Текст книги "Улыбки темного времени. Том 2"

– Какие у нас чудесные девочки! – растроганный Матвей покачал головой. – Особенно Марина!

– Почему это Марина? Может, это Надя? – возмутился Пашка.

Остальные ребята, слушающие этот диалог, громко рассмеялись, да так, что никак не могли остановиться. Напряжение прошедшей ночи высмеивалось, выхахатывалось из них, словно река, вышедшая из берегов и заливающая всё вокруг. Пашка с Матвеем недоумённо смотрели на своих товарищей и лишь пожимали плечами.

– Ну, кавалеры сердец, пойдёмте есть! Дамы-то старались, готовили! – задорно предложил Андрюха, и все немедленно последовали его предложению.

Завтрак был ещё горячим, заботливо накрытым кухонными полотенцами и прихватками поверх крышек. Девочки приготовили им и кашу, и глазунью с ветчиной, и даже запекли бутерброды с сыром. В сложившихся условиях это было по-царски.

– Вот это любовь, вот это я понимаю! – крякнул Кирилл и принялся за еду незамедлительно.

– Ребята, а где Вано? – спросил вдруг Матвей, озираясь по сторонам.

– Я схожу за ним, – коротко произнёс Пашка и, отодвинув тарелку, отправился в их комнату.

Вано лежал на матрасе, отвернувшись от всех к стене. Сам он был весь закутан в простыню и лежал, не шелохнувшись.

– Вано, пойдём завтракать! Вчера был тяжёлый день, да и ночь непростая, всем нам силы нужны! – бодро проговорил Пашка.

– Нет, они сказали, я не мужчина, я всех подвёл… – глухо ответил Вано.

– Подвёл. Димон в больнице, и девочки туда поехали. Но если ты действительно мужчина, кто бы что ни говорил, ты сейчас встанешь, приведёшь себя в чувство и пойдёшь исправлять то, что натворил. Кстати, уметь извиниться за содеянное – это тоже по-мужски! – отчеканил Пашка и развернулся к выходу.

Вано вздохнул и сел на матрасе.

– Мужчина я, кто же ещё! – произнёс он вслух и принялся яростно одеваться.

Завтрак мужской половины группы уже подходил к своему завершению. Сытые и довольные мальчики обсуждали дальнейшие действия. На военном совете общими усилиями было решено всем переселиться к месту раскопа и потребовать от начальства палатки и всё необходимое для жизни. За одну ночь мальчики окончательно и бесповоротно стали мужчинами, ибо кроме них защищать девочек и всю их группу было некому. Теперь они сами принимали решения, не оглядываясь на других и не ожидая одобрения старших, теперь не плыли по течению, но сами активно гребли в нужном направлении. В самый разгар обсуждения в проёме двери возник Вано. Все взгляды обратились на него. Мрачно посмотрев на своих товарищей, он тысячу раз пересилил себя и с трудом произнёс:

– Простите меня, друзья, я подвёл вас, всех нас…думал о чести и гордости, но, похоже, растерял и то и другое…наверно, от того, что думал лишь о себе, забыв про остальных. Простите…буду исправляться…изо всех сил… Поеду просить прощения у Димона, не знаю как, но…надо…

Пашка встал из-за стола и подошёл к нему. Похлопав товарища по плечу, он усадил его за стол.

– Дайте мужчине еды, ему нужны силы всё исправить! – твёрдо произнёс Пуговкин, обводя взглядов одногруппников.

Те стихли и положили Вано всё, что оставалось от завтрака, добавив к тому щедрую порцию кофе. Он поблагодарил и с достоинством принялся за еду. Пока Вано завтракал, Пашка кратко ввёл его в курс дела. Тот лишь согласно кивал, с аппетитом поглощая всё предложенное. Затем Вано сам предложил разобраться с посудой, с тем, что так презирал и отвергал как недостойное мужчины занятие. Взялся и почувствовал облегчение во всём теле, будто начал прощать себя самого. Ребята же отправились собирать общие вещи, чтобы переправить всё в лагерь при раскопе. Вано задумчиво отмывал тарелки, отдраивал сковородки и кофейники, и теперь это не казалось ему лёгким женским трудом. Напротив, он вдруг увидел словно изнутри весь нескончаемый, неблагодарный женский труд, который скрывался за ширмой обыденности, недооценённый и презираемый всеми, но дающий столь необходимые тепло и уют семье, друзьям, каждому, кто был рядом. Со вздохом принялся он оттирать вилки от присохшей к ним яичницы и отчего-то увидел свою бабушку, маму, сестру, всех знакомых девочек в каком-то новом для себя свете. Наконец, закончив свой непростой очистительный труд, Вано ощутил, как огромная тяжесть свалилась с его души. Стало легче дышать. Расставив всё по местам, он отправился в деревню искать попутку в больницу. Дела следует завершать вовремя – это он теперь усвоил всем своим существом.

