Текст книги "Все мои дороги ведут к тебе. Книга вторая"

– Надя!

Саша обернулась, с удивлением увидев в паре саженей Надю. Она стояла, смущенная и взволнованная, в новом светло-голубом платье с красивыми кружевными манжетами и широкополой белой шляпе. И где она прятала все эти чудные наряды? – недоумевала Саша. Быстро взглянув на нее, Надя сделала пару шагов в их сторону.

– Надя! – Алеша размахивал рукой, лицо его сияло невероятной мальчишеской радостью.

Саша с удивлением следила за тем, как Надя, самая дерзкая курсистка на потоке, нерешительно подошла ближе, отчего-то не в силах посмотреть на Алешу и почему-то сильно смущаясь Сашу и краснея.

– Добрый вечер, – проронила Надя, едва взглянув на Сашу. Поймав ее ласковый взгляд, Надя с заметным облегчением улыбнулась и робко посмотрела на Алешу, заливаясь румянцем.

– Вы приехали, – выдохнул он, выпуская Сашу и беря Надю за руку. – Надя.

Они несколько секунд держались за руки, глядя друг на друга, будто не замечая ни Сашу, никого вокруг. Саша с любопытством смотрела на них, отступив в сторону, удивляясь тому, как они отчаянно друг другу подходили. И Алеша, и Надя всегда боролись с несправедливостью, слишком серьезно относились ко всему, чем занимались, не соглашаясь на полумеры и компромиссы. Они были даже примерно одного роста, а ведь Надя порой так комплексовала из-за этого!

Зазвучал длинный гудок, возвещая об отправлении. Надя тревожно взглянула в сторону Волги, а губы ее стали бледны. В это время Алеша спросил:

– Прошу вас, Надя, ответьте мне только на один вопрос. Готовы ли вы стать женой бедного, но честного помощника следователя?

Надя быстро подняла на него глаза, пытаясь что-то скрытое прочитать по его лицу, нервно теребя поясок своего платья, и едва слышно проговорила:

– Только если он осмелится стать мужем слишком упрямой и амбициозной курсистки.

Лицо Алеши сияло от радости. Он быстро склонился к Наде, коснулся стремительно губами ее щеки, потом радостно обнял Сашу, подхватил свои вещи и зашагал в сторону трапа, махая обеим рукой, улыбаясь лучезарной мальчишеской улыбкой.

Надя стояла, прижимая ладошку к щеке, которая горела от его поцелуя. Они еще долго стояли на пристани, вглядываясь в то, как уменьшался на горизонте пароход «Великий князь Михаил Александрович.» Саша украдкой наблюдала за тем, как подруга щурила глаза до последнего, теребя поясок своего платья. Тронув ее за руку, Саша ласково ей улыбнулась.

Неожиданно Надя обняла Сашу и, уткнувшись в ее плечо, заплакала.

– Ты что, Надя? – Саша обняла ее, слегка похлопывая по спине. – Не плачь, он приедет. Алеша всегда держит слово.

– Я так рада, что ты у меня есть, – пролепетала Надя, оттирая свои слезы, всхлипывая и смеясь сама над собой. – Все лучшее в моей жизни связано с тобой, Саша!

– Что ты придумала? – Саша рассмеялась, весело глядя подруге в глаза. – Просто вы очень подходите друг другу.

– Правда? – Надя с надеждой и мольбой посмотрела на Сашу. – Ты, правда, так считаешь?

– А ты разве нет?

Надя снова перевела взгляд на линию горизонта, задумчиво глядя вдаль, и вдруг изумленно произнесла:

– Какая же я глупая, Саша!

– Ты? Почему? – Саша с недоумением смотрела на нее.

– Я так завидовала вам со Светой. Столько времени пыталась в кого-нибудь влюбиться, мне даже стало казаться, что это совсем не про меня. А оказывается все совершенно не так. Оно само случилось, я даже опомниться не успела. Саша, мне кажется, у меня сейчас сердце разорвется на части от любви к твоему брату, – она прижала руки к груди, все вглядываясь вдаль речной глади, не обращая внимания на катившиеся по щекам слезы.

