Текст книги "Девочка, которая зажгла солнце"

Фишер переступил с ноги на ногу и хотел было что-то сказать, как тут же себя одернул. Потряс плечами и взял сумку в руки, собираясь проводить друга одним только взглядом, но внезапно передумал. Полный мрачной уверенности, он подошел к Дауни чуть ли не вплотную и быстро заговорил, глядя тому прямо в глаза и едва касаясь его своим носом:

– Знаю, что ты совсем не настроен меня слушать, но это действительно важно, Джек. Я, как твой друг, считаю своим долгом сказать тебе об этом – лучше сделаю напрямую, без лишних прикрас, нежели до тебя дойдут искаверканные слухи спустя пару дней. Кэти ко мне приходила вчера вечером. Я сначала даже не поверил, думал, это твой глупый розыгрыш, но впустил ее, и она все рассказала. К сожалению, пробовать мой фирменный чизкейк она не стала, – немного расстроено добавил Роджер, отойдя на шаг назад, – но это не самое важное. Джонс очень волнуется за тебя. Говорит, с тобой начинает происходить что-то плохое, и это срочно нужно остановить. Она ищет способа помириться.

– Единственный способ сделать это – самой прийти и поговорить со мной начистоту, – устало выдохнул Дауни. Кажется, злость немного прошла, но ее место заняло раздражение, тупой и пульсирующей волной растекшееся по каждой части тела – потому Джек желал как можно скорее закрыть эту неприятную тему. – Хотя, я вряд ли смогу найти с ней общей язык. Теперь мы находимся на разных уровнях – мисс Джонс и простой бродяга Джек.

Парень грустно усмехнулся и на миг представил вчерашний разговор Роджера и девушки. Наверное, он сразу провел гостью на кухню, налил чай и, глядя на ее заплаканное лицо, спросил, все ли хорошо. Дауни четко видел перед собой слегка потекшую тушь, окаймляющую тенью красные от переживаний глаза, взлохмаченные волосы, небрежно собранные в неаккуратный хвост дрожащей рукой – все это он вообразил так явственно и живо, словно сам находился в той самой комнате вместе с ними.

«А потом она отказалась от угощения, сославшись на диету и заботу о своей фигуре, и тут же перешла к сути вопроса. Слезно пожаловалась Фишеру на нелегкую жизнь, мимоходом упомянула мое отвратительное поведение и сама толком не заметила, как обыкновенный рассказ перешел в судорожные рыдания и всхлипы. Отвратительное было зрелище».

– Ты неправильно понял ее, – вступился за девушку Фишер. – Она имела в виду совершенно другое, а ты услышал только то, что хотел услышать. Кэти совсем неплохая, даже наоборот, очень общительная и веселая. Поверить не могу, что ты нашел, к чему придраться.

И здесь парень не вытерпел. Не смог больше держать в себе копившееся недовольство, спокойно беседовать и мило улыбаться, чувствуя во рту привкус тошноты и помоев – и, наконец, ответил. Сделал это грубо, вложив в свои слова максимум эмоций и выражения, буквально выбрасывая одно предложение за другим, как связку метательных ножей в движущуюся мишень:

– Я не преувеличиваю, Фиш, она действительно меня раздражает. Всем, что в ней есть – бесит, ты просто представить себе не можешь, насколько сильно. Но еще больше меня бесит иная вещь. Маленькая загвоздка, такая незначительная и несущественная, что ее можно и вовсе не принимать во внимание…

Брюнет набрал в грудь побольше воздуха, но слова застряли где-то глубоко в горле. Он уже заранее продумал каждый аргумент, прикинул возможные варианты ответов, расписал мысленно свой последующий шаг – и вот теперь не может произнести ни единого звука, так и замерев перед другом в неестественно-угрожающей позе.

Ты боишься, – услужливо подсказал «второй Джек» застывшему в ужасе двойнику. – Понимаешь, что поступаешь неправильно, но не желаешь бросать начатое, и вот, тебе уже нечем возразить. Забавно вышло, да? В его глазах ты всегда будешь выглядеть жалко.

