Текст книги "Погребенные"

– Аника, – он долго подбирал слова, пока мама копошилась в сумке в поисках средства, способного спасти моё лицо, – рад тебя видеть. Александр спрашивал о тебе.

– Как он? – Усевшись на скамейку, я принялась натягивать бахилы. Мама тут же воспользовалась возможностью и стала вытирать меня влажной салфеткой, не очень прилично ругаясь себе под нос.

– Небольшое сотрясение и два шва. – Робинс почесал висок. – Но жить будет. Сейчас у него в палате коллеги по работе, но думаю, они уже уходят. Мы можем его навестить, только мне нужно пять минут, чтобы подписать страховой полис.

Я задумалась, о каких таких коллегах шла речь, сразу представив посеревшую от ужаса Модлен. Пока доктор Робинс возился с бумагами, мама успела причесать меня гребнем, повыдирав при этом половину волос. Несколько раз ткнула в глаз тушью, пытаясь придать усталому взгляду более свежий вид. К сожалению, с одеждой ситуация не поддавалась исправлению.

Я волновалась о том, что скажу Алексу и нервно грызла ноготь. Наверное, поэтому не сразу оценила масштаб катастрофы. Когда мы зашли внутрь, у кровати Робинса обнаружилась высокая фигура в чёрном. Стоило ей обернуться на звук открывающейся двери, и мой язык отнялся на добрые двадцать секунд. Чёрт меня подери…

– Мистер Робинс, – учтиво кивнул Габриэль, сперва обратившись к доктору. Его чувственные губы дрогнули в усмешке, когда он поднял глаза и посмотрел на меня. – Мисс и миссис Ришар.

Я громко сглотнула, и мама точно что-то заподозрила.

– Мистер Эттвуд, моя дочь Аника, я рассказывала вам о ней, – пихнув меня в спину прямо в лапы Габриэля, приторно-сладким голосом пропела мама.

– У вас знакомое лицо, Аника. Мы точно нигде не встречались? – проговорил он, не сводя глаз с моей груди и лифчика, который сам же швырнул мне в лицо сегодня утром.

– О, вы умеете улыбаться, мистер Эттвуд? – прошипела я так, чтобы никто кроме него не смог меня услышать. Неискренняя улыбка тут же померкла. Теперь я узнавала мужчину, с которым имела несчастье познакомиться утром.

– Не принимайте на свой счёт.

– Аника! – предотвратил кровопролитие Алекс, присаживаясь на больничной койке.

Пришлось снова задеть Эттвуда плечом, чтобы пробраться к Робинсу. На этот раз вместо презрения в глазах Габриэля мелькнуло едва уловимое веселье, по всей видимости, свидетельствовавшее о запущенной стадии биполярного расстройства.

С гордо поднятым подбородком я уселась на краешек больничной койки и посмотрела на Алекса. От вида его перебинтованной головы шея сама вжалась в плечи.

– Ты как? – с самой виноватой на свете физиономией поинтересовалась я, легонько сжав протянутую в мою сторону ладонь.

Степень неловкости перевалила за критическую отметку, когда Робинс придвинулся ко мне и прошептал:

– Эй, я надеюсь, ты не винила себя в случившемся всю эту ночь?

Не знаю, услышал Эттвуд его вопрос или такая реакция стала простым совпадением, но за спиной послышался сдавленный смешок. Сгорая от стыда, я не нашла в себе сил обернуться.

– Мне очень жаль…

Мозолистая ладонь профессора сжала мою руку в успокаивающем жесте.

– Всё в порядке, Аника. Со мной всё хорошо. Я ни о чём не жалею.

А вот я жалела. Обо всём, что случилось после того, как Дориан вывел меня из Лувра и посадил к себе в машину.

– А вы, мистер Эттвуд, к нам надолго или уже уходите? – поспешила я сменить тему, когда мама и доктор Робинс вышли в коридор, чтобы взять всем кофе.

– Я вас стесняю? – Он стоял посреди комнаты и наблюдал за нами с лицом, с каким обычно следят за зверушками в зоопарке. Чёрный костюм, идеальная осанка, руки сложены в области, на которую мне не следовало смотреть…

– Вы? – Я постаралась изобразить пренебрежение. – Нет.

Усмехнувшись, Габриэль исподлобья посмотрел на меня. Похоже, хорошее расположение духа давалось ему с трудом. Не помню, чтобы он вёл себя настолько же доброжелательно утром или в течение двух прошедших недель, когда его присутствие вызывало беспричинный страх и холод на душе.