+++++++

Июнь 1914 года выдался жарким и засушливым. Земля трескалась под нещадным солнцем. Многие спасались только тем, что перебирались на дачи да загородные виллы. Вот и в Казани, как узнала Саша от подруг, состоятельные горожане также пытались спрятаться в тени садов и дачных особняков, скрываясь от городской пыли и душных зданий.

Бессоновы никуда не уехали. Андрей продолжал ходить на службу, ему до отпуска оставалось полмесяца. Виктор продолжал биться со своими вороватыми пивоварами да управляющим. Глаша, съездив на недельку к свекрови в деревню, вернулась к своим обычным занятиям в их доме. Саша потихоньку готовилась к родам. Как обещала Ольга, Маша отправила ей детские вещи. Крошечные белоснежные панталончики, чепчики с кружевами, малюсенькие платьица и песочники умиляли Сашу, свекровь и экономку. Их можно было перебирать и разглядывать часами, благо теперь, летом в отсутствии занятий, на это было довольно времени.

В такие вечера Саша особенно сблизилась с Глашей. Анисья становилась слабее, а потому долгие разговоры ее сильно утомляли. Поэтому, оставив ее дремать в прохладе затемненной комнаты, Саша с экономкой занимались подготовкой приданного, либо рукоделием. При этом Глаша рассказывала разные истории про маленького Витю, про молодую Анисью, с удовольствием слушая и Сашу. Особенно Саша любила выходить с ней вечером в их небольшой сад за домом, по периметру высаженный сиренью и кустами цветущего шиповника. Саша мерно покачивалась в кресле-качалке, чувствуя, как от ритмичного покачивания малыш в ее животе успокаивался, лишь изредка медленно выставляя то ручку, то ножку. От этого ее живот становился забавно несимметричным. Саша любила в такие моменты дотрагиваться ладонью до выпуклого места, представляя себе, что здоровается со своим малышом. Беременность проходила легко, если не считать пары недель тошноты в начале и тот момент в апреле, когда едва не случился выкидыш. В остальное же время у нее ничто не болело, ноги не отекали, изжоги не было – всего того, о чем предупреждала Глаша и захаживающий раз в месяц доктор Андрей Николаевич Эбель. Единственный дискомфорт, который испытывала Саша, это – чересчур набухшие груди. Они были так велики, так туги и болезненны, что Саша вынуждена была отказаться от корсета и даже тех лифов, что подарила ей Оля. Отныне она носила свободные платья, подкладывая под лиф хлопковую мягкую салфетку, чтобы хоть немного смягчить трение набухших, но еще не разработанных сосков о ткань. К своему изумлению, замечала, что с каждым днем груди ее все больше увеличивались в размерах, наливаясь молозивом. Оставаясь днем дома одна, Саша с интересом оглядывала себя в зеркало, удивляясь метаморфозе, которая с ней происходила в период беременности. Живот ее напоминал тугой круглый арбуз спереди. Сзади же, как говорила Глаша, лишь потяжелевшая походка выдавала в ней беременную. Но Саше казалась, что она стала просто необъятной. От ее некогда тонкой талии не осталось и следа! Поэтому Саша старалась не выходить лишний раз на улицу, стесняясь любопытных взглядов, к тому же по такой жаре ходить в положении было весьма проблематично. А потому Саша коротала дни в задней стороне дома, которая меньше нагревалась от полуденного солнца. Много читала, пока никого не было, пела детские песенки, поглаживая свой живот, иногда занималась рукоделием или спала. Спать хотелось регулярно.

И только особенной важности событие заставило ее отправиться с подругами на Казанскую улицу.

Высокое каменное здание в два этажа в классическом стиле с приветливыми рядами застекленных и свежевыкрашенных окон встречало высокой парадной дверью и каменными ступенями. Справа у двери под радостные аплодисменты Саши, Светы и Нади Борис Сулейманов сдернул бордовую шелковую тряпицу и, раскинув руки в стороны, торжествующе поклонился дамам. На стене здания красовалась табличка: «Частная школа Б.Н. и С. И. Сулеймановых, губ. город Казань.»