Дауни сделал глубокий вдох и представил себя большим прозрачным чайником, удобно устроившимся между стеной и мисочками с пряниками и конфетами для чаепитий. Подумал о том, что женская рука ловкими движениями заливает внутрь него воду, а после небрежно щелкает выключатель, заставляя чайник медленно нагреваться.

«Люди отличаются от животных», – подумал Джек, глядя в глаза молчащему Роджеру. «Нам с детства твердят о том, что мы способны подавлять потребности, ставить цели и обладаем сознанием… Но это ли наше главное отличие? По-моему, кое о чем все же предусмотрительно умолчали».

Сосуд все громче пыхтит, передавая жидкости часть своей энергии; с трудом перегоняет водные пузыри, но поверхность колеблется только слегка. Нужно чуть больше времени, парень. Для начала важно как следует разогреться.

«Лиса может другую лису загрызть, если не поделила с ней кусок мяса или территорию – в этом сомнений нет, естественный отбор всегда считался нормой. Или же битва двух львов за звание вожака прайда. Словом, животные применяют силу, когда кто-то посягает на их собственность. А что же в это время происходит в человеческом мире?»

Наконец, чайник набирает мощь, и вода в нем неистово бурлит, пенится и бьется о толстые прозрачные стенки, подобно разбивающимся о скалистый берег волнам. Ее становится слишком много – вот-вот она достигнет низа крышки и вырвется наружу, потечет по деревянному столу на пол, промочив лежащие здесь же листы и мягкую обложку дорожного романа. Самое время звать хозяйку, не правда ли?

«Мы тоже боремся, тоже безжалостно перегрызаем глотки своим близким и совершенно незнакомым людям – всем, кто кажется нам «неправильным», чье поведение не соответствует нашему желанию. Та же самая лиса никогда не набросится на свою рыжую сестру за то, что на ней сегодня такая же яркая шубка, что у нее самой. А люди другие. Нашу природу составляют сплетни, ссоры, слухи, ненужная никому болтовня и какие-то прочие нелепости – и этот постоянный шум сводит с ума, заставляет нас уподобляться друг другу и стравливает, раззадоривает жаждущие зрелищ человеческие туши. Вот, чем люди отличаются от своих маленьких пушистых братьев. Мы гнием в собственном теле, а они всегда чисты, яростны и смертоносны».

Чайник в последний раз переваливает один водяной слой на другой, и бурление резко прекращается, вернее, становится чуть тише.

Готово, Джек. Можно пить чай, осталось достать чашки.

Дауни вышел из своего транса, все еще думая о лисах и почему-то вспомнив красную телефонную будку на картинках о Лондоне и Великобритании, а затем неловко пожал плечами и обошел друга сбоку, бросив ему в спину:

– Как я уже говорил, Фиш, мне пора. Рад был поболтать, но…

Он не договорил, потому как почувствовал резкий рывок назад и дернулся всем телом. Раздался хруст рвущегося ремня рюкзака, и вот парень снова оказался лицом к лицу с помрачневшим блондином. Не смог договорить и отойти на безопасное расстояние, а после уже почувствовать в себе обжигающую обиду и долго держать ее внутри, никому не показывая.

Фишер, видимо, этого не почувствовал, а потому настойчиво продолжил:

– Прости, Джек, но я не могу это так оставить. И дело не только в вас с Кэти, не в том, что мы стали общаться куда реже прежнего – хотя меня и это волнует не меньше. Нет, в другом проблема. Ты изменился.

Роджер сделал небольшую паузу, и это неловкое молчание мигом заполнил пронзительный, призывающий звук школьного звонка. Но Джек не кинулся прямо по коридору, чтобы успеть на свой несчастный урок, а так и остался стоять на месте, закрепив на стоящем напротив парне изучающий взгляд. Теперь ему не хотелось обратиться в позорное бегство – нужно было высказаться друг другу здесь и сейчас, не откладывая на завтра или любой другой день. Кажется, оба юноши почувствовали, что другого такого шанса может и не быть, а потому Фишер доверительно сказал:

– Я не имею в виду, что ты сильно переменился в характере, но просто… В тебе как будто что-то пропало. Важная деталька, показывающая твое «Я». Ты стал более замкнутым, грубым и эгоистичным по отношению к другим. Кэти именно потому не пошла к тебе в тот вечер – она не смогла бы заговорить с тобой, Джек. Ты теперь похож на угрюмого ходячего мертвеца, который забрел слишком далеко от кладбища и мечется между живыми, никак не находя привычной дороги. Что происходит? Уж мне-то ты можешь рассказать?

