Текст книги "Роковой роман Достоевского"

После таких слов я сделался совсем больным, Александр Егорович три дня не отходил от моей постели.

– Надо вам ехать к Маше и объясниться, – сказал Врангель, когда я рассказал о бедственном своем положении.

– Но как? Кто меня отпустит!

– Костьми лягу, а устрою, – пообещал он, и его красивое лицо сделалось весьма решительным. – Надо вам с ней поговорить, рассказать о своих намерениях. Сейчас промедлите – потом всю жизнь жалеть будете.

Не знаю как, но он действительно все устроил, выхлопотал мне командировку. Прибыли на место, недалеко от Кузнецка. Я сказался на службе больным, а сам на подводу – и скорее к Машеньке моей ненаглядной.

Думал застать ее в тревоге, может статься, болезни даже.

Но – новое платье, чрезвычайно шедшее Марии Дмитриевне, и эти ее глаза блестящие, улыбка… Подле нее – красивый молодой человек, по всему было видать, что влюбленный.

– Позвольте вам представить друга мужа моего покойного, Николая Борисовича Вергунова, учителя.

Я пожал протянутую мне безвольную руку, и тотчас вдруг понял, что это новый жених Марии Дмитриевны, а с прежним все кончено. И со мной, наверное, тоже для нее уже все кончено.

Мы объяснились. Она любит Вергунова и хочет, чтобы стали мы добрыми друзьями, а не соперниками.

И чем больше слушал я ее нежный голос, тем отчетливее понимал, что нет для меня большего счастья, чем счастье Марии Дмитриевны. Она желает, чтобы мы стали друзьями? Пусть, пусть. Хотя Вергунов, кажется, только и умеет, что пыжиться и плакать, но он молод, красив, и с ним, а не со мной, хочет быть Машенька. Значит, надо помочь. Устроить судьбу Павлуши, может, определить его со временем в кадеты. Место выхлопотать для Вергунова, с хорошим жалованьем. Я смогу, Александр Егорович не откажет.

И я хлопотал, думая, что Мария Дмитриевна потеряна для меня навсегда.

Но потом вдруг стала она писать, что любит меня, а не Вергунова. Что так поразилась она моей заботе, что сердце ее вновь наполнилось любовью.[22]22
  Позднее эта история была описана Достоевским в романе «Униженные и оскорбленные».


[Закрыть]

Александр Егорович намекал, что пробуждение ее чувств связано с тем, что изменилась моя судьба, как и судьба других «петрашевцев».[23]23
  1 октября 1856 года Достоевский был произведен в офицеры.


[Закрыть] Но не слышал я его предупреждений, так как Машенька была моим солнцем, светом, воздухом. Рядом с ней я дышал, а не задыхался от мучений…

Я вел ее к алтарю и не верил собственному счастью, и мечтал, как останемся мы вдвоем.

Нашу первую ночь Машенька проплакала, так как со мной от пережитых волнений случился сильный припадок.

– Ах, зачем вы скрыли свою болезнь, почему не сказали! – выкрикивала она в неимоверном гневе.

Я, несмотря на слабость, пытался объяснить про докторов. Кто-то из них считал: падучая, кто-то говорил: нервные припадки, хотя и частые. Но, в любом случае, это же не так уж и страшно, и все наладится. Самое главное – то, что мы наконец с Марией Дмитриевной соединились.

Супруга слушала меня, и на ее лице отражался такой ужас, что мне впервые стало страшно. Не из-за здоровья, которое, конечно же, расстроено. Испугался той стены, которая, вдруг между нами возникнув, становилась все прочнее…

* * *

Как все изменилось! У Влада новый автомобиль, спортивный, рычащий. Его лицо – в каждом журнале, во всех газетах. Телевизор включишь – и там знакомые голубые глаза, черные, хулигански растрепанные волосы, смуглая гладкая нежная кожа, а губы… Они необыкновенные, поцелуй Влада вкуснее тирамиссу из самой лучшей кондитерской. Если бы губы можно было как-то изъять от их владельца, она бы изъяла и исчезла из его жизни, тем более что в ней для нее остается все меньше и меньше места. Это так больно!

Не удержавшись, Вера застонала.