– Дамы, многоуважаемая публика, милости просим! – Борис, среднего роста молодой мужчина в летнем светлом костюме и белой шляпе, взволнованно поклонился, распахивая двойные двери школы, пропуская супругу и ее подруг внутрь.

Света, прижимая руки к груди от волнения, в светлом строгом льняном костюме и широкополой светлой шляпе, отчего она, и правда, походила на настоящую начальницу школы, быстро взбежала по ступенькам, проходя в здание. Надя шла следом, улыбаясь Борису и оглядываясь на Сашу, которая неуклюже придерживала свой живот, медленно поднимаясь, держась за руку Бориса.

– Осторожно, Саша! Прошу вас, аккуратнее, если с вами что случится, мне супруга голову оторвет, – причитал Борис, суетливо помогая Саше проходить по широким свежевыкрашенным и оштукатуренным коридорам.

Здание школы имело два крыла, где еще на крыше во всю шли ремонтные работы, обещая завершиться к концу августа. Крылья здания разделялись широкой деревянной лестницей. Как рассказывала Света, с этой лестницей было целая эпопея. Прежняя, что была в здании с момента строительства, до основания сгнила, а потому в целях безопасности, ее пришлось полностью снести. Затем были выставлены высоченные леса вдоль всего здания – с первого по второй этаж, по которым строители и маляры поднимались наверх, штукатуря и выкрашивая стены, пока новая лестница изготавливалась в мастерской. Затем, в разобранном виде, состоя из двух пролетов, лестница была доставлена и с большим трудом смонтирована. Борис лично проверял каждую ступеньку, чтобы быть уверенным в ее безопасности и надежности. Когда лестница обзавелась балясинами и перилами, Света смогла вздохнуть с облегчением, признаваясь подругам, что спать не могла, думая, что этот этап работы никогда не закончится.

По задумке Светы и ее мужа, в левом крыле должны были располагаться кабинеты администрации, библиотека, столовая, а также уборные и прочие хозяйственные помещения. Правое крыло, где размещались классы, было значительно больше за счет широкой залы во втором этаже, в которой был полностью перелицован паркет, заново застеклены высокие полуаркой окна. Это теперь был музыкальный зал, где в центре красовался новый черный лакированный рояль, на покупку которого Саша дала денег из отцовского векселя. Напротив рояля стояли в четыре ряда стулья для зрителей с приятной бордовой обивкой. Войдя сюда, Надя невольно ахнула и сделала несколько па, вспомнив гимназию и уроки танцев, а Света с благоговением провела рукой по роскошному инструменту. Саша сидела на крайнем стуле, с улыбкой поглядывая на подруг, восхищаясь проделанной работой. Борис, стоя рядом, потирал руки и взволнованно поглядывал на Сашу.

– Чудесный инструмент, правда, Саша?

– Замечательный, – Саша улыбнулась ему, поглаживая свой живот, чувствуя, что малыш не на шутку расшалился.

– Если бы не ваша помощь, нам бы его стоимость не осилить, – с благодарностью произнес Борис. – До августа есть еще кое-какие недоделки, а там уже начнем и набор.

– Инструмент должен быть лучшего качества, чтобы у детей развивался отличный слух, – Саша улыбнулась ему, немного смущаясь его благодарности, поднялась и направилась к роялю.

– Ты хочешь сыграть, милая? – Света придвинула ей стул и облокотилась на рояль, улыбаясь подруге.

Саша с трепетом провела рукой по дорогому черному дереву инструмента, по тяжелой крышке, затем уверенно открыла ее и пальцами перебрала по клавишам. Сердце трепетно забилось в груди. В последний раз она играла с мамой в Майском! В доме Бессоновых не было инструмента, ведь там все дышало гробовой тишиной. А так хотелось музыки в моменты отчаяния!

