Текст книги "Кто такой Лу Шортино?"

– Извините, вы, должно быть, Ники?

– Извините, вы, должно быть, Ники, я не ошиблась? Барбекю у Тони было в самом разгаре, когда Лу услышал эти слова, обращенные к нему. Оглянувшись, он едва не столкнулся носом с импозантной толстухой: гигантские груди, четыре подбородка, не меньше восьми жировых складок на лице, блестящая от лака прическа и переливчатое черное платье с огромным сальным пятном на животе – результат неловкости Нунцио, который позорно промазал, подбрасывая кусок мяса из фирменной лавки «Тано Фальсаперла и сыновья». Картину дополняли туфли, больше похожие на две уменьшенные копии кабриолета 50-х годов.

– Я мама Минди, – сказала толстуха. – Мой брат Сал сказал мне, что ты хочешь познакомиться с моей дочерью.

Лу понятия не имел, как в таких случаях поступают другие, но лично он находил определенное удовольствие в том, что его с кем-то путают, особенно пребывая в легком подпитии. Поэтому он утвердительно кивнул и, раздвигая плечом руки со стаканами и тарелками, двинулся следом за кабриолетами по зеленой лужайке.

Вскоре кабриолеты затормозили, и Лу явственно ощутил приятный аромат. Духи так не пахнут, так пахнут только молоденькие девушки… Он поднял голову и действительно уперся в нее взглядом. Одетая в какой-то странный наряд, она неприязненно смотрела на него, словно говоря: сопляк несчастный, что ты себе позволяешь!

Да, собственно, что такое он себе позволил? Лу терялся в догадках. Ежу понятно, что-то такое он сморозил, но вот что именно? Как он ни напрягался, для него оставалось тайной, почему его появление на этом барбекю дает кому-то право обзывать его сопляком.

– Розамунда, очень приятно, – проронила девушка и все с тем же видом оскорбленной добродетели удалилась к группе гостей, среди которых стояли Ник и тетя Кармела.

Лу проводил ее взглядом. Он так и не разобрался, что произошло, но вид оскорбленной добродетели ему определенно понравился.

– Ники, а вот и Минди, – проговорила тетя Кармела, еще раз окидывая критическим взором ее платье.

– Розамунда, очень приятно, – представилась Минди и вежливо улыбнулась.

– Очень приятно, Ник, – отозвался Ник. Ни фига себе заявки, пронеслось у него в голове, уже вырядилась невестой! Где только они ее откопали? Не иначе, в любимом телесериале Тони…

Беспомощно озираясь, Ник заметил Валентину, которая по-прежнему сидела рядом с Рози на плетеном диване. Ник заулыбался, но Валентина, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, только презрительно фыркнула, после чего встала с дивана и ушла.

Ник проводил ее взглядом. Он так и не разобрался, что произошло, но вид оскорбленной добродетели ему определенно понравился.

– Шампанское! Выпьем за встречу! – по саду разносился громкий голос Тони, заглушаемый звуками оркестра. Этот голос летел и дальше, достигал другой стороны улицы и там, среди нагромождения темных камней, поросших пожелтевшей от солнца травой, постепенно сходил на нет.

В Риме Чеккароли организовал все…

В Риме Чеккароли организовал все как нельзя лучше. На party после премьеры в «Хасслер Вилла Медичи» присутствовал практически весь цвет итальянского кино: Де Анджелис, Ломбардо, Бернабеи, все руководство «Титануса», «Медузы» и «Люкса». Были здесь также многочисленные актеры, актрисы и актрисульки, сценаристы, воинственные критики и папарацци. Подумать только, Чеккароли где-то откопал фотографию, на которой Грета и Камерон снялись вместе: обе с голыми титьками, смеясь, отмахиваются от здоровенного bodybuilder's.[46]46
  Культурист (англ.).


[Закрыть] Он взял да и передал ее в римские журналы, в результате чего в отель набежала огромная толпа папарацци, которые, едва завидев входящих Фрэнка и Грету, бросились на них как стая бешеных псов.

– You are not ashamed like Cameron, Greta?[47]47
  Тебе не было стыдно, как Камерон, Грета? (англ.)


[Закрыть]

– Tell us something about Cameron![48]48
  Здесь: пару слов о Камерон (англ.).