– Что с тобой? Плохо себя чувствуешь? – встревожился Влад и слегка притормозил, отчего сливающиеся в сплошную линию дома за окном автомобиля приобрели смутные очертания.

– Да нет, все более-менее в порядке. Сегодняшний вечер – не лучший в моей жизни.

Влад кивнул:

– Это точно. До сих пор мурашки по коже. Наверное, зря мы туда поехали.

Последняя фраза, конечно, была утешительной ложью. Иногда Вере казалось, что она сканирует мозг любимого и все проносящиеся в нем мысли читает легко, как в открытой книге.

Сейчас он солгал. Он очень заинтересован Ликой, может, даже влюблен. Причем чувство это глубже или будет глубже, чем предыдущие увлечения. И это придется как-то пережить, опять мучительно гадая: вернется или сбежит уже окончательно?

…Влад изменился. Изменился или вырос. Это уже не столь важно. Только очень горько оттого, что нет больше того симпатичного, но совершенно не осознающего еще собственной привлекательности мальчика, с которым она познакомилась на курсах парикмахерского дела.

Мальчишек на курсах было мало, раз, два – и обчелся. И на каждом, как на виноградной лозе, гроздьями висят девушки. Приносят свежие номера журналов, рассказывают, где дешевле купить качественные препараты, инструмент. Или вовсе прикидываются дурочками, которые не в состоянии выполнить даже базовую стрижку.

Вера в ритуальных танцах вокруг представителей сильного пола не участвовала. А уж к Владу клеиться не стала бы из принципа. Фамилия-то его, Резников, на слуху. Кто не знает Татьяну Резникову? Всем известно: настоящая королева сцены, звезда. Талантлива, красива, всегда отлично выглядит, очаровательная улыбка. Да и поет, кстати, неплохо – у Веры были кассеты с ее песнями. Конечно, не популярные в те годы «Мираж» и «Ласковый май», по которым все сходили с ума. Резникова поет более «взрослые» песни. Но – тоже ничего, слушать можно. И вот девчонки-всезнайки скоро все разведали. Влад – ее сын, сын той самой Татьяны Резниковой! Непонятно вдруг отчего решивший стать парикмахером. А мальчик-то эффектный, и музыкальную школу закончил. Казалось бы – прямая дорога на сцену. Тем более что и мамочка с своими связями обязательно поможет. А он почему-то ножницами щелкает. И уверяет, что ему это нравится.

Вера эту новость обсудила и успокоилась. Только вот глаза Влада все чаще искали ее взгляд…

Их отношения были целиком его инициативой. Он сам пригласил ее на свидание, сам затащил в постель. Потом предложил жить вместе.

– А где жить? – поинтересовалась Верочка, когда первый шок от неожиданного предложения слегка прошел.

– Квартиру снимем. Мы ведь оба работаем. К мамаше нельзя, она нас сожрет. Да мне от нее и копейки не надо!

Вера колебалась. Они молоды, им всего по девятнадцать. А если вдруг случится ребенок? И как еще на все это посмотрит госпожа певица? Но подруги не унимались, твердили, как сговорившись:

– Такой шанс дается раз в жизни!

– Глупая, ты ни в чем не будешь нуждаться!

Объяснения, что ей абсолютно плевать на материальный аспект отношений с Резниковым, девчонки дружно осмеивали.

– Это тебе сейчас плевать.

– Лови удачу за хвост, а там разберешься!

Конечно же, ее окончательно убедил Влад. Мальчик с такими сладкими губами может доказать что угодно.

Они сняли (по знакомству, за смешные деньги) отличную квартиру неподалеку от Невского. И тогда Вера впервые не по телевизору увидела Татьяну. Как не открыть, когда через глазок входной двери просматривается известное на всю страну лицо…

Звезда вошла и, не здороваясь, принялась осматривать квартиру, напечатала множество следов на свежевымытом полу. А потом, скорчив брезгливую гримаску, провозгласила:

– Если вы думаете, что получили моего сына, то вы заблуждаетесь. Ему нужна другая женщина. И, кстати, другая работа тоже.

– Влад так не считает! – с вызовом возразила Верочка. Очень уж было обидно за затоптанный пол. – И он уже не маленький и сам знает, как ему поступать!