Саша села на стул, слегка отодвинувшись, помещая свой объемный живот, и принялась играть. Играла Шопена, летний вальс, чувствуя, как пальцы сами находили нужные клавиши, словно и не было этого долгого перерыва. Инструмент уже был настроен, а потому просторная зала наполнилась нежными звуками. Надя взяла под руку Свету, и они начали кружиться по залу, тихо смеясь и поглядывая на Сашу, которая играла, наблюдая за подругами и ощущая, как малыш внутри нее замер, словно вслушиваясь в новые для него звуки. Высокие окна полуаркой бросали на паркет теплый солнечный свет, нагревая пол, от чего в зале стоял приятный запах воска и дерева. Саша представляла, как здесь будут давать концерты первые ученики и ученицы, как они будут разучивать свои первые па, чтобы затем демонстрировать свои навыки счастливым родителям. Этот зал стал воплощением самых дерзких замыслов Бориса и Светы. Глядя на них, танцующих в паре, Саша улыбалась, ощущая настоящее счастье в душе.

Потом пришел посыльный и принес две корзины с угощениями, шампанским и сидром. Расположившись здесь же в зале, они поднимали стаканы и, смеясь, чокались, желая друг другу свершения самых дерзких замыслов. Света, раскрасневшись от шампанского, говорила много и громко, от переполнявших ее эмоций. Борис пытался ее остановить, посмеиваясь над женой и говоря:

– Ну, полно, полно, разбушевалась!

Света хмурилась, щеки ее пылали то ли от шампанского, то ли от переполнявших ее чувств. Выставив руку со стаканом с шампанским вперед, она пылко говорила:

– Боря, не мешай. Дай мне высказаться!

Глядя на них, Саша и Надя переглядывались и хохотали, обнявшись.

Уже, возвращаясь домой, оставив супругов Сулеймановых в их школе, Саша и Надя шли в обнимку по Большой Казанской улице, в сторону Черноозерского сада. Надя шла, прижав голову к Сашиному плечу, и тихо причитала:

– Он не приедет, Саша. Я чувствую, что не приедет!

– Глупости! – пыталась поддержать ее Саша, хотя сама отчаянно терялась в догадках, почему от Алексея вдруг не стало вестей. Она видела, как изводила себя подруга, ей было искренне жаль бедняжку и хотелось ей помочь. Саша отправила в Майское две телеграммы с одним и тем же текстом: «Всем привет тчк Алеша приедет в Казань впр» Но ответа не было. Не зная, что и думать, Саша надеялась хотя бы получить письмо от Оли, но и писем не было. Тревога нарастала с каждым днем. Глядя на Надю, Саша испытывала перед ней неловкость за ту надежду, которую дал ей Алеша. А в сердце закрадывался предательский страх от нехороших предчувствий.

А вскоре от Оли пришло долгожданное письмо. И, прочитав его, Саша поняла, что лучше бы оно не приходило вовсе.

Оля писала:

«Здравствуй, Саша. Прости за долгое молчание, но случилось непредвиденное. Мне искренне жаль таким образом сообщать тебе о случившемся, семья настаивала на том, чтобы не сообщать пока тебе, но я думаю, ты должна знать. Крепись, милая, прости, что нас нет с тобой рядом в этот момент. Как ты знаешь, мы собрались в Майском: я, Мурат со своей женой, Алеша приехал позднее всех. Мама была так счастлива, она распорядилась приготовить знатный ужин, все дни хлопотала, чтобы с честью встретить нас всех. Правда, я заметила, что на затылке у нее прибавилось седых волос, а возле глаз – морщинок, но, уверяю тебя, Саша, она была весела и полна сил. Мы играли с ней на фортепиано в четыре руки, она мне показывала крошечные пинетки, которые навязала для твоего малыша. Они такие чудесные, Саша! Крошечные, одни – с милыми воланами, другие с помпонами. Руки сами тянутся их потрогать. Я не могу без слез смотреть на эти крошечные изделия, сделанные мамиными руками, у меня просто разрывается сердце… Прости, прости, что пишу тебе это все, но думаю, ты должна знать.

