Текст книги "Будущие грехи. Остросюжетная литература"

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Я не один раз читала про людей подверженных панической атаке. Всё начинается тогда, когда ты своё тело начинаешь воспринимать как некую враждебную оболочку, готовую в любой момент доставить тебе неприятности. Мысли роем кружат, выбивая один и тот же вопрос: «Почему я, почему такое не совершенное?» У меня это возникло, когда узнала о своём страшном диагнозе, внезапно осознав, что моя оболочка, вот это красивое молодое тело больше мне не принадлежит. Просто там, наверху, кто-то дал его доносить, как старое платье, оставшееся после старшей сестры. А потом, когда оно придёт в упадок, его вообще отберут, навсегда.

Эта мысль словно отогнала нарастающий страх и тут же накрыло воспоминанием. Монстр вышедший на берег. Я так и не спросила Пашу, он ли приплывал туда. Так решила, глянув на диодный фонарь лежащий на уступе. Но кто мог ещё сотворить с моими конечностями такое и оторвать кисть чужому бросив её валяться словно ненужный хлам.

Я оглянулась, почувствовав, как ко мне возвращается уверенность. Даже ломота притихла, оставив лишь тупую более или менее терпимую боль. В полуметре от меня лежал Стечкин. Дёрнулась, пытаясь освободить руки, с трудом вытягивая их из вязкой массы и схватив фонарь направила луч света в проход. И не увидела его. Как будто кто-то, пока я была без сознания, перенёс меня в небольшое замкнутое пространство. Я, упёршись в пол, приподнялась и развернула свет на ноги. Отложила пистолет и протянув ладонь опять уткнулась в непонятную массу, горкой, наваленной на меня. Попробовала пошевелить пальцами и уже воодушевлённая открывшейся реальностью перевернулась, встала на колени и вытащила ноги с громким хлюпаньем на свободу.

Поднялась, упираясь в стену и осветив пол, только сейчас увидев груду мелких камней, которые во время паники как бы и не мешали своим присутствием, а теперь с болью впивались в израненные ступни. Огляделась по сторонам, там, где были широкие колонны, теперь лежали горы насыпей загораживая проходы. Я выкарабкалась из ниши и охая при каждом шаге, побрела в сторону пещеры, которая служила в этом подземелье спальней.

Что произошло я уже догадалась, а потому двигалась медленно, внимательно оглядывая пол на случай провалов. По-видимому, эта часть лабиринтов либо гипсовая, либо соляная или ещё какая из обвалоопасных. Тем более что и наклон практически отсутствует. Вот только странно, там, где вода, из книг помнила, ничего не должно было случиться. Однако грохот выстрела сделал своё дело похоронив под обломками и хороших и плохих. Мне просто чудом повезло оказаться в нише с жёсткими стенами, хотя какой к чёрту жёсткими, две обвалились, полностью изменив конфигурацию подземелья и выход к озеру. Увидев сбоку лаз, я посветила, пытаясь определить, та ли эта комната?

Под лучом что-то блеснуло и я, встав на четвереньки, полезла внутрь. Ещё один Стечкин, немножко другой конфигурации, с навёрнутым глушителем на конце ствола. Такой, днём с огнём не найдёшь, никому не нужен, а тут, как грязи. Ребята подготовились, не лягушки устроили квартет. Это плевал он в меня из бесшумного АПС-а, и, если бы не села на шпагат напичкал меня на совесть. Я, развернувшись, споткнулась обо что-то и уже не в силах держаться повалилась вперёд. Фонарик выскочил из раскрывшейся ладони и мгновенно исчез, провалившись в отверстие. Несколько секунд я лежала в полной растерянности, после чего услышала, как где-то глубоко он упал и гулко подпрыгнул на камне.

