Текст книги "Теория U. Лидерство из будущего"

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ УПРАВЛЕНИЯ

Впервые в истории мировая экономика во многом управляется одним и тем же набором институтов, включая ООН, Всемирный банк, Международный валютный фонд и Всемирную торговую организацию. У каждого есть свои критики. Возьмем, например, Всемирную торговую организацию (ВТО), созданную в 1994 году. Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности в рамках ВТО криминализирует некоторые традиционные практики сохранения и обмена семян, принятые у фермеров в Индии и других странах. По мнению Ванданы Шивы, всемирно известного ученого и экологического активиста, «сельскохозяйственное соглашение легализирует использование бедных стран в качестве свалки генетически модифицированных продуктов и криминализирует действия по защите биологического и культурного многообразия, на котором основаны разные пищевые системы». Ключевая проблема современной глобализации, говорит Шива, – это то, что «ресурсы перемещаются от бедных к богатым, а загрязнение – от богатых к бедным»[139]139
  Shiva, 2000, p. 2.


[Закрыть]. И в самом деле, наблюдаются трения между наднациональными институтами с одной стороны и государственным суверенитетом с другой.

Более того, механизмы, обеспечивающие обратную связь организациям глобального управления, страдают неполнотой, искажениями, а часто и вовсе отсутствуют. Критика Всемирного банка и МВФ сосредоточена вокруг социальных, культурных и экологических побочных эффектов их программ структурной перестройки, которые были впервые разработаны в 70-е годы XX века и воплощены более 500 раз[140]140
  Perlas, 2003, p. 64.


[Закрыть]. Вместо всеобщего процветания эти программы (правда, уже не существующие в прежнем виде) часто приводили к социальной и экологической «гонке на выживание».

В книге «Исповедь экономического убийцы»[141]141
  Перкинс Дж. Исповедь экономического убийцы. М.: Претекст, 2014.


[Закрыть] Джон Перкинс рассказывает о своей работе во всемирных экономических организациях. Он описывает, как снова и снова участвовал в создании намеренно завышенных прогнозов экономического роста для нескольких развивающихся стран. Затем руководства этих государств уговаривали инвестировать слишком большие суммы в энергетическую инфраструктуру, пользуясь займами Всемирного банка. Это было выгодно американским компаниям, например Halliburton, но в самих странах приводило к значительному долгосрочному долгу и зависимости от мирового Севера[142]142
  Perkins, 2004.


[Закрыть].

В то время как одна часть глобального Юга движется к большей зависимости, другая группа стран превратилась в набор динамично развивающихся экономик, которые смещают центр тяжести всемирной экономической системы с Севера и Запада к Востоку и Югу. В течение нескольких лет эти быстро развивающиеся экономические державы были известны под названием «группа БРИКС»: Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР. Сегодня, когда перед тремя из этих стран стоят серьезные экономические вызовы, акцент переместился на Китай (и в некоторой степени на Индию). Но суть остается прежней: центр тяжести глобальной экономики перемещается с Севера и Запада в Азию, особенно в Восточную.

СЕТЕВОЕ ОБЩЕСТВО

Кастельс доказывает, что в сетевом обществе политическими институтами становятся не властные органы, а агентства, специализирующиеся на ведении переговоров. Однако власть никуда не исчезает. Она остается в сетевых взаимоотношениях и культурных кодах, через которые люди и организации коммутируют. Теперь центр всеобщего управления не расположен в конкретном месте; скорее, речь идет о «процессе, с помощью которого центры производства и потребления передовых услуг ‹…› связываются в глобальную сеть и параллельно придают все меньше значения своим контактам с тылом на основе информационных потоков»[143]143
  Castells, 1996, p. 386.


[Закрыть].

Это приводит нас к темной стороне сетевого общества: те, кто не оснащен нужным типом знания, навыков и сетевых контактов, исключены из общества и поляризованы. Пожизненная потеря занятости и социальных гарантий, а также ослабление переговорных позиций многих работников провоцирует рост нестабильности в семье. Кастельс называет личные кризисы, потерю активов и доверия «черными дырами информационного капитализма». Из их засасывающих водоворотов не так-то легко выбраться.