[Закрыть]

– Все отлично, – отвечала Грета, сияя голливудской улыбкой. – Рим великолепен!

Фрэнк, нацепивший ради такого случая белый смокинг с черным галстуком, предостерегающе сжал ее руку. Видимо, сжал слишком сильно, потому что девушка вскрикнула: «Ах!» Вот зараза, подумал Фрэнк, нежная какая, скажи на милость! Тут Грета споткнулась. «Я сделал тебе больно, honey!» – всполошился Фрэнк и, наклонившись, принялся ласково поглаживать ее лодыжку, изо всех сил стараясь не дать брюху вывалиться из белого двубортного смокинга.

– It's nothing, Фрэнк, ничего страшного, – не снимая с лица улыбки, откликнулась Грета.

Какого хрена эта потаскуха все время лыбится, злился Фрэнк, пока фотографы слепили их светом вспышек.

Впрочем, никто не стал бы отрицать, что у Греты хватало причин улыбаться. Во-первых, все эти фотовспышки означали fame and money,[49]49
  Слава и деньги (англ.).


[Закрыть] а во-вторых… Во-вторых, даже fame and money не занимали сейчас ее так, как другая мысль. Этим утром, приглашая на вечеринку, Фрэнк ласково погладил ее по щеке. Неужели Фрэнк… Нет, быть того не может… Неужели он в меня влюбился?…

Фрэнк почувствовал, как рука Греты сжала его руку. Какого хрена, что на тебя нашло, дура? Но Фрэнк улыбнулся ей в ответ и еще раз легонько сдавил ее ладонь – приходилось сохранять хорошую мину при плохой игре.

У Греты блестели глаза. В ее головке вихрем пронеслась мысль, по меньшей мере раз в жизни осенявшая всех на свете Грет. А чего я хочу на самом деле? Такой жизни, как у Камерон и Шарлиз? Виллу в Беверли-Хиллз и аттик на Пятой авеню? Или с меня довольно, чтобы этот коротышка отвез меня в загородный коттедж и я смотрела бы из окна кухни, как он рубит дрова? А когда я сделаюсь беременна, он будет гладить мой огромный живот?

Нет в мире ничего легче, чем заставить такую женщину, как Грета, да и любую другую, поверить, что она любима, – эту банальную истину наизусть знают все соблазнители и сутенеры.

Они подошли к входу в отель, откуда им навстречу с озабоченным видом спешил Чеккароли.

– Фрэнк, я продумал, как рассадить гостей…

– Чеккаро, я уверен, что ты все придумал отлично, – поспешил успокоить его Фрэнк. – Куда ты посадил Грету, справа или слева от меня?

Чеккароли занимался организацией всевозможных приемов уже много лет, но, несмотря на это, слабо разбирался в тонкостях этикета. Грету он планировал усадить рядом с известным критиком, напротив Фрэнка.

– Разумеется, Фрэнк, Грета сидит справа от тебя, – не растерялся он.

В ресторане на шестом этаже отеля Фрэнку пришлось пожимать сотни потных рук. Один болван сменял другого, пока какой-то тип в блестящем голубом галстуке, с крашенными под седину волосами и рожей прохиндея не вцепился в него мертвой хваткой. Изумительный отель, ах, какой вид, площадь Испании, Пантеон, купол, Эйзенхауэр, английская королева…

– Thank you, но я уже все знаю про «Хасслер», – наконец нашелся Фрэнк. – Лет десять назад мне рассказывал о нем мой друг Джон Готи, который провел здесь two weeks.[50]50
  Две недели (англ.).


[Закрыть] – Три секунды замешательства – и зануда исчез.

За столом Фрэнка собрались сплошь знаменитости и нужные люди из «Де Анджелиса», «Титануса», «Медузы» и «Люкса». Леонард сидел прямо напротив Фрэнка, рядом с итальянской писательницей, явившейся на прием с кислой миной и с мужем, не то режиссером, не то актером, дальше шли известный критик, какой-то мерзкий тип в таких же мерзких очках и президент престижной литературной премии – неугомонная старушенция, которая то и дело спрашивала Грету: «Ты не хочешь воды, детка? Ты устала, детка?» Детка, по-прежнему сияя, впервые на памяти Фрэнка с аппетитом приканчивала тарелку пасты, шьялателли ди Сорренто with seafood sauce and zucchini flowers.

