Автор книги: Ольга Жукова
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Я еще в пеленках, а лень моя была уж с теленка.
Трутни горазды на плутни.
Лентяй да шалопай – два родных брата.
От лени опузырился (распух). Кто ленив, тот и сонлив.
На работу позадь последних, на еду наперед первых.
И дурак праздники знает, да будней не помнит.
Ныне гуляшки и завтра гуляшки –
находишься без рубашки[134]134
Пословицы русского народа. Т. 2. С. 380–403.
[Закрыть].
Христианский этос крестьянского труда и быта в русской культуре находит свое выражение не только в афористике, но и в иных жанрах устного народного творчества, таких, как сказка. Часто отрицательный персонаж характеризуется через образ ленивого, завистливого человека, так как ленивый, ничего не делая сам, стремится присвоить себе созданное или добытое трудом и испытаниями честного, умного, трудолюбивого героя. В противопоставлении трудолюбивой и ленивой сестер, смекалистого, проворного царевича и его корыстолюбивых бездельников-братьев нравственное сознание человека русской культуры утверждает иерархию ценностей, воспевая трудолюбие и прилежание как идеал добродетели.
Леность понимается этическим сознанием русской культуры прибежищем лукавых рабов, безразличных к своему спасению и, тем более, к общественному благу. Дремотная душа Лени, унывающей, расслабленной, опечаленной, безразличной и апатичной, побеждается только усилием воли и бодрствованием духа и тела. Вот почему лучшее средство борьбы с ленью – умная ирония и, одновременно, жесткая сатира, действующая вместе с духовным вразумлением и мудрым наставлением. Православная традиция в опоре на народную житейскую мудрость выработала в русской культуре достаточное количество способов и методов преодоления этого порока, превратив слово в действенное орудие борьбы с ним.
В борьбе с тайной страстью. Восточно-христианская традиция считает зависть греховным действием, проистекающим от страсти. Зависть медленно разрушает человека, будучи дьявольским наущением против ближнего. Соучастником дьявола называет св. Ефрем Сирин завидующего: «Кто уязвляется завистию и соперничеством, тот жалок, потому что он соучастник дьявола, завистию коего смерть вниде в мир (Прем 2, 24). Сердце его всегда изнемогает от печали, тело же съедается бледностью, и силы его истощаются. Зависть и соперничество – страшная отрава: от них родятся оклеветание, ненависть и убийства»[135]135
Добротолюбие. Т. 2. С. 401.
[Закрыть]. Говоря о зависти как о причине страшного преступления – убийства, св. Ефрем Сирин указывает на историю Каина и Авеля, детей Адама и Евы. Оба они приносили жертву Богу, из коих Богом была выбрана жертва Авеля. Каин же из зависти убил родного брата и за нераскаяние (Быт 4, 11) заслужил проклятье Божие. «Каинова печать» – это печать завистника и убийцы. Оттого-то и печется о мире и спокойствии души человека Ефрем Сирин, предупреждая о духовной опасности таящейся внутри и не обнаруживаемой внешне зависти. Она сродни ненависти, готовой в любую минуту толкнуть человека на преступление: «Ненависть или зависть под покровом благочестия – горькая вода в золотых сосудах»[136]136
Там же. С. 401.
[Закрыть].
Св. Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» упоминает о зависти в главе, названной «О печали». Отец Церкви перечисляет четыре вида печали: горе, грусть, зависть, сострадание. По его мнению, зависть – это печаль, из-за чужих благ. Зависть, не отнесенная, по учению прп. Иоанна Лествичника, к восьми главным греховным страстям, является, по определению, греховным действием, проистекающим из страстей или способствующим их развитию. У прп. Иоанна Лествичника она связана с греховной страстью гордыни. Св. Иоанн Дамаскин выделяет в зависти еще одну причинно-следственную связь: печаль. В нравственных схемах двух святых на самом деле нет противоречия, ибо определяемая Иоанном Лествичником печаль есть огорчение «не по Бозе». Источник же зависти – именно человеческий, когда одно творение Божье не желает признать и принять промыслительные установления Бога о другом таком творении, выказывая тем самым и свою гордыню, и свое несмирение.