НЕСКОНЧАЕМАЯ ИНДИВИДУАЛИЗАЦИЯ

Роберт Патнэм, автор книги Bowling Alone («Боулинг в одиночку»), использует упадок боулинговых лиг в качестве метафоры постепенного оскудения гражданской вовлеченности. Он утверждает, что по всем возможным показателям социальный капитал постепенно (а иногда и резко) размывался на протяжении двух предыдущих поколений. Жить без него непросто. По мнению Патнэма, социальный капитал – одно из основных условий удовлетворенности жизнью. Как восполнить его утрату? И останется ли нескончаемая индивидуализация главным двигателем человеческой истории? В 2010 году Патнэм опубликовал статью, в которой отмечает смену тренда на противоположный, но одновременно продолжает призывать к всемерной поддержке социального капитала. Сегодня мы вынуждены принимать больше, нежели прежде, решений, как жить и чем заниматься. Снова и снова оказываемся в ситуациях, когда нужно заново изобретать профессиональную, личную и социальную жизнь – определяя себя и направление, в котором хотим двигаться[144]144
  Beck, 1986, 1996.


[Закрыть].

В нашем обществе есть еще один, более глубокий сдвиг, который я описываю как подъем осознанности, нарушения устоявшегося положения дел[145]145
  Важно иметь в виду, что термин disruption (подрыв, разрыв, дестабилизация) можно понимать двояко: как в отрицательном смысле деструкции, так и в потенциально положительном смысле нарушения неудовлетворительного статуса-кво, требующего «отпускания» перед лицом хаоса и непостижимого. Прим. науч. ред.


[Закрыть], «отсутствия», глобальной информированности и институциональной инверсии. Это формы, в которых глубинный сдвиг проявляется в современном обществе. Но каковы его движущие силы? Среди прочего, это зарождение гражданского общества как глобальной силы и возникновение новой формы сознания.

ЗАРОЖДЕНИЕ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА В КАЧЕСТВЕ ГЛОБАЛЬНОЙ СИЛЫ

В то время как Патнэм собирал свидетельства об упадке гражданской вовлеченности в Америке, почти незаметно (и прямо в слепом пятне его сбора данных) в качестве серьезной силы на мировой арене проявились гражданское общество и миллионы быстро растущих негосударственных организаций. Структуры, подобные Красному Кресту, существуют уже более ста лет, но в последние несколько десятилетий их число резко возросло. По данным института Worldwatch, они увеличились не только количественно, но и в своем значении и способности вызывать изменения. «Они уговаривают, принуждают, объединяют усилия или борются с правительствами и корпорациями по поводу целого спектра действий – таких неравнозначных, как, например, консервация ядерных реакторов, посредничество в переговорах о прекращении огня во время гражданских войн и предание огласке нарушений прав человека в репрессивных режимах»[146]146
  “Sins of the Secular Missionaries: Aid and Campaign Groups, or NGOs Matter More and More in World Affairs,” The Economist, January 29, 2000, pp. 25–27.


[Закрыть]. Используя вдохновленные идеями Ганди стратегии ненасильственных действий[147]147
  Сам Ганди, разумеется, был под сильным влиянием идей Л. Н. Толстого о непротивлении злу насилием (Ганди вел с ним переписку). Прим. науч. ред.


[Закрыть], негосударственные организации и активисты гражданского общества стали важными действующими лицами и движущими силами многих поворотных исторических событий, которые определили лицо эпохи после Второй мировой войны:

• Подъем вдохновленных Ганди движений деколонизации на глобальном Юге 1940–50-х годов.

• Возникновение в 1960-е годы движения за гражданские права.

• Женское и экологическое движения 1970-х.

• Подъем движений за мир и права человека и прекращение холодной войны в 1980-е.

• Отмена апартеида в ЮАР в 1990-е.

• Арабская весна, пришедшая из Туниса в 2010 году.

• Парижские соглашения по изменению климата (СОР21) 2015 года.

Каждое из первых пяти крупных событий определило дух соответствующего десятилетия. По поводу последних двух, возможно, говорить еще слишком рано. Однако у всех движущие силы, лежащие в основе, одинаковы: мощь гражданской вовлеченности, соединенная с четкой стратегией ненасильственной трансформации. Но неоднозначные результаты арабской весны напоминают о хрупкости подобных процессов. Точно так же, как движения за освобождение колоний или против апартеида и другие добились успеха лишь после десятилетий борьбы и множества проигранных сражений, скорее всего, потребуется несколько «заходов», чтобы нынешнее поколение поборников перемен и активистов достигло своих целей.