Запахнув роскошную норковую шубку, Татьяна снисходительно улыбнулась.

– Милочка, когда вы станете старше, поймете: мужчины – всегда сущие дети. Они и к сорока годам недалеко уходят от детского отношения к жизни. А уж двадцать – это вообще уровень песочницы. Мама ездила на гастроли, подкинув меня в круглосуточный детский сад. Поэтому я принципиально не буду выбирать ее профессию, к которой у меня есть все данные. А вот придумаю ей назло что-нибудь другое. Да еще и девочку найду, чтобы все видели, какой я взрослый! Милочка, пожалейте себя! С Владом вы напрасно потеряете время. Он бросит и вас, и свой дурацкий салон. А вы останетесь ни с чем. Это сейчас вам кажется, что молодость длится вечно. Поверьте, она проходит! Так используйте же ее более рационально!

Певица ушла, умолкли звуки ее шагов, и давно пора бежать за продуктами, а там придет клиентка, которая стрижется на дому. Но Вера, позабыв о делах, все сидела в прихожей, обхватив руками колени, и плакала. Ведь мама Влада беспощадно озвучила ее собственные страхи. У них ничего не выйдет, они слишком разные…

– Мамаша приходила, – резюмировал Влад, увидев заплаканные Верины глаза. – И наговорила тебе всякой ерунды. Глупенькая, нашла кого слушать! Да она же – старая маразматичка. Иди ко мне, любимая!

От его поцелуев проходили даже ангина и грипп. Вылечить плохое настроение для таких губ – мелочи…

Вера сама не настаивала на официальной регистрации отношений. Потом, когда они станут лучше зарабатывать. Потом, когда съездят на стажировку в Париж. Потом, когда купят собственную квартиру.

Влад обижался, говорил, что она его не любит, не верит в их чувства, считает его недостаточно серьезным для семейной жизни.

Он был не прав, конечно. Его всегда привлекали непокоренные высоты, и Вера, осознав это, всегда старалась находиться чуть в отдалении. Даже когда уже не боялась его потерять.

Тем сильнее оказался шок от того, что произошло…

В тот вечер Влад вернулся с работы нетипично мрачным.

Вредная клиентка? Но ведь он же – отличный специалист, его работа безупречна. А если нормальная стрижка не соответствует представлениям клиентки о прекрасном, на Влада все равно никогда не сердятся. Его красота – лучшее искупление любых ошибок.

Попал в аварию, разбил машину? Поссорился с приятелями?

От молчания Влада, отчаянного и безысходного, Вера начала сходить с ума.

– Что? Что случилось?!

– Я… не могу об этом говорить.

Он протянул какие-то бумаги, Вера мельком их просмотрела и закусила губу. Об этом говорить и правда тяжело. У Татьяны – страшный диагноз. Как? Как такое могло случиться, она же отлично выглядит и всегда следит за своим здоровьем?

– Я ее доконал, Вер, – мрачно сказал Влад, не отводя невидящего взгляда от узора на скатерти. – Доконал. Я говорил с ее врачом. Месяц – максимум, что ей осталось. Понимаешь?

– Нет! Подожди, что значит – месяц? Надо обратиться к другим врачам, надо бороться!

– Поздно. Мама в больнице, и она умирает. Я не смог ей отказать в ее просьбе.

– Какой?

– Мама хочет увидеть меня на сцене. Хотя бы один раз. У нее в палате мои детские фотографии. Она вспоминает, как я ходил в музыкальную школу. Оказывается, для нее действительно важно, чтобы я пошел по ее стопам. Хотя нет, я это понимал. И специально старался ударить побольнее. Какой я идиот, Вер…

– Но, Влад… ты же сто лет музыкой не занимался, – растерялась Вера. – Ты даже не можешь попроситься в какую-нибудь группу, у тебя и друзей среди музыкантов нет. Надо тогда, чтобы Татьяна кому-нибудь позвонила.