В больнице девочки вместе с Сашей толпились у койки Димона, предлагая ему то чаю, то фруктов, то взбить подушку. Тот слабо улыбался своим опухшим ртом и перекошенным от синяков глазом и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Для городских, приезжих он стал настоящим героем, сам того не ожидая, и впервые в жизни чуял, что поступил правильно. Это наполняло сердце Димона распирающей радостью, которая переливалась в нём, точно радужный кисель, размягчая всё его существо. Он жил не зря, не зря, понимаете! Так пронзительно ему ещё никогда не чувствовалось. Что-то новое и большое горело в нём прямо в области сердца, расширяясь ещё и ещё. Соседи по койке косились на его загипсованную руку и плечо и откровенно недоумевали, чем он заслужил такое внимание. Неожиданно в коридоре раздались решительные шаги. В палату вошёл взволнованный Вано. Девочки презрительно уставились на него и отвернулись в другую сторону. Сашка молча пожал плечами, не зная, что говорить. Тогда Вано заговорил сам:

– Простите меня все! Я всех подставил, особенно Димона! Мне очень жаль, я совсем не думал о других, настолько был ослеплён жаждой мести и уязвленной гордыней!

Димон, ты герой! Ты спас нас! Принял удар на себя! Страшно подумать, что было бы со всеми, если бы ты не вмешался! Прости меня, если сможешь, Димон! – Вано подошёл к кровати и встал перед Димоном на колени.

Девочки ахнули и в восхищении уставились на Вано. Сашка недоумённо вперился в поникший затылок своего гордого прежде товарища. С соседних коек также подтянулись зрители, жаждущие ощутить свою причастность к необычайному действу, которого прежде никогда не видали больничные стены. Сам Вано ощущал себя настолько странно, что даже не знал названия этому состоянию. Он чувствовал унижение, возвышение, облегчение и тяжесть одновременно. Он ликовал и рыдал где-то глубоко внутри, он возносился и летел в пропасть. «Это было счастье», – вдруг пронзительно пронеслось у него в голове. Димон же, казалось, сейчас разорвётся на части от переполняющей его радости. Сейчас его уровень наполненности светлыми чувствами подошёл к опасной отметке: кажется, ещё немного душевного тепла и сочувствия со стороны и его просто разорвёт от счастья. Из уцелевшего глаза Димона скатилась скупая мужская слеза. Опухший рот его прошептал:

– Ничего, брат, бывает…ты встань, ну чё ты… Просто не болтай лишнего больше, а то ж Димона может и не оказаться рядом!

Вано быстро закивал головой и вдруг разрыдался, едва успев прикрыть ладонями лицо.

– Девочки, пойдём в холл! – прошептала Надька и увлекла всех за собой.

Сашка вздохнул и тихо сказал Димону:

– Мы в холле, ты его это…направь потом к нам! Завтра придём, хочешь чего-то?

Тот ответил одними губами, что всё понял, но не стал ничего просить для себя. Сашка порывисто махнул ему рукой и скрылся за дверью. Димон дотянулся свободной рукой до смолисто-чёрной макушки Вано и легонько похлопал его по голове.

– Дружище, все мы падаем в грязь…но одни встают и отряхиваются, чтобы идти дальше, а другие остаются в ней…первые всегда уязвимы, их ругают, гнобят, гонят прочь, но только они приходят к чему-то стоящему…им страшно, больно и одиноко, но они идут…ты явно из таких. Так что не думай, что унижения все одинаковы! Не всё унижает человека, нет! Иди и не дрейфь, все ошибаются, ничего, ничего! – прохрипел Димон устало и дружески потрепал Вано по макушке.