Глобализация управления началась с организаций под эгидой ООН в конце Второй мировой войны. Глобализация бизнеса и корпораций произошла только в последние несколько десятилетий XX века. А негосударственные организации и гражданское общество стали серьезной силой в мировом масштабе лишь с 90-х годов[148]148
  Eni F.H. Faleomavaega, US representative at the Global 2000 Symposium hosted by Counterpart International, Washington, D.C., April 24, 2000.


[Закрыть].

ПОДЪЕМ НОВОГО СОЗНАНИЯ

Подъем осознанности и духовности – одна из определяющих черт нашего времени[149]149
  Подъем осознанности связан, помимо прочего, с наблюдающимся в последние годы буквально взрывным ростом научных исследований практик медитации, созерцательных практик и их положительного влияния на мозг, здоровье и благополучие. См., в частности, книгу Дэниела Сигела «Внимательный мозг: Научный взгляд на медитацию» (М.: Манн, Иванов и Фербер, 2015). Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Исследование McKinsey & Company обнаружило, что программы для сотрудников, имеющие духовный компонент, серьезно повысили производительность и снизили текучку персонала. «Мы заметили, – докладывает старший партнер McKinsey, – что изменения, касающиеся в том числе измерения личностного роста, могут привести к росту эффективности ‹…› не только специалистов, но и команд как единого целого»[150]150
  Из личной беседы.


[Закрыть]. В то же время такое открытие, разумеется, также создает проблему: начнем ли мы теперь злоупотреблять духовностью, чтобы увеличить маржу?

Но всплеск духовности не сводится лишь к миру бизнеса. Социолог из Принстонского университета Роберт Вузноу сообщает: 40 % американцев заявляют, что участвуют «в малой группе, которая регулярно собирается и обеспечивает поддержку или заботу своим членам». Приблизительно половина этих групп связана с церковью. Это «тихая революция» американского общества, которая дает более гибкое определение понятию «сообщество»[151]151
  Putman, 2000, p. 148; Wuthnow, 2000.


[Закрыть].

Подобная тихая революция показывает растущий интерес к темам личностного роста, диалога и потокового состояния. Сила внимания и опыт потока, описанные Михаем Чиксентмихайи[152]152
  Csikszentmihalyi, 1990.


[Закрыть], уже длительное время культивируются в практике диалога-интервью. По сути, диалог включает коллективный сдвиг внимания от вежливости к конфликту, от конфликта к изучению, а от изучения к созидающему (генеративному) потоку[153]153
  Scharmer, 1999, 2000; Isaacs, 1999.


[Закрыть]. Мой коллега Билл Айзекс, основатель Диалогового проекта Массачусетского технологического института, использовал диалог как метод изменений на сталелитейном заводе и в местной системе здравоохранения, а также как способ повысить мастерство лидеров мультинациональных корпораций[154]154
  Isaacs, 1999; также из личной беседы с Уильямом Айзексом.


[Закрыть].

Можно ли назвать подъем духовности побочным эффектом возрастания рефлексии у поколения бэби-бумеров? Или он связан с культурным сдвигом во всем обществе? Когда я встречался с Франсиско Варелой, в какой-то момент он взял в руки номер «Журнала исследований сознания» (Journal of Consciousness Studies). Там описывались методы достижения опыта «в первом лице» – включая медитацию. «Три или четыре года назад это было бы неслыханно», – сказал он. И я с ним согласен. Но теперь медитативные практики присутствуют не только в моих семинарах по лидерству, но и во многих других ранее маловероятных местах. Исследование социолога Пола Рэя в США с участием более 100 000 человек указывает на глубинный сдвиг в нашей культуре. Он разделяет общество на современных людей, традиционалистов и творцов культуры. И хотя последние составляют лишь 26 % населения, это самый быстрорастущий сегмент. В Европе на их долю приходится 30–35 % жителей. Для этой группы характерна приверженность простоте, устойчивому развитию, духовности и общественной сознательности[155]155
  Ray and Anderson, 2000, p. 4.


[Закрыть].