– У нее уже нет сил разговаривать. Совсем, понимаешь? Впрочем, завтра в Питере кастинг в музыкальный проект «Кузница звезд». Мама говорит, у меня все шансы. Я, конечно, так не думаю, но все равно схожу. Буду стараться пройти, хотя меня прокатят, конечно. Хоть что-нибудь хочу сделать для мамочки…

Как радовалась Вера, когда Влада отобрали из тысяч претендентов! Как сочувствовала Татьяне! Едва проводив Влада в Москву, помчалась в больницу… и свекровь там не нашла.

Резникова все рассчитала правильно. Влад не откажет «умирающей» родительнице. А потом – о, генетика! – сцена засосет его целиком и полностью.

– Я точно знаю, что без музыки мой сын будет несчастлив, – холодно сказала Татьяна, когда Верочка ей позвонила. – Не стоит меня ни в чем упрекать, любая мать хочет счастья своему ребенку. И не говорите мне, что я вас много лет назад не предупреждала.

Влад был так счастлив, что со здоровьем мамы все в порядке. И он действительно увлекся музыкой. Налаженная практически семейная жизнь затрещала по швам – но его это уже почти не волновало.

Вера согласилась не афишировать их отношения. Продюсер Влада убедил ее в том, что для поклонниц восходящая звезда эстрады должен быть свободен. Она совершенно не ревновала его к глупенькой блондинке из группы «Девки». Папарацци увлеченно описывали свидания музыкальной пары в ресторанах, не имея не малейшего представления, что все это только ради пиара и что из ресторана Влад мчится совсем в другое место.

Может, если бы Влад ограничился исполнением только чужих песен, все оставалось бы по-прежнему. Или нет? Он столько лет давил в себе талант, и вот река вырвалась из берегов и смела все на своем пути, и все ей было мало.

Будит ее на рассвете, глаза безумные, голос счастливый:

– Послушай, я сочинил стихи. Тебе нравится?

А потом не заснуть, то гитара звучит, то пианино. И снова счастливое безумие, первая самостоятельно сочиненная мелодия…

Вскоре после того, как Влад стал писать музыку и стихи для своих песен, Вера, научившаяся угадывать даже затаенные мысли бойфренда, сразу же поняла: у него появилась другая женщина.

Терпеть? Делать вид, что ничего не происходит? Да пропади все пропадом!

– Останься, это ничего не значит, – умолял Влад, наблюдая за тем, как Вера собирает сумку. – Я не могу по-другому работать, мне нужна новизна ощущений. И я очень, очень тебя люблю. Только тебя.

Она выдержала без его губ неделю.

Он старался, чтобы она ничего не знала о его романах. Она все равно все знала, безошибочно угадывая каждую посвященную новой девице песню. Он знал, что она все знает.

Расстаться невозможно, и жить вместе тоже невозможно.

Любовь умирает мучительно медленно, оставляя все больше шрамов на сердце. Сердца, кажется, вообще нет, одни шрамы. Только его губы – по-прежнему лучший десерт.

Влад старался. Бедный взрослый мальчик действительно пытался вести себя прилично. В жуткой депрессии, не в силах выдавить из себя ни строчки, не в состоянии подойти к микрофону, он менял номера своего телефона. Не давал поклонницам возможности дозвониться в свою жизнь, отказывался от наркотика нового тела, лишь бы не причинить боли…

Последнюю неделю он вел себя как паинька. Помогал готовить еду, сидел в салоне, когда Вера работала.

А потом раздался звонок, понадобился мастер с выездом, и Вера безошибочно отсканировала все появившиеся у Влада мысли. Мысли жуткие, ужасные, невыносимые… Он даже решился пойти на презентацию вместе с ней, хотя продюсер категорически возражал против появления в публичных местах с кем-либо, кроме глупенькой солистки…

– Вер, мы уже полчаса в машине сидим, – тихо сказал Влад, прикоснувшись к ее руке. – Иди домой.

Она вздрогнула, как от удара хлыстом. Не «идем домой» – «иди домой». А он?!

– Мне не по себе. Хочу немного покататься.

– Давай покатаемся вместе! Ты же врешь, Влад! Когда же ты честно скажешь, что я до смерти тебе надоела!

От собственного визга у Веры заложило уши, но она с ужасом осознала, что уже не может себя контролировать. Вцепившись в куртку, она трясла Влада и орала, как сумасшедшая:

– Про меня петь ты больше не можешь! Я все знаю! «Листья каштанов» – твоя баба номер один. Перевод Джо Дассена «Если б не было тебя» – баба номер два. Сейчас, что будет сейчас? Кто там у нас на очереди?!