Древнерусский сборник мудрых изречений «Пчела» содержит отдельную главу, посвященную зависти. Текст пересказывает библейские и евангельские изречения, а также приводит мысли античных авторов:
Апостол. Где зависть и распря, тут и бесчинства, и всякие дурные дела.
Соломон. Не ужинай с завистливым человеком, не пожелай и еды его.
Сирах. Как мухи здоровые части тела облетают, а к гнойным местам прилипают, так и завистники.
Как ржавчина железо, так и зависть душу разъедает.
Что стонешь, завистник, – о своем ли несчастье или о благе чужом?
Плутарх. Многие завистники своим друзьям искренне не желают погибели, но, увидев их в благополучии, огорчаются и, когда только можно, хулят и славу их, и удачу[137]137
Мудрое слово Древней Руси. С. 321–322.
[Закрыть].
Древнерусская афористическая традиция на идейно-содержательном уровне выражала нравственную установку самой культуры, осуждавшей грех зависти как опасный и недостойный помысл души и деяние. Дидактические темы, имевшие значение для нравственного самосознания древнерусской культуры, обретают новое звучание в творчестве Симеона Полоцкого, крупнейшего литературного деятеля XVII века. Интерес к этической проблематике был продиктован активной просветительской и преподавательской деятельностью учительствующего монаха, выпускника Киево-Могилянской академии и Виленской иезуитской академии. Религиозно-схоластически окрашенное творчество Симеона Полоцкого стало, тем не менее, значительной вехой в становлении новой, светски ориентированной культуры, которая в полной мере утвердит себя в эпоху Петра I. Среди его обширного наследия есть блестящие образцы жанра бытовой сатиры, к которому и относится «Притча о завистливом». Подобными притчами были наполнены распространенные в России XVII века различные переводные сборники (наиболее популярными из них были «Римские деяния» и «Великое зерцало»). К заболевшему и умершему без исповеди завистнику, всех осуждавшему, явился по смерти некто и, испустив огненный язык до земли, рек: «Аз стражду языка своего ради, имже непрестанно людей осуждал»[138]138
Сатира XI–XVII веков. С. 291.
[Закрыть]. Так, в притчевом изложении Симеона Полоцкого, зависть наказана своим же орудием, но теперь имеющим адскую силу в виде огненного языка.
Близка книжной традиции и афористическая мысль народной культуры. Художественно отточенная и ярко образная русская речь слышится в пословицах и поговорках, собранных В. И. Да лем:
Где счастье, там и зависть. Зависть прежде нас родилась.
Берут завидки на чужие пожитки.
Завистливый своих двух глаз не пожалеет.
Железо ржа съедает, а завистливый от зависти погибает.
Охал дядя, на чужие деньги глядя.
Господи, Господи! Убей того до смерти, кто лучше нашего живет.
Сосед спать не дает: хорошо живет.
Не столько смущает свой убыток, сколько чужой прибыток.
Завидущи глаза не знают стыда[139]139
Пословицы русского народа. Т. 3. С. 51–54.
[Закрыть].
Эти две традиции – живой русской речи в многообразии жанров устного народного творчества и высокой книжности – органически соединяются и преломляются в творческом наследии А. С. Пушкина. В пушкинских сказках часто пружиной развития событий становятся человеческие страсти. Выступая в качестве определяющего мотива поведения, они являются источником драматических или трагических обстоятельств в судьбе главных героев. Так, зависть к своей сестре, ставшей женой царя, толкает двух оставшихся девиц из «Сказки о царе Салтане» на преступление. Несколькими штрихами Пушкин дает портрет обойденных должным вниманием царя сестер:
Зависть женщины, влюбленной в свою красоту, к прекрасному и невинному созданию – своей падчерице – идейно-содержательный мотив другого знаменитого произведения в этом же жанре «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях». Получив ответ, что «царевна все ж милее, все ж румяней и белее», злая царица замысливает (=злоумышляет) извести юную красавицу. Называя царицу «гневной бабой», Пушкин показывает причинно-следственную взаимосвязь двух грехов – зависти и гнева. В данном случае завить становится причиной сильного аффекта, превращающего красавицу-царицу в фурию-убийцу.