Я обессиленно уронила голову крепко стиснув в правой руке рукоятку оружия, второй завалился где-то рядом, но вот без света сдвинуться даже на метр будет вполне проблематично. Фонарики Паши остались на уступе около озера. Если бы не обвал, я, наверное, смогла бы добраться туда даже в темноте. Внезапно громкий шум привлёк моё внимание и я, застыв как изваяние затихла, улавливая знакомые звуки. Вздрогнула, вспомнив, где я уже такое слышала, ездила весной к водопаду Джур-Джур, он весной особенно полноводен. И сейчас, где-то среди стен пещеры неслись потоки воды, сметая всё на своём пути. Почувствовала, как новая волна паники наваливается со всеми своими страхами. Резь, отпустившая в нише, вернулась, пронзила словно пикой насквозь, сделав меня абсолютно бессильной. Оставив один на один против разбушевавшейся стихии в полной темноте.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Мои обострившиеся в минуту опасности чувства словно обвалились, унесли с собой последние силы. Вместо них появилось новое. Ненависть к себе, вернее не совсем к себе. Я словно разделилась. На тело и на меня вне тела. Моя ненависть определила конкретное направление. Тело отказывалось мне подчиняться, моё тело, для которого эмоциональный фон был превыше борьбы за существование. К своему ужасу я прекрасно понимала, оно доминирует надо мной, а не я над ним. Или оно уже выполнило все свои функции, которые в состоянии было реализовать и теперь грубо лежало мешком корча меня от боли. Может быть потому, что в школе все примеры классической литературы вбивают нам в голову, доказывают, что в минуту опасности чувства человека всегда берут верх над разумом?

А может быть, тело просто взбунтовалось? Может быть, ему надоело моё саморазрушающее поведение, приведшее к окончательному диагнозу?

Я перевернулась на спину и вставила дуло пистолета в рот. Просто потянуть спусковой крючок и разом остановить всё. Эту адскую боль. Нет, не так. В голову не нужно, можно полностью себя обезобразить. Я нащупала место, где должно быть сердце и закрыла глаза осознавая, что боль исчезнет вместе с жизнью. Навсегда. И тут же отбросила пистолет в сторону и проклиная себя за слабость приподнялась, упираясь руками в пол.

Нет, никто не заставит меня окончить жизнь так легко. Этот путь для шизофреников. Я через несколько месяцев и так сдохну, но почему я должна сократить и без того короткое расстояние. Я не смирилась с диагнозом, и я не приехала сюда умирать. Я надеялась, что сила деревьев мне поможет, дикая природа. И ещё ничего для этого не сделала.

Я здесь нашла пистолет с глушителем. Значит под завалом должен находиться второй чужак. А ведь у него тоже был фонарь! Нужно откопать и может быть он, так же, как и первый не выпустил его из рук.

Упершись во что-то острое, я отдёрнула руку и заинтересованно пошарила в темноте. И ещё не веря мелькнувшей в голове догадке протянула вторую руку ощупывая предмет. Рюкзак! Мой рюкзак. Вскрикнув от радости отыскала боковой карман, расстегнула хлястик и нащупав фонарь включила его, быстро проговаривая словно молитву: «Спасибо, спасибо, спасибо». Вынула из рюкзака полотенце и вытерла насухо ладони помня предыдущий неприятный инцидент, когда из скользких рук выпал спасительный свет. Расколола ампулу и втянула иглой спасительную жидкость. На двадцатиминутный отдых нет времени, стены трещат под напором воды, того и гляди обвалятся, выпуская стихию в лабиринты пещеры. Вытерев ноги, надела носки и тимберленды, стянула свитер, одела сначала футболку и снова свитер. Оба пистолета спрятала в рюкзак и подхватив его за лямки выползла на четвереньках в коридор. Проход в сторону озера завален, поэтому двигаюсь направо и едва слева в стене появляется проход ныряю в него. Коридор конкретно уводит в другую сторону, но вариантов у меня нет. Метров через пятьдесят на уровне груди обнаруживаю небольшую щель, но мне с моей комплекцией будет не трудно пролезть. Просунула руку с рюкзаком и втянула себя в отверстие. Скатилась с насыпи и увидела в луче фонаря блестящую поверхность воды. У аккумулятора снят один проводок и не падающими камнями. Тут вообще ничего не тронуто. Цепляю провод на место и вздыхаю с облегчением, когда лампа весело вспыхивает.

