Текст книги "Немецкая мечта"

XII

Я вспоминаю наше путешествие в Италию с улыбкой и, в то же время, с горечью. Больше я никогда не был так счастлив! Это было полное счастье: тебе девятнадцать – и вся жизнь у тебя впереди, ты – в стране своей мечты, с итальянским паспортом, в престижном авто, с любимой девушкой… И ты уверен, что дальше всё будет ещё лучше, ещё радостнее…

Неделя в Венеции пролетела, как сон. Прогулки на гондоле по водным улицам этого воспетого в стихах и фильмах города, двери домов, выходящие на канал, изображения Девы Марии в торцах зданий, изогнутые мостики через улицы-каналы… Ужины в уличном кафе, в сутолоке возбуждённых туристов, под итальянскую и английскую речь…

Поездка по Италии с ночёвками в придорожных мотелях. Деревеньки и маленькие городки, различные виды пасты – с креветками, устрицами, под обильным сырным соусом, местное вино… Всё это калейдоскопом проносилось мимо нас. Мы были молоды, безмятежны и счастливы, наслаждались нашим путешествием и друг другом.

Так, ночуя в мотелях, мы добрались до Рима, где я планировал с недельку погостить у родителей. Купив карту города, мы, немного поколесив, нашли дом, в котором жили мои предки. Припарковавшись, я предложил Ангеле побыть в машине, а сам отправился разведать обстановку. Она закинула длинные голые ноги на переднюю панель и углубилась в путеводитель по Риму. С замиранием сердца я позвонил. Сегодня воскресенье, так что отец должен быть дома. С чувством облегчения я услышал за дверью шаркающие шаги, которые узнал бы из тысячи, – шаги моего отца. Дверь распахнулась. Да, папаша собственной персоной – в трико, которые он привёз ещё из Новосибирска, и растянутой футболке.

– Ой, сынок, родненький! – воскликнул мой старик и потянулся ко мне задрожавшими руками.

– Кто там, Эдик? – донёсся откуда-то из глубины дома голос матери.

– Котёнок, посмотри, кто к нам приехал! – обернувшись, крикнул отец.

Но вот и мамаша, спешит, вытирая руки о кухонный фартук, наверное, что-то стряпала на кухне.

– Боже мой! – воскликнула она. – Малыш!

На её глазах выступили слёзы. Она повисла у меня на шее, а сзади нас обхватили длинные руки отца. Так мы и стояли в прихожей, обнявшись, издавая какие-то реплики, хохоча, похлопывая друг друга по спине и плечам. Нагнувшись, я уткнулся лицом в мамино плечо и, ощутив её, такой родной, позабытый запах, вновь почувствовал себя ребёнком. Как это знакомо – прижаться лицом к маме, закрыть глаза и представить, что ты спрятался от всего мира, что это – самое надёжное убежище в целом свете.

Но вот бессвязные восклицания сменились несвязными расспросами:

– Как ты добрался? На машине? А документы? А ты надолго? А где твои вещи?

Родители уже хотели провести меня в дом, но я сказал, что приехал не один, а с девушкой, с той, о которой я им писал. Отец продолжал безмятежно улыбаться во весь рот, а мать прищурилась, улыбка сползла с её лица.

– Это с той учёной дамой? Ну-ну…

– Так что я схожу за ней и за вещами.

Отец вызвался помочь, и мы вместе пошли к машине. Увидев, что я не один, Ангела нехотя спустила ноги с панели, вышла и мило поздоровалась с отцом. Он смущённо улыбнулся и закивал головой.

– Что это с ним? – вполголоса спросила меня Ангела.

– Он всё понимает, но стесняется говорить на немецком, – объяснил я громко, чтобы отец услышал. Он радостно закивал головой.

– Познакомься, папа, – продолжал я. – Это – Ангела. Ангела, это мой папа. Можешь называть его Эдуард.

– Я рада! – Ангела протянула отцу руку. Тот смущённо пожал её.

– Ну, сынок, где твои вещи?

Навьючившись чемоданами, спортивными сумками и пакетами, мы вернулись в дом родителей, где я представил маме свою девушку.

– Познакомьтесь, это – Ангела. Это – Анна, моя мама.