Сказочные герои Пушкина и характер их поступков отражают народные представления о добре и зле, о добродетели и нравственном преступлении, преломившиеся сквозь призму православного этического учения в недрах русской культуры. В «Маленьких трагедиях» – одной из вершин философско-поэтического гения Пушкина, он вновь обращается к проблеме зависти, где объектом последней оказывается творческий дар. Примечательно, что знаменитая пьеса Пушкина «Моцарт и Сальери» в первоначальном варианте носила название «Зависть». Чувство зависти – это искаженное представление о справед ливости и ничем не остановимое желание «восстановить» ее. Взывает к Всевышнему Сальери, усомнившийся в справедливом «распределении» Господом его даров:
Но нравственное чувство обмануть нельзя. Отныне добродетельный труженик Сальери – презренный завистник:
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным.
Змеей, растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне – сам скажу – я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. – О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений – не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан –
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О, Моцарт, Моцарт![142]142
Там же. С. 362–363.
[Закрыть]
Причина зависти Сальери – это отношение к дару, к воле Бога. Но как соотнести Божественную волю и требование человеческой справедливости? Очевидно, что от героя пушкинской трагедии требуется невероятное моральное усилие, возможно, борьба со своим тайным врагом, которая, в конечном итоге, возвысит Сальери до гения Моцарта. Да, Сальери, уступающий Моцарту в мере музыкального таланта, мог бы стать истинным гением Дружбы и Любви, трепетно и благоговейно относящимся к дару автора «Реквиема». Ведь только Сальери, по словам самого Моцарта, один из всех смертных может так же чувствовать и понимать музыку, как он сам. Музыка же – один из высших талантов, соравный Любви.
Тема зависти, получившая гениальное художественное воплощение в творчестве Пушкина, нашла философское развитие в работах русского мыслителя И. А. Ильина. В одной из своих работ, которую можно рассматривать как первую часть большого философского триптиха, Ильин обращается к проблемам жизни человека, радующегося и страдающего. Не случайно в названии «Я вглядываюсь в жизнь. Книга раздумий» подчеркнут не доктринально-школьный смысл философского знания, а его экзистенциально-личностное измерение. Выбранному типу философствования отвечает и жанр книги, написанной, скорее, в литературно-эссеистическом ключе. Наследуя традиции западноевропейской философии в лице таких представителей, как св. Блаженный Августин, Франциск Ассизский, в жанрово-тематическом отношении И. А. Ильин все же ближе к русской традиции духовно-нравственной литературы. Прообразы тем, способ их изложения и развития, стилистика речи отсылает нас к творчеству св. Феофана Затворника, св. Игнатия Брянчанинова, к трудам и дневникам св. Иоанна Кронштадтского. Мудрая, спокойная, рождающаяся, казалось бы, из бытовых впечатлений речь философа возводит читателя к высокой истине христианского учения. Его знание – это мудрость сердца, созерцающего свет Небесного Царства, в лучах которого становится понятным жизненное определение добра и зла, прекрасного и безобразного, истинного и ложного.
Вглядываясь в жизнь, философ Ильин различает в ней и гнетущие человеческую природу страсти, и пороки, вошедшие в мир с грехопадением первых людей. Парадоксально-афористически начинает свою главу «Зависть» автор «Книги раздумий»: «Добрые и злые феи подошли к колыбели человека и принесли ему свои дары. Самая злая из них подарила ему зависть. Возможно, это была переодетая фурия»[143]143
Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга, 1993. Т. 3. С. 13 7.