Он брезгливо стряхнул ее руки, потянулся за сигаретами.

– Прекрати истерику. И выходи из машины. Ты мне не надоела. Я очень тебя люблю. Но теперь мне надо побыть одному.

– Не вопрос, – Вера, больно ударившись локтем, открыла дверцу, – уезжай! Только если ты думаешь, что я буду молчать о том, что знаю, ты ошибаешься!

Даже через захлопнувшуюся дверь она расслышала его крик:

– Давай, иди к ментам! Засади меня за решетку, чего же ты ждешь!

Красная спортивная «Mazda RX-8» резко рванула с места и растворилась в темноте.

* * *

– Это я, свежий труп! Иди же ко мне, моя рыбка!

От ледяного прикосновения к ноге Марина Вершинина сразу же проснулась и заорала. Пошарила в темноте руками, пытаясь нащупать выключатель торшера, но он все не находился. Что-то зазвенело, голова врезалась в стену.

– Тише ты, тише! Впечатлительная какая! Ой, блин, ты же лампу расколотила!

Вспыхнул свет, и Марина удивленно уставилась на Бакенбарда, потом осмотрелась по сторонам.

Отлично, она умудрилась заснуть в кабинете экспертов. Теперь понятно, почему не обнаружилось торшера, зато вместо подушки под головой оказалась стена. Спать надо в своей спальне, а не на чужом рабочем месте!

– Ты чем по моей ноге водил? Ощущения жуткие, словно и правда труп по коленке гладит. Давай, колись, что это было? – хрипло поинтересовалась Марина и покрутила головой, разгоняя остатки сна.

Бакенбард извлек из-за спины запотевшую бутылку минеральной воды и стал виновато оправдываться:

– Ну я же не знал, что ты такая нервная. Думал, пошутим, посмеемся. Между прочим, я сам испугался. У тебя мобильник заливался. А тут у нас такой контингент… Им уже не звонят, как ты догадываешься.

– Ага, испугался он. Секционные в другом здании, но я сделаю вид, что поверила. Ой, а который час? – встревожилась девушка, вытаскивая из сумочки сотовый телефон и график разведения мостов. – За окнами такая темень!

– А что ты хочешь, без четверти четыре.

– Очень хорошо, – расстроенно пробормотала она. – И как мне теперь домой добираться? Здесь и днем-то не походишь, парк, пустырь. А уж ночью… А я на Васильевском живу, еще и мосты развели.

Бакенбард оживился, замахал руками.

– А ты давай вплавь, милая. Раз-два, раз-два. Водные процедуры положительно влияют на сердечно-сосудистую систему, укрепляют мышцы и особенно полезны для позвоночника! Эй, кому это ты звонишь? Зачем тебе другие мужики, когда у тебя есть я, веселый и горячий!

Марина невольно улыбнулась. Да уж, действительно, самое главное – высокая самооценка. Подрабатывающий в морге и на ставке сторожа санитар – немолодой толстячок. Лысоватый, с большим родимым пятном на скуле. Действительно по форме напоминающим бакенбард. Было бы два – получился бы вылитый Пушкин. Правда, сам мужчина по поводу своей внешности абсолютно не переживает. При знакомстве так и представляется: «Бакенбард». А имени не называет. Шутит, анекдоты рассказывает не умолкая. И вот результат – все женщины в нем души не чают.

Видимо, отец все же задремал, на звонок ответил не сразу.

– Где ты? С тобой все в порядке?! – закричал он в трубку.

– Да, все хорошо. У меня скоро экзамен, а у экспертов книг куча, думала позаниматься. И вот результат: заснула в морге. Извини, что разбудила.

Папа замолчал, и это молчание было красноречивее всяких слов. Конечно же, не спал он, не мог, беспокоился. Может, даже выходил курить – а ему нельзя, сердце. После смерти мамы все изменилось… Отец, который прежде, казалось, был увлечен только своей научной работой, начинал сходить с ума, стоило задержаться хотя бы на полчаса. Они стали очень близки, очень дружны. Жаль только, что мамочка этого уже не видит.