– Очень рада, – Ангела протянула мамаше руку, которую та пожала несколько церемонно, разглядывая мою подругу, как мне показалось, весьма беспардонно. Уж мамаша-то не стала стесняться и засыпала нашу гостью вопросами:

– Очень рада знакомству. Наш сын писал о вас. Он сообщил, что вы, в таком юном возрасте, и уже доктор философских наук. А сколько вам лет?

– Мне тридцать три, – безо всякого смущения ответила Ангела. Разумеется, ей, чистокровной немке, не пристало стесняться каких-то эмигрантов, людишек второго сорта, бежавших в их благословенный европейский мир из бедной России. Понятно, что мне – за счастье быть с такой девушкой, она – мечта, недостижимый идеал для меня! Но у матери, очевидно, сложилось иное мнение.

– Тридцать три? Но вы так юно выглядите! – воскликнула мать, хотя лицо у неё вытянулось, а губы скривились. – Неужели вы, такая красивая, ещё не создали семью?

– Я вдова, – ответила Ангела. – Мой муж, тоже учёный, погиб. У меня сын четырнадцати лет. Сейчас он в деревне у бабушки и дедушки. А я – в отпуске.

– О! – протянула мамаша, не найдя, что сказать, и смерила меня убийственным взглядом. – О, да он почти как наш Марк. Всего на пять лет младше.

Я готов был убить её… Но, к счастью, мамаша сменила тему.

– Ну, что ж, пока располагайтесь, а через пятнадцать минут жду вас к столу. Папа покажет вашу комнату.

Отец, подхватив часть вещей, проводил нас до гостевой комнаты. Она оказалась очень уютная – окна выходили во двор, поэтому в ней даже в жаркий солнечный день было прохладно и немного сумрачно. Большую часть помещения занимала двуспальная кровать, во всю противоположную стену тянулся шкаф-купе с зеркальными дверями. В одном углу расположился письменный стол с уютным кожаным креслом, в другом – туалетный столик. Тут же находилась гладильная доска с утюгом. А напротив кровати на тумбочке возвышался цветной телевизор с довольно широким экраном. На полу был расстелен мягкий ковёр – узнаю свою мать: она обожает уют, всякие коврики, подушечки, вазочки и статуэтки. Тёмно-зелёные, в тон ковра, бархатные шторы с кистями придавали комнате богатый вид и создавали дополнительный уют. Из комнаты можно было выйти на балкон и в ванную, что для нас с Ангелой оказалось кстати, учитывая наши, полные страстного секса, ночи…

Мы развесили вещи, Ангела разложила на туалетном столике свои косметические принадлежности и начала гладить платья, когда раздался голос матери, зовущей нас к столу.

– Я ещё не закончила гладить, – начала было возражать моя подруга, но я жёстко одёрнул её:

– Прекращай! Нельзя заставлять маму ждать!

На самом деле мне просто очень хотелось, чтобы моя любимая девушка произвела на родителей благоприятное впечатление, понравилась им.

В кухне тоже было уютно: посреди – круглый стол, накрытый скатертью с вышивкой по краям, вокруг стола – стулья с мягкими сидениями, кухонный гарнитур из какого-то тёмного дерева, симпатичная посуда… Ангела вышла к столу, освежившись в душе и нарядившись в лёгкое шёлковое платье персикового цвета, которое очень шло к её смугловатой коже и каштановым волосам, и выгодно облегало её точёную фигурку. Мать угощала нас какой-то пастой с обалденно вкусным соусом. А ещё стол украшала бутыль итальянского вина, ассорти из сыров и вазочка с оливками.

Разумеется, мы привезли старикам подарки, которые тут же стали вынимать из пакетов. Отцу – свитер, матери – какую-то бижутерию, выбирала Ангела… Отец казался рад обновке, а мать продолжала строить недовольную мину, скептически взглянула на бижутерию, произнеся ледяным тоном «очень мило».