Поза Паши не изменилась. Перевернув его на спину едва сдерживаю слёзы. Вся куртка залита кровью и шансов выкарабкаться у него практически никаких. Я откинула голову назад чувствуя, как две слезинки самостоятельно прокладывают себе дорогу по моему лицу. Вздрагиваю услышав хрип.

– Стася.

Я сажусь рядом и кладу его голову себе на колени.

– Я здесь, Паша.

– Помнишь, я тебе рассказывал о себе? Как тут оказался.

Я киваю.

– Конечно, помню.

– Сделай, о чём я тебя просил.

Я молча плачу, размазывая по лицу слёзы.

– Стася.

– Я сделаю, я обещаю.

Так и сидим, не говоря друг другу больше ни слова, пока в какой-то момент вдруг понимаю. Паши рядом со мной больше нет. Только оболочка, которую у него отобрали.

– Я обещаю, – тихо шепчу, раскачиваясь из стороны в сторону, чувствуя, как брюки начинают намокать.

Оглядываюсь назад и тут же поднимаюсь на ноги. Аккуратно кладу голову Паши на камни и шагнув к столу, открываю аптечку.

Перекись, йод, перекладываю в рюкзак и забрасываю его за плечи. Воды уже по щиколотку, огромным потоком заливает всё вокруг. Делаю шаг в сторону аквалангов и машинально пригибаюсь от грохота, эхом, пронёсшимся по гроту. Меня сбивает с ног сильным потоком, накрывает с головой и тянет куда-то вниз, засасывая в глубокую воронку. Мой полёт продолжается недолго, меньше минуты. И внезапно зависаю в полуметре от дна, чувствуя, как тёплая вода согревает продрогшее тело. Разглядываю с интересом камушки, медленно проплывающие мимо и не веря своим глазам задираю голову вверх. Солнечные зайчики скачут по поверхности, проникают сквозь толщу зелёной воды. Отталкиваюсь от дна и через мгновение делаю глубокий вдох. Я в реке. Оглянувшись на скалу, отмечаю про себя, что места где я собиралась спуститься по верёвке не видно. Скорей всего из-за поворота, который делает река. Выбираю участок на левом берегу и не торопясь начинаю грести.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Я иногда себя успокаивала мыслями о том, что боль необходима человеку чтобы максимально себя концентрировать. Я пытаюсь с ней контактировать, когда она только начинает проявлять себя, чтобы дольше выдержать без вспомогательного укола. Пытаюсь не думать о ней, не бороться с ней, потому как уже знаю – мне не победить никогда. Чем сильнее я сопротивляюсь, тем сильнее она становится, нагнетая неприятные мысли, чувства, ощущения. Я знаю, в конце концов она убьёт меня и именно это в разгар атаки приходит на ум опустошая изнутри. Загоняет в замкнутое пространство, показывает, каким скверным может быть моё будущее, когда между приступами будет не больше часа. Я каждый раз пытаюсь упаковать их в своём сознании, завалить ненужной информацией, приятными воспоминаниями детства, чем угодно. Лишь бы забыть, что до конца лета, до разрушения моего маленького государства осталось два месяца.

Я выбралась на берег пытаясь отогнать назойливые мысли, которые почти научилась заглушать, но которые теперь возвращались, выпрыгивая из зарослей маральника, кружили вокруг в какой-то дикой пляске, напоминали, что это я всё начала, когда выкатилась из укрытия и подняла с земли дубинку. Они окружают меня новыми страхами, создают вокруг меня какую-то неправильность, нарушают порядок происходящего. Не думать об этом. Не думать, равносильно сказать: «Не думай о катастрофе». И перед глазами поплывут, словно кадры из фильма, искорёженные автомобили, части разрушенного самолёта, и тела, разбросанные как матрёшки. И непонятно для кого мир перестал существовать. Для них вырвавшихся на волю из заточения или для нас всё ещё запертых в своих оболочках.