«Что тебе надо?» – подумала я.

– Мистер Эттвуд приехал выразить свои искреннее соболезнования, – огорошил меня Алекс, смягчив тон. Мне казалось, или раньше он на дух не переносил Габриэля?

– Очень мило с вашей стороны, мистер Эттвуд.

– Мило – моё второе имя.

– Главное, что вы искренне переживали и никакое Око не замешано в вашей добродетели. – Я вернула Габриэлю ту же противную улыбочку, что играла на его губах.

Он не сразу нашёлся с ответом, подтверждая мои догадки.

– Кстати, – спустя минуту молчания опомнился Эттвуд. Запустил руку в карман накинутого поверх костюма плаща. В его голосе снова засквозило неприкрытое раздражение, равно как и во взгляде, которым он удостоил меня лишь мельком. – Это ваше?

Я так громко икнула, что чуть сама не оглохла, стоило увидеть свой телефон и ключи в его широкой ладони.

– Это твой телефон? – удивился Алекс, по понятным причинам искренне не понимая, какая кошка между нами пробежала.

– Мисс Ришар, кажется, забыла его…

Вскочив с кровати, я вырвала свои скромные пожитки из рук Эттвуда. Его пальцы сомкнулись вокруг моего дрожащего запястья. Тёмные глаза внимательно изучали реакцию, пока у меня отнимались ноги. Ещё секунда, и я бы грохнулась замертво. Он победно улыбнулся.

– Мисс Ришар забыла это вчера вечером в Лувре. Смотритель просил передать вам, когда я заезжал туда утром. Подумал, что вы точно приедете навестить мистера Робинса.

В попытке избавиться от его пальцев на обнажённой коже, я дёрнула рукой, и он отстранился. Температура воздуха резко повысилась до неприемлемо жаркой. Не желая и дальше провоцировать Эттвуда, я решила выбраться в уборную и привести себя в порядок.

Туалет на первом этаже больницы оказался пустым. И мрачным. Несколько серых кабинок в ряд и две раковины, над которыми слабо моргали лампочки явно старше меня по возрасту. Я покрутила кран с холодной водой и принялась тереть руки, выскребая грязь из-под ногтей. Я испытывала такое омерзение от самой себя, что хотелось стереть кожу. В агонии и ненависти к себе я наклонила голову и принялась полоскать рот. На вкус вода ощущалась солёной, с тухлой отдушкой. Я немного подержала её во рту, а потом сплюнула и вытерла уголки губ тыльной стороной ладони.

Когда я подняла голову и посмотрела на своё отражение, глаза расширились от ужаса. Я так и замерла с рукой у рта. Кровь. Она была везде. Размазана по подбородку и губам, по ладони, которой набирала воду в рот. Я опустила взгляд на раковину и кран, из которого буквально минуту назад шла чистая вода. Теперь всё было измазано кровью. Красной, вязкой жижей.

Голые ноги полоснуло чем-то холодным, и я вскрикнула. Сердце упало в пятки и оставалось где-то там, пока я опускала голову, вглядываясь в нечто чёрное, хватающее меня за щиколотки.

– Что за дерьмо? – невольно слетело с губ.

Не успела я разобраться с этим, как в комнату подул сильный ветер. Дверцы кабинок жалобно заскрипели. За одной из них послышался нечеловеческий скулёж. Словно в попытке выбраться оттуда и выйти на свет, костлявая рука легла на дверь туалета. Крик ужаса застрял у меня в горле.

– Виновна, – повторил нечеловеческий голос из-за дверцы, оставляя на стене глубокие борозды от ногтей.

Перед глазами рябило. Челюсть свело судорогой. Я закрыла уши руками, искреннее уверовав в то, что это может помочь, но… тени взревели только громче, пробиваясь сквозь пальцы. Они вились и плясали надо мной. Как будто издевались, хотели поглотить меня.

Убрав руки от ушей, я попробовала отмахнуться от тёмного облака перед лицом. Какие бы слова не собиралась произнести, они замерли у меня на языке, оставляя вкус пепла. Danny ahabi yabi. В голове запульсировала тьма. Я стояла, словно вкопанная, ожидая, что же вылезет передо мной на этот раз. Не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже пальцем.

Это было безумие. Настоящий кошмар, в котором не осталось места мыслям о том, что всё это лишь мираж. Я ни капли не сомневалась в реальности происходящего.