Тот утёр слёзы и потянулся за стаканом с водой. Вставив в него трубочку, Вано напоил Димона. Тот слабо улыбнулся и произнёс:

– Иди вперёд, брат! В плену обид и гордости живут только слабаки, просто иди!

Вано согласно кивнул и осторожно пожал здоровую руку Димона.

– Прости, брат! Я исправлюсь! – с этими словами он резко встал и вышел из палаты.

Соседи Димона все обратили свои взгляды к нему. Если прежде в них зарождалась зависть к его популярности и общему вниманию, которое он собирал, то теперь он казался им почти святым. Каждый подошёл и молча пожал ему руку, а на тумбочке Димона как по волшебству возникли апельсины, конфеты и прочие угощения. Смущённо бормоча известные ему любезности, он благодарил всех и улыбался одним уголком рта. Сегодня был его самый счастливый день, и Димону хотелось запомнить его во всех деталях.

В холле девочки с Сашкой встретили Вано восхищённым молчанием. Тот кивнул в ответ на безмолвные реплики, и все вместе они пошли к выходу искать Алика с его грузовичком. По дороге в школу Вано посвятил всех в дальнейшие планы по переселению на раскоп. Ребята серьёзно кивали, с уважением слушая нового Вано.

Затем всё завертелось со скоростью колеса фортуны из сказочных мифов. Переезд, споры с начальством, словесный поединок с Михаилом Петровичем, радость Гузель, добытые для всех палатки и спальники, плошки и кружки, костры и бесконечная жаркая степь, принимающая всех в свои бесконечные объятия. Возможно, когда-то здесь проходили скифы, а, может, и нет, возможно, степь таила в себе невиданные прежде тайны и сокровища, а, может, и нет, возможно… Всё возможно! Повзрослевшие в один миг студенты вдруг отчётливо поняли это и мысленно передали привет скифам. Ведь благодаря им они получили свой бесценный опыт потерь и приобретений, и последних было больше!

Притча о разделении

Однажды вечером домой шли папа с младшей дочкой. Они поднимались по лестнице весёлые, но усталые: кто после работы, кто после занятий – и предвкушали тёплый ужин, вкусный чай и долгожданный отдых. Когда до встречи с мамой и старшей дочкой оставалось всего пару секунд, что-то пошло не так. Дверь, которая отделяла папу с младшей от мамы со старшей, отказалась пускать их друг к другу.

Папа помнил, что дверь всегда запирается на ключ, поэтому он добросовестно пытался договориться с замком. Замок молчал и не хотел сотрудничать. Тогда уже несколько раздражённый папа позвонил в придверный звонок. Через короткое время в коридоре послышались шаги.

– Возьми-ка ключ и попробуй открыть дверь со своей стороны! – попросил он жену.

Та послушалась и в точности всё выполнила. Но дверь никак не хотела поддаваться. Папа думал, что бы предпринять и кто виноват. Мама думала, кто виноват и что же делать. Младшая дочка, предчувствуя приключение, постучала палкой по перилам в подъезде.

– Так, это ты пихала палку в замок? – сердито произнёс папа.

– Не-а, я ж её только нашла! – удивилась дочка.

Мама думала о том, что папа уходил из дома и запирал дверь на ключ последним, а вот на тебе, хочет обвинить ребёнка. Ей не терпелось указать ему на это. Но помыслы её были прерваны папиными инструкциями:

– Так, бери ключи от машины, ключи от бабушкиной квартиры и кидай мне их с балкона! Отвезу мелкую бабушке, захвачу инструмент и приеду чинить. Если не поможет, будем кого-то вызывать…

Мама снова повиновалась, но внутри неё зрело невыговоренное недовольство. Сложив ключи в пакет, она старательно кинула их с балкона и чуть не попала папе в лоб. Тот не поймал их на лету и снова ощутил то самое раздражение. Вскоре машина с папой и младшей покинула двор, а мама со старшей так и остались ожидать их в заточении.

Дочка запереживала: а что если? а как быть? а вдруг не? Мама вспомнила, кто она, и сказала дочке, что вместе они справятся и папа точно что-то придумает, а сейчас надо ужинать, мыться и готовиться ко сну. Проследив, чтобы дочка всё выполнила, мама решила занять руки и схватила вязание. Нитки были тёплыми, пушистыми и напоминали о светлой дружбе и далёкой, солнечной стране. Нанизывая петлю на петлю, мама задышала ровнее и решила, что всё наладится. В тот же миг получила она сообщение от папы: «Сейчас приеду, всё починю и разберусь. Не волнуйся, рабочий момент!»