Я стянула с плеч рюкзак и перевернулась на спину. Не думать об этом. Не думать. В другой раз я попробую не думать, попробую управлять своим организмом. В другой раз.

Я легла на бок, чувствуя, как начинает трясти от боли и потянулась за ампулой.

И уже выдавив в себя два кубика, скрутилась калачиком, ожидая, когда отпустит боль. Отбросила шприц и проследив за его полетом, вздрогнула, увидев рядом с местом падения чёрные туфли.

– Кайфуем? – голос был глухой, как из преисподней. И что самое главное знакомый голос, слышала его когда-то.

Я попыталась остановить свой взгляд на лице незнакомца, но то ли он не стоял на месте, то ли я ещё не пришла в себя и потому разглядеть расплывающийся облик не удавалось.

– Кто такая? – задал он следующий вопрос.

– Путешествую, – я ответила и не узнала свой голос. Чужой, писклявый и совершенно неприятный.

– Я вижу, что путешествуешь, и в какой мы сейчас галактике?

– В какой галактике? – я повторила за ним последнюю фразу, сообразив, что гость несёт ересь, – ты чё, уколотый?

– Я уколотый? – голос у мужика явно опешивший, – понятно.

Он шагнул вперёд и сгрёб рюкзак вытряхивая содержимое на землю. Довольно крякнул, как будто обнаружил слиток золота у себя под диваном и тоном кота только что сожравшего миску молока произнёс.

– Оба на, вот это сюрприз. Лежи и не дёргайся.

Последнее слово было лишним. Я все силы оставила в реке пытаясь перебороть усталость и боль, слишком поздно догадавшись, что в мокрой одежде и с рюкзаком мне не дотянуть до берега. Как та лягушка барахталась, взбивая масло пока не почувствовала под руками твёрдое дно.

Прошло минут пять или больше, когда я наконец-то смогла сфокусировать свой взгляд на незнакомце, его казённой фуражке с высокой тульей и красным кантом по краям. Увидела, как раздвинулись сбоку ветки и на берег вышло ещё несколько человек.

Почувствовала, как боль скрутившись в клубок замерла, разрешила вздохнуть полной грудью и тогда я, упёршись в землю двумя руками попыталась подняться.

– Куда? – это был тот же голос из преисподней, но теперь я увидела его лицо, заросшее минимум двухдневной щетиной и маленькие звёздочки, вышитые на погонах.

Я не заметила, когда он размахнулся. Левую сторону лица словно разорвало неожиданным ударом и замелькали перед глазами деревья, перемешиваясь с кустами и каменными глыбами на берегу. Вспыхнуло вокруг яркими проблесковыми маячками всех цветов радуги. И не давая опомниться, приняла меня земля жёстко, застилая всё вокруг пеленой.

Упершись коленом в спину вывернули мне руки и последнее что почувствовала, горячий металл, обжигающий запястья. Где-то далеко осталось в памяти как громко орали мне в лицо, требуя, чтобы я шагала самостоятельно. Потом поняла, проваливаюсь в яму глубокую, бездонную.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мама за пятнадцать лет совсем не изменилась. Стоит рядом, словно шагнув с фотографии в своём любимом голубом платье. Она что-то тихо произносит и делает шаг в сторону, туда, где всё заволокло бледно – серым туманом. «Мама», – кричу я и пытаюсь ухватиться за подол, но она делает ещё один шаг и словно растворяется в воздухе, исчезает, оставив лишь тонкий аромат своих духов и голос, громкий знакомый голос, который врывается в моё сознание, пробуждает его, вытаскивает из чёрной пропасти. Я некоторое время сопротивляюсь этому почти неосознанно, потому как вместе с пробуждением возвращается боль.