В исследовательской группе по системному мышлению в общественных науках я познакомился с Фритьофом Капрой. Мы обсуждали контркультурные движения, и, по его мнению, они всегда должны включать в себя три аспекта: экологический, социальный и духовный. «Проблема вот в чем: эти движения склонны разделять то, что в реальности должно быть соединено. Когда я понял, что движение “нью-эйдж” по-настоящему не задействует экологический, социальный и политический аспекты трансформационных перемен, перестал в нем участвовать». Мне это показалось совершенно логичным. Несколько месяцев спустя я оказался в Оксфорде на семинаре по диалогу с лидерами из разных культур и секторов. Собрание было устроено в виде исследования формирующихся трендов нашего времени – в частности, широко распространенного духовного возрождения, очевидного для многих представителей корпораций, правительственного аппарата и негосударственных организаций. Когда каждый рассказывал, почему он оказался на встрече, я обнаружил, что говорю о собственном участии в трех движениях, упомянутых Капрой.

Я рассказал, что впервые «проснулся» и начал задумываться о политических вопросах в 16 лет. Вместе с сотней тысяч человек со всей Германии отправился на строительную площадку АЭС в Брокдорфе, на одно из самых известных европейских полей антиядерного движения 1970-х. Брокдорф – маленькая деревня в Северной Германии, недалеко от нашей семейной фермы под Гамбургом. Мы протестовали против нездорового альянса атомной промышленности и крупных государственных электроэнергетических монополий, высасывающего миллиарды долларов налогоплательщиков на субсидирование технологии, которая в глазах большинства несла больше рисков, чем возможностей. Теперь мы знаем, что огромные субсидии и сосредоточенность на атомной технологии стали одной из причин того, что Германия «опоздала на поезд» в гораздо более важную технологическую революцию ИТ, которая примерно в то же время началась в калифорнийской Кремниевой долине и вокруг шоссе № 128[156]156
  Шоссе № 128 появилось еще в 20-е годы XX века в виде полукольцевой дороги, отделяющей центральные районы Бостона от периферийных. В 1957 году вдоль него расположились 99 компаний, к 1973-му их стало 1212. Это было «массачусетское чудо», благодаря которому безработица упала с 12 до 3 %. Шоссе № 128 – главный конкурент Кремниевой долины, его нередко называют Восточной Кремниевой долиной. Это один из крупнейших образовательных центров США, сконцентрировавший микроэлектронную и компьютерную промышленность, информационные и биотехнологии.


[Закрыть] под Бостоном.

Марш в Брокдорфе был нелегальным, место строительства охранялось полицией, но все было мирно почти до самого завершения. Мы как раз начали уходить с площадки основного действия, чтобы возвратиться к своим автобусам и машинам, находившимся за несколько километров, когда услышали низкие ритмичные звуки ударов и громкие крики. Мы обернулись и увидели сотни, возможно, тысячу вооруженных полицейских, барабанящих дубинками по щитам и бегущих к нам с гулким боевым кличем. Все сразу же поняли, что надо делать: бежать. Они гоняли нас по полям, как цыплят. По мере того как дистанция между нами и стражами порядка сокращалась, я сначала услышал, а потом и увидел целую тучу приближающихся вертолетов. Они летели так низко, что люди справа и слева от меня падали от напора ветра. Не останавливаясь, я оглянулся, чтобы посмотреть, что с ними случилось. Их окружили размахивающие дубинками полицаи.

Полчаса спустя те из нас, кому удалось вырваться, быстро и тихо шли плотной толпой по широкому шоссе к нашим автобусам и машинам. Багровое закатное солнце залило всю сцену кинематографическими красками. Когда оно село, прямо перед самыми машинами полиция атаковала снова, выскочив во тьме из леса слева от нас, размахивая дубинками и крича. Они приближались, и вдруг произошло нечто странное: все остановились в полной тишине, тело к телу, как будто мы были одной большой коллективной формой. Никто не бежал. Все замерло в моменте абсолютного безмолвия. В следующую минуту полиция догнала нас и стала нападать. Они начали сбивать с ног тех, кто находился в зоне досягаемости дубинок. Но толпа не пошевелилась. Их дубинки врезались в наше коллективное тело, как нож в масло. Через некоторое время они осознали, что никто не оказывает сопротивления. Коллективное тело оставалось неподвижным. Удивленные этим, они остановились и вскоре ретировались.