[Закрыть].
По мнению Ильина, чтобы между людьми был сохранен мир как лад и гармония, им необходимо научиться «прощать» друг другу свои таланты, преимущества, свою непохожесть. Для самосовершенствования человека, возможно, творческое соревнование и необходимо. В отличие от здоровой соревновательности, зависть – явление болезненное, разрушительное, враждебное. Ильин однозначно определяет зависть как неразумную и безнравственную категорию этического ряда. Зависть может спровоцировать гнев, привести к убийству. В системе людских пороков и грехов она коррелирует также со скупостью и алчностью, т. е. по природе своей предметно направлена на завладение ей непринадлежащего. «Зависть – прежде всего скупость и алчность. Она ненасытна, как любопытство; она означает тем самым – вечную бедность, вечную заботу, вечно плохое настроение; всякую удачу она превращает в неудачу и оставляет человека бедствовать в безнадежном одиночестве. Жестокий завистник – зложелатель: он обижается на человека за чужое счастье; его задевает всякий чужой успех; любое положительное качество в другом мучит его как рана на сердце; гнев лишившегося на обладателя наполняет его; как ярость неполноценного, постоянно чувствующего чужое превосходство. К «делу» он даже не подступается: он застревает в борьбе между «я» и «ты»; и в этой вечной борьбе изводит самого себя и своего противника. Если же его ярость расширяется до социальной программы, тогда она выливается в классовую борьбу; и начинается марксистская гражданская война», – делает нравственный вывод И. А. Ильин[144]144
Там же. С. 138.
[Закрыть].
Зависть как змея заползает человеку в сердце. Она обвивает и душит в его в своих объятьях, отравляет и иссушает ум. Восставший Денница, сын Адама и Евы – Каин, злочестивые братья Иосифа – библейские образы греха зависти. Все они связаны с преступлением – с преступлением против Бога и человека, имеющего образ Божий в себе. Плохо унизить себя завистью перед людьми, но еще хуже дать ей пригреться в своем сердце. От гордости происходящая зависть рождает хулу, осуждение, клевету, ненависть. Тихий убийца, тайный враг не помилует, прежде всего, самого завистника. Он навсегда останется отмеченным каиновой печатью – печатью убийцы. Именно такой смысл вложила в определении греховного помысла и греховного действия зависти в своем слове русская культура.
Слово в преодолении гордыни. Если точно соблюдать духовную логику в установлении причинно-следственных взаимосвязей внутри списка грехов, то гордость в этой иерархии заняла бы первую ступень. Гордынею совлекся с неба Сатана и был низвергнут на землю. Искушением гордыни преступил он к Еве в образе змея, обещая, что вкусившие от запретного плода дерева познания добра и зла, будут, как боги (Быт 3, 4–5). Совершившееся грехопадение Адама и Евы принесло в мир смерть и тление, породив саму возможность греха как нравственного преступления против воли Божьей, нарушения Его закона.
Подобную форму гордости рассматривает в своем известном труде «Достоевский и его христианское миропонимание» русский философ Н. О. Лосский. Творчество Ф. М. Достоевского обнажило бездны человеческих страстей и пороков, подняв нравственный вопрос русской литературы на необычайную высоту. Русская философская мысль постоянно обращалась к наследию Достоевского, касаясь тем религиозного значения. Грех гордыни присущ многим героям Достоевского, определяя мотивы их поведения, крайним из которых является богоборчество. Характеризуя гордость, Н. О. Лосский различает в творчестве писателя людей, ненавидящих Бога, и самого сатану как подлинно ненавидящего Живого Бога и старающегося всеми силами погубить Его творение – человека. Определение гордыни, данное русским мыслителем в настоящем опыте прочтения Достоевского, можно считать философской разработкой богословской проблемы греха гордости: «Гордость в своей крайней степени есть вознесение своей личности выше всех и выше всего, что существует и что возможно. Абсолютно гордое существо живет и действует, руководясь сознательно или безотчетно следующими положениями: мое решение устанавливает или даже творит ценности; поэтому моя воля должна господствовать над всем, что совершается; все, что происходит, должно следовать моему плану и указанию; никто не смеет меня порицать и даже хвалить, т. е. оценивать; даже неличные ценности, нравственное добро, красота, истина, не смеют покорять меня себе, я не обязан подчиняться им, да и обусловлены они моею волею, а не существуют объективно сами по себе»[145]145
Лосский Н. О. Бог и мировое зло. С. 138.
