кашлял, брал мех и только дома обнаруживал, что его обманули: шкурка была совсем не того качества, как говорил продавец…

Скрепляем сердце… до скрипа?

Часто ли вам приходится что-то делать скрепя сердце? Некоторые так увлекаются, что сердце у них… скрипит.

Идиома скрепя сердце означает, что человек что-то делает, преодолевая большое нежелание поступать таким образом, по моральным соображениям или из жалости. Вот прямо настолько сильно не надо бы это делать, что аж сердце на части разрывается. А потому его надо скреплять. Если же сердце скрипит, то тут, скорее, нужен кардиолог, а не фразеолог! Почему же наши современники так часто ошибаются, заменяя скрепы – скрипом?

Первая причина ошибки в идиоме скрепя сердце связана с тем, что деепричастие скрепя – устарело, крайне редко встречается в речи носителей языка и большей частью воспринимается как ошибочное. Человек скрепя в идиоме не распознает, он этого слова не знает, а вот скрипя – пожалуйста. Сердце же просто попадает под согласование.

Вторая причина – в неверной трактовке фразеологизма: человек делает что-то против своей воли, а сердце при этом не на месте – скрипит. А на самом деле все как раз наоборот: человек делает свое сердце крепче, то есть собирается с силами, готовится.

Третья причина во влиянии на этот фразеологизм другого – скрипя зубами, то есть «через силу, с неохотой», или просто – со скрипом.

Иногда трудно отделить ошибку от языковой игры, как в сообщении из журнала «Русское слово» 1906 года: «Париж. Академик Анатоль Франс произнес в “убежище друзей русского народа” речь, в которой заклинал французскую демократию не поддерживать больше деньгами режим угнетений. Франс заверил, что министры, скрипя сердцем, дали свое разрешение на последний заем под влиянием угроз краха». Ошибка тут или ирония? Это как посмотреть.

Единственно возможный способ с точки зрения нормы – действовать скрепя сердце, без «препинания». Хоть сочетание и выражено деепричастным оборотом, оно выступает в качестве наречия, а потому запятыми не обособляется.

И, конечно, никакого скрипа в сердце тоже быть не должно.

Дуть в ус или не дуть? Вот в чем вопрос!

«Есть такие молодцы, что весь век живут на чужой счет, наберут, нахватают справа, слева, да и в ус не дуют! Как они могут покойно уснуть, как обедают – непонятно», – недоумевал один из героев романа И.А. Гончарова «Обломов».

В ус не дуют – значит все им, как сказали бы сегодня, «фиолетово», ко всему они равнодушны, ни на что не обращают внимания, ни о чем не беспокоятся. Как двоечники, у которых экзамен на носу – а они в ус не дуют! Что примечательно, в ус не дуть могут не только особи мужского пола, но и нежные безусые барышни. Денис Давыдов, в частности, повествуя о некой прелестнице Маше, для которой юноша по имени Миша на сахарном заводе готовил ее любимые карамельки, замечает: «И в ус не дует эта Маша, Что слаще их лобзанья Миши». Интересно, а откуда взялось это выражение?

В словарях и справочниках его истории нет. Так что придется факты его языковой биографии собирать по крупицам. Начнем с форума программы «Говорим по-русски!». Там было высказано немало интересных версий.

Например, один из форумлян высказал предположение, что первоначально речь шла… о коте, охотящемся на мышь и притворяющемся для этого мертвым: «Он глазом не моргнет, ухом не поведет, в ус не дунет». Во-первых, так описывал притаившегося кота В.А. Жуковский: «Мурлыка лежит и не дышит, Ус не тронется, глаз не моргнет; мертвец, да и только». Во-вторых, есть поговорка – все о том же ловце мышей: «И в ус не дует, и ухом не ведет», ее зафиксировал в своем «Словаре-тезаурусе русских пословиц, поговорок и метких выражений» В.И. Зимин. Версия симпатичная, кот действительно притворяется, что ему ни до чего нет дела, в том числе и до мыши.

