Книга: Правек и другие времена - Ольга Токарчук

Как бы то ни было, я думаю, что, перечитывая эту книгу, каждый раз можно понимать ее несколько иначе. Языком она написана простым, но весьма интересным и своеобразным. Идеи и размышления автора, равно как и некоторые события, наводят на подозрение, что писательница что-то такое употребляла, дабы расширить грани сознания. Хватает и забавных эпизодов (привет Приходскому Ксендзу), и отталкивающих (привет Ивану Мукте). И все же я не стану оценивать книгу слишком высоко, ведь не всегда то, что я не способен понять, является гениальным. Да и ладно бы гениальным, ведь я же даю ей оценку со своей точки зрения, пусть и принимаю как данность, что я до такого не дорос и вряд ли дорасту. Совершенно очевидно, что уж ординарной эту книгу точно не назовешь, а что до того, читать ее или не читать, каждый волен решать сам. Со своей стороны могу посоветовать как одно, так и другое. Если прочитаете, то можете рассказать мне, о чем эта книга. В обратном случае буду считать, что это книга о кофемолке.

Но почему-то деревня называется - Правек (прото-время), и живут в ней (архангел) Михаил Небесный и (апостол) Павел Божественный, а соседствует им семья Серафимов. В лесу стоит избушка ворожеи Колоски, родившей дочь Руту то ли от человека, а то ли от лозы, под землей змеится грибница, на дереве сидит и скалится Злой Человек, а водяной Оляпка и хочет умереть, но не может.

И все это происходит на фоне игры, в которой Бог творит 8 миров. Или это помещик Попельский кидает кубик и творит бога и мир?

И то ли Бог здесь - (как) человек, то ли люди - (как) боги.

Честно говоря, надо бы перечитать, но, боюсь, мне и так не поможет: распознать шедевр я могу, но понять его - нет.

Прочитав первые страницы книги Ольги Токарчук, я решила, что меня ждёт сказка о маленькой деревушке где-то там за тридевять земель. На севере бежит дорога от Ташува до Келец, на юге - Ешкотли, на западе - лес и заливные луга, на востоке - река Белянка. Правек находится на родине автора: Токарчук родом из Польши. Правек - дом для семьи Небеских, Попельских, Колоски, Божских. Книгу можно назвать эпопеей: на фоне глобальных событий Токарчук рассказывает о жизни двух-трёх поколений этих семей.

Помимо семейной хроники роман освещает важнейшие события XX века: Первую и Вторую мировую войны, во время которой сначала фашисты, а затем советские войска проходят через Правек. Происходит столкновение между тихой жизнью обитателей Правека, далёких от суеты, и суровой реальностью за пределами их маленького мира. В начале книги Михал Небеский уходит на Первую мировую войну, а Геновефа, ждущая ребёнка, остаётся одна ждать мужа. Позднее Мися, дочь Геновефы и Михала, ждёт Павла, оберегая хрупкий семейный очаг. В книге Токарчук в равной степени тщательно и хорошо представлены как мужские, так и женские персонажи. Судьбы героев совершенно не похожи друг на друга, переплетаются самым неожиданным образом.

А самый главный персонаж – заглавный, Правек. Со своей собственной душой, судьбой удерживающий своих обитателей и притягивающий к родному дому.

Гришу тяготила тридцатиградусная жара, солнце немилосердно напекало его черно-белую голову, отчего та становилась одновременно пустой и тяжелой. Нужно было писать, но слова растекались по комнате, Гриша смотрел в окно на летающих за стеклом деловитых сорок и думал про Иисуса и сладкие капустные кочерыжки.

Понемногу ему удавалось все-таки выловить буквы одна за другой и расставить в ряд. В конце концов, он был ответственным барсуком и мог справиться сам, без вмешательства раввина или милосердных ангелов. Впрочем, ангелы из Правека были ему вполне милы, как и прочие духи, святые и не очень. Конечно, Гриша был далек от костельного мира, но и духи были совсем не оттуда – казалось, название «Макондо» знакомо им не меньше, чем «Ешкотли». Они бродили во мхах, спали под речными волнами, заботились о бродячих собаках и каждого могли на минуту забрать в Иерусалим.

Поладил Гриша и с остальными обитателями Правека. Богачи, сумасшедшие, одичавшие, солдаты, утопленники, иконы, мельники, священники – истории перетекали из одной в другую быстрее реки, так быстро, что в небольшую книгу поместилось несколько поколений и при этом на каждого нашлись слова. Короткие, лаконичные и вместе с тем живописно-тягучие фразы, всплывающие в памяти, приводили измученного солнцем Гришу в задумчивый транс, в котором только и смотреть, что на собственные лапы – а ну, исчезнут на половину, - размышляя про Правек, бегунов и бога.

Гриша был убежден, что следует хотя бы раз собраться и написать обстоятельнее, хотя бы на абзац больше и с одной хотя бы весомой мыслью. Он недовольно покосился на солнце, разящее сверху, и на качающуюся прямо перед окном на проводе сороку, отвел глаза и начал печатать, когда услышал из окна:

-Опять единица будет.