Дауни едва мог дышать от переполнившей его злости. Снова вспомнил о таком приятном и навязчивом желании разукрасить это взволнованное лицо парой отметин, но вовремя остановился, и только заговорил, быстро-быстро, набирая с каждым брошенным словом силу и становясь все жестче и свирепее. Он не думал о сути сказанного – нисколько. Всего лишь выплевывал из себя фразу за фразой, забрызгивая растерянного «друга» невидимой слюной.

Щелк. Пора выключать чайник, милый, вода давно вскипела.

– Могу, Фиш, но тебе не понравится ответ. Вы все привыкли, что Джек тихий, спокойный и никуда не лезет – что он вам не мешает, разве нет? Можно порадовать его лишним добрым словом или спросить о чем-то, а после забыть о его существовании, ведь он сам по себе, ему и так хорошо. Далеко не хорошо. И вы, те, кто спрашивают у меня о размолвке с Джонс, начинаете с причитаний и упреков, а после произносите: «Она, между прочим, мучилась из-за тебя, а ты заставил ее плакать. Неужели не гложет совесть?» Каждый второй ждет от меня, что я брошусь перед ней на колени и буду целовать руки, чтобы заслужить прощение – и это ты считаешь нормальным? Думаешь, что только ты и твои жалкие советы могут мне помочь? Строишь из себя заботливую мамочку, носящуюся за мной по пятам, постоянно что-то бубнишь под нос, и сейчас… У Джека проблемы? Что ж, надо вмешаться, конечно, необходимо внести свою лепту, чтобы потом чувствовать свое превосходство над ним. Так ты это делаешь? Так?

Дауни почувствовал, как из него разом выходит накопившаяся в душе дрянь. Словно все проблемы, нерешенные вопросы и мелкие ссоры слились в одну большую массу, и теперь парень извлекает ее из себя. Запускает в грязную и отвратительную на вид жижу руку, зачерпывает щедрую пригоршню и бережно размазывает по коротким волосам Роджера; втирает смесь в ресницы и щель между губами, касается щек и горбинки носа, нежно обводя подбородок и опускается к шее. Почему-то изумленные, полуиспуганные, полупечальные глаза напротив не останавливали парня, а только раскаляли еще больше, побуждая его говорить громче и громче, чтобы злобное эхо заполняло собой стены опустевшего коридора:

– Ты не поверишь, Фиш, как давно я хотел все это сказать! Терпел, ждал, держал в себе, и, наконец… Нравится, а? Какова тебе моя версия правды?

Не желая слушать нелепых оправданий опешившего блондина, Джек поправил нагло сдернутый со своих плеч рюкзак и в последний раз посмотрел на бывшего друга, смиряя его победным жгучим взглядом. И, когда парень уже собрался было уйти, оставив после себя неприятное молчание, Фишер все же выпрямился и тихо, но довольно четко, подытожил:

– Не думай, что я глуп, Джек. Здесь есть и наша вина, признаю, но учти, я сделаю все возможное, чтобы вернуть прежнего тебя. Ты очень изменился – придется окончательно в это поверить. Но я не хочу прекратить нашу дружбу на этой ноте. Ты не понимаешь, что….

– Что я не понимаю? – рявкнул на него Дауни, заставляя тут же замолчать. – Что ты используешь меня и называешь это «дружбой» и заботой? Стоило мне только осознать истинную суть вещей, как вы все уже думаете о том, как бы вернуть старого – доброго глупого Джека, разве нет? Мне не нужна ваша помощь, ясно? Мы с тобой уже не дети, Роджер, пора бы признать это – ничего не будет как раньше. Я больше не твой друг и знать тебя не хочу. Тебя и эту самовлюбленную хамку, так ей и передай!