Потом мы угощались мамашиной стряпнёй. Мать оказалась хорошим поваром, когда в её распоряжение попали качественные и разнообразные продукты, а не капуста в трёх видах – свежая, квашеная и тушёная, из которой мать умудрялась готовить разнообразный стол. Сейчас всё было иначе – всего много и всё вкусное. Мы уплетали за обе щёки, поднимали бокалы, деликатно чокаясь и произнося нейтральные тосты – «за встречу», «за удачу» и т. д., и вели светскую беседу о том, где мы проезжали, что видели, что особенно запомнилось и понравилось, не сильно ли утомились в пути… Затем Ангела оставила нас, отправившись гладить и разбирать свои наряды, а я остался с родителями и, конечно, разговор пошёл более конкретный, на более приглушённых тонах. Родители спросили, как я пересёк границу с Италией и что вообще у меня с документами. Пришлось сочинять, что я, работая на стройке у родственника Тараса, через одного из работяг раздобыл фальшивые документы. Разумеется, это вызвало неудовольствие родителей. Затем они стали расспрашивать меня о жизни в Ганновере. Я продолжал ту же историю, что живу на съёмной квартире вместе с Тарасом и его девушкой – она парикмахер. Про зарплату – чуть замявшись, назвал сумму, меньшую той, которую получал за свою криминальную деятельность, а такую, которую, по моим предположениям, мог получать среднестатистический работяга.

– Ну, и какие же у тебя перспективы? – стала возмущаться мамаша, а отец сочувственно поддакивал ей. – Какие у тебя перспективы? Что, так всю жизнь на стройке работать будешь?

– А чем плохо? Достойный труд. И оплачивается достойно, – пожал я плечами.

– Достойно… – горько усмехнулась мамаша. – А как же учёба? Мы с папой мечтали, что ты пойдёшь по его стопам, выучишься…

– С учёбой, к сожалению, не получилось. Я там беженец.

– Твой папа – профессор с мировым именем! Представляешь, как ему больно сознавать, что его единственный сын – какой-то работяга, гастарбайтер, нелегал!

– Сожалею, что огорчил.

– И потом… – мамаша расправила плечи, собралась с духом… Готовится выкинуть козырь, я уж её знаю. – И потом… Ты вот говоришь – какая разница, кем работать и сколько зарабатывать, а фифе твоей разве нет разницы?

– Мама!

– А что? Она – доктор философских наук, учёная дама, уважаемый человек… И ты думаешь, что её устроит то, что её жених – гастарбайтер на стройке? Беженец? Безо всякой перспективы? Без достойной зарплаты?

– Мы с Ангелой любим друг друга и нам наплевать на разные предрассудки.

– Ты это серьёзно?

– Серьёзнее некуда! Я её очень люблю! Ну, как вам объяснить?.. Я без неё жить не могу! Я умру, если она меня бросит.

– Бедный мой малыш… Какой же ты ещё наивный! Ты что же – жениться на ней хочешь?

– Ну, разумеется! И потом, ты вот спрашиваешь, какие перспективы… А если я женюсь на Ангеле, я сразу приобретаю и статус, и гражданство, и все права. И, кстати, выучиться смогу.

– А она знает, что ты хочешь на ней жениться?

– Н-нет пока, – ответил я и покраснел.

– А её родители знают, что она с тобой встречается?

– Не знаю. У нас разговора об этом не было.

– А её сын?

– Не знаю…

– В общем, послушай, сынок, – мать смотрела на меня так сочувственно, что я готов был врезать по её сочувствующей физиономии. – Сынок, посмотри правде в глаза: эта женщина просто проводит с тобой время. Она не относится к тебе серьёзно. Если сейчас ты не осознаешь это, тебе будет больно.

– Неправда! – горячо воскликнул я. Кровь ударила в голову. – Ты – просто злая тётка! Ты возненавидела Ангелу, потому что я её полюбил! А ещё – тебе завидно, что Ангела такая молодая и красивая, а ты уже… увядаешь. Ты больше не самая красивая, как ты привыкла считать. Ты – вообще уже не красивая. Ты – злая старуха! Вот!

Мать посмотрела на меня с жалостью и презрением и, швырнув полотенце в раковину, вышла из кухни, бросив мне в лицо обидное слово:

– Ну, и дурак!

Мы остались с отцом.

– Котёнок, – вкрадчиво начала отец, – ты несправедлив к нашей мамочке. Она так любит тебя, так хочет, чтобы у тебя всё складывалось удачно.

– У меня и так всё очень даже удачно! – огрызнулся я.

– Допустим, допустим, – отец примирительно замахал руками. – Но вот в отношении этой женщины мамуся права – всё это несерьёзно.

– У меня – очень даже серьёзно! – в бешенстве вскричал я. – А мамаша… умеет же испортить настроение!

