Текст книги "Все мои дороги ведут к тебе. Книга третья"

Совсем рядом стояла Ольга. Она держала одной рукой пойманную бутылку и с нескрываемой неприязнью смотрела на него. Под ее осуждающим взглядом, а еще недоумевая, что она могла делать в этом заведении, и какого черта она вообще так смотрит на него, Никита снова откинулся на спинку дивана. Теперь уже он четко видел ее красивые черты и, хотя голова нещадно трещала от выпитого, где-то внутри поднималась страшная досада за то, что она, похоже, видела все, что здесь творилось. Пытаясь совладать с ситуацией, словно опомнившись, он расплылся в широкой насмешливой улыбке, и пьяно и нагло произнес:

– Вот так сюрприз! Ольга Павловна Пурталес! Мое восхищение и глубочайшие извинения за… – он насмешливо окинул взглядом малый зал, с изумлением обнаружив, что в нем, кроме заставленного остатками блюд стола и пьяного Ростоцкого, спавшего в кресле, никого не было, и протянул ей руку для поцелуя. Но Ольга с таким отвращением смотрела на него, стоя у дальнего угла дивана, что он невольно усмехнулся и развязно произнес: – Приветствую вас, богиня!.. Хотя вообще-то богини не ходят по таким заведениям, – и, заметив, как она с досадой взглянула на него, едко добавил: – Захотелось острых ощущений? Вспомнить бурную молодость? – он сам взял ее руку и, притягивая к своим губам, не спуская с нее пьяных насмешливых глаз, прильнул к ее перчатке. – Что вы здесь делаете, мадам?

– У меня была назначена встреча с господином Мясниковым, но, похоже, он забыл об этом, – она отдернула свою руку и с брезгливостью посмотрела на него.

– С Мясниковым? – Никита вскинул брови вверх и усмехнулся, оборачиваясь в пустой зал. – Эй, Эдик! Эдик! – насмешливо позвал он в пустоту и обернулся к ней, пожав плечами. – Да, пожалуй, он забыл про вас. Наверняка, другая красотка согревает его сейчас. Хотите, я позову его? – и так как Ольга, вспыхнув, с омерзением покачала головой, он насмешливо рассмеялся. – Не хотите? Как хотите, – он протянул к ней руку за бутылкой с вином. – Вряд ли он сможет сегодня вам помочь. Но не расстраивайтесь, возможно, мне по силам это исправить? – бросил он и еще шире нагло улыбнулся, заметив, как она гневно метнула на него взгляд. – Давайте выпьем за встречу, Ольга Павловна! Сколько лет, сколько зим мы не виделись. Кажется, с того самого раза в чудесном имении вашего отца? – он, пошатываясь, встал и отошел к большому столу, чтобы взять два бокала, на ходу наливая в них вино, поглядывая на Ольгу. Протянув ей бокал, пригубил сам, стоя к ней неприлично близко и не спуская с нее глаз. – Признаюсь, и тогда, и сейчас вы просто ослепительны. Итак, зачем вам этот сукин сын?

Ольга с плохо скрываемым недоумением смотрела на него, снова отметив, как он не походил сам на себя. Неуверенно приняла бокал из его руки и, присев на край дивана, с неприязнью следила за тем, как Никита уселся рядом, вытягивая свои ноги. Он был сильно пьян, не сводил с нее темных наглых глаз, от чего Ольге становилось не по себе. Крутя бокал с вином в руке, она слегка сдвинулась в сторону, заметив, как Шацкий усмехнулся и подался вперед за ней, слегка тронув ладонью ее руку в перчатке.

– Невероятно приятно оказаться в вашем обществе, дорогая Ольга Павловна, – произнес он, сжав ее ладонь, развязно улыбаясь.

Ольга передернула плечами, отстраняясь и убирая свою руку, с досадой глядя на него.

– Вы пьяны, господин Шацкий. И ведете себя непристойно.

– Да? – он рассмеялся. – Непристойно? Когда вас это стало смущать, очаровательная Ольга Павловна? – от этих слов она вспыхнула, с досадой отворачиваясь. Тем временем пьяный Шацкий произнес: – Вообще-то именно за этим уважаемые господа и приходят в подобные места. Разве нет? – он насмешливо приподнял брови, словно от удивления, и внезапно обхватил рукой ее шею, придвигаясь ближе и сверля ее глазами. – Как же похожи ваши глаза, и голос! До мурашек, – хрипло выдохнул он и с остервенением впился в ее губы, рукой удерживая ее за шею.