Разглядывая хрустальный бокал, заляпанный жирными отпечатками его собственных пальцев, Фрэнк почувствовал, как в нем нарастает волна раздражения. Макароны, потаскуха, старуха, мерзкий критик, идиотская идея притащить Грету в Катанию – все это действовало ему на нервы!

Его мрачные раздумья прервал голос мерзкого критика.

– Знаете, за что я люблю ваши работы? – Критик решил, что более подходящего момента показать присутствующим, что его, критика, позвали сюда не напрасно, ему не дождаться, и обратился к Леонарду Тренту, готовый нести любую чушь, лишь бы все его слышали. – За высокий профессионализм. Достаточно посмотреть «Пластиковую любовь», чтобы понять: вы движимы твердым убеждением: кино существует, а значит, есть вещи, которые заслуживают к себе внимания, которые можно и нужно исследовать… Впрочем, аутентичный кинематограф всегда таков, и во все времена он был обращен против династических привилегий в искусстве. Возьмем Де Сику. Что, по-вашему, служило источником вдохновения Де Сике? Идеология? Нет, простое желание увидеть рождение и смерть образов и идей, достойных рождения и смерти.

Мне доставило бы удовольствие увидеть твое рождение и смерть, думал про себя Леонард, улыбаясь фальшивой улыбкой человека, которому приятна положительная оценка его таланта.

Мерзкий критик разошелся не на шутку. Теперь он склонился к очаровательной Грете, более всего напоминавшей ему клона Джейн Мансфелд.

– Вам нравится Де Сика? – спросил он, улыбаясь и демонстрируя желтые зубы с забившимися между ними ошметками zucchini flowers.

Грета в это время мечтала о steamed king prawns with Sicilian couscous, моццарелле и buffalo ricotta, которые она наконец-то отведает в «Баббо», итальянском ресторанчике в Вест-Виллидже, куда Фрэнк теперь уж обязательно ее поведет.

– Объедение! – немедленно отозвалась она. – Я ходила в «Сику» в Квинсе с Дрю и Квентином. A very hip restaurant![51]51
  Классный ресторан! (англ.)


[Закрыть]

Мерзкий критик, на мгновение утративший дар речи, сделал вид, что не расслышал слов Греты. Он снял очки и принялся протирать их уголком скатерти. Фрэнк судорожно сглотнул. Ему стоило немалого труда не надавать Грете пощечин при всем честном народе – впрочем, это был бы далеко не первый случай, когда он прилюдно лупцевал своих дам. Тем не менее он счел разумным просто засмеяться, сначала негромко, потом так, как позволяют себе смеяться за столом только италоамериканцы. Вслед за ним, как по команде, захохотали все остальные, а старушка-президент прошептала Грете на ухо:

– Знаешь, детка, когда я была в твоем возрасте, я часто ходила в тратторию, которая называлась «У Сике». Правда, это было в Неаполе…

Фрэнк понимал, что еще немного – и он взорвется. Боже, как же он ненавидел старуху, мерзкого критика, потаскуху Грету, писательницу с тоскливой физиономией и ее мужа, этих напыщенных итальянских продюсеров и этого придурка Леонарда, прикидывающегося педиком. Ему острой болью скрутило живот. Выпив полный бокал вина, он чуть не лопнул и решил, что отомстит Грете. Значит, объедение? Ну так теперь пей, сука, пей! И он щедрой рукой наполнил ее бокал до краев.

И тут на него снизошло озарение.

– А по-моему, – обращаясь к мерзкому критику, проговорил он, – один из лучших итальянских режиссеров – это Франко Дзеффирелли. «История одной малиновки» – have you seen it?[52]52
  Вы видели ее? (англ.)


[Закрыть] Образы, что ни говори, достойные рождения и… Ну, полагаю, вы меня поняли…

– Эстетский китч, – скривилась писательница с кислой миной.

– What? – не понял Фрэнк.

– Нет, но… – развел руками мерзкий критик. – Не знаю, был ли Дзеффирелли свободен от династически-кинематографических привилегий… К тому же он всем обязан Висконти и…

– Дзеффирелли – один из наших величайших гениев, – перебил его Бернабеи и поднял бокал с вином.