Это случилось внезапно. Мы сидели в столовой за завтраком. Ничто не предвещало беды. Мама сидела с отцом, справлялась о здоровье Марго. Дело в том, что жена Мурата, та самая Рита Доррис, уже никакая не Рита. Она представляется Марго и оказалась вполне себе сносной дамой. Так вот она тоже беременна, правда, срок совсем не большой. Но мама с ней была очень обходительна, очевидно, радуясь тому, что Мурат все-таки остепенился. За завтраком мама особенно ласково с нами общалась. Отец, надо сказать, тоже не ворчал и не приставал к Алеше с работой в своей конторе. И вдруг мама взялась за грудь. Я даже поначалу не поняла, что с ней что-то происходит, а она побледнела, начала задыхаться. Это был такой ужас, Саша! Я почувствовала себя совершенно никчемной и бесполезной. Пока мы сообразили, что с ней что-то не то, она испустила дух. Это было 27 мая…

Я до сих пор пребываю в шоке, сестра. У меня не укладывается в голове. Ведь еще накануне вечером мы все сидели в гостиной и строили планы на будущее. Мама так мечтала, что мы соберемся все вместе, что ты сможешь к ней приехать в следующем году. Ох, Саша, прости меня, прости за эти слова! Только не кори себя, не плачь, милая! Пойми, это произошло совершенно внезапно. Доктор Зданович, который приехал к обеду из Мардакян, предположил, что это был тромб. Он же сказал, что спрогнозировать такое крайне сложно, что помочь мы ей ничем не могли. Это ужас! Это так несправедливо! Это так горько и больно! Мне кажется, я страшно постарела за эти дни. На папу больно смотреть. Он похож на высохшую мумию, которая совершенно бесцельно слоняется по дому, не понимая, зачем ей жить. Это так страшно, Саша. Я никогда не думала, что такое может произойти в нашей семье.

Мы не могли тебе ответить на твои телеграммы. Алеша рвался написать, но, пойми, это совсем не просто. Ты не представляешь, чего мне стоило взять в руки перо и написать все это своей беременной сестре. Вместо званого ужина нам пришлось срочно хлопотать с похоронами. Ведь в Баку стоит страшная жара. Отец так подавлен, что все хлопоты легли на плечи Мурата и Алеши, хотя и им не легче. Алеша рыдал над гробом, как маленький мальчик, мне так было жаль его, Саша. Он будто что-то не успел сделать, такая жалость была в его голосе и рыданиях. А Мурат совершенно потерян. Он стал еще больше походить на деда, такой мрачный и тяжелый взгляд у него стал после этого. Меня спасла только Маша, которая приехала почти сразу с Асланом. Конечно, на Маше лица нет, а дорога и хлопоты с тремя детьми – вдвойне не просто, но ее присутствие меня спасло.

Ах, Саша, что теперь будет с отцом? Никогда не думала, что мне будет так его жаль. Я ведь, кстати, поступила благоразумно и приехала одна, без Григория. В этом моя совесть чиста. Но сейчас я совершенно разрываюсь. С одной стороны, оставить отца одного в такой момент, страшно и больно, с другой, я так соскучилась, и мне вдруг сделалось так страшно, что конец человека может быть столь непредсказуем, сил моих нет! Правда, Мурат и Алеша планируют задержаться. Поэтому Алеша вряд ли поедет через Казань, потому что его отпуск скоро должен закончиться. Что будет с папой? Справится ли он? Это такой удар для всех.

Милая, прошу тебя, держись. Не вини себя, что не смогла попрощаться с мамой. Никто из нас не смог этого сделать, это случилось неожиданно. Надеюсь, увидеться с тобой, Сашенька. Прости, что стала для тебя дурным вестником. Но я знаю, что никто не решился бы тебе написать об этом. Я и сама до конца не знаю, правильно ли я поступила. Так боюсь за тебя и твоего малыша. Прошу, храни себя. Будь сильной, ради нашей любимой мамочки. Люблю тебя, милая. Целую и обнимаю до слез. Ольга.»

Это известие отпечаталось темными кругами под глазами и страшной тяжестью в груди. Саша не могла избавиться от чувства вины, а самое главное, не могла себе простить того, что так и не увиделась с мамой после своего побега. Эта мысль была так тяжела, что Саша не могла от нее никуда деться. Она терзала ее ночью, терзала днем, вечером перед сном, утром, едва открывала глаза. Она снова и снова прокручивала в памяти те последние часы из Майского в Баку, когда они ехали с мамой в фаэтоне, и когда она, непутевая дочь, затеяв побег, всеми силами делала вид, что спит, лишь бы только не выдать себя маме. И потом, когда она так хладнокровно отпросилась в уборную, и ушла, даже не взглянув в ее сторону в последний раз, гонимая только своим эгоизмом и желанием сбежать. А теперь уже ничего не вернуть и не исправить!