Я вернулся домой вечером целым и невредимым. Но другим человеком. Наше коллективное тело – живое, с которым я сроднился во время этого события, – атаковали и ранили, или, иначе говоря, вскрыли. Я увидел врага – подавляющую систему, которая использовала физическую силу для утверждения воли маленькой группы заинтересованных людей против большинства жителей страны.

Я чувствовал или даже знал, что теперь делать: работать над трансформацией этой системы.

В 1983 году я переехал в Западный Берлин для учебы в Свободном университете. Город был все еще разделен холодной войной, но мощные низовые движения за права человека и за мир уже процветали. Я был окружен людьми, вполне ощущавшими, какие вещи возможны для них и всего общества, и определявшими свою жизнь исходя из этого глубинного чувства возможности и сознавания. Тогда, при переходе границы в Центральную Европу, моментально чувствовалось соединение с теми, чья открытость к возникающему будущему было прямо-таки осязаемой.

Позже я иногда удивлялся, куда делись все эти люди. В середине 90-х, на первом полугодовом собрании Центра обучения Массачусетского технологического института в Бостоне, общенациональной встрече передовых практиков организационного обучения, я понял: те, по кому я скучал со времен моей берлинской жизни, теперь надели костюмы и работают в сетях, подобных этой. Нас объединяли не просто экологические или социальные темы; я бы назвал их задачами повышения сознательности и институциональных изменений. Этих людей заботило улучшение доступа к источникам творчества, как индивидуально, так и коллективно. Как ни странно, это ощущалось как возвращение домой, в круг личностей, которых я никогда не знал и о которых даже не слышал.

Воспоминание о событиях в Оксфорде помогло мне прояснить, почему движения с какой-то одной целью настолько малопривлекательны. Подобно Капре, я хочу ассоциировать себя с людьми, которые работают над воссоединением всех трех корней: экологического, социального и духовного. И подобно ему, мне интересно делать это на основе нового соединения науки и осознанности, двигаясь не назад, в прошлое, а вперед.

ТРИ СТОЛКНОВЕНИЯ И КОРЕННЫЕ ВОПРОСЫ

Три революции, описанные выше, – это паттерны, сигнализирующие о развертывании более масштабной трансформации. Чему-то приходит конец. А какова та новая конструкция, которая в настоящий момент восстает из пепла? Мы не знаем. Но понимаем, что каждый из этих революционных сдвигов приходит вместе с мощным сопротивлением. Культурно-духовный сдвиг сопровождается подъемом культурного фундаментализма, ведущего к столкновению культур домодерна, модерна и постмодерна. Сдвиг по направлению к глобальной экономике приходит с тенью экономического апартеида, который не позволяет миллиардам людей удовлетворять свои базовые нужды. Подъем сетевого общества и всемирных многосторонних институтов сопровождается построением империй, которое имеет обратное действие, не давая новым режимам эффективно работать.

В основе этих трех конфликтов – социально-экономического, геополитического и культурного – мы, как глобальное сообщество, встречаемся с тремя коренными вопросами. Я вижу их в сердцах и умах людей разных культур и цивилизаций. Вот они:

1. Как создать более сбалансированную мировую экономику, которая служила бы нуждам всех, включая сегодняшних бедных и будущие поколения?

2. Как углубить демократию и преобразовать политические институты, чтобы все люди могли участвовать в принятии решений, определяющих контекст их жизни?

3. Как обновить культуру, чтобы каждый человек считался носителем священного проекта – странствия к своему истинному «я»?

Задавая эти вопросы, мы соединяемся с полем силы, которое двигает развитие современного гражданского общества. Это поле включает в себя:

• глубокое ощущение, что все человечество соединено незримыми связями или общим полем;

• глубокое чувство, что законная власть все же исходит от структур, которые способствуют всеобщему участию в принятии решений;

• глубокое понимание того, что мы на пути к своему истинному «я» – как индивидуально, так и коллективно.

Общая почва для этих ощущений – взгляд на человека как свободное существо, характеризующееся способностью выбирать между привычным образом действия и соединением с глубинным источником творчества, этического действия и свободы.

Столкновения и противостояния, которые порождает описанная выше трансформация, генерируют последствия на трех аренах общественной жизни. Вот они: 1) объективные структуры и системы, 2) актуализированные структуры и процессы и 3) глубинные источники актуализации.