От нежности и вины слова застревали в горле, произносились с трудом.

– Пап, ложись спать. Честно, случайно получилось так, что не предупредила. Балда я, вечно в какую-нибудь историю попаду. Успокойся и иди спать, – прошептала Марина, машинально изучая вдруг появившуюся на столе конфету в вытертой обертке. – До завтра, то есть уже до сегодня, получается.

Она отложила телефон и закрыла глаза. Нет, мамочка все видит. Конечно, видит. Ее присутствие и любовь ощущаются почти физически. Смерти в прямом смысле этого слова нет. Есть уход, прощание… Но когда это случается с близкими, мир рушится, разламывается на до и после, и все вокруг виноваты. Особенно врачи. У них всегда есть выбор в принятии решения. И если решение принимается неправильное, то… То жизнь больного потухает, а жизнь его близких становится тусклой-претусклой. Как будто бы ее почти и нет… Да, правильно, что она отказалась от хирургии, которой бредила с детства. Судебная медицина – единственная отрасль, где летального исхода по вине врача не бывает. Впрочем, с учетом того, что рассказал Андрей, эта истина больше не представляется бесспорной. Наверное, и у экспертов случаются ошибки, цена которых – человеческая жизнь. Но здесь это, по крайней мере, редкость…

Очнувшись от своих мыслей, Марина обнаружила, что к древней карамельке уже присоединилась внушительная кружка дымящегося чая, а Бакенбард, сидя на противоположном конце стола, что-то увлеченно рассказывает.

– И вот выезжаем мы на труп. Овраг крутой, а еще дождь льет как из ведра. Лезем вниз, в грязи все, как черти. Находим бабушку, которая в этот овраг упала. И тут участковый говорит: а давайте мы труп на пару метров перенесем, тут как раз граница районов проходит, чего нам с оформлением-то возиться.

– Ну, хватит, – не выдержала Марина. – За чай спасибо, а вот лапшу мне на уши вешать не надо. Ты, дорогой, санитар, твое дело – труп обмыть, эксперту помочь, а потом тело в божеский вид привести. Хватит меня разводить!

– Умная стала, – вздохнул Бакенбард, отхлебнув чаю. – На козе уже не подъедешь.

Марина расхохоталась.

– Ага, а ты бы все время меня посылал глистов кормить! Пришла к вам в первый раз. Растерялась, здание огромное, четырехэтажное, секционных – аж восемь. Людей много, а ты самый деловой. И говоришь: «Иди глистов кормить». Умом-то я понимала, что чушь ты несешь полную, ничего в учебниках про такую оригинальную методику установления времени смерти не написано.

– Понимала она, как же. Стоишь, глазами хлоп-хлоп. Я говорю, так и так, глистов выращиваем для точности экспертной оценки. И пошла ведь, как миленькая, аквариум искать.

– Да ну тебя, с твоими шуточками дурацкими. – Марина махнула рукой. – Когда-нибудь тебя за них поколотят, и правильно сделают. Кстати, все время забываю спросить. Почему в некоторых случаях при криминальной смерти эксперт сам вскрывает, а иногда все же санитар? Скоропостижку-то, как правило, всегда вы разрезаете.

– Наверное, эксперты думают, куда ж нас с нашими грубыми лапами-то в криминальные трупы. При удушениях над гортанью трясутся, ее в лабораторию с частью трахеи отправляют. При тупой травме туловища тоже. Боятся, что мы селезенку ненароком порвем. Хотя, – Бакенбард презрительно хмыкнул, – я считаю, что лучше санитара никто позвоночный столб не вскроет, руки у нас посильнее будут… Мариш, не романтичный у нас какой-то разговор получается. Сплошная профессиональная проза!

В образовавшейся секундной паузе задребезжал звонок у входной двери, громко и настойчиво.

– Так судьба стучится в дверь, – трагическим голосом провозгласил Бакенбард и, послав воздушный поцелуй, выскочил из кабинета.

«Наверное, труповозка приехала, – подумала Марина, допивая чай. – Что же мне делать – досыпать или к экзамену готовиться?»