Мама улыбнулась и выдохнула – и как она могла думать, что может быть иначе? Теперь же ощутив приятное тепло в груди, она спокойно верила, что муж и правда всё исправит, и ждала его приезда. Наконец он появился под дверью, вместе с дедушкой. Светя в замочную скважину фонарём и тыкая туда отвёртками, мужчины что-то жарко обсуждали.

– Да вот, говорю вам, торчит что-то! – громко возражал папа.

– Так и должно торчать, это бороздка самого замка! – кипятился дедушка.

Тут мама не выдержала и посмотрела в скважину и увидела бороздку.

– Так это ты последним закрывал дверь и скривил её, теперь она и торчит! – громко произнесла она.

На другом конце двери повисла тишина. Дверь снова разделяла их. Мама ощутила холод собственных слов и прикрыла рот рукой. Отойдя от двери, она решила больше ничего не говорить и снова взялась за вязание. И теперь в сердце её разлилась волна покоя и тепла. В этот момент папа поливал щедро замок маслом, а затем снова попробовал открыть его ключом. Неожиданно строптивый замок поддался и впустил папу домой. Дедушка с мамой переглянулись. Мама покраснела, памятуя сказанное. Дедушка посоветовал достать замок из личины и смазать его изнутри, хорошенько так. Чтоб никогда не артачился больше. Внутри замка оказалась большая монета. Она сидела точно под поворотным механизмом и не давала ключу двинуться дальше. Масло волшебным образом подвинуло монетку чуть в сторону, и замок поддался.

Дедушка смеялся.

– Понятно, кто виноват! Я так и знал! Поговорите с ней уж!

Дверь снова разделяла. Всеми силами хотела она захлопнуться и больше не слышать, кто виноват. Сегодня с неё было достаточно.

– Мы не видели, кто засунул, значит, не знаем! – уверенно заявил папа и стал собирать инструменты.

Вскоре вся семья воссоединилась. И больше всех обнимались мама с папой, глубоко ощутившие на короткий час самое страшное разделение на виновных и невиновных, своих и несвоих, на правых и неправых внутри одной семьи. Непреодолимое равнодушное разделение. Выиграл ли кто-то из них, когда искал виноватых и почти находил их? Выиграл ли кто-то, будучи правым?

Позже в постельке младшая дочка вдруг призналась, игриво и застенчиво:

– Мам, я тут играла в монетки, танцевала, и одна монетка укатилась, а другая как-то сама попала в замок! Я нечаянно, правда!

– Понятно… Но только ты не играйся так больше, особенно с замком – ведь он запрёт нас друг от друга навсегда и будем мы жить по разные стороны двери! – ответила ей мама.

Дочка серьёзно закивала и легла набок, обнимая пухлого зайца.

– Навсегда, как страшно. Нет, играться с монетками и дверями больше не буду! – пробормотала она и заснула.

А мама пошла к папе и попросила прощения за то, что обвинила в поломке замка его самого, да ещё так громко.

– Да, это было не очень… А я, честно говоря, думал, что это ты что-то напутала и засунула не тот ключ… Вот дверь и разделила нас, таких правых и умных…

Радужное копытце

– Как круги идут по воде, набегая рябью на зеркальную гладь, без конца и краю, так и сказка моя живёт, вот сейчас вам её побаю, – улыбнулся дедушка-лесник всем своим морщинистым, знавшим много лет и зим лицом, коричневым, точно печёное яблоко.

– Было это не давно и не вчера, а когда-то, слушайте, ребята! – добавил он и хитро сощурился своими блестящими, молодыми глазами.

Деревенские ребятишки побросали свои дела и немедля уселись подле загадочного деда.