Парень поймал на себе очередной взгляд серо-голубых глаз, такой пронзительный и честный, направленный прямо в душу, и ему тут же стало тяжело дышать. Духота, казалось, давила на него со всех сторон, поглощала все его существо и заполоняла собой свободное пространство, беспощадно впитывая воздух и делая его не пригодным для дыхания. Джек попытался вдыхать еще чаще, но и это не особо помогло – голова начинала ныть, а виски пульсировать пока несильной болью.

Не смотри на него. Беги отсюда как можно скорее, пока не сглупил и не совершил одну из самых страшных ошибок в своей жизни. Уноси ноги, иначе спустя пару минут обнаружишь себя рыдающим у него на плече и слезно умоляющим о прощении с тонкой струйкой алой крови, вытекающей из хлюпающего носа. Тебе плохо, Джеки, так не делай еще хуже, чем есть.

И Дауни покорно зашагал прочь, правда, не так быстро, как твердил внутренний голос, а заплетающимся неровным шагом. Трясущиеся ноги несли его вперед, прямо по коридору, как можно дальше от сочувствующего и заботливого Фишера, и парень только спиной мог ощущать обращенную на себя взволнованную пару глаз.

Глава 16

Джек долго не мог заснуть, укрывшись одеялом по самую голову, а потому все ворочался и ворочался с одного бока на другой. Голова так и кишела различными мыслями, которые требовали к себе внимания именно сейчас, в одиннадцать часов вечера, и разве не плевать, что сегодня Дауни специально решил лечь немного пораньше, чтобы выровнять режим сна? Нет, ни в коем случае; нужно обязательно напомнить ему о недоделанном проекте, который через пару дней уже надлежит сдать, поднять вопрос о смысле человеческой жизни и нашем месте в этом жестоком мире – словом, уже час парень лежал на спине и думал, разбавляя густоту скопившихся мыслей прозрачной водой:

«Какой вообще прок в некоторых людях? Я не стану государственным деятелем или известным композитором, не поведу в бой армию для захвата соседней страны и не напишу замечательную книгу. Максимум, что в моих силах – так это поджечь какую-нибудь цистерну с сотнями литров горючего и на пару недель стать знаменитостью телешоу и Бостонских новостей. А дальше тюрьма, голод и смерть. Какой в этом смысл?»

Джек услышал странный звенящий звук на самом краю сознания, поначалу тихий и едва заметный, но затем со все более нарастающей громкостью. Однако, парень был слишком увлечен, чтобы прислушиваться к постороннему шуму, а потому по-прежнему лежал на кровати без единого движения

и думал о том, что, наверное, во всем есть смысл, хоть он является человеческим самообманом. Мы выбираем новое хобби и убеждаем себя, что с этого момента наша жизнь кардинально изменится, ведь вот она, та самая искомая цель; открываем новый роман с мудреным названием, ожидая, что с его прочтением наше мировоззрение изменится хоть на самую малость. Делаем что-то и не осознаем, что выдумываем смысл для некоторых вещей, чтобы не тратить время на реальный его поиск. Я учусь для того, чтобы в будущем найти хорошее рабочее место, я много путешествую, чтобы через познание мира узнать что-то новое о самом себе – чушь, для всего этого есть иные причины, но нас больше устраивают свои собственные. Кто-то видит в черном квадрате глубокий и бесконечный смысл, невероятный простор для размышлений и полета фантазии, а потому часами не отрываясь всматриваются в картину, открывая для себя с каждой секундой нечто глубокое и необычное… Другие же глядят на черную кляксу и недоумевают, как это могло стать величайшим произведением искусства.