ПЕРВАЯ АРЕНА: ОБЪЕКТИВНЫЕ СТРУКТУРЫ И СИСТЕМЫ

В этой области располагался главный фокус основоположников социологии – Огюста Конта, Эмиля Дюркгейма и Макса Вебера. Они рассматривали социальный мир как объект, который можно изучать и описывать в терминах неизменных законов для всех времен, мест и типов сознаний[157]157
  Galtung and Inayatullah, 1977.


[Закрыть]. Конт, придумавший понятие «социология», жил в начале XIX века. Он верил, что история развивается в линейной последовательности этапов, от теологического к метафизическому, а затем к позитивистскому. Подобно Конту и представителям католической реакции, Эмиль Дюркгейм, живший с 1858 по 1917 год, не любил отсутствия социального порядка. Он изучал силы и структуры, внешние и принудительные по отношению к индивидууму. Макс Вебер, умерший в 1920 году, подчеркивал рационализацию как фундамент более-менее линейного развития. Он считал, что люди заключены в «железную клетку», в которой материальные вещи обладают «все большей и в конце концов неизбежной властью над человечеством»[158]158
  Weber, 1998, pp. 203–204.


[Закрыть].

ВТОРАЯ АРЕНА: ЗАДЕЙСТВУЕМЫЕ СТРУКТУРЫ И ПРОЦЕССЫ

Чилийский биолог Умберто Матурана заметил, что «все сказанное – сказано кем-то», поэтому можно утверждать, что все системы и структуры задействуются «кем-то». Социальная железная клетка Макса Вебера существует только до тех пор, пока люди продолжают задействовать ее в повседневном поведении и практике. Энтони Гидденс заявляет, что действие и структуру следует рассматривать как две стороны одной медали. Структура воспроизводится через последовательность ситуативных практик, которые, в свою очередь, находят в ней свою организацию. Юрген Хабермас – возможно, самый значительный из ныне живущих философов и социологов – видит общество как «мир системы» и «жизненный мир». Он говорит, что взаимоотношения между этими мирами подобны колонизации. «Императивы отделенных друг от друга подсистем проникают в наш жизненный мир (точно так же, как колонисты проникали в племя аборигенов) и требуют ассимиляции»[159]159
  Habermas, 1981, p. 522.


[Закрыть]. Но оба эти взгляда не могут привести нас к более глубокой онтологической точке зрения – той, которой придерживается мастер Нань.

ТРЕТЬЯ АРЕНА: ГЛУБИННЫЕ ИСТОЧНИКИ АКТУАЛИЗАЦИИ

Никто из социологов серьезно не задумывался о том, что Билл О’Брайан назвал «внутренним состоянием того, кто вмешивается». Но сейчас мы на том этапе, когда способны понимать, что наше сознавание, сознание вообще есть то, что определяет качество наших действий. Форма следует за сознанием.

Довольно близка к этому идея Хабермаса, выросшая из концепции жизненного мира Гуссерля, однако в своих работах ее автор отражает лишь рациональное измерение дискурса, без глубинных эстетико-духовных аспектов плодотворного, созидательного диалога и потока[160]160
  Scharmer and Senge, 1996.


[Закрыть]. Чтобы пойти дальше этих воззрений, нам, возможно, придется «вернуться к данным и начать все сначала», как сказал Эд Шейн из Массачусетского технологического института.

В то время как стандартные методы социальной науки склонны основываться на данных наблюдений, Курт Левин и его последователи, сторонники деятельностного подхода (Крис Аргирис, Эд Шейн, Питер Сенге и Билл Торберт), утверждают, что следует выйти за рамки взглядов лишь с позиции «третьего лица». Необходим, как говорит Билл Торберт, доступ к знанию от третьего, второго и первого лица: следует инкорпорировать данные, полученные путем наблюдения, беседы и собственного опыта «от первого лица». Но как же мы можем узнать, что знаем? Какие критерии придадут действительность нашему знанию?

«Я знаю, что я знаю, когда мое знание можно претворить в действие – то есть когда я могу его произвести» (Крис Аргирис).

«Я знаю, что я знаю, когда мое знание полезно различным клиентам и практикам “в полевых условиях”» (Эд Шейн).

«Я знаю, что я знаю, когда развивается способность создавать результаты, которые мне действительно важны, – когда то, что вы знаете, позволяет вам творить» (Питер Сенге).