– Жили мы себе, жили да не тужили, а приехала к нам молодая девица на село жить, да с дитём малым. Всё одна – и по дому, и по двору, и по делам – носилась всюду как угорелая, всё успевала. Мы все диву давались, как это у неё ладно всё складывается и сил хватает. Сынок её, мальчонка лет трёх, всюду за ней ходил хвостиком. Там поленце подаст, там воды начерпает, а где-то сам займётся, мать не отвлекает. Помощником рос! И так приветлива девица та была со всеми, что даже самые вредные деревенские бабки сердцами оттаяли и стали сами ей помощь предлагать, кто чем. Они же ей помощницу по хозяйству присоветовали, как заметили поясницу у ней, в платок закутанную. Знать, нелегка ноша её была! Вот и заладилось хозяйству у девицы той, Аннушкой звать. Завела она курочек да гусочек, помощница ей во всём поддержка, да и соседский дедок стал приходить дров наколоть, двери починить, дом утеплить. Тут уж развернулась Аннушка и решила козочек разводить.

Принялась она подходящую козочку да козла искать. Непростым это делом оказалось. Сельские давай ей хвастаться да своих молодок предлагать, а те или бодливые, или убегают, или ещё чего.

– Ой, нет, спасибо, эта глупенькая, с ней не сладить мне! – говорила Аннушка очередной хозяйке и шла дальше.

– Да где ж ты умную-то найдёшь? Это ж коза! – возмущалась хозяйка ей в ответ.

– Я ж городская, мне характер важен, извиняй, Марьюшка, не всякую потяну! – отвечала Аннушка на бегу и дальше неслась.

Местные даже не обижались, а лишь посмеивались. Где это видано козу по уму выбирать! Аннушка, ничуть не унывая, продолжала свои загадочные поиски. Вскоре обошла она всё село, а козы своей так и не нашла. Тогда одна соседка тайком шепнула ей, едва дыша и зыркая глазами по сторонам:

– Аннушка, за церковью, у края леса живёт отшельница старая – то ли ведьма, то ли монахиня, не ведаем. Но козочек пасёт своих она исправно, и всякий приезжий отчего-то именно у неё норовит молока купить. Да и за советом всё село ходит к ней по-тихому, чтоб никто не узнал. А так-то все знают, но молчат…

Аннушка поблагодарила соседку и, пожав плечами, отправилась к отшельнице, а про себя подумала: «Тоже мне бабушкины байки!» Вот и село закончилось, иссякнув на последней скромной избушке. Показалась церковь, поблёскивая маковкой и крестом на солнце. Аннушка прошла мимо, подумав, что на этой неделе ещё не ходила в храм. «Ладно, на обратном пути успеется», – решила она и, погладив сына по курчавой головке, двинулась дальше. Он улыбнулся и продолжил сам себе песенку петь про всё, что видел вокруг, почти не обнаруживая своего присутствия. И Аннушка могла погрузиться в свои мысли и не отвлекаться от того, что считала важным. Внутри она непрестанно благодарила своего маленького Егорку за ту внутреннюю тишину, которую он дарил ей, просто находясь рядом и не отвлекая её по пустякам. Так, в своих мыслях Аннушка и пошла бы себе дальше по просёлочной дороге, мимо леса, к полю, да сынок её вдруг звонко воскликнул:

– Мама, смотри, там козочки волшебные!

Аннушка сразу же остановилась и будто очнулась от какой-то пелены перед глазами. Повернув голову в сторону леса, куда указывал Егорка своей ручонкой, она так и замерла, удивлённая от представшего её глазам зрелища. Там, на пригожей полянке, устланной цветочным ковром, резвились белоснежные козлятки, а вокруг них степенно паслись козы. Одна коза отчего-то стояла на крыше ветхого сарайчика и била копытцем по его коньку. Звук раздавался звонкий, точно церковный колокол звонил к заутренней. Приглядевшись повнимательнее к странной козе, Аннушка ахнула: на шерстистом боку звонильщицы горело радужными переливами большое пятно в форме восходящего вверх костра. Тем удивительнее это смотрелось на кремовой шерсти, ничем не выделяющейся среди других коз. Коза же продолжала бить копытом по крыше. Аннушка с Егоркой так и замерли у опушки, заворожённые необычным зрелищем, потому не заметили, как отворилась дверь небольшой хижины и на улицу вышла многое видавшая старушка. Опрятное ситцевое платье прикрывал холщовый фартук, голову её венчал высоко завязанный на украинский манер платок. Движения хозяйки коз были лёгкими и плавными, но возраст её всё же выдавала согнутая под гнётом тяжестей одинокой жизни спина.