От этих тяжких дум страшно кружилась голова. Саша стала замечать, как у нее регулярно начало темнеть перед глазами, и страшная слабость наваливалась на нее. Тяжесть живота сильно напрягала поясницу. Ходить становилось все тяжелее. Головокружение и слабость стали постоянными. Руководимый ее жалобами доктор Эбель выписал ей настойку элеутерококка. Эти пахучие капли действительно помогали. Но помогали от слабости и головокружения, к сожалению, заглушить угрызения совести и ноющую пустоту внутри они не могли. Набравшись духу, Саша написала отцу длинное письмо, в котором умоляла его простить ее и горько переживала смерть мамы. Но и это не могло заглушить горьких сожалений.

Удивительно, как смерть Катерины Муратовны стала настоящим испытанием для многих, даже для тех, кто ее совершенно не знал. Так, Надя Сотникова, хохотушка и одна из самых ярких курсисток потока 1913 года Казанского университета, вдруг превратилась в совершенно тихую и молчаливую девушку. Узнав от Саши, что Алексей вынужден остаться в Майском до окончания своего отпуска, а потом сразу поедет в Петербург, Надя не сказала ни слова, только лицо ее стало острее, губы – бледнее, а глаза – темнее. Она приходила к Саше в надежде узнать хоть какие-то новости, но не требовала, не расспрашивала, а стойко ждала. Глядя на нее, Саша грустила еще сильнее, понимая, какой невосполнимой утратой для всех стала смерть ее мамы.

В этой тоске и печали Саша с трудом дохаживала последние месяцы. Честно говоря, уже с нетерпением ждала родов, хотя в душе страшно боялась. Мамина смерть нагоняла панический страх. Казалось, что смерть стоит где-то у порога и поджидает очередную жертву. В этих мучительных страхах Саша просыпалась порой в холодном поту, с ужасом вглядывалась в темноту комнаты, прислушиваясь к тишине дома. Громкий тяжелый храп Виктора рядом становился настоящим спасением. Ощущая его тяжелое рыхлое тело, Саша прижималась к нему спиной, стараясь выбросить свои страхи из головы и уснуть.

Другой поддержки от него не было. Известие о смерти Катерины Муратовны, которую он и в глаза-то не видел, он воспринял спокойно, даже равнодушно. И только Андрей в тот вечер обнял Сашу и тихо сказал, быстро отстраняясь:

– Все под богом ходим, Саша. Такова жизнь.

4.7.

В конце июня 1914 года новости столичных и местных газет запестрели заголовками об убийстве сербским националистом наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Эта новость по своей сути не была чем-то совершенно немыслимым, ведь газеты разного уровня периодически сообщали о громких покушениях и акциях националистического характера. Но это событие всколыхнуло российское общество не на шутку. Имя Франца-Фердинанда стало известно в каждом доме, хотя прежде этого заносчивого принца знали лишь те, кто был увлечен политикой. Казань, как центр одного из крупнейших военных округов России, гудела. Там и тут шли обсуждения Сараевских событий. Растущая тревога ощущалась всюду. Так, ситуация в Европе всерьез напугала Надю, чьи родители на днях должны были вернуться из Италии.

А Андрей, который продолжал нести службу в военном училище, стал особенно много читать, привозил разные газеты, следя за обстановкой. Когда все вместе сидели за ужином в столовой, Саша замечала, как Виктор пытался разговорить отца на эту тему, но Андрей лишь отвечал:

– Все силы брошены на то, чтобы дело уладить мирным путем. Уверен, Его Величество осознает незавершенность военной реформы. Нам нужно время. Это самый главный наш союзник сегодня.

Встречаясь с подругами, Саша чувствовала тревогу в словах Светы, которая, отпивая сладкий чай, взволнованно говорила:

– Надеюсь, здравый смысл победит. Война была бы совершенно некстати. Ведь мы взяли большой займ. Нам нужно много работать, чтобы его выплатить. Только бы не война!