На каждой из этих арен сталкиваются свои силы. Левая колонка таблицы 5.1 перечисляет поля, где социальная реальность обретает существование. Каждое поле предлагает особый взгляд на три основных вопроса, которые описал Капра: экологический, социально-экономический и культурно-духовный. Они освещаются собственными сообществами исследователей и практиков.

Таблица 5.1. Матрица вопросов

Первая арена (поле, взгляд) управляется философской метакатегорией объективности. Это мир квазиобъективных фактов и вещей. Вторая арена, межсубъективность, – место, где расположен жизненный мир в паутине коллективно развивающихся взаимоотношений. На третьей арене господствует транссубъективность. Она находится наиболее высоко по течению. Это мир «живого присутствия», как называет его Гуссерль. Это новое поле битвы, где линия между чувствующим присутствием и отсутствием проходит прямо через арену «я» и «Я».

В третьей арене есть новое – способ, которым все вопросы укоренены в источниках и нашем «я». Если то, что вы видите в таблице 5.1, представить в виде дерева, первые две арены были бы листьями, ветками и стволом, а третья – корнями, то есть той частью живой системы, которая не видна глазу.

На этом более глубоком уровне корень социального разделения не вне, а внутри. Он в нас. Если быть более точным, это разделение между «я» и другим, которое материализуется в социальных конфликтах (на мезоуровне, который посередине) и дифференциации (на макроуровне). И пока нет готовности заглядывать в эту внутреннюю бездну и сталкиваться с ней лицом к лицу, мы, скорее всего, все еще в плену у старых моделей, которые никак не помогут преодолеть пропасть.

В основе экологического разделения лежит разобщение между чувствами и «я». Здесь мы входим в эстетическое измерение экологического кризиса. Термин «эстетика» происходит от греческого слова aistesis[161]161
  Здесь автор приводит английскую транслитерацию греческого слова («ощущение, чувствование»).


[Закрыть], «чувственное ощущение»; оно означает активизацию всех наших чувств. Если мы не откроем заново чувства как врата в живое поле вокруг нас, то никогда не найдем решения экологического кризиса. Точно так же, как социальное разделение отражает потерю «другого» на межличностном уровне, экологический кризис отражает потерю ощущений как способа вхождения в живое поле природы. Люди часто заполняют образовавшуюся от этого пустоту потреблением – что, в свою очередь, усугубляет внешнее выражение экологического кризиса.

Наконец, изучение духовного вопроса на этом более глубоком уровне приводит к разделению, которое, возможно, оказывается самым значимым: столкновению между «я» и «Я». Это борьба между старым «я» – человеком, которым я всегда был, – и моим нововозникающим высшим «Я» – тем, которое воплощает наивысшую будущую возможность и которое я встретил, когда смотрел на огонь, разрушавший мое родовое гнездо. Живая связь между «я» и «Я» – то, что я называю чувствующим присутствием.

Организации редко переходят линии в этой матрице разделения вопросов. Каждая клетка или поле таблицы имеет собственные профессиональные магистерские и исследовательские программы, курсы подготовки, механизмы финансирования, международные собрания экспертов, журналы и сообщества практиков. Не хватает лишь дискурса между ними. Необходимо, чтобы передовые интеллектуалы сосредоточились на всех девяти клетках одновременно. Некоторые уже начали этим заниматься.

Например, работа Мануэля Кастельса представляет интегрированный взгляд на общество, включающий сферы производства, власти и опыта, хотя его работа сильнее в первых трех аренах, чем в третьей. Его исследования описывают мир, который приобрел основные очертания за последние тридцать лет.

Как мы уже упоминали, Фритьоф Капра интегрирует биологическое, когнитивное и социальное измерения жизни. «Живые системы, – говорит он, – это самогенерирующиеся сети, которые организационно закрыты внутри границ, но открыты постоянному потоку энергии и материи»[162]162
  Capra, 2002.


[Закрыть]. Начав работу в качестве физика, он применил открытия системной науки XX века не только к биологическим реалиям и условиям, но и к общественной жизни. Капра описал шесть поддерживающих жизнь принципов экологии, которые также применимы к экономическим системам и экологии бизнеса:

• Сети: живые системы общаются друг с другом и делятся ресурсами через границы.

• Циклы: экосистемы, не производящие отходов; материя постоянно циркулирует сквозь паутину жизни.

• Солнечная энергия: посредством фотосинтеза солнечная энергия движет экологические циклы.