Перед нами роман, битком наполненный символическими, а может быть даже и сакральными смыслами. Впрочем, с чего это я решил, что это роман? Ведь по форме это скорее сборник рассказов и новелл, расположенных в хронологическом порядке и рассказывающих об одном конкретном месте (деревня Правек) и населяющих его людях. И с этой точки зрения это ещё и герметическое произведение. Собственно именно с заявки на герметичность книга и начинается, ибо Правек объявляется населённым пунктом, расположенным в центре вселенной. И конечно же всё действие (все действия) книги и должны происходить, случаться и совершаться именно здесь, в центре Мира. А всё остальное, происходящее во внешнем мире, доносится до Правека только лишь отзвуками и отблесками. Отзвуками и отблесками мировых войн и революций, перемен в государственном устройстве, появлением солдат то одной, то другой воюющих друг с другом армий, почтовыми конвертами с заграничными адресами и непривычными и потому красивыми марками. А весь остальной мир находится где-то там, далеко, вовне. Да и есть ли он вообще, этот самый внешний остальной мир (по крайней мере у одной жительницы Правека таковое сомнение возникает на полном серьёзе)?

Этот роман герметичен ещё и потому, что в нём рождается, действует, живёт и умирает крайне ограниченное количество людей. Ведь Правек всего лишь деревня и количество жителей в ней раз-два — и вот уже и половина списка народонаселения; три-четыре — и список закончен. Несколько семей разного уровня достатка и разной профессиональной и ремесленной принадлежности, вот вам и весь Правек. И потому центральная фигура каждого отдельного рассказа/новеллы, из которых и составлен этот роман (а всего таких рассказов-новелл более восьми десятков), то и дело повторяется, а когда старые представители семьи уходят в мир иной, то их место занимают новые представители тех же фамилий — всё меняется и всё остаётся на своих местах. А иной раз появляющиеся в повествовании внешние люди так и остаются случайными и внешними, отживающими свой срок в том или ином рассказе и уходящие.

И потому кажется, что Правек вечен — и как центр Мира, и просто как деревня, как населённый пункт. Однако постепенно мы понимаем, что с течением времени, со сменой лет и десятилетий Правек непременно движется к увяданию, к своему неизбежному концу. В деревне практически не остаётся мужчин (рождаются почти одни девочки), в деревне почти не остаётся осмысленной деятельности, и почти не остаётся людей вообще. И к концу романа мы сталкиваемся с ситуацией, что в Правеке остался всего один старый и полувыживший из ума житель. Всё, Правек умер. И умер и Мир, умерла вселенная? Раз не стало центра Мира…

Но вместе со всей сакральностью и символизмом эта книга наполнена самым обыкновенным бытописательством и прозой жизни. Потому то в этих немудрёных рассказах повествуется о самых простых жизненных событиях и происшествиях, лично значимых для каждого, с кем это что-то происходит, но не имеющих ни широкого значения, ни глубокого смысла, однако на самом деле именно вот из таких вот кирпичиков, атомов бытия индивидуального и личностного и проистекает всё Мировое Бытие.

Вообще свой отзыв я хотел начать с запараллеливания творчества Ольги Токарчук с писательством давно и нежно любимых мной Владимира Торчилина и Юрия Буйды, но предусмотрительно посмотрел свой же отзыв на прочитанную три года назад книгу Ольги Токарчук «Бегуны» и увидел/вспомнил, что собственно весь тот самый бегуновский отзыв и состоит из этих самый параллелей. Ну что же, могу только подтвердить то предыдущее ощущение, потому что и сейчас именно это сравнение пришло в голову прежде всего остального.

Перечитал свой опус, нервно почесал голову, но потом вспомнил второй незыблемый принцип Ольги Токарчук «Пишется то, что пишется», махнул рукой и отправил сие творение в самостоятельное плавание по эфирным волнам...

С самого начала мы знакомимся с главным героем книги. Только это не человек, не зверь, а маленькая деревушка. У нее есть свой облик, характер и даже ангелы-хранители, оберегающие ее со всех четырех сторон света от опасностей, возникающих от неправедных человеческих желаний – волнения странствий, желанием обладать, гордыни и желания мудрствовать.

В деревушке живет семья, род, жизнь которого автор отслеживает на протяжении одного века. Есть люди, каждый со своей судьбой, со своими мыслями и чувствами.

Но над всем этим есть Время. Всё имеет своё время, и у каждого оно – свое… Время людей – самое быстротечное. Время явлений природы – статичное, почти неизменное. И еще есть время вещей. Вещи в этой книге – не только история, дух времени, привязанность владельцев, но и символы, которыми автор обозначает вехи всех времен.