Голос продолжает громко вещать и каждое слово как молотком отстукивает где-то внутри меня.

– Нет, ну надо быть полным идиотом, чтобы вместо выяснить, доводить до полного бессознательного состояния. Мы вторые сутки тут прозябаем, и когда появляется человечек с информацией, ты его пытаешься угробить. А может быть ты это сделал специально?

– Ну конечно, – этот голос я тоже помню, глухой неприятный, – она, между прочим не ножичком была вооружена, у неё два Стечкина и оба стрелянные.

Я пытаюсь приоткрыть глаза, чтобы увидеть обладателя первого голоса и словно лазером разрезаю голову пополам. Вместо левого глаза ощущается что-то огромно опухшее, пульсирующее даже при небольшом напряжении и разрывающее мозг на мелкие частицы. Через узкую щёлку правого глаза вижу только спину говорившего и его руки, которыми он жестикулирует, чтобы придать словам больше убедительности.

– Дядя Паша, – мой голос остался чужим, и язык, которым я едва ворочаю, чтобы обратиться, полностью отказывается подчиняться.

На мгновение наступает тишина, и я вижу, как они вчетвером разворачиваются ко мне. Ага, значит всё же какой-то звук мне удалось выдавить из гортани чтобы привлечь внимание.

– Что, что она сказала, она сказала: «Паша». Мне послышалось? – голос почти приблизился ко мне, – ну, что вы молчите?

– По-моему она сказала: «Дядя Паша».

– Он её дядя? А почему мы ничего не знаем о его племяннице?

– Дядя Паша, я Настя Журавлёва, вы меня узнаёте? – я вкладываю в эту фразу все оставшиеся силы разрешив единственному глазу сомкнуться, чтобы избавится от жжения и резкой пульсации как внутри самого глаза, так и вокруг него.

– Что? – его голос удаляется, местами словно пропадает, снова приближается и вдруг в одно мгновение превращается в иерихонскую трубу, – я не понял, это кто? Где её документы? У неё были с собой документы? Что это? Анастасия Журавлёва, о Господи, Настя, Настюша, Настя…

«Настенька, доченька, он узнал тебя, – мама, вынырнув из тумана ласково улыбается, – всё будет хорошо, ты главное верь. А теперь уходи, уходи, тебе нельзя со мной».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Вы её что, вытащили из гигантской мясорубки? Всё тело в ранах, порезах, синяках. Просто царапины, которых десятки я даже не считаю. А голова, это она не с дерева упала, её били.

Человек в белом халате и приплюснутом поварском колпаке отчаянно жестикулирует. Нет это не повар, у него на шее висит медицинский диагностический прибор для аускультации звуков. Жиденькая бородка, маленькие усики и очки в массивной роговой оправе которые закрывают пол лица. Ну да, так и должен выглядеть доктор, осматривающий пациента.

– Я понимаю, но мы ещё не знаем, что с ней произошло, и как она оказалась в лесу, вы мне другое скажите, она придёт в себя? – собеседник медработника стоит ко мне спиной, но я его узнаю мгновенно. Двоюродный брат моего отца. Наверняка сейчас учинит допрос с пристрастием. Одна надежда на лепилу.

– Придёт, мы ей вкололи успокоительное и она просто спит. Проснуться может в любой момент, а пока её жизни ничего не угрожает, – врач разводит руками и тяжко вздыхает.

Я делаю что-то наподобие улыбки. Да, пока мне ничего не угрожает. Обвожу глазами комнату сразу догадываясь где я и приподняв одеяло лихорадочно рыскаю глазами в поисках своей одежды.

Человек в белом халате моментально реагирует на моё движение и изобразив на своём лице довольную мину радостно произносит.

– Ну вот. Я же вам говорил, просто спит. Как себя чувствуешь?