– Браво, Зефирелла! – подхватила Грета, с трудом удерживая в руке свой полный до краев бокал, чтобы его содержимое не выплеснулось на белоснежную скатерть.

– Вива, Зефирелла! – явно придуриваясь, заорал Леонард и вслед за остальными поднял свой бокал.

– Вот именно! – согласился Фрэнк. Своими навыкате зенками он не отрываясь смотрел в смеющиеся голубые глаза Греты. – «Историю одной малиновки» надо изучать в movie's schools. Это прекрасная moving love story, настоящая история любви в восхитительном обрамлении барокко Катании. Накал чувств, взрыв страстей на фоне картины изумительного сицилийского города! На той самой улице… Черт, забыл, как она называется…

– Та, где монастырь? – уточнила старуха-президент.

– Exactly, – кивнул Фрэнк. – Там еще полно церквей, исторических памятников, галерея рядом с монастырем… – Фрэнк задвигал руками, показывая, как расположены галерея и монастырь.

– Это мост Капинера, – сказала старуха, не сводя с Греты выцветших серых глаз. – Иначе мост Малиновки. Туда и сегодня влюбленные приходят целоваться.

– Точно, – повторил довольный Фрэнк.

Грета накрыла своей ладонью руку Фрэнка и испустила глубокий вздох. Почему жизнь иногда такая несправедливая, а иногда, наоборот, такая прекрасная и longing?[53]53
  Желанная (англ.).


[Закрыть]

– Ты отвезешь меня туда, Фрэнк? – проворковала она.

– Куда? – Физиономия Фрэнка лучилась довольством, как в тот день далекого детства, когда он отделал сыночка Кармине Какаче, несмотря на то, что тот был на три года старше. Парню вздумалось издеваться над ним, Фрэнком.

– На мост Капонера, – шепнула Грета.

– Ну конечно, детка! – улыбнулся ей Фрэнк.

На пляже в Марцамеми

На пляже в Марцамеми двое туристов читали, устроившись на лежаках. О том, что это именно туристы, говорило само их занятие – кому еще взбредет в голову читать на пляже? Дон Лу Шортино только что отобедал. О том, что это именно так, говорил тот факт, что он сидел и пил бранкаменту. Он расположился под навесом за одним из четырех столов, накрытых бумажными скатертями в красную клетку. С его стола еще не успели убрать, и сейчас дон Миммо суетился, наводя на нем порядок. Он быстро свернул скатерть, даже не стряхнув с нее крошек. Дон Лу Шортино дружески похлопал его по руке и перевел взгляд в сторону моря. Вид железобетонных конструкций, как всегда, вызвал у него боль сродни изжоге. Уже и здесь начали строить, чтоб им пусто было. Нагнали землекопов и каменщиков. И пусть то, чем занимались эти люди, в Нью-Йорке принесло Шортино богатство. Но здесь, в Марцамеми, дон Лу не позволил бы построить даже игрушечный домик для внучки дона Миммо. Крошечный островок, лежащий прямо напротив пляжа Марцамеми, занимала всего одна великолепная вилла. Вспоминая в США о Марцамеми, дон Лу всегда думал о ресторанчике дона Миммо и этой вилле. Для него только эти строения имели здесь право на существование. Любая лишняя крыша навсегда лишит Марцамеми индивидуальности, превратит островок в место, каких много.

– Кто? – спросил Пиппино по кличке Олеандр. Свое прозвище он получил за крайне ядовитый характер, вполне достойный того растения, от которого, как говорят на Востоке, «держатся подальше и шейхи, и их лошади». Непревзойденный гений по части владения ножом Пиппино. Сорок лет назад в Катании его называли Черным Пиппино, потому что считалось, что у него черное сердце, не ведающее жалости. При этом он никогда и никому не лизал задницу – единственная вещь, утверждала молва, которую он мог позволить себе лизнуть, был клинок его сицилийского ножа. Он целовал его, а потом натирал мылом, – и тогда клинок легче входил в тело жертвы и нестерпимо жег рану. Как-то раз, это было давным-давно, дон Лу Шортино зазвал его в бар Тури Крикуоку на рюмку фернета и повел такую речь:

– Говорят, ты опасный парень. А вот мне сдается, что ты похож на олеандр – такой же ядовитый. Мой дед учил меня, что олеандры лучше всего растут в садах, где их поливают и всячески за ними ухаживают.