Дауни улыбнулся немного грустно, подумав, что это сравнение как нельзя удачно в таком случае. Он и сам не раз бывал в галерее в детстве

и с открытой недоверчивостью относился к этой картине, обходя чудное полотно стороной и невольно на него косясь. Мальчик тогда не видел грандиозного сочетания оттенков пустоты и не находил в странных трещинах ничего интересного – перед ним кто-то неумелый нарисовал черный квадратик и поставил в красивую рамку, объявив это великим и загадочным. Шарлотта ласково трепала малыша по голове и звала дальше, в другие залы, тихо смеясь, но нисколько не огорчаясь:

– Поймешь это, когда вырастешь, милый. Нет ничего страшного в том, что ты чего-то не видишь – у каждого свой взгляд на вещи.

Дауни почему-то вспомнил тот момент в картинной галерее, и только спустя несколько минут полной тишины услышал, наконец, звонящий где-то поблизости телефон. Резко вскочив с места, к бешено колотящимся от страха сердцем он бросился к столу и схватил разрывающееся от вибрации и визга устройство, а потом, толком не разглядев номер полусонными глазами, снял трубку.

Поначалу ничего не было слышно, как будто кто-то позвонил посреди ночи в шутку. Повисла неприятная и тучная тишина, будто жизнь на той стороне провода решила на мгновение умолкнуть, оставив телефон в пустой комнате с полным отсутствием звуков. «Наверное, и стены там должны быть кипельно-белыми», – заключил для себя парень, уже решив положить трубку. Но вдруг раздалось короткое шмыгание, и сразу после этого тихий голос прошипел:

– Джек? Не спишь?

Дауни отдернулся от телефона и сильно прищурил привыкшие к темноте глаза, чтобы прочитать имя, высветившееся на экране. Ну, конечно, только этот человек обладает таким раздражающим голосом и полным отсутствием манер и принципов; только он, а вернее, она может избегать тебя целыми днями, а потом внезапно разбудить ночью звонком. Только она вызывала в брюнете целую бурю эмоций, плоть от горячей ярости до леденящей душу злобы и ненависти – ему хотелось заорать в трубку, чтобы услышать, как этот милый и испуганный голосок будет в панике запинаться и нелепо что-то бормотать. Все же Дауни пересилил себя и ответил:

– Сплю, мисс Джонс. Перезвоните утром, чтобы я сразу разглядел ваш номер и уж наверняка не ответил.

Снова повисла жидкая тишина, и парень уже было потянулся к заветной красной копке, как девушка зашептала:

– Нет, пожалуйста, выслушай меня. Нам нужно поговорить. Серьезно. Прямо сейчас. Я жду тебя у двери, постарайся не медлить.

Джек без промедлений сбросил вызов и прильнул к окну, но никого разглядеть не смог. «Ты лжешь», – сказал он сам себе и еще раз высунулся по пояс в ночной воздух. «И сейчас сидишь дома со своими глупыми подружками и звонишь мне, только чтобы был повод дружно посмеяться под хруст чипсов. На самом деле тебя здесь нет. Не должно быть».

Нужно дать шанс, Джеки. Иначе ты никогда не узнаешь правды, а только накрутишь что-то фальшивое и пустое. Что ты потеряешь, всего лишь выйдя на улицу и проверив услышанные слова?

«Ничего, кроме остатков сна и душевного равновесия», – вздохнул парень, накидывая ветровку поверх домашней майки. Натянул на ноги валявшиеся в углу кроссовки и уже было потянулся к защелке двери, как тут же одернул себя и перехватил пальцы другой рукой. Если Мэг услышит хлопок или скрип, она проснется и поднимет крик – встанет ее дружок, и о дневном свете можно будет забыть очень надолго. Потому Джек на цыпочках вернулся обратно к окну и распахнул его полностью, вдыхая полной грудью холодную свежесть.

«Если я сорвусь или они проснутся», – снова начал свое брюнет, перебрасывая обе ноги и подтягиваясь на дрожащих руках, – «тебе конец. Я просто тебя уничтожу, как маленького котенка, которого нужно утопить в ведре. И твои милые глазки уже не помогут».