– То-то и плохо, сынок, – продолжал бубнить своё отец. – То-то и плохо, что у тебя к ней – серьёзно, а у неё к тебе – нет. Так, баловство одно. Взрослая женщина – вот и развлекается с тобой, мальчишкой. Да ещё и в дом к приличным людям не постыдилась приехать!

– К каким приличным людям? К вам? – заорал я. – Да вы кто? Эмигранты из нищей страны! А она – немка! Голубая кровь! Настоящая арийка! Кого ей стыдиться, вас?!

Я выбежал вне себя.

Ангела гладила свои платья, что-то напевая. Увидев меня, она спросила:

– Что случилось? Почему вы ругались? Это из-за меня? Кажется, я не понравилась твоей матери.

– Как ты могла не понравиться матери! – слукавил я. – Вовсе нет! Просто моим родителям не понравилось, что я – сын профессора, а учиться не стал, работаю простым рабочим на стройке… Ангела! – я заглянул ей в глаза, пытаясь поймать её взгляд и прочесть в нём свой приговор.

– Что, мой мальчик?

– Скажи, для тебя тоже имеет значение, где я работаю, и кто я? Тебе тоже неприятно, что ты – учёная, а я – неуч? Простой рабочий на стройке? Гастарбайтер?

Она внимательно посмотрела на меня. В её безмятежных глазах я не прочёл ничего. Она улыбнулась мне ободряюще.

– Что ты! Ты – так молод… Было бы странно, если бы в девятнадцать ты стал доктором каких-нибудь наук. У тебя всё впереди! Перед тобой – долгий жизненный путь. И, я надеюсь, мы пройдём его вместе… А документы, гражданство… Всё это устроится со временем. Главное, что мы нашли друг друга и мы – счастливы.

– Ангела! Как же я тебя люблю!

Ноги мои подкосились, я опустился перед ней на колени, обнял её, прижался лицом к её животу.

– Ангела, давай поженимся! Я хочу, чтобы ты стала моей женой!

Она наклонилась, поцеловала меня и шепнула:

– Всё будет. Сейчас рано ещё об этом говорить.

Хотя её ответ прозвучал уклончиво, я всё равно был рад. Какие же гады мои родители!

– Слушай, я предлагаю переехать от родителей в отель.

– Почему? Ты так рвался к ним, скучал, так хотел встречи…

– Хотел, да расхотел. Мои родители – невозможные люди. Не успел я приехать, как уже получил скандал.

– Переехать в отель – непрактично, когда есть возможность жить бесплатно в такой прекрасной комнате, – возразила моя рациональная подруга. – Со мной твои родители на открытый конфликт не пойдут. А с гримасами твоей матери я вполне могу примириться. Зато расположение дома удобное и комната мне понравилась.

– Мне так неловко перед тобой за своих стариков…

– Ничего! – приободрила она меня. – Мы просто меньше будем показываться дома. У нас такие большие планы! Например, мы сейчас же едем осматривать Колизей и старый город. Приготовь фотоаппарат.

Впечатления этого дня – фото на фоне Колизея, руины Форума, где каждый камень дышит историей, прогулки по улицам этого вечного города – отодвинули неприятное впечатление от разговора с родителями. Припарковав машину, мы зашли в ближайший бар и засиделись там допоздна. Когда вернулись домой, родители уже спали. На следующий день, встав пораньше, мы поехали в Ватикан: Сикстинская капелла, Собор Святого Петра… Неужели я, парень из Советского Союза, надёжно отгороженного от остального мира виртуальным железным занавесом, пробиться через который, однако, труднее, если бы он и впрямь был из железа, неужели я – пробился, вырвался на свободу и – вот, гуляю по улицам Рима, по музеям Ватикана… Голова кругом! Эх, видели бы меня наши одноклассники, которые выживают где-то там, затерянные среди бескрайних сибирских просторов… Следующие дни – калейдоскоп впечатлений: фонтан Треви, к которому едва пробились, чтобы сделать фото, вкуснейшее шоколадное и фисташковое мороженое, белоснежная Испанская лестница, украшенная пышными розовыми букетами, катакомбы Рима с сохранившимися стенными росписями, роскошь галереи Дориа-Памфили, многочисленные церквушки, каждая – со своей историей и колоритом, квартал Трастевере за Тибром, откуда ещё в XVIII веке до нашей эры началась история Рима, аутентичные здания, в которых до сих пор живут люди – они вообще помнят, в каком веке живут – в XVIII или XX?.. Колоритные кафешки на улочках этого древнего квартала, мощёного булыжником, где совершенно по-другому воспринимается кружка пива… Мне казалось, что всё это богатство нашей цивилизации – не обязательно материальное, интеллектуальное, духовное – словно бы проникло в меня и сделало меня – богаче, умнее, мудрее, что ли… Я как будто поднялся над суетой этого мира, над временем, смог охватить взглядом века и пространства и осознать своё место в этом мире… Да, незабываемые впечатления, инсайты, озарения…