Ольга растерянно уперлась руками в его грудь, но, чувствуя, что он не отступает, в бешенстве залепила ему пощечину, вскакивая и с негодованием глядя на него.

– Что вы себе позволяете?! – гневно бросила она, брезгливо оттирая губы. – Вы не в себе?!

– Да бросьте вы ломаться, – усмехнулся он язвительно, потирая покрасневшую щеку, развалившись на диване, вытягивая под столом свои длинные ноги и держа в руке бокал. – Будто я не знаю, зачем вы сюда пришли. Раз вам нужен Мясников, значит, вы хотите уехать из страны. Раз вы хотите уехать из страны через него, значит, у вас проблемы с деньгами или документами. Мне известно, что ваш муж не оставил вам ни копейки. Стало быть, у вас есть только один способ получить желаемое. Догадываюсь, что вы устали от нищеты и разрухи и хотите в роскошь и лоск парижских салонов. Ради бога! С вашей красотой вы, определенно, будете там иметь успех. К чему же ломаться? Признаться, я готов неплохо заплатить. И как устроитесь, чиркните адресок, я загляну к вам, когда буду в Париже, – он, неприятно улыбаясь, смотрел на нее, покачивая ногами под столом и попивая вино, и как будто намеренно желал ее оскорбить.

– Вы омерзительны, Шацкий! – процедила с презрением Ольга, ярко вспыхивая от его слов и делая шаг в проход между столами, застегивая пальто. – Прежде я была другого мнения о вас! Не представляю, как Саша могла подпустить вас к себе!

Мгновенно что-то странное пробежало по его лицу, а глаза вмиг стали еще темнее, наливаясь бешенством. На покрытом щетиной лице, которое когда-то ей показалось привлекательным, вдруг закривилась неприятная едкая усмешка.

– Не представляете?! О, я тоже много не мог представить о ней! Боюсь, вы были бы сильно удивлены, узнав, что скрывается за ее ангельским обличием! Любая из этих шлюх намного честнее ее. По крайней мере, с ними я знаю, чего ожидать и за что я плачу! – с этими словами он осушил до дна бокал и с грохотом поставил его на стол, сверля ее злым тяжелым взглядом.

– Вы сравниваете со шлюхами мать своего ребенка?! – Ольга также с негодованием громко поставила бокал на стол, даже не притронувшись к вину.

– Что?! Стало быть, даже вы знали об этом! – лицо его расплылось в злой невеселой усмешке. – Значит, она всем умудрилась рассказать, только не мне? Подлая дрянь!

– Да как вы смеете? Вы просто не достойны ее, Шацкий! Наверное, поэтому она отказала вам и не захотела быть с вами! Вот ваш уровень! – она презрительно кивнула в сторону малого зала, где еще несколько минут назад резвилась пьяная компания, а теперь стояли хаотично сдвинутые кресла и диваны, заставленный объедками стол, опрокинутые пустые бутылки, да храпел, закинув кверху голову, пьяный комиссар.

– Вот как?! – он резко встал, упершись о стол руками, пытаясь крепко стоять на ногах, зло усмехаясь. – Это она вам сказала? Что не хочет быть со мной? А может, она вам рассказала, как все это время сохла по женатому полковнику, держа меня на коротком поводке? Может, она вам рассказала, как скрыла от меня ребенка, лишь бы быть со своим любовником? Что? Вы не знали, что она и замуж-то выскочила только, чтобы жить под одной крышей со своим любовником? И врала мне, все это время врала! У нее чести не больше, чем у уличной шлюхи! – он говорил язвительно, с горечью, сжимая кулаки, сверля ее глазами, скулы сильно сводило от переполнявших его чувств. – Ваша сестра – блудливая кошка, которой плевать на всех и вся! Можете ей передать, как только утрясу все вопросы здесь, я заберу Катю и уеду прочь!

– Заберете? Вы не посмеете! Она – мать! – гневно воскликнула Ольга, чувствуя, как горечь и возмущение от его слов захлестывают ее, на миг представив, как если бы кто-то попытался забрать у нее Анечку.

– Еще как посмею! Это и моя дочь! – он с яростью снова плеснул себе вина в бокал и быстро осушил его, в упор глядя на Ольгу.