Дед дона Лу Шортино оказался прав. В результате прошло уже сорок лет, а Пиппино по-прежнему оставался рядом с доном Лу Шортино. И на Сицилии, и в Америке его так и называли – Олеандр дона Лу.

– Тот, кто живет на острове, – ответил дон Лу на вопрос Пиппино и указал на видневшуюся вдали виллу.

Пиппино был одет в коричневый костюм-тройку, купленный в обычном магазине и сидевший на нем лучше, чем на многих других сидят костюмы от самых дорогих портных. Из-под пиджака выглядывала черная рубашка поло, застегнутая на все пуговицы. Довершали картину голый череп, круглое лицо и орлиный нос. Ростом Пеппино не вышел, и вообще, если судить по внешнему виду, он чем-то напоминал французского хореографа – в той их редкой разновидности, которая не питает тяги к гомосексуализму.

– А-а, Виталиано Бранкати, – вспомнил Пиппино.

– Он самый, – подтвердил дон Лу.

Лет десять назад дон Лу Шортино отправил Пиппино на пенсию. С тех пор Пиппино одиноко жил в комфортабельных апартаментах и проводил досуг в «культурных поездках», по неделям останавливаясь то в одном, то в другом из эксклюзивных отелей мира, где предпочитал тратить время на чтение книг.

– И как дела у Бранкати? – задал вопрос дон Лу.

– По-моему, неплохо, – ответил Пиппино.

– Нам не пора? – встрепенулся дон Лу и бросил взгляд на часы.

– Как прикажет ваша милость, – поднялся Пиппино.

«Ягуар» подпрыгивал на разбитой проселочной дороге, по обе стороны которой тянулись ограждения из белоснежного камня. Сверху над ними нависали рожковые деревья и индийские смоковницы. Пиппино припарковался на площадке, заставленной ржавыми остовами сельскохозяйственной техники, заваленной тракторными покрышками и пустыми железными бочками. Две собаки, привязанные к разбитой телеге, принялись хрипло лаять. Парнишка в рваной одежде колдовал над механическим культиватором, прислоненным к какому-то сараю из цементных блоков, крытому асбестоцементными плитами. Парнишка бросил работу, вытер руки ветошью, а потом еще раз обтер их о собственные штаны.

– Мне сказали, что вам нужны подпорки для инжира, – сказал он. – Здесь их полно, берите сколько надо.

Дон Лу и Пиппино ничего не ответили и неспешным шагом двинулись в сторону оливы, росшей перед площадкой, в углу которой Пиппино заметил открытый люк. Он уже собрался было полезть в него, но дон Лу остановил его взглядом, ясно говорившим: нет, первым должен пойти я. Дон Лу пригнул голову, чтобы не удариться о притолоку. Он с трудом передвигался по узким ступенькам, и Пиппино деликатно придерживал его за локоть. Вскоре они увидели вентилятор, медленно вращавший лопастями. В глубине подземного убежища в голубых бермудах и заляпанной соусом майке сидел Джакоббо Маретта.

Многие полагали, что никакого Джакоббо Маретты на самом деле не существует, что он всего лишь выдумка Лилло Виртуде из Уччардоне, который хотел, чтобы все считали, будто у него есть надежный, на все готовый человек. В когда-то опубликованном официальном отчете ФБР сообщалось, что Маретта погиб на затонувшем катере, когда вывозил с Кубы «деловых людей». Ну не глупость? Кто в здравом уме когда-нибудь видел «делового человека» с Кубы? Впрочем, один такой деловой человек есть – если принять во внимание, что Джакоббо Маретта жив и здоров.

По правде сказать, история разворачивалась так. За несколько месяцев до того, как отправиться из Америки в Уччардоне, Виртуде организовал исчезновение Маретты и сам же распустил по этому поводу множество противоречивых слухов. А Маретте он сказал: «Мне нужен надежный человек за океаном, мне нужен ты». С тех пор Маретта и обитал в этом подземном бункере неподалеку от Марцамеми. Когда ему требовалось покинуть убежище, он на тракторе добирался до условленного места, где его подбирал желтый «фиат-127». На нем он доезжал до Испики, до склада садовой скульптуры, и пересаживался на грузовик. В грузовике переодевался и ехал до аэропорта Катании, где выбирался на свет уже элегантно одетым.