В биографии автора указано, что родилась и в детстве жила с родителями в небольшом городке, да и сейчас живет на небольшом хуторе. Наверное, поэтому так чувствуется ее трепетное отношение к домам, к дому как месту, которое пропитываются духом семьи, живущей в нем, хранящем их запахи, мысли и даже взгляд на мир вокруг. И так же, как люди, живущие и жившие в нем, дом подчиняется течению времени, разрушающему и неумолимому.

Книга сама – как время, неумолимое, равнодушное, оно не задерживается ни на каком событии – идет и идет вперед. Так и в этой книге события идут своим чередом, как будто нет времени остановиться и задуматься, что вот сейчас мирные добрые времена, а вот - война и трагедия огромного количества людей…

Время - задает динамизм неспешному повествованию книги. Оно в самой структуре - вместо глав здесь "время": "Время ангела Миси", "Время Умерших" и т.д. Время стоит даже в самом названи книги: Правек - это как в слове "праотец", только о времени. Но главное - это то, что Время является чуть ли не одним из действующих лиц.

Od tej pory czuła, że nie istnieje różnica między dorosłym a dzieckiem w niczym, co naprawdę byłoby ważne. Dziecko i człowiek dorosły – to stany przejściowe.

Извечный риторический вопрос:

«Kim jestem? – pyta Bóg – Bogiem czy człowiekiem, czy może jednym i drugim razem albo żadnym z nich? Czy to ja stworzyłem ludzi, czy oni mnie?»

Еще одно чудесное место, сокровенная мечта каждой женщины - "вздохнула и родила сына":

Kiedy Misia rodziła swoje pierwsze dziecko, anioł pokazał jej Jerozolimę. <...>Misi mieszało się wszystko w głowie. Była zmęczona. Bóle przychodziły nagle i nie potrafiła dać sobie z nimi rady. Zapadała w sen, półsen, marzenia na jawie. Zdawało jej się, że jest maleńka jak ziarnko kawy i wpada w lej młynka ogromnego niczym pałac. Spada w czarną czeluść i dostaje się w tryby mielącej maszyny. Boli. Jej ciało zamienia się w pył. Anioł widział myśli Misi i współczuł jej ciału, choć nie rozumiał, na czym naprawdę polega ból. Zabrał więc duszę Misi na jedną chwilę zupełnie gdzie indziej. Pokazał jej Jerozolimę. Misia zobaczyła ogromne połacie płowej pustyni, które falowały, jakby były w ruchu. W tym morzu piasku, w łagodnym obniżeniu, leżało miasto. <...> Misia znalazła się w środku miasta, gdzie na wybrukowanym ryneczku stał dom Zbawiciela. Stanęła przed jego drzwiami. Ktoś zapukał od wewnątrz i zdziwiona Misia zapytała: „Kto tam?” „To ja” – odpowiedział głos. „Wyjdź” – odrzekła. Wtedy wyszedł do niej Pan Jezus i przytulił ją do piersi. Misia poczuła zapach płótna, w które był ubrany. Wtuliła się w lnianą koszulę i czuła, jak bardzo jest kochana. Kochał ją Pan Jezus i cały świat. Lecz tu anioł Misi, który bezustannie baczył na wszystko, zabrał ją z ramion Pana Jezusa i rzucił z powrotem w rodzące ciało. Misia westchnęła i urodziła syna.

Примитивнейший животный натурализм Ивана Мукты:

– Wszystko się ze sobą łączy. Od zawsze tak jest. Potrzeba łączenia się jest najpotężniejsza ze wszystkich. Wystarczy się rozejrzeć. <...> Nagle Iwan Mukta rozpiął spodnie i potrząsnął genitaliami. – To jest instrument łączenia się. Pasuje do dziury między nogami kobiety, bo na świecie jest porządek. Każda rzecz pasuje do innej.<...> – Gdy jest mało kobiet, tak jak teraz, instrument pasuje do ręki, do tyłków innych żołnierzy, do jamki wykopanej w ziemi, do różnych zwierząt.

-- Сцена совокупления с козой поначалу вызывает недоумение, но!... когда позже происходит два групповых изнасилования Руты, одно за другим, начинаешь по-новому оценивать мужскую "скотскость".

Очень убедительно об осознании жизни, которое приходит с фатальным запозданием после (sic) смерти:

Kiedy Boski umarł, zrozumiał zaraz, że popełnił błąd, że umarł źle, nieuważnie, że pomylił się w umieraniu i że będzie musiał jeszcze raz to wszystko przejść. <...> Czas Zmarłych więził w sobie tych, którzy naiwnie sądzili, że śmierci nie trzeba się uczyć, tych, którzy oblewali śmierć jak egzamin. A im bardziej świat posuwał się do przodu, im bardziej wychwalał życie, im mocniej przywiązywał do życia, tym większy tłok panował w Czasie Zmarłych i tym gwarniejsze stawały się cmentarze. Dopiero tutaj bowiem zmarli powoli przytomnieli po życiu i okazywało się, że stracili dany im czas. Po śmierci odkrywali tajemnicę życia, i było to odkrycie daremne.

Одна из лучших книг за последнее время.