Она стояла, упершись руками в стол на расстоянии вытянутой руки, с пылающими от возмущения щеками, огромными серо-голубыми глазами глядя на него.

– Так вот в чем дело? Она предпочла вам другого? Поэтому вы хотите поступить, как подонок? Хотите сломать жизнь ей и малышке? Хотите заставить ее мучиться и страдать? Неужели ваша обида сильнее того, что вас связало?

– Нас связало? Да бросьте вы! Мучиться и страдать? Вы серьезно? – он с горечью усмехнулся. – Ей плевать на меня, как и на дочь мою, уверен, тоже плевать! Теперь у нее есть новый ребенок! Думаю, она только будет рада! Я долго не мог с этим смириться. Но в итоге все стало ясно, я был лишь средством для достижения цели! Цели, которая сломала не одну жизнь! – голос его сорвался. Пытаясь взять себя в руки, Никита с силой стиснул зубы, так что желваки забегали на лице, и в бешенстве оттолкнул стол, от чего бутылка и бокал с грохотом упали и покатились, расплескав вино, которое красными пятнами разметалось по обивке дивана и дорогому светлому паркету.

Вздрогнув, пьяный Ростоцкий поднял заспанную голову и в ответ яростно ударил по большому столу кулаком, спьяну падая лбом на стол.

Ольга не сводила с Шацкого глаз несколько мгновений. Его слова можно было бы списать на пьяный угар, но, выплеснув на нее свой гнев и горечь, он уже не казался таким пьяным. С лица давно сползла эта неприятная пьяная развязная улыбка, а взгляд стал темен и напряжен. Он устало рухнул на диван, вынул сигару и спичку, чиркнул ею по подошве ботинка и долго поджигал конец сигары, наблюдая за огнем. Потом тяжело втянул в себя дым и, выпуская его, взглянул на все так и стоявшую у стола Ольгу.

– Давно вы видели ее?

Ее поразил его глухой, сдавленный голос. Ольга едва заметно кивнула, еще возмущенная его словами, и наблюдала, как он, откинувшись на спинку дивана, сложив одну руку на груди, второй устало подносил сигару ко рту, неотрывно и тяжело глядя на нее. И все же отозвалась:

– Очень давно… Я места себе не находила, когда узнала про пожар. Вы слышали?

– Слышал… Мне сообщают, – произнес он глухо. – С ними все в порядке.

– В порядке? Вот как? – она покачала головой, в упор глядя на него. – А вы предпочли остаться здесь? – она снова с недоумением оглядела прокуренный зал.

Он усмехнулся, выпустив медленно дым в сторону.

– Это ни к чему. Я знаю, что они в порядке, – он нервно передернул шеей под ее прямым осуждающим взглядом, и снова затянулся. – Все, что я должен, я делаю. Уверен, они не нуждаются. Я перевел солидную часть своих средств на ее имя… Уверен, им хватает.

– Средств? – с горечью произнесла Ольга. – Вы думаете, ей это нужно? Вы должны быть там, а не здесь!

Он поднял на нее глаза, невесело усмехнувшись, медленно струйкой выпуская дым в сторону.

– Вряд ли ей это нужно, – произнес он, пытаясь говорить спокойно и даже небрежно, отворачиваясь от нее и сильнее сцепив руки на груди.

Внезапно Ольга вскрикнула, и в ту же секунду лапы Ростоцкого яростно вцепились в окружности ее грудей, а сам он стремительно прижался к ней со спины и принялся пьяными красными губами лобызать ее шею и щеку. Она закричала, пытаясь вырваться, хватаясь руками за его руки, стараясь отпихнуть его пальцы, но Ростоцкий лишь сильнее зарычал, скрутив ее, и принялся шарить бесстыдно рукой по ее бедрам, пытаясь задрать платье. Никита вскочил, отшвырнув недокуренную сигару, и с перекошенным от ярости лицом попытался вырвать Ольгу из рук комиссара. Но тот крепко держал ее, противно вытягивая губы, от чего она брезгливо отворачивала лицо, визжала, отчаянно пытаясь пнуть Ростоцкого и оттолкнуть его от себя. Он безумными глазами смотрел на нее, словно приходя в восторг от ее сопротивления. Задрав ее платье, он кровью налитыми глазами следил за Шацким, который пытался оттащить его за шею и волосы. Однако, видя, что Ростоцкий невменяем и не отступает, Шацкий вдруг с размаху врезал ему по голове и, воспользовавшись заминкой, пока комиссар на секунду потерял координацию, схватил Ольгу и встал перед взбешенным комиссаром, закрывая ее собой. Тот зло зарычал, водя темными страшными глазами из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя после удара Шацкого, а руками схватился за ворот его рубахи и завопил:

– Прочь! Убью!