Еще одна версия с форума: «Изначально “в ус не дуть” значило “не бояться”. Стоит эдакий молодец, сам боится – аж живот подводит, а виду не кажет. Только ус, подрагивающий от судорожного дыхания, его и выдает. Или не выдает. Тогда и выходит, что уж прям такой молодец, что и в ус не дует». Ничего не скажешь, лихо придумано! Да и стихи гусара Давыдова эту версию подтверждают: «Вы видели: я не боюсь Ни пуль, ни дротика куртинца; Лечу стремглав, не дуя в ус, На нож и шашку кабардинца».

Впрочем, действительно было значение «не бояться» – но у другой, устаревшей формы фразеологизма: в ус не дуть кому-то, а не себе, подсказывает сайт «Фразеология. ру». У Н.В. Гоголя есть, например, «кузнец, который никому на селе в ус не дул»… Или в «Горе от ума» А.С. Грибоедова Фамусов о дворянах так отзывается: «Ведь столбовые все, в ус никому не дуют И об правительстве иной раз так толкуют, Чтоб если кто подслушал их… Беда!» – хотя как можно дуть в ус кому-то, представить себе трудно. Еще труднее понять – зачем бы это делать?

Есть и еще одно предположение. Автор старинного фразеологического словаря М.И. Михельсон примерам, иллюстрирующим безмятежное состояние «в-ус-не-дутия» (когда человек, по его словам, «спокойно дышит»), противопоставляет такую зарисовку: «Он ходил по комнате и только отдувался, теребя усы». Ясно, что человек испытывал при этом сильные эмоции: гнев, страх… И бурно дышал, раздувая ноздри, от чего усы его и трепетали не только в пальцах. А если дышишь спокойно, не напрягаясь – то и в ус себе не дуешь. Кажется, логично.

«Я чувствовал себя до такой степени счастливым, что, как говорится, в ус не дул и в грош не ставил ничьих насмешек и ничьих косых взглядов», – писал И.С. Тургенев. Такого безмятежного счастья можно пожелать каждому. А если кому-то и захочется в ус подуть, ничего не выйдет – оборот употребляется только в отрицательной форме.

Кому – до лампочки, кому – до фонаря…

Мне это все до лампочки… Или до лампы, до лампады, до фонаря… Какое именно слово будет употреблено – не столь важно. Главное – то, что тот, кто это произносит, абсолютно ко всему равнодушен.

Это выражение относительно новое, вошло в оборот в советское время, пишет известный фразеолог В.М. Мокиенко. Вошло – и прижилось, хотя многие пытались с ним бороться. Как, например, артист Михаил Жаров, считавший его «словесной шелухой»: «Это те “семечки”, – говорил он, – которые повисают иногда на губах говорящего, и хочется, чтобы он скорее их сбросил, так как это выглядит неэстетично». Однако этот оборот взяли на вооружение даже многие писатели, о чем свидетельствует Национальный корпус русского языка. Например, Василий Аксенов употребляет его, когда рассуждает в «Звездном билете» о традиции воспитания «положительным примером»: «Ты уже стал взрослым человеком, а тебе все еще гудят про твоего старшего брата. А он себе сидит с научным журналом, посмеивается. Ему-то все это до лампочки». А Андрей Волос вспоминает о лампочках, описывая быт советской коммуналки – со слов одного из ее обитателей: «Лампочка в прихожей отродясь не горела. Сам же Голубятников и объяснил однажды почему: ему, видишь ли, надоело покупать на свои, а соседям эта лампочка до лампочки, им не до лампочек, им бы только глаза залить, вот и вся иллюминация». Самые ранние примеры найдем у Георгия Владимова: «Но это хорошо, что я кричу. Вот когда ты мне совсем будешь до лампочки, я тебе слова не скажу. Это лучше будет? – Ты знаешь – пожалуй, лучше», и у Гавриила Троепольского: «Подснежники – к счастью, говорят в народе. <…> А Бим дрыхнет. И видит сон: подрыгивает ногами – бежит во сне. Этому подснежники “до лампочки”: голубое он видит только серым (так уж устроено зрение у собаки)». И народ так говорил, говорит и будет говорить. Вот только почему он именно к лампочке тянется?