– Доброго денёчка! За молоком пожаловали? – воскликнула старушка неожиданно звонким моложавым голосом.

Аннушка всё ещё под впечатлением от козы-часового часто заморгала и лишь смогла отрицательно помотать головой.

– Мам, Баба-яга, бежи-и-им! – завопил вдруг Егорка, тыча пальчиком в хозяйку хижины.

Та в ответ лишь зашлась задорным смехом.

– Конечно, а то съем вдруг! У меня, милок, зубов уж нет, так что людей не ем, не боись! Творожок там, кашку, супчик – это я с радостью! – с трудом отсмеявшись, ответила старушка.

– А зачем же вы пожаловали, если не за молоком? За сбором травяным или советом? Помощь какая требуется? – озадаченно спросила она у Аннушки.

Молодая женщина отчего-то замешкалась, нервно теребя край косынки, но наконец решилась и смело произнесла:

– За козой мы пришли, бабушка!

– Вы? За козой? – хозяйка хитро прищурилась и уставилась на свою гостью так пристально, что ту невольно бросило в жар.

Долго испытующе глядела на гостью свою ведунья, синими всполохами вспыхивали глаза её, но сама она оставалась недвижимой. Вдруг произнесла она глубоким звучным голосом:

– А ты смелая, Аннушка! От мужа-тирана сбежала, одна с дитём, без средств почти! С людьми хорошо сошлась, место своё нашла! И ко мне явилась, несмотря на молву народную!

Аннушка побледнела и крепче обняла Егорку за плечи, но не отвела взгляда.

– Зачем тебе коза, девочка моя? У твоих соседей молока в избытке, могла бы угощаться или покупать у них за услуги свои! А коза – это как дитё малое: и покорми, и убери за ней, и место ей, и слово доброе! Всё ей надо! Зачем, Аннушка? – продолжала старушка, склонив голову набок.

– Мне не только молоко нужно… Мне не хватает друга…хочу и позаботиться о ком-то, хозяйство своё, и поговорить по душам, и сыночку веселей… И чтоб козлятки по весне! – мечтательно произнесла молодая женщина.

– Чудна́я ты, Аннушка! У тебя дел невпроворот, а тебе всё забот мало! – улыбнулась хозяйка, смягчив свой строгий пристальный взгляд.

– Что ж, давайте попьём чаю, а потом к козочкам пойдём! Они суеты не терпят и сами себе хозяев выбирают, а вы сейчас усталые и встревоженные, надоть суету-то смыть! – предложила хозяйка уже совсем приветливо.

Аннушка неуверенно переминалась с ноги на ногу: и боязно, и любопытно, и как быть – неизвестно! Наконец, решилась и воскликнула, запнувшись на полуслове:

– Я даже имени вашего не знаю, бабушка! Как же вот так…и…

– Девочка моя, ты смелая, но чего-то забоялась. И то могу понять – непонятная бабка, вокруг никого, козы, ты с дитём. Но ведь все сельчане меня знают и ходют, и ходют ко мне, хоть и скрывают! К тому же ты ж всем раззвонила, куда направляешься-то! Так что не боись, я тебя с дитёнком не обижу! Звать меня Прасковья Ильинична, а попросту – баба Праша! Как хошь, так и зови! – и отшельница засмеялась своим беззубым, но добродушным ртом.

Аннушка отчего-то выдохнула с облегчением, словно скинула с себя неведомый груз. Егорка вдруг потянул её за руку и нетерпеливо проговорил:

– Мам, ну, пойдём к бабушке!

Молодая мама внимательно посмотрела на сына и пошла за ним. Егорка к плохому человеку не пойдёт ни за какие коврижки, это она знала точно. И вот они уже внутри ветхой избушки бабы Праши. Пахло травами, ладаном и еловыми поленьями с дымком. Хозяйка зачем-то топила печку, хотя на дворе стояло знойное лето.

– Это я косточки свои грею, настои разные выдерживаю да обед стряпаю. Всё она одна, печка-кормилица! – ответила она на немой вопрос Аннушки.

Та торопливо кивнула в ответ и осмотрелась. Изба была чистой и просторной и внутри оказалась совсем не такой, как снаружи. В красном углу висели образа с лампадками, лавки у стола с самоваром устилали уютные вязаные коврики и подушки. В дальнем уголке скромно стояла простая кровать, прикрытая узорчатым покрывалом. Но главное сокровище занимало всю срединную часть избы: столы с травами, тряпицами, воском и сушеными цветами, бутыли с маслами, колбочки, пузырёчки и отчего-то гончарный круг с глиной в коробе.