Так пролетела неделя, запланированная нами на Рим. Подошли к завершению наши римские каникулы. С родителями я почти не общался – всячески избегал их. Обидели они меня, унизили, омрачили то состояние безмятежности и счастья, в котором я находился, посеяли во мне сомнения… Неприятный разговор с матерью не выходил из головы, всплывал в самые весёлые моменты и омрачал их, как сквозняк бросает в дрожь тело, доверчиво отдавшееся нежному тёплому солнцу.

Но вот и день отъезда. Мы встали рано, позавтракали на кухне тихонько, чтобы не разбудить стариков, перетаскали вещи в машину. Затем я оставил Ангелу ждать меня на улице, а сам отправился прощаться с родичами – не могу ведь я уехать, не попрощавшись… Мать уже хлопотала на кухне. Лицо у неё было задумчивое и печальное. Увидев меня, улыбнулась с деланной весёлостью.

– А вот и мой малыш! Доброе утро, родной! Куда вы сегодня, сынок? Что планируете посмотреть?

– Мы уезжаем, – нарочито небрежно сказал я, чтобы скрыть грусть от того, что мы опять расстаёмся, и никто не знает, на сколько, от того, что встреча наша вместо ожидаемого праздника обернулась конфликтом, недопониманием, осуждением…

– Как – уезжаете? Уже?! Куда?

– В Римини.

– Но ты пробыл у нас совсем немного, мы и пообщаться-то толком не успели…

– Мы достаточно пообщались… Ангела с вещами уже в машине. А я вот, попрощаться пришёл. Поблагодарить от себя и от Ангелы за гостеприимство.

– Да что ты, сыночка! Ты говоришь, как чужой. Погоди, я разбужу папу.

Мамаша выбежала из кухни. Из глубины квартиры донеслось кудахтанье отца. А вот и он сам, в своих доисторических трико и майке. Физиономия заспанная, огорчённая и растерянная.

– Доброе утро, сынок! Мама сказала, что ты уезжаешь.

– Да, папа, наш путь лежит в Римини! К Адриатическому морю! – преувеличенно радостно провозгласил я, хотя на душе кошки скребли. – Так что зашёл попрощаться.

– Как же это? Мы и пообщаться толком не успели. Ничего не обсудили.

– Что мы должны были обсудить?

– Ну, как… Твою дальнейшую судьбу.

– А чего её обсуждать? Это моя судьба, как сложится, так сложится.

– Ну, что ты, сынок. Мы с мамой хотели с тобой поговорить, а ты всё с этой… Чуть свет убегал, приходил поздно.

– Да что говорить! – глаза матери засверкали. – Из-за неё… С сыном не пообщались! Запомни, сынок, ничего хорошего с этой великовозрастной дамой у тебя не выйдет!

– Мам, заткнись!

– Заткнусь, заткнусь, сынок. Но ты ещё вспомнишь мои слова! Увидишь, что мы были правы!

– Слушайте, вы! Я зашёл попрощаться, хотя, честно говоря, не хотел, душа не лежала. Да лучше бы и не приходил. Всё умудряетесь испортить!

Я выбежал, хлопнув дверью так, словно хотел навсегда захлопнуть дверь в прошлое.

Ангела заметила, в каком я состоянии.

– Что, опять с родителями поругался?

– Да уж… Невозможные люди…

– Они – родители, а ты ещё так молод, – возразила Ангела. – Возможно, на их месте я повела бы себя также.