Ага, последний вопрос задан лично мне и киваю головой.

– Хорошо. Только тело саднит немножко, – я перевожу взгляд на второго человека, – Павел Анатольевич, здравствуйте.

Он несмело присаживается рядом на табуретку и взяв в ладони мою руку нежно её гладит. Даже чересчур нежно в отличии от чёрных глаз, которые буквально бурят меня на сквозь.

– Настя, ты даже не представляешь себе, как ты меня напугала. Как ты оказалась здесь?

Я делаю страдальческое лицо, вернее я думаю, что так делаю, но потом вспоминаю свою разбитую физиономию, добавляю к ней заплывший глаз и кхекаю про себя. Ну да. И представлять нечего, оно уже такое.

– Это длинная история.

– Тебе придётся её рассказать. Ты сейчас сможешь?

О, нет. Я украдкой бросаю взгляд на лепилу и он мгновенно вмешивается.

– Вы, что с ума сошли, дайте ей отдохнуть.

– Доктор, всего два вопроса, но наедине и я уйду, – голос у дяди стальной. Он даже голову не повернул, но врач мгновенно сдаётся.

– Пять минут, только пять минут.

Едва за белым халатом закрывается дверь, Павел Анатольевич слегка стискивает мне руку.

– Настя, это важно. Где ты взяла пистолеты? – его глаза сверлят меня насквозь.

А вот теперь не молчать и главное запомнить, что говорю хотя и можно будет сослаться на сотрясение, частичную потерю памяти, головную боль.

– В лесу, их мужик под деревом закопал, а я видела.

– Мужик? Какой мужик? Ты описать можешь?

Я киваю. Паше уже всё равно, а я смогу выкрутится. Надеюсь, что смогу.

– А, впрочем, подожди, – он достаёт из кармана фотографию и протягивает мне.

– Этот не похож?

Я сразу узнаю верзилу, которого огрела дубинкой по голове около кустов маральника и отрицательно мотаю головой.

– Нет, тот постарше, лет сорока.

– Постарше говоришь, – он протягивает мне ещё одну фотографию.

Я стараюсь держаться как можно естественней. Только бы не разрыдаться и несколько раз киваю.

– Да, это он. У него ещё автомат был. Он несколько раз стрелял в меня, я тоже пальнула пару раз и прыгнула в реку.

– Ты стреляла из этих пистолетов?

– Только из одного и просто в воздух, чтобы он не нёсся на меня как танк.

– Ага, это всё объясняет, – он с шумом выдохнул, – всё хорошо, я позже приду, нужно снять с тебя показания, но это формальность, а ты отдыхай сейчас, набирайся сил.

Он поднимается на ноги и меня охватывает паника. Хватаюсь обеими руками за его пиджак.

– Дядя Паша, заберите меня из больницы, пожалуйста, я не могу здесь находиться.

– Заберу, обещаю, – он перехватывает мои руки, – я только единственное не могу понять. Семь месяцев назад ты легла в больницу. Я нашёл лучших отечественных врачей. Как ты оказалась здесь? Зачем?

Словно пелена падает на глаза. Кажется, плачу.

– Они не справились, мне осталось жить пару месяцев, и я не хотела умирать в четырёх стенах. Ходить среди таких же, как я, и видеть, как они каждый день по одному исчезают. Я не хотела этого. Решила пожить в избушке лесника, помните? Думала, может мне сила леса, сила деревьев поможет. И уж если я должна умереть, то не в палате, а на воле. Вот я и шла туда, когда увидела мужика под деревом.

– А ко мне почему не пришла?

Я шмыгаю носом и реву, громко в голос. Понимаю, что начинается истерика, но ничего не могу с собой поделать. Мне страшно, мне по-настоящему становится страшно.

– Боялась, что вы ругать будете.

Ну да, – он снова садится на табуретку и прижимает меня к себе, – только нет больше избушки лесника, сгорела она в прошлом году во время пожара.