– Это ремесло моё и прокорм, ничего загадошного – сушёных лягушек и черепов не найдёте! – усмехнулась ведунья и усадила гостей за чайный стол на лавку.

– Прасковья Ильинична, давайте помогу чем! – спохватилась вдруг Аннушка.

– Не переживай, деточка, мне это легко, есть ещё силёнки гостей потчевать! – успокоила её хозяйка и позволила ей лишь чашки подать да блюдца на стол поставить.

Вскоре все они пили душистый чай из пузатого медного самовара и закусывали пряниками, которые баба Праша тоже испекла сама в своей любимой печке. Время шло, а никаких вопросов про козочек никто не поднимал. Аннушка стеснялась и ждала вопросов и испытаний, а Прасковья Ильинична пила себе чаёк, аппетитно прихлёбывая его из глиняной кружки. Положение спас Егорка.

– Мамочка, а когда мы козочку выбирать будем? – нетерпеливо воскликнул он, притоптывая ножкой.

Аннушка покраснела и не нашлась, что ответить.

– Да вы уж выбрали её, а она вас, милок ты мой! – засмеялась баба Праша добродушно.

– Правда? А зачем мы здесь тогда? – удивилась девушка.

– Как зачем? Не могу же я людям-то чужим родную козу отдать! А так чаю попили вместе, побеседовали, бабку уважили – значит и не чужие уже! – улыбнулась хозяйка и повела гостей из избы во двор.

– Вот же она, голубушка! Рада моя вас сразу заприметила, значит, она здесь для вас! Забирайте её и берегите как зеницу ока, как мать родную! Ибо она вам и другом, и кормилицей, и советчицей будет! – произнесла нараспев баба Праша и поманила к себе козочку с радужным пятном на боку. – У ней и копытце радужное, волшебное! Уж как скучать по ней буду! Но ежели людям добрым службу сослужит, и лаской да заботой ей ответят, зачем держать её при себе стану?

Аннушка не нашлась, что ответить, словно лишилась дара речи. Всё происходящее казалось ей волшебным сном, который вот-вот растает. Вдруг она вспомнила и спохватилась, что надо бы как-то отблагодарить хозяйку за радушие и козочку. Но как? Всё казалось недостаточным, ведь дар ведуньи был бесценен, ибо она дарила саму себя через всё, что делала и говорила.

– Баба Праша… – начала было Аннушка дрожащим голосом и запнулась.

– Знаю всё, что сказать тебе хочется! Не трудись, не напрягайся! Я гостям и добрым людям рада и побеседовать люблю! Так что составили вы одинокой старушке удовольствие! А козочку берегите! Второго подросшего козлёнка её мне приводите, я его обучу уму разуму, в стадо поселю! – молвила ведунья, да и благословила Аннушку с сыном на обратную дорогу.

– Благодарю, баба Праша! Будь по-вашему! – ответила Аннушка и слегка поклонилась ей на прощание, удивляясь, откуда ей и ответы, и поклоны такие ведомы.

Вот идут они домой, а козочка Рада всё вперёд вырывается, будто не терпится ей скорей уже прийти. Дорога-то для неё незнакомая, а как бодро и уверенно стучит коза копытцами! Неужели знает всё?! Аннушка погладила её по радужному боку и попросила:

– Рада, подожди нас, милая! Не убегай от нас, хорошо?

Козочка повела своими кремовыми шерстяными ушками во все стороны и замедлилась, поджидая своих новых хозяев с важным видом.

– Умная Рада, хорошая Рада! – засмеялся Егорка и обнял козочку за бочок.

Вот так, смеясь и шутя, они и дошли до своего домика. Рада зашла в калитку первой и принюхалась. Походив по двору кокетливой походкой начинающей танцовщицы, козочка мелодично заблеяла. Аннушка с Егоркой озадаченно наблюдали за своей новой приятельницей.

– Кажется, она что-то хочет нам сказать… – задумчиво произнесла девушка.