А Надя тревожно добавляла:

– «Новое время» написало, что убитый кронпринц люто ненавидел Россию и считал войну по покорению славян неизбежной. Как будущий наследник может так рассуждать? По мне, так он сам спровоцировал это покушение. А может, это кем-то подстроенный акт, чтобы спровоцировать войну? – потом, грустно опустив глаза, после паузы безнадежно говорила: – Девочки, как думаете, удастся решить вопрос миром?

Глядя на нее, у Саши сжималось сердце. Надя все еще отчаянно ждала вестей от Алеши.

В это время выходило много статей в газетах и журналах, в которых делались отчаянные попытки охарактеризовать личность убитого наследника и дать оценку разворачивавшимся событиям. Особенно много рассуждали на тему того, удастся ли убедить Австрию смягчить свой тон в отношении Сербии. Многие газетчики, подливая масло в огонь, обвиняли убитого кронпринца в яростном милитаризме, называя его сторонником кровавых акций в отношении славянского населения. В целом, ощущалась тревога от того, что крошечная братская Сербия вдруг оказалась в центре международного скандала.

Спустя несколько недель после Сараевских событий, в доме Бессоновых, где обычно никто не бывал, состоялось закрытое собрание. Только в условиях разразившихся споров о возможной войне Саша неожиданно для себя узнала, что Андрей имел определенный вес в городе, входил в высшие военные круги Казанского гарнизона, был частым участником заседаний Городской Думы, постоянно встречался с земскими гласными. Накануне намеченного собрания Андрей уведомил о прибытии важных гостей Глашу, пояснив, что не стоит о ней кому-то рассказывать, опасаясь вездесущих газетчиков, которые, как выразился Андрей в присутствии Саши и сына, «мгновенно все изгадят и преподнесут в дурном свете». Глаша, кстати, была так напугана этой новостью, что едва не выронила поднос с грязной посудой. Но вовремя спохватилась и, бледнея и краснея, суетливо ушла на кухню. Уже там, с остервенением начищая медную кастрюлю, она с досадой причитала, охала и ахала, пока не вошла Саша. С ее появлением Глаша прикусила язык, но Саша видела, как ее щеки надувались от возмущения, а сама она, скобля тонким ножом нагар, старалась унять свой гнев и не смотреть на Сашу.

– Андрей Николаевич сказал, что не нужно ничего особенного, Глаша, это не званый ужин, а деловой разговор. Давай подумаем вместе, что можно сделать, – Саша приблизилась к ней и мягко тронула за руку. – Глаша, об этом стало известно накануне. Андрей Николаевич не мог раньше тебе сказать.

С утра Иван был отправлен на городской рынок, а Глаша, за ночь, как генерал, обдумавший план действий, приобрела вполне уверенный и невозмутимы вид. И опять, словно корабль, стремительно рассекала по кухне, орудуя острым мясным ножом, готовя закуски и нарезая овощи. Саша сидела рядом, помогая лепить маленькие эчпочмаки, одновременно обучаясь разным кулинарным премудростям. Возложить все эти внезапные хлопоты только на Глашу она не могла, искренне желая помочь, да и так было веселее. Видно, после бессонной ночи, во время которой экономка явно приняла и отмела ни один план, Глаша точно знала, что следует делать. Она ловко раскладывала тутырму на противне, желая ее запечь. Тут же поглядывала на скворчавшую сковороду, где жарились маленькие, почти ювелирные пирожки, вылепленные Сашей. Совместно решили обойтись без горячего и салатов, а сделать много разной закуски, включая европейские и исконно татарские мясные блюда, чтобы все это выложить на подносы и оставить в гостиной, дабы не мешать мужчинам заседать. На дальнем блине плиты кипел огромный чан с ягодным морсом, который, по словам Глаши, мог не успеть остыть к вечеру.

– А ежели не остынет, – причитала она, качая головой, – придется вашему мужу поить важных господ своим пивом.

– А может, оно и лучше, Глаша? – смеялась Саша, смахивая прядь волос мучной рукой, от чего мука невольно осела на ее щеке и подбородке. – Может, им так веселее будет обсуждать, а?

Взглянув на нее в таком виде, Глаша только по-доброму усмехнулась.