– Ростоцкий, приди в себя! – Шацкий схватил комиссара за ворот гимнастерки, не давая ему подобраться к Ольге. Она торопливо отползла в сторону, оправляя белье и юбки, судорожно оттирая лицо руками, пытаясь избавиться от противного запаха Ростоцкого, и испуганно следила, как Шацкий схватил того за шею, пытаясь успокоить и образумить. Но комиссар был явно не в себе, то ли от перепитого алкоголя, то ли от ударов Шацкого, а потому бросился мутузить Никиту по спине, пытаясь вырваться и снова броситься к Ольге.

– Уймись, дурья башка! Здесь полно шлюх, бери любую, я заплачу, – пытался успокоить его Никита, удерживая руками за края куртки.

– Уйди! – шипел Ростоцкий, брызгая слюной. – Хочу эту бабу! Прочь! – его губы противно оскалились, а глазами он дико водил с Шацкого на перепуганную Ольгу, продолжая колотить Никиту по спине, пьяно и мерзко ухмыляясь.

– Не будь скотиной! Это приличная дама! – Никита пытался оттащить его, но тот упирался, вонзая ноги в черных солдатских сапогах в паркет, вытягивая вперед руки и пытаясь схватить Ольгу за волосы. – Да уймись ты, комиссар!

– Вот именно! – Ростоцкий безумно вращал большими, страшно налитыми кровью глазами, толкая Шацкого, пытаясь вырваться из его рук. – У меня никогда не было такой бабы. Давай поделим… – он не успел договорить, потому что от удара Шацкого зубы его громко лязгнули, а сам он отлетел в сторону, взметнув вверх руки и ноги. Под тяжестью его тела пара кресел тяжело скрипнула и отскочила к стене. Сам Ростоцкий, пытаясь найти опору, тяжело поднялся, окровавленный рот его оскалился, а глаза заблестели ненавистью. Он выхватил свой маузер и бросился на Шацкого, загремев на весь зал:

– Ах, ты, сволочь! Ты на кого руку поднял?! На комиссара? Да я тебя пристрелю! Мразь буржуйская! Ты из-за шлюхи подзаборной на власть Советов руку поднял? Тебе не жить, Шацкий! – он принялся рукояткой бить Шацкого по спине, пытаясь добраться и до головы, очевидно, в пьяном угаре не в силах попасть пальцем на курок.

– Да приди в себя, Ростоцкий! Мать твою! Я не дам тебе ее обидеть! Приди в себя! – избивая друг друга, они по очереди от ударов падали на столы и кресла, раскидывая мебель. Пара стульев с грохотом рухнула на пол, у одного из них отломилась ножка. В большом зале началась суета: несколько матросов ринулись к малому залу, пара человек повытаскивала пистолеты и винтовки, наблюдая за дракой комиссара и Шацкого. Один из матросов даже попытался заскочить в малый зал на выручку Ростоцкому, но несколько товарищей остановили его, схватив за руки. Пока они мутузили друг друга, Ольга давно вскочила и, быстро оправив одежды, хотела убежать. Однако столкнувшись с пьяными красными лицами матросов, наблюдавшими за потасовкой, Ольга отступила в сторону, не решаясь пройти мимо их голодных мерзких взглядов, практически вжавшись в диван, оборачиваясь на Шацкого.

Он с разбитыми губами и носом держал Ростоцкого за ворот гимнастерки и, придавив его к заставленному объедками столу, нещадно избивал кулаками. Тот плевался сквозь окровавленные зубы, оплывшими от ударов и алкоголя глазами страшно смотрел на него, а сам яростно отбивался, поднимая ноги в черных солдатских сапогах и пытаясь твердой частью головы ударить Шацкого между глаз. Никита пытался обхватить его руками и свалить на пол, но тот не давался, тяжело вырываясь.