Этимологи пока не нашли однозначного ответа. Но В.М. Мокиенко в своей книге «Почему так говорят?» высказал вполне убедительную версию. Ученый полагает, что здесь мы имеем дело с иноязычным влиянием. В польском языке есть обороты gadać jak do muru / do ściany, gadać jak do kamenia, gadać jak do pnia, do kołka, do słupa, которые намекают на то, что речь, адресованная собеседнику, с тем же успехом могла бы быть обращена к стенке, к камню, к пню, к колышку или к столбу. У нас тоже нечто похожее есть: если кто-то нас в упор не слышит, мы обычно вздыхаем – с ним говоришь, как со стенкой. В.М. Мокиенко полагает, что в нашем до лампочки есть что-то польское или украинское, очагом возгорания этой лампы-лампады он считает одесское просторечие, в Одессе нет-нет да услышишь: «А шо ты до мене кажешь? – Та не до вас, до Опанаса…»

А почему некоторым все не до лампочки, а до фонаря? Как у Василия Шукшина, например: «Еще минута-две, и мои слушательницы крепко спят. Сижу, горько обиженный… Невдомек было дураку: мама наработалась за целый день, намерзлась. А этой, маленькой, ей эти мои книжки – до фонаря: она хочет быть похожей на маму, и все». Ну, от лампочки до фонаря в языке – один шаг, одно слово заменяется другим по ассоциации. Впрочем, и фонарь мы могли позаимствовать. В немецком языке есть выражение zu Laterne sprechen (говорить с фонарем), да и чехи говорят mluvi s lucernou о безучастном ко всему, пьяном человеке. В общем, картина ясна, напился бедняга, захмелел, утратил связь с окружающей действительностью, и все ему – до фонаря, до горящей в этом фонаре лампочки, обнял пьянчужка фонарный столб, с ним и разговаривает.

Нужно сказать, что от лампочки «зажглось» еще множество оборотов, передающих крайнюю степень равнодушия ко всему: до форточки и до потолка, до жердочки и до мушки, до зонтика и, простите, до фени.

Дубина стоеросовая

Дубина стоеросовая – это очень обидно. Так называют круглых дураков и тупиц, таких, как в анекдоте: постучишь по голове и – «здравствуй, дерево». Иногда говорят просто: дубина. А почему она стоеросовая?

Для начала заглянем в словарь В.И. Даля. Там мы найдем стоеросовое дерево – дерево, «растущее стойком». Рядом с этим выражением – помета: «шуточное». В чем шутка? Ну не может же дерево «лежа» расти! Хотя есть и нюансы. Их отмечает В.Л. Айрапетян, автор книги «Русские толкования». Он обнаружил «стоеросовое дерево» в XIX веке, в «Старьевщике» И.Т. Кокорева. «Понятливость ребенка, – пишет тот, – развивалась разговорами вроде следующих. “А какое это, Ванюша, дерево?” – спрашивает дядя Игнат, показывая обломок стула. – “Да спереди вроде крашеная береза”, – отвечает ученик. – “Ан врешь: это дерево стояростовое”. – “Какое, дядя?” – Ваня в недоумении. – “Глупый! Всякое дерево стояростовое, оттого что стоя растет”».

Кстати, у В.И. Даля в «Сказке о Иване, молодом сержанте» можно прочесть: «И древа в том лесу стоеросовые, на них шишки простые, не кокосовые!» В общем, стоеросовым – стоя растущим – дерево называли, когда не знали, какой именно оно породы: дерево – оно дерево и есть.