К обеду приехала помогать Надя, сообщив, что ее отец, гласный Думы Петр Николаевич Сотников, тоже был приглашен.

Саша распорядилась, чтобы в гостиной раздвинули мебель, поставив ее вдоль стен. В освободившееся пространство прикатили несколько столиков, на которых и были расставлены подносы с закуской и напитками. В углу, в высоком шкафу за стеклом стоял поднос с рюмками и разные крепкие наливки. Саша не стала ими распоряжаться, посчитав, что с этим мужчины сами разберутся, при желании.

Часам к пяти начали подъезжать гости. Виктор уже был дома, суетливо расхаживал из гостиной на кухню, несколько раз проводил предвзято рукой по столам и дверцам шкафов в гостиной, проверяя наличие пыли. Пару раз довольно хмуро оглядел Сашу с ног до головы. Держа траур по маме, она была в черном платье с длинным рукавом, украшенном лишь небольшой с черным жемчугом камеей. Волосы убрала в высокую прическу, заколов невидимками. В целом, выглядела довольно сдержанно и скромно, но под хмурым взглядом мужа почувствовала от чего-то себя неловко, хотя и понимала, что на восьмом месяце уже ни одно платье не могло скрыть ее большой живот. Но, чтобы его не раздражать, встречая гостей, отошла вглубь прихожей, ближе к столовой, где стояла с Надей, стыдливо прикрывая живот руками.

Андрей приехал со службы в сопровождении начальника Казанского военного училища, генерал-майора Владимира Ивановича Кедрина, которому приходился заместителем. Проходя в дом, среднего роста пятидесятилетний генерал-майор, смеясь, что-то обсуждал с Андреем, покручивая свой ус. Приблизившись к Саше и Наде, он галантно поцеловал ручку Наде, затем учтиво поклонился Саше, целуя ее руку, и, слегка извиняясь, произнес:

– Дорогая Александра Павловна, прошу прощения за внезапные хлопоты. Но дела не требуют отлагательств. И примите мои поздравления, – с этими словами он сдержанно улыбнулся обеим и последовал за Андреем в гостиную.

Спустя время стали подъезжать и остальные гости. Виктор с Андреем стояли у входа. Андрей дружески протягивал всем руку, представлял сына, который заметно тушевался и краснел, явно не привыкший к таким встречам, затем приглашал пройти в гостиную. Многих из них Саша видела впервые, но Надя знала почти всех благодаря связям отца. Так, вслед за Андреем и генерал-майором Кедриным, приехал Сергей Андреевич Землянов, купец первой гильдии, гласный Городской Думы, владелец пароходства на Волге. По словам Нади, он на свои собственные деньги построил Речное училище в Казани, сильно страдая от нехватки подготовленных кадров для своего предприятия. Затем прибыли братья Михаил Иванович и Константин Иванович Оконишниковы, мукомольные фабриканты, владельцы современной крупчато-вальцевой мельницы в Свияжском уезде. Оба были думскими гласными и известными благотворителями. Затем приехали несколько офицеров из управления военным гарнизоном. Прибыл и Тихон Иванович Стрешнев, известный владелец валяльных и суконных мануфактур, являвшийся пару трехлетий земским гласным. Чуть припозднился Надин отец, Петр Николаевич Сотников, профессор Казанского университета, гласный Думы и тоже известный земский гласный. Высокий, подтянутый, с выразительными глазами, он горячо поприветствовал Андрея, затем подмигнул Саше и Наде, причем Наде шутливо погрозил пальцем, очевидно, намекая на ее острый язык. Надя при виде отца радостно ему помахала рукой, шутливо удивляясь его предупредительному жесту. Их такое простое и доверительное общение вызывало у Саши восхищение и зависть. Надин отец никогда не давил на дочь, всегда стараясь помочь и поддержать, в отличие от Павла Ивановича. От того Надя просто обожала его и невероятно на него походила. Пожав от души руку Андрея, Петр Николаевич тоже скрылся в гостиной. Пару раз выходил в коридор Виктор, оглядывал Сашу озабоченным взглядом и, молча, даже не взглянув в сторону Нади, которую открыто недолюбливал, скрывался за дверями вновь.