Определиться с выбором она не успела. Распахнулась дверь, и Андрей Соколов вытаращился на нее с нескрываемым изумлением. Пожалуй, улыбнувшийся на секционном столе покойник шокировал бы его в меньшей степени.

– Теперь интерны нас посещают и по ночам? Мне нравится эта идея! – воскликнул Соколов, расстегивая куртку. – Хм… может, джинсы и рубашку тоже снять?!

– Не стоит.

«Точно! – подумала Марина, – я наконец-то вспомнила, кого он мне напоминает! Актера Евгения Дятлова. Тоже темноглазый, темноволосый. Но шуточки эти меня достали. Кажется, как ни жаль, но придется короткие юбки больше не носить. Слишком уж бурно тут на мини реагируют».

– Лампа, я так понимаю, геройски погибла в битве против домогательств Бакенбарда? – поинтересовался Андрей, изучая пол. – Надо бы здесь подмести.

– Давай я! – Марина бросилась к шкафу, возле которого виднелись веник, совок и швабра. – Извини, что так получилось. Я учебник читала и отрубилась. Сережа вроде за соседним компом работал, заключение писал. Чего он меня не разбудил, когда уходил, не знаю. Бакенбард ночью решил поприкалываться, и вот… Но ты не волнуйся, я куплю новую лампу.

– Да ладно тебе. – Андрей, махнув рукой, подошел к тумбочке, на которой стоял электрический чайник, и стал изучать содержимое разноцветных жестяных банок. – Положенное за вредность молоко нам упрямо не дают, денег нет у родины, видите ли. Но мы и сами с усами. Здесь у нас чай, тут сахар. Ого, и даже кофе не закончился! Живем! А Сереге не до тебя, у него любовь. Он попросил меня за него подежурить, видишь, как все запущено. Ты кофе будешь?

Марина кивнула. Получается, у Андрея – два дежурства подряд, и он еще зачем-то приехал на работу. Неужели необычный случай? Как любопытно!

– Слушай, отстань. – Андрей, расположившись на диванчике у стены, отхлебнул кофе и даже зажмурился от наслаждения. – Всю ночь на ногах. Еще и дежурить с алкашом пришлось. Я, как Гаврилова вижу, прямо трясусь весь. Проблемы, наверное, в прокуратуре с кадрами!

– Но мы же все равно болтаем, – жалобно пискнула Марина и, приподнявшись, выдвинула стул из-за стола. Иногда красивые ноги все-таки помогают быстро добиться своего. – Только про прокуратуру мне не интересно слушать.

Андрей, задумчиво разглядывая ее коленки, вздохнул:

– Ладно, что уж с тобой поделаешь… Дело вот как было. Привезли где-то уже года через три, как я здесь проработал, те самые трупы – женщины и маленького ребенка. Хорошо, что через три – если бы на первых вскрытиях такое случилось, я бы себе сам аутопсию провел. Трупы частично обгоревшие, в квартире был сильный пожар. Визуально никаких признаков насильственной смерти нет. Единственное, что меня смутило, – у женщины на локтевом сгибе явно различался след инъекции. Так вот, след и след. Может, лечилась или кровь на анализ сдавала. На исследования я все, что надо, отправил, но больше для перестраховки. На вскрытии у меня тоже никаких вопросов не возникло. Все признаки смерти, наступившей под действием угарного газа, копоть в просвете дыхательных путей, в околоносовых пазухах.

– А трупные пятна?

– Насыщенно-красные, не бурые. В общем, все свидетельствует об остром отравлении окисью углерода. Сердце у женщины было неважное, в почках камни, да еще на матке миома. Поэтому причин для инъекций вырисовывалось множество, анализы никакого криминала не выявили.

«Переживает. До сих пор переживает, – подумала Марина, наблюдая за экспертом. – Белый стал как бумага».