Но было и слово «стоерос» – с ним связана пословица «Из стоероса лежни кладут» – о чем-то, что меняет порядок вещей, и слова Н.С. Лескова: «Укрепите то, вокруг чего вы хотите согнуть стоярос в круглый обод» – здесь речь явно о чем-то от природы несгибаемом, пряморастущем, что хотят «уломать». Значит, стоеросовый – еще и непреклонный, несгибаемый, крепкий? Скорее всего. В.Л. Айрапетян, автор «Русских толкований», вспоминает высказывание собирателя сказок А.Н. Афанасьева: «Рязанцы – у! Это народ великорослый, столбовой, стоеросовый!» Впрочем, стоеросовый может относиться как к «большим» людям, так и к «маленьким». У Н.С. Лескова плут приказный говорит немцу: «Помилуйте, Гуго Карлович, – мне ли в вашем присутствии сидеть, у меня ноги русские, дубовые, мне перед вами стоять лучше: мы ведь стоеросовые и к этому с мальства обучены, особенно с иностранными людьми мы всегда должны быть вежливы…»

А при чем тут стоеросовая дубина? При том, что дурак «с осину вырос, а ума не вынес». Расти вверх не значит двигаться по пути познания, не случайно в словаре В.И. Даля рядом со словом стóень найдем: «болван, олух, дурень». Дурак глуп, как пень, как бревно…

В общем, дубиной стоеросовой в сердцах называют того, кто остановился в своем развитии, топчется на одном месте, не хочет идти вперед…

Кто на ходу подметки рвет?

«Он просто на ходу подметки рвет!» – так обычно говорят о ловком, плутоватом или очень активном человеке.

Вот насчет очень активных у меня есть замечание. Некоторые, выходя на улицу и спускаясь в метро, так торопятся, что чувствуют себя бегунами, преодолевающими препятствия. Вправо, влево, вперед, лавируя в толпе, прокладывая себе путь локтями, перепрыгивая через собратьев – пешеходов и пассажиров, они то и дело наступают им на ноги и в буквальном смысле слова подметки от чужой обуви отрывают… Некоторые фразеологи в самом деле считают, что тот, кто первым запустил это выражение в речевой оборот, имел в виду как раз тех «ловкачей», что отдирают чужие подметки, задевая подошвы идущего впереди человека, наступая ему на пятки.

Другие же специалисты полагают, что это образное выражение взято из русской народной сказки о ворах из собрания А.Н. Афанасьева. Старый вор берет в товарищи молодого парня, но ставит ему условие: «Возьму, говорит, если украдешь из-под дикой утки яйца, да так, что она не услышит и с гнезда не слетит». Испытуемый, конечно, условие принял. «Экая диковина!» – только и сказал этот парень. Отправились они вместе со стариком, нашли утиное гнездо и поползли к нему на брюхе. Пока еще дядя-вор к утке подкрадывался, а парень уже все яйца из гнезда повыбрал да мимоходом у старого вора из сапог подошвы повырезал. «Ну, Ванька, нечему тебя учить, ты сам большой мастер», – развел руками «старший товарищ».

Классная версия! «Буквальная» ей… в подметки не годится. То есть – ни в какое сравнение не идет. Это выражение тоже разъясняется в историко-этимологическом словаре «Русская фразеология». Кажется, оно восточнославянское и произведено от другого, близкого по смыслу: не годится кому-то и в след ступить, не достоин даже следовать ему.

Хоть это объяснение и стоит на первом месте, более правдоподобным мне кажется другое. Оборот, скорее всего, пришел из речи сапожников. Подошвой они называли то, что подшивалось, а подметкой – то, что подметывалось. Подметки были недолговечны, их делали из тонкой кожи или даже картона, и они быстро протирались… Да и рвались на ходу.

За тридевять земель, в тридевятом царстве…

Фразеологизм за тридевять земель – фольклорного происхождения. А слово тридевять происходит от двух числительных – три и девять.