[Закрыть].
«Абсолютно гордое существо» – это Демон. Человек, в ком поселяется дух злобы – дух гордыни, – приобретает дьявольские черты падшего ангела. Его душа испытывает невыразимые мучения и страдания, не вполне еще отпав от Божественной благодати. Но, укореняющаяся в своем мнимом величии, она неудержимо стремится к погибели. Эту трагическую диалектику греховной страсти гордыни в образе Демона воплотил в своем творчестве М. Ю. Лермонтов. В интерпретации Лермонтова, с его романтической поэтизацией зла, враг рода человеческого превратился в трагическую фигуру. Мучения прекрасного страдающего Денницы соотнесены со страданиями души самого поэта:
Я не для ангелов и рая
Всесильным Богом сотворен;
Но для чего живу, страдая,
Про это больше знает он.
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой;
Прочти, мою с его судьбою
Воспоминанием сравни
И верь безжалостной душою,
Что мы на свете с ним одни[146]146
Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. М., 1975–1976. Т. 1. С. 417.
[Закрыть].
В этом раннем стихотворении 1831 года присутствуют уже черты печального Демона, духа изгнания, из знаменитой лермонтовской поэмы. Позже они проявятся и в образах Демона М. А. Врубеля. Русская художественная демониана касалась все тех же нравственно-религиозных вопросов духовной жизни человека, которые русская мысль пыталась сформулировать в рамках богословской и философской традиций. В центре стоял вопрос о границе человеческой свободы, которая, утверждаясь в своем своеволии или духовной слабости, попадает в рабство греха. Страшное превращение связывалось с искушением гордостью, поскольку утверждение автономии личности как абсолютной свободы вне онтологии Бога понималось как ложная свобода.
Святоотеческая традиция создала богословский фундамент этического самосознания русской культуры, который стал основой для многих русских писателей, философов, мастеров искусства. В представлениях о грехе человек русской культуры опирался на главный тезис христианской этики: грех есть беззаконие, которое всегда воспринималось как духовное преступление против заповедей Божьих. Гордыня отвергалась как богомерзкое состояние помыслов. Так учила Церковь, так мудро судил народ: гордый – значит глупый, безумный в своем возношении и тщеславии.
Св. Иоанн Кассиан – один из первых церковных писателей, различавший грехи гордости и тщеславия. Из восьми главных страстей, им выделенных, тщеславие – седьмая, а гордость – восьмая страсти. В то время как св. Григорий Богослов в 39 слове на Богоявление Господне упоминает о семи духах злобы, которым противостоят семь добродетелей. Общим для святоотеческой традиции является понимание гордости как начала всех бед человеческих. «Это самый свирепый и неукротимый зверь, нападающий особенно на совершенных и с лютым грызением пожирающий их, когда они достигают почти уже самой вершины добродетелей», – пишет Иоанн Кассиан[147]147
Добротолюбие. Т. 2. С. 81.
[Закрыть]. При этом автор раз личает два вида гордости: ту, которая поражает мужей высокой духовной жизни, и ту, которая захватывает новоначальных и плотских. В генеалогии страстей гордость выступает как первая страсть, являясь источником всех грехов и преступлений. Гордость губит не только противоположную себе добродетель, но все благие проявления человеческой души. Противящийся Господу лишается благодати, получая подобный ответ: «Бог гордым противится» (Иак 4, 6).