• Партнерство: жизнь завоевала всю планету не борьбой, а сотрудничеством.

• Многообразие: с его помощью экосистемы достигают стабильности: чем многообразнее, тем устойчивее.

• Динамическое равновесие: экосистема – постоянно меняющаяся (флюктуирующая) сеть. Все переменные колеблются вокруг своих оптимальных величин; никакая не достигает максимума.

Однако Капра отмечает, что между экологическими сетями природы и корпоративными сетями человеческого общества есть серьезное различие: в экосистеме никакое существо не исключается из общей сети. В противоположность этому, многие сегменты населения планеты исключены из корпоративных сетей. Хотя работа Капры предлагает блестящий анализ сетевой природы современной системы, в ней мало говорится, что именно индивидуумы поодиночке или коллективно могут сделать для влияния на очертания нового мира или открытия дороги к третьему уровню социальной реальности.

Пожалуй, наиболее полная интегративная система координат, разработанная к настоящему моменту, – интегральный подход философа Кена Уилбера. Его философия «всех квадрантов и всех уровней» (all-quadrants, all-levels, AQAL[163]163
  Аббревиатура AQAL произносится как аквал. Помимо квадрантов и уровней AQAL включает в себя также линии (lines), состояния (states) и типы (types). Краткое введение в интегральный подход см. в книге: Уилбер К. Теория всего. Интегральный подход к бизнесу, политике, науке и духовности. М.: Рипол Классик, 2018. Прим. науч. ред.


[Закрыть]) охватывает все важные истины домодерна, модерна и постмодерна, интегрируя их в синтетическую целостную систему. Она основана на двух видах дифференциации. Первый, построенный на работах Юргена Хабермаса и Карла Поппера, представляет три (или четыре) измерения мира: «оно»-мир (объективность); «мы»-мир (межсубъективность), «я»-мир (субъективность); и коллективная версия «оно»-мира – то, что Уилбер называет «межобъективностью».

Второй вид дифференцирует стадии развития самосознания. Уилбер обнаружил, что они одинаковы в традиционной мудрости всех культур и времен. Разные традиции могут пользоваться своими терминами, но сами уровни универсальны. Один популярный пример теории развития, который цитирует Уилбер, – влиятельная работа Дона Бека и Кристофера Кована[164]164
  Бек Д. Э., Кован К. Спиральная динамика. Управляя ценностями, лидерством и изменениями в XXI веке. М.: BestBusinessBooks, 2010. Прим. науч. ред.


[Закрыть], которые различают доконвенциональную, конвенциональную и постконвенциональную стадии развития сознания и личности[165]165
  Beck and Cowan, 2005.


[Закрыть].

Подход Уилбера, учитывающий «все квадранты и все уровни», интегрирует три измерения мира (Я, Мы, Оно) и девять уровней развития сознания. Интегральное видение Уилбера создает систему координат, включающую в себя синтез различных точек зрения и интеллектуальных традиций, ранее не описанных ни одним философом. Основная ценность уилберовской теории в том, что эта система делает приемлемым включение трансперсонального, или духовного, измерения в научный, академический и образовательный дискурс. Его определение интегрального подхода – как того, что учитывает все квадранты, все уровни, – открывает дверь к более всеохватному дискурсу, включающему самые тонкие аспекты реальности, которые в других подходах обычно остаются «на полях» или вообще незамеченными. Система Уилбера продолжает развиваться и теперь уже включает в себя «все квадранты, все уровни, все линии, все состояния, все типы». Его работы предлагают взгляд с высоты птичьего полета на все «поле битвы» человеческого и социального развития[166]166
  Если помнить, что настоящая интеллектуальная признательность выражается через критику, можно позволить себе два вопроса. Один, который вызывает работа Уилбера: достаточно ли исчерпывающий его подход «всех квадрантов». Можно спорить, что ему не хватает самого важного измерения: мира «я-ты», о котором писал Мартин Бубер. Конечно, Уилбер бы возразил, что «я-ты» включается в категорию «мы» (межсубъективность). Но можно и не согласиться с этим, потому что настоящая встреча «Я-ТЫ» принадлежит собственной, отдельной категории и поэтому отличается от «мы-опыта» Уилбера (или, в этом смысле, от концепции межсубъективности Хабермаса).


[Закрыть].