Неожиданно Ростоцкий в ярости взмахнул маузером и пальнул в стену. Штукатурка треснула и посыпалась на диван. Тут уже откуда-то подскочил Кленов в расстегнутой рубахе со следами помады на щеках и шее. Он замер в проеме и в бешенстве уставился на Ростоцкого, но не решался что-то предпринять, а лишь жалко отступил назад, в ужасе глядя на простреленную стену. А Ростоцкий пьяной рукой, которая ходила из стороны в сторону, не трезво стоя на ногах, пытался прицелиться в Шацкого.

– Брось, Ростоцкий, – Никита усмехнулся, опасливо поглядывая на мелькавшее перед ним черное дуло и предусмотрительно отходя подальше. – Ты что, Сережа? Одурел?

– Какой я тебе Сережа? – усмехнулся презрительно Ростоцкий, взглянув на него и на Кленова. Остальные давно ретировались. – Вы – падаль буржуйская, – а я комиссар Красной гвардии! Вы никто, а я теперь – власть! Отдай суку, и разойдемся.

– Ну, ты гнида, – усмехнулся Шацкий. – Как за наш счет пить-жрать, все отлично. А так значит, я падаль буржуйская?

– А ты меня не стыди. Плевать я хотел на тебя! На моей стороне теперь сила. Суку отдай, – он сглотнул, слегка опуская уставшую руку с маузером, переводя дыхание.

– Нет, комиссар. Эта дама уйдет сейчас со мной, а ты ляжешь спать, проспишься и завтра попросишь у нас прощения, – сухо произнес Никита, незаметно приближаясь к нему. – Заодно вспомнишь, сколько раз я спасал твою задницу от долгов, и отдельно попросишь прощения у меня.

Ростоцкий сильно качался, от чего дуло его маузера страшно вихляло из стороны в сторону, угрожая в любой момент выстрелить. Шацкий стоял напротив, а Ольга сидела в самом углу, прижимаясь к столу, когда черное дуло устремлялось на нее.

– Да? На, держи мои извинения! – Ростоцкий вскинул руку вперед и снова выстрелил, пытаясь попасть в Шацкого, но попал в хрустальное бра на стене.

– Черт возьми, Ростоцкий! – взвизгнул несчастный Кленов, взмахивая руками. Он стоял на пороге малого зала и прикрывался бархатной портьерой, словно щитом, с ужасом наблюдая за раздухарившимся комиссаром. – Сережа, успокойся, убери оружие… – пытался образумить его жалобным голосом.

– Шлюху отдай! – процедил Ростоцкий, делая шаг к Шацкому.

Тот следил за ним и, улучив момент, подскочил, схватив руку с маузером и резко вытянув ее вверх. Ростоцкий несколько раз нажал на курок, выстрелы загремели друг за другом, от чего Ольга с визгом забилась под стол, прикрывая голову руками, а осколки бра, куски прострелянной штукатурки и ошметки обивки дорогих велюровых диванов полетели в разные стороны. Между ними снова завязалась борьба. Шацкий, удерживая его руку с маузером, бил его кулаком в живот до тех пор, пока Ростоцкий не согнулся, обхватив себя рукой. Он был очень пьян и уже плохо держался на ногах, от чего Никите удалось повалить его на пол и отобрать оружие. Держа его за дуло, Никита рукояткой пару раз увесисто врезал Ростоцкому по физиономии, от чего его голова с грохотом ударилась о деревянный паркет, а потом затихла, упав на бок. Кровь красной нитью потекла из окровавленного рта на пол.

Воцарилась тишина. А уже через минуту защелкали затворы винтовок и пистолетов.

Шацкий поднял глаза в зал. Матросы вплотную стояли в проеме, направив на него оружие, и пьяными глазами смотрели на неподвижное тело комиссара. Шацкий медленно переложил маузер из руки в руку, направив дуло в толпу, на ходу поднимаясь и говоря, не сводя глаз с самого крепкого матроса, что стоял в центре:

– Товарищи, предлагаю мирно разойтись. Комиссар изрядно перепил. Завтра и не вспомнит об этом. Кленов! – позвал он, не оборачиваясь и не сводя глаз с матросов. – Угости-ка товарищей матросов водкой! Я плачу! – с этими словами он протянул руку в сторону Ольги.