А путь наш лежал на юг, в Римини. Несколько часов – и мы в этом провинциальном, сонном, курортном городке, где всё тихо, степенно, респектабельно. Мы сняли однокомнатную квартирку в маленьком домике недалеко от моря, выгрузив вещи, облазили ближайшие окрестности, накупили вина, продуктов, выпили, закусили и отправились на пляж, который находился в пяти минутах ходьбы от нашего дома.

Пляж поразил меня своей педантичной аккуратностью – ровные дорожки, стоящие в ряд лежаки, декоративно рассаженные цветы и кустарники. Всё вылизано, во всём идеальный Ordnung. Поскольку всё это великолепие оказалось платным, мы бросили нашу одежду у самой кромки воды, и побежали купаться. Адриатическое море мне не понравилось. Я с визгом забежал в воду, распространяя вокруг себя целый фонтан брызг и шокируя окружающую публику, и ждал, когда же начнётся глубина, чтобы броситься в неё с головой и поплыть, однако, сколько я ни бежал, воды было – сначала по колено, затем, через добрую сотню метров, по пояс. Весь азарт сбился и я, плюхнувшись на мелководье, побрёл вперёд, ожидая, когда же станет достаточно глубоко, чтобы можно было поплыть. Я заметил, что и отдыхающие также фланируют по мелководью, но не в поисках глубины, а просто – гуляют, как по Бродвею: дамы демонстрируют свои купальники, некоторые кутаются в разноцветные палантины, которые ветер раздувает, как паруса, от чего эти фланирующие дамы походят на медленно плывущие яхты, головы дам украшают шляпы всевозможных фасонов – широкополые с лентами и в виде чепчиков, соломенные шляпки и панамы, волнистые края которых закрывают лица. У многих – бокалы с коктейлем, который они потягивают через трубочку. Рядом – их спутники, демонстрирующие загорелые холёные торсы… Я вышел из воды. Ангела лежала на мелководье, волны лениво перекатывались через неё, подталкивая её тело к берегу, а она медленно шевелила ногами и в этот момент показалась мне похожей на большую рыбу, которую море выбросило на отмель… Несколько работников пляжа тоже бродили по мелководью, одетые в униформы и тем самым странно выделявшиеся среди полуголых людей. Понаблюдав за ними, я заметил, что все они держат в руках какие-то приспособления наподобие палок, которыми равномерно водят по дну. Когда один из работников нагнулся и выудил из воды длинную золотую цепочку, я понял смысл их работы: скучающая публика роняет в воду свои украшения, а парни вроде этих вылавливают драгоценности из воды. Наверное, обнаруженные сокровища потом поступают в фонд пляжа… А может, какое-то время хранятся где-то в ожидании, не объявится ли хозяин. Интересно, есть у этих работников возможность что-то прикарманить себе? Лёжа рядом с Ангелой на отмели, я наблюдал за этими парнями и думал, как бы усовершенствовал этот труд я, если бы оказался на их месте, в свою пользу, разумеется. Я бы, к примеру, обнаружив золотое колечко, неуловимым движением засунул его в карман… нет, кажется, у них нет карманов, и потом – их могут обыскивать… значит, я бы засовывал найденные украшения в рот. А что? Вытащив безделушку вместе с камушком, я бы сделал разочарованное лицо, в сердцах отшвырнул камешек, а потом сделал вид, что закашлялся, прикрыл рот рукой и – незаметно засунул бы находку в рот… Боже, ну о чём я думаю! Какой бред…

В тот же день мы обнаружили неподалёку дикий пляж – непричёсанный, неухоженный, с несколькими ломаными лежаками, хаотично разбросанными по песчаным дюнам. Ветер гонял по песку обрывки газет и пустые пластиковые бутылки. Зато – бесплатно, зато можно вопить, брызгаться и дурачиться, не опасаясь словить осуждающий взгляд или возмущённый возглас. Здесь, кстати, было поглубже. Такое впечатление, что для фланирующей публики даже глубину пригладили, как утюгом, чтобы гуляющих не подстерегла какая-нибудь неожиданность в виде подводной ямки. Единственное, что смущало нас – это то, что дикий пляж облюбовали нудисты, которые нагишом плескались поблизости и загорали, подставив солнцу свои причиндалы.

Через десять дней, загорелые и счастливые, мы отправились в обратный путь. Итальянская сказка закончилась. И не только итальянская, а немецкая, пожалуй, тоже…