Прп. Нил Синайский указывает на духовную катастрофу, совершившуюся в мире ангелов, сравнивая падение ангелов и грехопадение человека. Милость же Божья и добродетельная жизнь человека позволяют преодолеть этот трагический онтологический разрыв: «Гордость низвергла архангела с неба и сделала, что он, как молния, спал на землю. А смиренномудрие человека возводит на небо и уготовляет к ликованию с Ангелами»[148]148
Там же. С. 268.
[Закрыть]. Гордость есть род некоего тяжкого недуга, злокачественная опухоль ума и души, разрастающаяся подобно гнойному нарыву: «Гордость есть опухоль (надутость) души, наполненная испорченною кровию; если созреет и прорвется, то причинит большую неприятность»[149]149
Там же. С. 267.
[Закрыть].
Св. Ефрем Сирин более всего предостерегает от духа самовозношения, поражающего высокоумных людей, могущих вести вполне добродетельную жизнь и достигающих успехов на основе различных талантов, дарованных им Творцом. Дух этот нечистый, есть хитроумная сеть, набрасываемая дьяволом на человека. «Нечистый дух высокоумия изворотлив и многообразен, и все усилия употребляет, чтобы возобладать над всеми: мудрого уловляет мудростию, крепкого крепостию, богатого богатством, красивого красотою, художника искусством. И ведущих духовную жизнь не пропускает он искушать подобным же образом, и ставит свои сети – отрекшемуся от мира в отречении, воздержанному – в воздержании, безмолвнику – в безмолвии, нестяжательному – в нестяжании, молитвеннику в молитве. Во всех старается он посеять свои плевелы»[150]150
Там же. С. 422–423.
[Закрыть].
Прп. Иоанн Лествичник в «Лествице», которая вот уже почти полтора тысячелетия является учебником духовной жизни для дерзающих идти путем богопознания, называет гордость не иначе, как безумной. Он посвящает смертному греху гордыни отдельную главу. Рассуждение о гордости предварено словом о тщеславии. Переходя от 22-й к 23-й степени, он отмечает: кого не уловило тщеславие, тот не впадет в безумную гордость, враждующую на Бога. Что есть гордость? Прп. Иоанн исключительно точен в определениях, диагностируя как природу страсти, так и различные формы ее проявления: «Гордость – это отвержение Бога, бесовское изобретение, презрение человеков, матерь осуждения, исчадие похвал, знак бесплодия души, отгнание помощи Божией, предтеча умоисступления, виновница падений, причина беснования, источник гнева, дверь лицемерия, твердыня бесов, грехов хранилище, причина немилосердия, неведение сострадания, жестокий истязатель, бесчеловечный судья, противница Богу, корень хулы»[151]151
Преподобный Иоанн Лествичник. Лествица. С. 286–287.
[Закрыть].
Страсть гордости имеет свое развитие. Если начало гордости выражает себя как тщеславие, то середина имеет вид бесстыдного самовосхваления своих трудов, когда ближний становится объектом уничижения и ненависти. Окончательная погибель в укоренении греха гордости и превращении ее во все пожирающую страсть, в безумие – есть отвержение Божией помощи, надежда только на свои силы и приобретения бесовского нрава, то есть потеря человеческой природы и появление демонического облика. Гордость – это крайняя степень страстности человеческой души. Внешне гордец может быть прекрасен, подобно яблоку – здоровому снаружи, но сгнившему внутри. Гордость – это ложное мнение о себе и о своих дарованиях, которые человек приписывает в свою заслугу. Потому то и говорит прп. Иоанн, что гордость – «это крайнее убожество души, которая мечтает о себе, что богата, и, находясь во тьме, думает, что он в свете»[152]152
Там же. С. 292.
[Закрыть].