В это время Кленов, едва справившись с оцепенением, сглотнул и хрипло гаркнул, с опаской поглядывая на вооруженных людей:

– Водки товарищам матросам! Водки и закуски!

Никита, не оборачиваясь, предусмотрительно держа маузер перед собой, приглушенно добавил:

– Ольга Павловна, нам лучше уйти. Я отвезу вас, идемте, – он сделал шаг в сторону, поднял свое пальто с пола, не встряхивая, перекинул через локоть.

Ольга быстро вылезла из-под стола, оправляя шляпку и пальто. С опаской поглядывая на лежавшего с окровавленным лицом Ростоцкого, схватилась за руку Шацкого, украдкой наблюдая, как матросы с угрожающим видом не хотя расступались в стороны, когда Никита, увлекая ее за собой, уверенно шагнул вперед, продолжая держать пистолет перед собой.

Она шла за ним быстро, не поднимая ни на кого глаз, чувствуя, как противный страх тяжестью сковывает ноги, от чего путь до дубовой двери уличного входа казался просто бесконечным. Цыгане давно куда-то разбежались, многие матросы провожали их недовольными злыми глазами, молча разбирая стаканы с водкой, что резво разносили сразу два официанта, вжимая головы в шеи и опасливо поглядывая на вооруженных людей в бушлатах.

Оказавшись на улице, с облегчением выдохнула, ощутив на лице приятную свежесть и прохладу глубокой осенней ночи. В свете желтых фонарей Никита быстро подвел Ольгу к автомобилю Мясникова, нетерпеливо растолкав сонного водителя. Тот быстро вскочил, заводя мотор, тогда как Шацкий, помогая ей сесть в закрытый салон с шоколадного оттенка мягким кожаным диваном, с сожалением бросил взгляд на заведение «Националь», встряхнул и надел длинное пальто, и сел рядом, хлопнув дверью, пряча маузер за пояс.

Ольга сидела, ни жива, ни мертва, вжавшись в угол дивана, с опаской поглядывая на дверь гостиницы. Ей казалось, что Ростоцкий в любой момент мог выскочить и снова открыть огонь. Или матросы могли броситься за ними вдогонку. А потому с облегчением вздохнула, когда черные резиновые шины колес зашуршали по грязной дороге, слегка подпрыгнув на ухабе, и черный блестящий автомобиль покатил прочь.

Уже в закрытом салоне она украдкой вглядывалась в лицо Шацкого. Никита сидел слева, глядя в окно, машинально постукивая пальцами по сидению. Выглядел он устало и напряженно, пару раз с сожалением оттирал кровь с лица платком. За окном заморосил дождь, от чего стало еще темнее и не уютнее.

– Спасибо, что вступились за меня, – едва слышно прошептала Ольга, нервно сжимая пальцы в тонких перчатках.

Никита невесело усмехнулся, взглянув на нее. Скользнув взглядом по ее красивым губам, с досадой произнес:

– Вступился? Вообще-то вряд ли вы не знали, что происходит в подобных заведениях. Вы ведь целенаправленно пришли к Мясникову? Неужели вы рассчитывали на то, что все обойдется милой беседой и чашкой кофе? А ломались-то, будто Орлеанская дева…

Она резко отвернулась к окну, не в силах скрыть яркий румянец, и сдавленно прошептала:

– Мне нужны эти документы, а поэтому, да, я готова была пойти на сделку с Мясниковым! – она раздраженно посмотрела на него и с горечью добавила: – Как бы это ни было противно.

– Противно? Значит, вы готовы были продать себя? Ради чего? Ради Европы? Чем же вы будете зарабатывать там? Разве не тем же? К чему тогда этот спектакль? О да! Вас, приличных дам, с пеленок учат лжи! – он пристально посмотрел ей в глаза и добавил: —Имитируете безвыходность, пытаясь оправдать себя, падая на самое дно!

– Довольно! – с этими словами она в отчаянии с силой потянула ручку, надеясь покинуть машину, и в ужасе вскрикнула, едва не выпав на ходу, когда дверца резко распахнулась, утаскивая ее за собой под колеса.