Наконец, повиснув над землей, Дауни отпустил опору и от неожиданности упал в кучу листьев, немного не рассчитав высоту окна. Неспеша поднялся, потирая ушибленный бок, стряхнул с волос и плеч приставшие сухие веточки и прочий мусор, не заметив, что пара штук все еще торчат между темными прядями. Раздражение увеличивалось с каждым шагом, а потому парень выскочил из позорной ловушки и вышел на тротуар, сразу же увидев стоящую перед дверями бывшую подругу.

Она и вправду была здесь. Конечно же, списать видение на ночной кошмар можно запросто – всего лишь закрыть глаза, представить очертания стен собственной комнаты и действительно проснуться под теплым одеялом, но Джек бы никогда этого не сделал. Он все смотрел и смотрел на обернувшуюся к нему девушку, закутанную в длинный плащ и тоже не решавшуюся начать тяжелый разговор. Город только начал засыпать, оставляя затихшие улицы в мягком свете желтых фонарей, и яркие фары беззубых машин все реже появлялись из-за угла, а они… Они все стояли друг напротив друга под покровом ночи, два идиота, замерзшие и мечтающие о тепле и долгих объятиях; одна – взволнованная, смущенная, с собранным наспех конским хвостом и замершими на губах словами, другой же серый и сонный, немного растерянный, а в волосах у него запутались листья и звезды.

Наконец, Кэти сделала пару шагов по направлению к парню и мягко улыбнулась:

– Я знала, что ты придешь. Извини за поздний звонок.

И в который раз Джек сдался. Расслабил напряженные плечи, небрежно кивнул, сглатывая сладкий зевок, и как можно более дружелюбно постарался ответить. Правда, теперь все стало еще сложнее, чем прежде. Если раньше он ощущал по отношению к девушке только грубую и неоправданную злость, то сейчас потерялся и запутался внутри самого себя. Как будто его перевернули с ног на голову и хорошенько встряхнули, и теперь поставить все на прежние места крайне трудно, почти немыслимо:

– Никогда не спрашивай человека, спит ли он, Кэти. У тебя что-то срочное или ты так, поговорить по душам? По-моему, у тебя слегка сбиты часы – где-то на восемь или девять делений.

Кэтрин коротко рассмеялась и некоторое время ничего не говорила, иногда раскрывая рот в попытке произнести какую-либо фразу, но мигом отворачивалась и корила себя за несдержанность. И все же она глубоко выдохнула – маленькое облачко пара появилось в прозрачном воздухе и тут же растворилось без следа – а затем робко предложила:

– Пройдемся? Хочу рассказать тебе кое-что.

Джеку осталось только кивнуть, после чего оба медленно двинулись вдоль Стюарт-Стрит, не решаясь выдавить из себя нужных слов. Каждый понимал, о чем пойдет речь, что лучше сказать сейчас, а что нужно оставить на потом, до лучших времен, но все равно унылую тишину нарушало только прерывающееся дыхание и шум проезжающих вдали машин-одиночек.

Некоторое время Кэти вела куда-то прямо, затем свернула, а дальше Джек вовсе потерялся в сплетениях темных улиц, полностью погрузившись в свои мысли и не замечая, что уже несколько секунд девушка пытливо смотрит ему в глаза. Не получая никакого ответа, она намеренно громко вздохнула и как бы про себя сказала:

– Знаешь, я и представить не могу, что на меня нашло в тот день… Нет, правда, это все произошло так быстро, что только потом мне удалось тщательно обдумать произошедшее. Мы оба были неправы, Джек. Здесь нет чьей-либо вины.

Дауни по-прежнему молчал, сосредоточившись на движении собственных ног по сливающемуся с землей асфальту. Его цепляло почти все, что только попадало в поле зрения: он упорно разглядывал погасшие внутренности какой-то пекарни, прилавки, накрытые светлой пленкой или тканью и отражающую его самого витрину; не понимал, почему вывеску с надписью «Закрыто» нарисовали в таком странном и несоответствующем заведению стиле – изучал каждую потекшую букву и даже тонкую кайму рамки, только бы не слушать умозаключения идущей около него болтуньи. Но та, видимо, ничего не подозревала и настроилась на долгий и душещипательный монолог, то и дело поправляя растрепанные волосы в своей прическе:

– Когда ты накричал на меня, я, конечно же, убежала куда подальше. Но меня можно понять – я была на эмоциях, злая на весь мир и твою наглую персону в особенности! Потому, придя в этот же день домой, бросилась на кровать в рыданиях и слезах. Хорошо, что все домашние были на работе – не представляю, что сделала бы мама, увидев меня в таком состоянии…

Джонс сделала жалостливое лицо и не продолжала, пока не получила от Джека понимающий кивок. «Он сознается в совершенной ошибке», – радостно подумала девушка, но не изменила выражения, несмотря на бушующий глубоко внутри нее победный восторг. Она только позволила себе демонстративно шмыгнуть носом, а чуть позже выдать немного обиженно:

– Наверное, такое количество грустных сериалов и фильмов я не смотрела с самого рождения! Но не в этом суть – иначе я вечно могу говорить о том, как обмусоливала наш разговор до косточек. Потом мне вдруг показалось, что такая маленькая и жалкая ссора не может вот так запросто прервать нашей долгой дружбы, но обратиться к тебе напрямую мне не хватило сил. Боялась, что ты не поймешь и обозлишься еще больше, нежели раньше, а потому пошла к Роджеру. На самом деле он просто душка, правда, надо как-нибудь попытаться объяснить ему о вреде сладкого для зубов и фигуры, но это позже, – Кэтрин все еще быстро-быстро бормотала, уже немного оживившись, и с каждым новым словом, сопровождаемым смешным причмокиванием обветривших губ и вырывающимся крохотным белым облачком, Дауни было труднее себя сдерживать. Это напускное спокойствие давалось ему с огромными усилиями – изображать внимательного слушателя становилось все сложнее и сложнее. В конце концов, он решил прибегнуть к крайнему, запасному, но самому действенному из всех способов. Поговорить с собой. Ведь невозможно таким разговором что-то испортить. Ну разве что в редких, исключительных случаях.

«Зачем она мне все это объясняет?» – задал тревожный и угнетающий вопрос Джек и незамедлительно получил полный и содержательный ответ. Вот только он слушал внутренний голос, а оторваться от лица «подруги» никак не мог, из-за чего все смешалось в одну большую путаницу. Правда, главную суть он все же уловил. По крайней мере, постарался это сделать.

Разве ты до сих пор не понял? – усмехнулся «другой парень», пародируя жалобные интонации Джонсон. – Неужели для твоей черепушки это слишком сложно? Ей нравится так говорить, представляешь? Это приносит несказанное удовольствие – вызывать грусть в чужих глазах и выставлять тебя полным эгоистом и бессердечным монстром. Такова твоя ужасная истина. Это сродни маленькому пожару в доме, когда малышка Кэти заигралась со спичками и случайно подожгла занавески. Пламя перекидывалось с одной вещи на другую, все росло, росло, и вот голодные языки уже гложут деревянные стены и облизывают потолок. Забегают какие-то люди в масках и костюмах, выносят вопящую от страха девочку и тебя, серого, надышавшегося угарным газом – и вот живительный воздух врывается в задымленные легкие, а вместе с тем и слова: «Это ты поджег дом, Джек. Ты, больше некому. Из-за тебя Кэти могла погибнуть». Тогда ты поворачиваешься на виновницу торжества с недоумением во взгляде, а она только плачет, и на сморщенном зареванном лице слезы прочерчивают длинные мокрые дорожки, а девочка мямлит сквозь всхлипы: «Да, это правда, я еле успела спастись. Какой гадкий Джек. Ведь я, бедная, могла и вовсе там задохнуться». Эта девушка душит тебя твоими же руками, понимаешь? Впивается наманикюренными ноготками прямо в шею и сладко шипит на ухо свою дьявольскую песню… Хочешь, чтобы я продолжил, или доводов достаточно?