– Ну, «погорельцы» и «погорельцы». Иногда вскрываем. – Андрей подошел к тумбочке, заглянул в жестяную банку и вдохнул: – Все хорошее заканчивается, и кофе тоже. Так вот, еще где-то через год приходит ко мне следователь и рвет на груди рубашку. Не верит, что у одного мужика две супруги совершенно случайно сгорели. Я данные по второй экспертизе посмотрел – тоже чистая, как слеза ребенка, никакого вроде бы криминала. И тут кого-то из ребят осенило спросить, кем мужик работает. Оказалось – анестезиолог. Мы все переглянулись и стали себя по лбу стучать…

Марина слушала открыв рот. Да, из курса основ анестезиологии она помнила: блокиранты – это производные яда растительного происхождения, обеспечивающие полное расслабление мышц и прекращающие дыхание, что позволяет обеспечить пациенту искусственную вентиляцию легких. Это особенно важно при проведении целого ряда кардиохирургических операций. Хотя препараты широко используются и в общей анестезии. Среди побочных эффектов, особенно выраженных при применении предыдущих поколений блокирантов, – отрицательное воздействие на сердечно-сосудистую систему. И даже эта особенность сыграла на руку преступнику!

Анестезиолог-убийца все рассчитал правильно. При введении любого блокиранта, короткого или длительного воздействия, дыхание мгновенно прекращается. И эксперт на вскрытии не найдет копоти в легких, не увидит других признаков, свидетельствующих об отравлении угарным газом. Насторожится, конечно, потребует, чтобы химики особенно тщательно подошли к исследованиям. И тогда анестезиолог скомбинировал блокирант с релаксантом. Это антагонист, он прекращает действие блокиранта, при незначительной дозировке – лишь замедляет. Человек под воздействием комбинации лекарств находится без сознания, но дышит, минут десять-пятнадцать. При нахождении вблизи очага пожара на теле появятся следы, характерно подтверждающие: в огне погиб живой человек. А потом блокирант начинает действовать в полном соответствии с планом убийцы. Эксперт на вскрытии увидит все признаки смерти от воздействия угарного газа плюс больное сердце, что объяснит наличие следа инъекции. А обычные анализы, скорее всего, ничего не покажут. Блокирант и релаксант обладают усиленным метаболизмом. За временной интервал, необходимый для доставки тела в морг, они уже практически исчезнут из организма, такая особенность у многих препаратов, используемых в наркозе.

– Там даже не корыстный умысел был, а психиатрия чистой воды, – устало сказал Андрей и, запустив руки в волосы, откинулся на спинку дивана. – У подонка «крыша» явно текла, это он на почве ревности так изгалялся. Вменяемым, конечно, признали. Еще бы, так все рассчитывать, конечно, осознавал свои действия. И вот его посадили. А я стал жутко бояться чего-нибудь просмотреть. Вина-то, конечно, коллективная, и я при осмотре первой жертвы маху дал, и в лаборатории недосмотрели. Тем более блокирант и релаксант распадаются быстро и практически бесследно. И вот убийца за решеткой. Но мне начинает казаться, что я снова вижу его почерк. Вот знаешь, поубивал бы журналистов!

– Полностью с тобой согласна, – кивнула Марина. – Надо запретить передачи на эту тему. Так долго показывают маньяков, так подробно рассказывают о преступлениях. Нормальных людей тошнит. Ненормальные начинают подражать…

* * *

Из Живого Журнала Helen

Тема: небо в алмазах

Настроение: depressed

Музыка: Nirvana «Rape me»[24]24
  Нирвана, «Изнасилуй меня».


[Закрыть]

Доступ: только мне (личное)

Как ни странно, к моему возвращению Витя оказался уже дома. Мне казалось, он приедет позже. Будет ждать, пока на книжной ярмарке все утихнет. Мысль о том, что муж сделал это, меня пугала и… и возбуждала одновременно…

Со мной тоже может случиться все, что угодно. Он уже показал мне, какое это увлекательное путешествие – из богини превращаться в ничтожество, с последнего вдоха перед оргазмом нырять в темную мрачную боль. А после такого – маршрут тем более непредсказуемый, inexperienced.[25]25
  Неизведанный (англ.).


[Закрыть]

Прислонившись к стене в прихожей, он наблюдал за тем, как я снимаю куртку, и молчал.

Его глаза, страшные, пустые. Поджатые губы. Четко обозначившиеся морщины.

Все правильно. Он сделал это. Он – убийца, настоящий, вот, смотрит на меня, и мы с ним наедине.

Внезапно Витя хватает меня за руку и тащит в спальню. Там все уже готово – наручники, ошейник и плетка.