Рука перестала царапать, и голос, состоящий из теней, рассмеялся. Хрипло. Устрашающе. Почудилось, будто он собирается что-то сказать, но две мигающие над раковиной лампочки вдруг резко потухли, и мир погрузился во мрак.

Меня трясло, как на отбойном молотке. Я часто дышала, мотая головой из стороны в сторону в попытке выяснить, откуда странное существо бросится на меня в следующий раз, но ничего не происходило.

Попятившись, я упёрлась спиной в раковину. Опора придала мне уверенности, и я развернулась к зеркалу, чтобы нащупать светильник. Он вспыхнул так же резко, как и то, что я увидела в отражении.

Женский силуэт позади меня улыбнулся. Отдалённо похожая на меня женщина, состоящая из трупных ошмётков, ласково провела пальцем по моей шее. Наклонилась к уху. Прежде чем она успела что-то прошептать, я словно прозрела, закричав…

– Ришар! – кто-то дёргал меня за плечи. – Ришар!

Мой параллельный мир схлопнулся. Лопнул, как воздушный шар, когда голос прорвался за барьер и оглушил меня. Я открыла глаза.

Габриэль облегчённо выдохнул.

– Твою мать, ты меня напугала.

Растерянно озираясь, словно пьяная, я нашла себя сидящей под разбитой раковиной, из которой фонтаном хлестала вода. Эттвуд опустился на корточки передо мной, часто выдыхая в попытке успокоиться.

– У тебя не все дома? Зачем ты так орала? Я думал, тебя тут режут.

Мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

– Danny ahabi yabi, – прошептала я, глядя на треснувшую, словно от когтей, поверхность туалетной кабинки.

Эттвуд вдруг резко напрягся.

– Что ты сейчас сказала?

VIII

Я искала в интернете психиатрические больницы поблизости, пока доктор Робинс вёз нас домой. Мама так разошлась в попытке охомутать его, что не заметила, как на заднем сидении я свернулась калачиком и заплакала.

Впрочем, я не чувствовала стыда за эту слабость и слёзы. Наоборот, я испытывала благодарность по отношению к собственной трусливости, искренне веря, что без неё уже давно бы умерла.

– Господи, Чарли, я тоже ходила на тот концерт! Jorney, Нью-Йорк, восемьдесят пятый! – Мама принялась напевать «Don’t Stop Believin».

Я вытерла слёзы и просунула голову между передними сидениями, намереваясь предотвратить пытку её пением.

– Меня сейчас вырвет, – поделилась я.

«Робинс номер один» снисходительно улыбнулся. Он водил как старый дед: не отвлекался от дороги и плёлся позади всех со скоростью сорок километров в час. Хотелось сесть за руль и показать ему, как надо и принято в Париже, но теперь я боялась даже водить. Что будет, если шизофрения обострится прямо за рулём? Правильно, омлет из меня, мамы и папы «Робинса номер два».

– Может, тебе нужна таблетка от несварения? – цокнула языком мама.

– Меня вырвет от твоего пения и этой песни, выкованной на адской наковальне, чтобы мучить грешников.

Мама подтолкнула меня ладонью в лоб, возвращая туда, откуда я вылезла. Я потёрла место, на котором отпечаталась её рука, и проворчала:

– Мать называется.

– Ты ещё не видела, какая я мать! Увидишь, когда приедем домой, – злобно зыркнув в наказание за ночное рандеву, прошипела она.

– Агата. – Меня и вправду едва не вырвало от того, с какой приторной нежностью её имя прозвучало из уст Робинса. Неужели их настолько сблизила одна ночь в больнице у смертного одра Алекса? – Ну что ты, в самом деле. Ничего страшного в том, что Аника приехала позже. С Александром всё в порядке.

Она ответила ему робкой, почти покорной улыбкой.

– То-то же. И вообще, мне двадцать пять лет. Я не обязана предупреждать тебя о том, где и с кем нахожусь. – Я порывалась показать ей язык, но сдержалась. Следовало придерживаться только что выдвинутой теории о том, что я уже, между прочим, лет семь как взрослая.

В конечном итоге нам удалось прийти к компромиссу. Мама перестала петь, а я – мешать им. Все съели историю о том, что Алекс просто поскользнулся и упал. Вопросы ко мне отпали сами собой.