Гордость – страсть такой силы и грех такой тяжести, что плененному гордостью нужна помощь Самого Бога, «ибо суетно для такого спасение человеческое», – говорит прп. Иоанн. Таких Господь вразумляет, попуская им искушения и скорби. Бывает, что многие приходят в себя и избавляются от страшного плена, но есть и те, которые продолжают упорствовать в своем грехе, действуют открыто, не стыдясь не людей, не имея страха перед Богом. Исход такой болезни один – исступление и безумие. Грех гордыни в своем развитии наглядно демонстрирует структуру и динамику образования страсти. Согласно прп. Нилу Сорскому, афонскому монаху, распространявшему опыт исихазма на Руси рубежа XV–XVI вв., в своем развитии страсть проходит пять этапов: 1. Прилог, или приражение, связанный с непроизвольными помыслами и чувствами. 2. Сочетание – сосредоточенность сознания на одном из помыслов или чувств в согласии, в принятии такового. 3. Сложение – появление влечения к помыслу. 4. Пленение – захват и вовлечение в помысл. 5. Страсть – устойчивое влечение и полное порабощение им человеческой души. Таким образом, страсть рождается неправильным деланием и устремлением ума, превратным помыслом и худым чувством.
Человек, стяжавший греховную страсть, считается в православной традиции вступившим в общение с сатаной. «Страсти – это греховные навыки души, обратившиеся от долгого времени и частого упражнения в грехе как бы в природные качества», – пишет святитель Игнатий Брянчанинов, один из самых почитаемых и любимых русских святых XIX века, отличавшийся высотой богословских знаний и праведной подвижнической жизнью[153]153
Святитель Игнатий Брянчанинов. Жизнь и смерть: Слово о человеке. Слово о смерти. М.: Дар, 2005. С. 318.
[Закрыть]. Избавление от страсти – трудный путь покаяния, врачующий душу. Нераскаянный грех подлежит будущей муке. Поэтому с такой тревогой о человеке, проявляя всю силу пастырской заботы, обращается к читателю святитель Игнатий, восклицая: «Бежим от убийцы нашего – греха! Бежим от греха не только смертного, но и простительного, чтобы он не обратился от небрежения нашего в страсть, низводящую в ад наравне со смертным грехом… одинаково влекут в адскую пропасть и смертный грех и накопленное множество малых, простительных грехов»[154]154
Там же. С. 324–325.
[Закрыть].
В стяжании добродетелей, противостоящих грехам, важно постоянное бодрствование нравственного чувства, поскольку не всегда греховная страсть выражается делом. Тайный, скрытый характер страстей особенно опасен. Гордыня часто прячется за списком добрых дел, руководя чувствами и помышлениями человека. У святых отцов соблюдение внешней праведности без внимания к внутреннему человеку рассматривается как духовная ошибка. Подобные души, которые не подвергают исследованию скрытые душевные страсти, великий подвижник IV века Макарий Египетский называл невежественными. Души, имеющие такое расположение и стремление, «злобствуют и проявляют кипучую деятельность, вызванную чувством недостойной ревности и соперничества; они нажили себе пороки, скрывающиеся внутри: лицемерие и коварство; до такой степени они больны гордостью, надменностью и тщеславием, что, и страдая и теснимые этой страстью, они и не знают о своей неисцельной болезни; и по причине их надменной гордыни в них нет радости Господней»[155]155
Макарий Египетский, преподобный. Творения. М.: Паломникъ, 2002. С. 248.
[Закрыть]. По определению св. Макария, задачей внутреннего человека, как главной цели спасения во Христе, является «отстранение (побеждение в себе) вышеперечисленных страстей и, при помощи благодати Христовой, полное осуществление добродетелей, совершаемых в кротости, доброте, великом смирении, в подчинении себя всем и в том, чтобы никому не воздавать злом за зло (Рим. 12, 17), но – и горячо желать быть последним и смиреннее всех, ибо кто унижает себя, тот возвысится (Мф 23, 12)»[156]156
Там же. С. 248–249.
[Закрыть].