Джек неуверенно пожал плечами и почувствовал, что ему сейчас нужно что-то сказать. Собрался с мыслями и медленно, поучающим тоном матери-воспитательницы, начал вдавливать Джонсон в землю тяжестью слов. На тот момент они стояли под каким-то железным навесом одного из подъездов, и Кэти переминалась с ноги на ногу, не прекращая щебетать:

– … и она потом пришла ко мне и сказала: «Милая моя, что ты тут делаешь? Не стоит убиваться по пустякам…»

– Остановись, пожалуйста, – тихо попросил Джек, поежавшись от ночного холода и бросая короткий взгляд на наручные часы. Время идет. А проблема по-прежнему не решена. – Давай поговорим прямо и начистоту. Я буду называть тебя мисс Джонс, не против? Мне просто

хочется, чтобы это звучало как можно жестче и отстраненнее, а при обращении к тебе или упоминании твоего имени я чувствовал разве что тошноту; это должно быть два как холодным, безжалостным и не оставлять сомнений в моем к тебе отношении

так будет легче.

Кэтрин смерила его серьезным взглядом и попыталась уловить суть недоступной для нее шутки. Но, столкнувшись с серьезным и решительным взглядом парня, немного поникла и почти шепотом произнесла:

– Да, конечно. Называй как угодно. Так что ты хочешь мне сказать? – она кокетливо прищурилась, думая, что так выглядит еще более милой и скромной со своим по-домашнему растрепавшимся хвостом.

Это было последней каплей. Что-то внутри Джека все же не выдержало и, видимо, дало крупный сбой. И теперь посреди огромного черного экрана в его голове настойчиво и раздражающе мерцала надпись об ошибке, которую непременно нужно устранить. Дауни видел эти слова везде – в собственном отражении в луже, на лице стоящей напротив девушки и в ее глазах – словно прямо на этих милейших веснушчатых щечках горело: «Ошибка. Большая непоправимая ошибка. Просьба удалиться от пораженного объекта на некоторое расстояние во избежание травм или риска поражения». Наконец, он выдохнул, и в напряженном воздухе прозвучала та самая ожидаемая, но всеми намеренно избегаемая фраза:

– Ты считаешь себя виноватой? И если нет, то как я могу заслужить прощения, мисс Джонс? Букет из сладко пахнущих роз придется вам по душе или от меня требуется нечто большее, чем простой подарок?

Брюнет выжидающе уставился на «подругу», терпеливо наблюдая, как в ее взгляде мелькает осмысление и озорная улыбка. Теперь она тоже вступила в эту чудеснейшую игру.

«Ты играешь, моя дорогая», – злобно ухмыльнулся Джек, но внешне даже не моргнул глазом. «Не понимаешь пока что, во что именно, но сама по себе являешься полноправной участницей. Вот только правила маленькой зазнайке Кэти никто не объяснил. Жалко будет увидеть, как она с визгом шарахается в сторону, открыв запечатанную коробку и встретившись со страшной гримасой выпрыгнувшего оттуда клоуна на тонкой пружинке».

– Я должна немного подумать… – честно призналась девушка и мечтательно огляделась по сторонам, желая походить на счастливую героиню любовных романов. Она еще некоторое время помолчала, усиленно вспоминая реплики, которые использовались в подобных трогательных моментах, и, не придумав ничего лучше, добавила, – но это не должно тебя беспокоить. Я все равно уже не злюсь, хоть ты и сделал мне очень, очень больно.

Джек злобно оскалился и подумал, что шанса лучше этого ему уже никогда не найти. Она слишком сильно влюблена в себя, слишком… наивна. И с этой наивностью нужно как следует поработать. К примеру, разлить противоядие по чашечкам из тонкого фарфора, развернуть конфету, спрятанную в шуршащий от каждого прикосновения фантик, и медленно наслаждаться вкусом, прихлебывая волшебный напиток и чувствуя приятное послевкусие от черного шоколада. Дауни на эти мысли только облизнулся и тихим, относительно спокойным и вкрадчивым голосом начал:

– Не все так просто, мисс Джонс, – официально обратился он к ней и уловил ожидаемое любопытство в чужих глазах. – Вы не подумали, что же беспокоит меня на самом деле. Так ведь? Признайся, что тебе было наплевать?