Когда-то на Руси наряду с десятеричной системой счисления существовала и девятиричная. В этой системе тридевять равнялось двадцати семи. В грамотах XV века встречается это сложное числительное – упоминаются, например, тридевять, то есть двадцать семь, кочетов; есть это слово и в старинном словаре XVIII века – в словаре Алексеева, да и в XIX веке счет девятками еще жил в народном сознании. Примеры употребления числительного тридевять можно найти в записях старинных способов лечения, медицинских рецептах, в исторических романах А.А. Марлинского и И.И. Лажечникова… Есть порядковое числительное тридевятый и в словаре В.И. Даля.

В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, за тридевять земель от родной стороны… В сказках это уже не двадцать седьмая земля или страна, и не тридцатое по счету государство, а просто чрезвычайно далекое место. А весь оборот обретает значение наречия и значит «очень далеко». Современное употребление, пишут авторы словаря «Русская фразеология», сложилось не сразу, а на рубеже XVIII и XIX веков. А в словари попало еще позже – в конце XIX века. Но сохранилось до сих пор. И многие так и норовят уйти, убежать, улететь за тридевять земель от дома и приземлиться в тридесятом райском местечке.

Царь-государь

Царь-государь – формула, свойственная фольклору. В сказках и былинах таких «двойняшек» множество: и грусть-тоска, и трава-мурава, и море-океан… Вообще-то царь – это почти то же самое, что и государь, это слова-синонимы. Проверим по словарю: царь – «единовластный государь, монарх; тот, кто чем-то безраздельно распоряжается и властвует»; государь – «единовластный правитель, царь», – как мы видим, одно определяется через другое.

Слово царь появилось в русском языке примерно в XV веке. Первым титул царя официально получил Великий князь Московский Иван IV (Грозный). Само слово происходит от общеславянского *cěsarь, а оно – от латинского caeser. Цезарями в Древнем Риме прозвали патрициев из рода Юлиев (самый знаменитый – Юлий Цезарь), а почему им дали такое прозвище – не вполне ясно: одни этимологи возводят caeser к caesariēs – «шевелюра, густые кудри», другие – к глагольной форме caedō – «бью, рублю, рассекаю, раскалываю». Следы старой, церковнославянской формы слова царь можно найти в официальном именовании отпрысков «помазанников Божьих»: цесаревен и цесаревичей. Но в разговорном русском языке прочные позиции заняли царь, царица, царевич, царевна.

Любой русский правитель, сначала – князь, потом – царь, вполне мог сказать о себе, как Людовик XIV: «Государство – это я». Потому что в русском языке сначала – в XIV веке – государь появился, а век спустя – государство, «акт правления», «государствование».

Государь – тот, кто господствует?

Историки языка говорят, что государь образовалось из более древней формы господарь; когда это произошло, сказать точно трудно. Слово было так употребительно, что писалось с сокращениями, под титлом. А что титло скрывало – теперь не установить. Но есть гипотеза: господарь превратился в государя не без влияния судейства – возможно, государем вначале назывался верховный судья.

А господарь тогда кто? Глава семьи, хозяин-собственник, одним словом – господин. Именно в таких значениях употреблялось это слово в XI веке. Уже потом господин стал властителем. А вначале господин, иначе – господь, был гостеприимным, охотно привечающим чужестранцев хозяином, или что-то вроде этого. Эта версия высказана в «Историко-этимологическом словаре» П.Я. Черных. «Толковый словарь русского языка» под ред. Н.Ю. Шведовой приводит латинскую форму-источник: *hostis-potis – «хозяин, заботящийся о гостях». Потом Господь (Бог) стал называться Царем Небесным. А про того, кто пользуется неограниченной властью, стали говорить: царь и бог. О том, кто глуп и взбалмошен, обычно говорят: без царя в голове, а с царем в голове – про того, кто умен и сообразителен. Слово царь в переносном значении относится ко всему, что превосходит все остальное: царь зверей – лев, царь птиц – орел, а еще нам знакомы Царь-пушка и Царь-колокол. Царский значит «роскошный, великолепный», например, царским называют очень дорогой и ценный подарок или великолепное, изысканное угощение (возможно, чем-то, приготовленным по-царски). А царственный значит «величественный и горделивый»: у звезд нашего балета осанка прямо-таки царственная.