Источником гордости нередко бывает творчески продуктивная интеллектуальная жизнь, которая самим человеком может быть вменена себе в праведность, ибо ее мотивом и критерием выступает универсальная добродетель поиска истины. Оправданием такого пути жизни в православной традиции служит не знание само по себе, а знание верующего сердца. Так, в первой части «Триад в защиту священно-безмолвствующих» св. Григорий Палама в ответ монаху Варлааму Калабрийскому, утверждавшему ценности эллинских наук и ставившему под сомнение мистико-аскетическую традицию умного делания монахов-исихастов, рассуждает о природе человеческого знания и богопознания, определяя границу, «для чего и до каких пор полезно заниматься словесными рассуждениями и науками»[157]157
Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. С. 7.
[Закрыть]. Главная опасность для философствующих и исследующих строение мира – не в открытии нового знания, к которому стремится наука, ибо настоящая наука всегда призвана содействовать утверждению Истины. Это опасность духовная, нравственная. Знание, отчужденное от смысла, от опыта постижения Творца, в определенный момент становится источником гордыни и сознательным отказом от пути спасения в Боге.
«Что пишет к коринфянам апостол Павел?» – спрашивает св. Григорий Палама. “Знание надмевает”. Обращаясь к своему оппоненту, Варлааму Калабрийскому, защитник священно-безмолвстующих противопоставляет внешнюю мудрость, многознание, мудрости Божественной – постижению Истины верующим сердцем и умом, поскольку богомудрие – это дар свыше. “Видишь? Венец зла, главнейший дьявольский грех – гордость – возникает от знания! Как же тогда всякая злая страсть от незнания? И как это знание очищает душу? “Знание надмевает, а любовь созидает” (1 Кор 8, 1). Вот! Бывает, значит, вовсе не очищающее, а обчищающее душу знание без любви, – любви, вершины, корня и середины всей добродетели»[158]158
Там же. С. 17.
[Закрыть]. Это знание, согласно защитнику исихазма, есть знание «ветхого человека», имеющего мудрость душевную, но не духовную. Духовное знание подчинено премудрости Духа, которая распознает и приемлет благодатные дары, в то время как душевное знание, которое святитель называет «нижней», «душевной», «демонической» мудростью, не может принять ничего духовного, ибо считает это глупостью, заблуждением и вымыслом. Об этом говорит и апостол Павел: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1 Кор 2, 14). «Именно этому знанию способствует внешняя ученость, – заключает Григорий Палама, – а духовного знания так никогда и не будет, если благодаря вере знание не сочетается с любовью к Богу, а вернее – если оно не возродится через любовь и идущую за ней благодать и не станет совершенно иным, новым и боговидным, “чистым, мирным, смиренным, послушным, исполненным слов назидания и благих плодов”»[159]159
Там же. С. 17.
[Закрыть].
Основа духовного знания, согласно святым отцам, – любовь к Богу. Именно подлинная любовь способна возвысить человека до постижения Божественной Премудрости, и в этом возвышении – восхождении не будет места гордыни, ибо в любви и благодарности к Творцу нет самовозвеличивания, а есть удивление и радость созерцания Славы Божьей – Его совершенства и величия, восхищение Его творением и Его замыслом о человеке. Так и св. Григорий Палама, желая показать несостоятельность внешнего знания, обращаясь к философам и мудрецам мира сего, знатокам закона и устройства вселенной, восклицает: «Неужели им никогда не приходило на ум, что, устремившись к древу знания и вкусив от него, мы отпали от божественного места сладости? Не пожелав по заповеди “возделывать и хранить его” (Быт 2, 15), мы уступили лукавому советчику, прокравшемуся обманом и прельстившему нас красотой познания добра и зла. Видно, он и сегодня тем, кто не хочет под водительством отцов возделывать и хранить свое сердце, сулит точное знание многоподвижных и взаимоуравновешенных небесных сфер с их свойствами – знание добра и зла, потому что добро не в самой по себе природе этого знания, а в человеческих намерениях, вместе с которыми и знание склоняется в любую сторону»[160]160
Там же. С. 13.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