– Дон Лу, простите великодушно, я уже три месяца не выходил отсюда и весь зарос грязью.

У Джакоббо Маретты были кудрявые волосы, выкрашенные в цвет воронова крыла, и усы, которые казались приклеенными.

– Пиппино, старина, ты еще жив?

Пиппино вопросительно глянул на дона Лу. Дон Лу кивнул, и лишь после этого Пиппино в свою очередь кивнул Маретте.

– Блин, теперь таких, как ты, больше не делают! – засмеялся Маретта. – Слушай, Пиппино, я же знаю, что ты любишь трахаться, так сделай мне личное одолжение, доставь удовольствие старику Джакоббо: заведи потомство! Нам такие мужики завсегда пригодятся!

И Маретта глубоко вздохнул.

– Дон Лу, – продолжил он уже другим тоном, – вы хорошо сделали, что приехали на Сицилию. Как там ваш внук? Славный парень, толковый, и фигурой вышел… Весь в деда. Кстати, дон Лу, хотел попросить у вас совета… Скоро сажать бобы, а что со мной будет, неизвестно. И бобы могут засохнуть! В прошлом году засохли на хрен! Прям не знаю, стоит ли опять за это браться? Ведь сплошные расходы: людей для посадки найми, воду для полива подведи, трубы проложи… И за все плати, плати! Да и вообще теперь в сельском хозяйстве все не так, как раньше. У них теперь, мать их за ногу, профсоюз! Приходят на работу минута в минуту и уходят минута в минуту! А зарплату требуют, чтоб им пусто было! Вот я и подумал. Не хочу больше тратить силы на четыре говенных бобовых куста! Я в них больше не верю. Мне самому эти бобы не нравятся: мелкие, жухлые, дрянные… Нет у меня к ним больше интереса. Так может, лучше заняться цукини? Вот вы пробовали у дона Миммо пасту с цукини и соленой рикоттой? Хотя, конечно, дон Миммо есть дон Миммо!

– Ты прав, таких, как дон Миммо, еще поискать, – согласился дон Лу. – Правда, сильно постарел, но еще в форме. Руки немного трясутся, когда ставит тарелки на стол, а так держится молодцом.

– А Пиппино? Пиппино, что ты у него ел? Хотя молчи, ничего не говори, я и сам знаю что: спагеттини с рыбным соусом и паприкой. Пальчики оближешь! Да, кстати, могу я вам что-нибудь предложить? Хотя, конечно, вы только что из-за стола. А миндальные пирожные будете? Хотя… Вот черт, эта коробка здесь уже давно болтается, как бы нам плохо не стало. По-моему, эти пирожные уже просроченные! Ну и хрен с ними, пусть их бесы едят, – сказал Маретта, с презрением бросая упаковку с пирожными в угол. – Вы сейчас в Катанию, не так ли? Ну и отлично! Дон Лу, рекомендую вам познакомиться с Соннино. Поверьте моему слову, я немало повидал на своем веку ребятишек, сделавших прекрасную карьеру. Но ни за кого из них я не поручился бы с такой охотой, как за него. Он мне как сын. Когда приедете в Катанию, порасспрашивайте о Соннино и постарайтесь встретиться с ним. Ведь вам в Катании понадобится надежный человек, а я вам его лично рекомендую. Он вам подойдет.

– Был рад повидать тебя, Джакоббо.

– Ну что вы, дон Лу, вы же знаете, что для меня это огромная честь, вы так много для меня сделали… Если позволите… – Маретта встал на колено, взял руку дона Лу и поцеловал ее.

– Вставай, Джакоббо, на этот раз я твой должник.

Машина подпрыгивала на ухабах. Дон Лу задумчиво смотрел в окно. Пиппино не сводил глаз с дороги.

– Знаешь, Пиппино, что я тебе скажу? Маретта как две капли воды похож на этого американского актера, который мне нравится. Как же его…

– Чарльз Бронсон, – ответил Пиппино.

– Точно, – улыбаясь, согласился дон Лу.

Пиппино улыбнулся ему в ответ.