Рада потрясла головой и заблеяла ещё громче. Увидев, что её блеяние не произвело никакого эффекта, она тихо вздохнула и подошла к алюминиевому тазу, сохшему на траве. Выразительно посмотрев на своих новых хозяев, козочка постучала передним копытом по тазу и снова уставилась на Аннушку с Егоркой, ожидая подобающей реакции. Звон от звучащего таза гулко отдавался в ушах, и вдруг Аннушка будто очнулась ото сна.

– Ой, Рада, ты ж кушать просишь, вкусного! Конечно! Сейчас в тазик тебе и положим, раз он тебе приглянулся! – девушка засуетилась и побежала в дом за яблоками, овсом и прочими козьими радостями, как научила её баба Праша.

Рада склонила голову набок и каким-то своим чутьём поняла, что её услышали. Поэтому она сложила задние ноги и села на траву, как собака, ожидая обещанных лакомств. Егорка залился смехом, наблюдая за козочкой. Вскоре Аннушка вынесла Раде обещанное угощение. Та плавно, с достоинством поднялась на все четыре ноги и принялась с аппетитом поглощать всё предложенное.

Вскоре жизнь Аннушки и Егорки потекла дальше в своём обычном ритме, словно Рада всегда жила с ними вместе. Но, пожалуй, одно отличие всё же было: теперь в их доме поселилась радость!

Через какое-то время Аннушка уже привыкла вставать рано поутру и слышать блеяние их козочки. Прежде она бежала кормить кур, топить печь, а затем и прочие дела по хозяйству делать. Теперь же первой порцию еды и внимания получала именно Рада, а курочки нервно кудахтали в ожидании своего завтрака. Затем доставалось и им, а козочка шла за хозяйкой хвостиком да помогала чем могла. То поленце упавшее бочком поправит, то ведро у колодца придержит, а то и вовсе ведро с яблоками понесёт в зубах. Аннушка только диву давалась да руками всплёскивала от изумления, сама же так привыкла к Раде и что та всюду с нею, что стала называть козочку и сыночка «мои хвостики».

Однажды встретила она свою соседку, а та и спрашивает:

– Аннушка, неужто коза у тебе заместо собаки?

– Как это? – не поняла девушка.

– Да так, что молока-то ты не видала с неё ни разочку! Для чего брала-то? – разъяснила та.

– Как для чего? Для души! И молока хотелось бы, конечно, но это ж доброго козлика сыскать надо, подумаем… – ответила Аннушка и пошла по своим делам, а сама призадумалась.

Козочка что-то промекала, но Аннушка так ушла в свои мысли, что и не заметила этого. Хотя прежде бывала вела с ней свои воображаемые диалоги, отвечая то, что ей казалось наиболее понятным для её рогатой подруги. «Да, Рада, конечно, мы сходим к Дусе за яблоками и тебя угостим!» «Рада, не знаю, что и сказать! Прокопыч так на всех ругается, не обращай внимания – ты ни при чём!» «Думаешь, нам пора домой? Наверно, ты права, небо заволакивает, а мне тоже мокнуть неохота!» Сейчас же девушка промолчала, и это лишь подтвердило опасения козы, что всё дело в молоке. Но как успокоить того, кто не слышит?

Ночью Аннушка ворочалась, размышляя, где теперь найти хорошего козлика – Раде жениха, чтобы пошли у той козлятки и молочко появилось. Егорку ж кормить сама хотела, а так с козой сдружилась, что и забыла про молоко! Утром, помятая и невыспавшаяся, Аннушка проснулась прежде обычного. Из сарая слышалось знакомое блеяние, только было оно каким-то иным. Как будто ликующим? Так показалось сонной Аннушке, и она поспешила на новые для неё звуки. В сарае царил полумрак, и лишь сквозь небольшое оконце пробивались первые солнечные лучи. В их скромном сиянии светилось что-то белоснежное и пушистое! Аннушка протёрла глаза, никак не разобрав, что же это может быть. Подойдя поближе к источнику света, девушка ахнула и прикрыла рот ладонями. На сене лежал совершенно белый, с шерстью нежнее самого мягкого гусиного пуха, а во лбу у него горела звезда, в точности повторяющая по цветам и форме пятно на боку Рады. «Радужное пятнышко!» – воскликнула изумлённая Аннушка. Словно в подтверждение её слов рядом заблеяла Рада и ткнулась своим тёплым носом ей в ногу.