– Вот дура! – выругался Шацкий, схватив ее за руку, и с силой захлопнул дверь. Ольга перепугано вцепилась в его руку и плечи, тяжело дыша. По ее лицу и шее поползли красные пятна не то от испуга, не то от слишком близкого тепла его тела и напряженного темного взгляда на своем лице. Они несколько секунд неотрывно смотрели друг на друга. Она почувствовала, как его вторая рука медленно скользнула по ее бедрам, обвивая талию в теплом осеннем пальто, а губы горячим дыханием с сильным перегаром ниже склонились к ее губам. Он не сводил с нее глаз, и она тоже. Упираясь в его грудь руками, не подаваясь вперед, она в упор смотрела на него, чувствуя, как досадная испарина выступает на теле.

Неожиданно, словно опомнившись, он отстранился, выпустив ее, и откинулся на спинку сидения, отворачиваясь к окну.

Ольга с тяжело бьющимся сердцем быстро оправила пальто, сильнее кутаясь в воротник. Пару раз нервно стряхивала одежду, боясь того, что Гриша мог учуять все эти чужие запахи на ней. Руки ее подрагивали от пережитого и досады на саму себя. Она еще сильнее вжалась в противоположный угол дивана, с трудом различая очертания домов, погрузившихся в кромешную ночь, и отчаянно ругала себя за то, что решилась на встречу с Мясниковым. Надо срочно искать другой способ выбраться отсюда!

– Забудьте все, что я вам наговорил. Черт, сам не понимаю, зачем мне хочется вас обидеть, – произнес вдруг Шацкий с сожалением и нескрываемой тоской. Он устало провел рукой по лицу, поворачиваясь к Ольге. – Не мое дело, как вы собираетесь выживать. Как видите, я и сам не лучше… Как думаете, получится устроиться на чужбине? – он замолчал, устало хлопая руками по карманам в поиске портсигара, и вдруг, бросив эту затею, еще тише произнес: – Самому тошно от себя. Знаете, Оля… без нее я словно потерял точку опоры, заблудился, как щенок. Путаюсь со всякой швалью. Мясников, Ростоцкий, шлюхи, рожи эти проклятые. Все думаю, напьюсь, и отпустит. А оно не отпускает! Так паршиво внутри, слов нет… Господи, кажется, позови она меня, я бы пешком пришел! – голос его осекся, он тяжело выдохнул, не в силах взглянуть на Ольгу.

Она смотрела на него, пораженная его откровенностью, от чего сердце ее гулко застучало в груди. Усталый, с грязным от крови лицом, с совершенно черными грустными глазами он действительно мало походил на того, прежнего Шацкого. И что-то в его облике показалось ей до боли знакомым, словно бы она увидела саму себя, какой она была еще пару месяцев назад, пока не вернулся ее Гриша. И хоть его грубые слова вызывали досаду и горячий румянец стыда на щеках, в душе радовалась, что ей удалось избежать близости с Мясниковым. В одном он был прав, теперь ей ни за что нельзя было упасть на самое дно!

А потому Оля вдруг подалась в его сторону, выглядывая из воротника пальто, и тихо произнесла:

– Послушайте, я многого не знаю, господин Шацкий. И допускаю, что Саша сделала вам больно… Но надо быть полным слепцом или дураком, чтобы не понять, как вы нужны ей сейчас!

– Чушь собачья! – бросил он глухо, даже не взглянув на нее, глядя в черное запотевшее окно.

– Чушь?! Нет же! – Ольга стремительно подалась вперед и вдруг тронула его за плечо, от чего он обернулся, тяжелым усталым взглядом смерив ее. – Вы зря изводите себя. По-моему, вы страшно заблуждаетесь. В вас говорит обида, которая мешает вам понять очевидную вещь. Я знаю, что вы дороги ей. Хотя бы потому, что есть множество способов избавиться от нежелательной беременности. А я видела, слышите? Видела, с каким трепетом Саша ждала вашего ребенка! Она, может, и сама этого не понимала, но, поверьте, от тех, кого не любят, не рожают!

Темно-карие глаза долго напряженно вглядывались в ее лицо. Было видно, как тяжелые и горькие думы одолевали его, и как отчаянно он пытался изобразить равнодушие, прикрываясь усмешкой.

– Бросьте. Все это уже неважно. Я долго пребывал в этих иллюзиях. Вы ведь не знаете ничего. Я многое готов был забыть и простить. Но всему есть предел. Ее ложь я не могу простить, – он тяжело провел рукой по лицу, словно пытаясь привести себя в чувства, и с грустью взглянул на Ольгу. – Да, вы правы, надо ехать, куда-нибудь подальше отсюда. А здесь… здесь ничего не осталось.

6.5

Автомобиль остановился в полной темноте. Никита быстро вышел, помогая Ольге спуститься, невольно оглядываясь на высокое трехэтажное здание, в котором лишь местами виднелся слабый свет в окнах.

– Вам надо обработать раны, – произнесла тихо Ольга, безуспешно пытаясь разглядеть его в полной темноте, и почувствовала, как он взял ее за локоть.

– Не волнуйтесь за меня, – бросил он, – я провожу вас. Так будет спокойнее.

– Благодарю. Идемте… Раз уж судьба свела нас сегодня, я познакомлю вас со своим мужем и дочкой, – проронила Ольга, делая шаг к подъезду, и, заметив, что он замер, добавила с едва заметной улыбкой: – Что? Не ожидали? – и, взяв его за руку, мягко добавила: – Идемте же, я познакомлю вас со своим настоящим мужем. Только прошу вас, ни слова о том, что произошло.

Она чувствовала, что он пару секунд медлил, словно раздумывая, а затем решительно последовал за ней в подъезд, велев водителю возвращаться за Мясниковым.

Здесь темень стояла страшная. В подъезде многоквартирного жилого дома нестерпимо воняло грязью и мочой. И в голову невольно лезли мысли о том, как быстро и отчаянно портились нравы вокруг, стоило провозгласить свободу! О, глупцы все те, кто верят в высокие качества человека! Он путает свободу и вседозволенность и пускается во все тяжкие при малейшей возможности, с наслаждением ломая все прежние порядки и устои, что держали его в уезде. Выпущенные на волю, человеческие страсти превращают его в раба, в животное, омерзительнее которого нет на всем белом свете. Содом и Гоморра, не иначе! Что может спасти нас? Чья-то жестокая рука? Бога? Или палача? Да не все ли равно? Этот гнойник необходимо оперировать, хоть огнем, хоть потопом вымывать всю эту грязь и порчу, иначе тьма, пропасть, гибель…

Никита тяжело сглотнул и вытащил спички. Поджигая одну за другой, пытался подсветить обшарпанный подъезд, прислушиваясь к неясным шорохам и приглушенным голосам где-то наверху. Ольга испуганно замедлила шаг. Никита притянул ее к себе, пытаясь подсветить и понять, что это был за шум. Послышался скрип и звук закрывшейся двери. Ольга облегченно вздохнула, останавливаясь у одной из многочисленных коричневых дверей длинного темного коридора второго этажа.

– Вам не стоит ходить одной по ночам. Здесь крайне небезопасно, – произнес Никита, держа горящей спичку, пока Ольга искала ключ в сумочке.

Из темной небольшой комнаты пахнуло старой мебелью и затхлостью. Комната производила тягостное впечатление серыми стенами и тусклым светом керосинки. В ней было тихо. В углу на узкой кровати спала малышка, обложенная подушками, чтобы не скатилась на пол. У окна, на стуле за столом, сидел Григорий в светлой рубахе и темных штанах, вытянув единственную ногу и уронив голову на руку. Он явно дремал. Однако звук открывшейся двери заставил его вздрогнуть и повернуть израненное лицо, которое в тусклом свете лампы казалось особенно страшным. Тяжело опираясь руками о стол, а здоровой ногой об пол, он долго неповоротливо вытаскивал искалеченную ногу, пытаясь опереться на подвязанную к ней деревянную культю.

– Гришенька, это я. Не вставай, – Ольга быстро скинула пальто, перчатки, шляпку с головы и, не глядя на Шацкого, стремительно подошла к Грише, обнимая за плечи и касаясь губами его обожженной щеки. – Соседка ушла? Как Анечка? Не капризничала?

– С кем ты? – проронил он глухо, тревожно прислушиваясь и не отвечая на ее вопросы. – Где ты была так долго?

Никита стоял возле двери, наблюдая за представшей картиной. Вид безногого обезображенного человека производил неизгладимое впечатление. Ольга что-то тихо ему говорила, явно ощущая неловкость в присутствии Шацкого, пытаясь успокоить, но Григорий явно злился своей немощности и постороннего человека. Он тяжело дышал, с трудом удерживая тело на одной ноге, сильно корчил лицо, когда приходилось опираться на деревянную культю, и все пытался рукой обнаружить постороннего.