Я бездумно провожала взглядом сумерки за окном, когда телефон в руке завибрировал. Пришлось проморгаться, чтобы поверить в реальность происходящего. На экране высветилось сообщение от абонента, подписанного «мистер Эттвуд». На кой чёрт он добавил свой номер телефона в мои контакты? Нет, не так. Как он взломал суперсложный пароль, состоящий из цифр года моего рождения?!

«Будь готова завтра к девяти утра. У меня будет время заехать. Нужно поговорить. Эттвуд».

От возмущения у меня отвисла нижняя челюсть.

«Да пошёл ты в задницу, Эттвуд».

Стёрла.

«А у меня на тебя времени нет».

Тоже стёрла. В результате написала краткое, но содержательное «ок» и отправила. Желание узнать, что ему от меня понадобилось, пересилило непомерную Ришаровскую гордыню. С этими мыслями я тут же полезла в интернет. На вид ему было около тридцати, а значит, страничка в соцсетях имелась!

Но я обломалась. Трижды. Ни в одной социальной сети не нашлось никакого Габриэля Эттвуда. Даже старый добрый гугл не помог, как будто в мире существовал только один, ещё нигде не засветившийся Эттвуд.

Другое дело я! Первая ссылка по запросу с моим именем выводила на скандальную статью трёхлетней давности. «Дочь табачного барона замечена в компании криминально известного рэпера. Пиар или любовь?»

«Я не всевидящее око, отправь свой адрес. Эттвуд».

Я так громко фыркнула, что пришлось рукавом куртки собирать слюни с подбородка.

«Я уже поняла, что ты Эттвуд. Не надо напоминать об этом в конце сообщения».

Добавила свой адрес и спрятала телефон в карман, подбирая в голове очередную порцию колкостей. К завтрашнему утру требовалось заиметь целое пособие по тому, как разговаривать с напыщенными индюками.

Тарахтелка Чарли Робинса доставила нас к самому подъезду за рекордные два часа, хотя навигатор рассчитал, что среднее время в пути от центра до Обервилье составляет не больше пятидесяти минут. Чарли умудрился остановиться на каждом светофоре и словно намеренно сворачивал именно туда, где собирались пробки.

Пока мама прощалась с Робинсом, я не стала терять времени и, на ходу стягивая обувь и юбку, рванула в ванную комнату, чтобы поскорее отмыться от последних липких и грязных событий.

Из отражения в зеркале на меня смотрела дикарка, а не молодая парижанка с когда-то очень даже симпатичным лицом. Под глазами залегли глубокие тени. По щекам и лбу размазались остатки туши, а волосы казалось проще состричь, чем пытаться вернуть им былой вид.

Несколько долгих секунд я с энтузиазмом, на одном дыхании ковыряла прилипшую к коже грязь, а потом сфокусировалась на отражении собственных глаз и резко отпрянула.

Женский силуэт позади меня улыбнулся. Отдалённо похожая на меня женщина, состоящая из трупных ошмётков, ласково провела пальцем по моей шее. Наклонилась к уху.

Я приняла очень глупое и по-детски наивное решение закрыть зеркало полотенцем. Вода в ванной теперь тоже не внушала доверия, но в этом вопросе выбора мне не предоставили. Поэтому я разделась и погрузилась в мыльный кипяток.

Очевидно, Эттвуд хотел поговорить именно о моём припадке и тех словах, которые я неосознанно мычала себе под нос в его присутствии. Буквально утром я фантазировала о том, как в следующую нашу встречу поставлю его на место, а в итоге не прошло и суток, как он нашёл меня на полу в туалете, а я… господи, я ведь обняла его. Вот прямо прижалась к груди и высморкалась в рубашку. Разве что в любви не призналась, таким жалким теперь вспоминался тот момент.

Впрочем, насколько удивительно, что мои планы и то, как всё по итогу выходило, последние полгода существовали в параллельных вселенных, шанс на пересечение которых был равен нулю?

Я так увлеклась мысленным построением гипотез, что наглоталась мыльной воды и закашляла. Не без труда собрала свои несчастные кости в кучу и вылезла на дешёвый резиновый коврик. Вытирая мокрые волосы старым полотенцем, осознала, что оно воняет бедностью и протухшими яйцами.

– Мам! Есть чистые полотенца? Это грязное!

– Красное чистое! – послышалось из-за двери.

Я посмотрела на зеркало, которое было завешано – ну конечно! – красным полотенцем. Буркнув под нос грязное ругательство, я неуверенно потянула махровую тряпку на себя. Волосы на ногах встали дыбом, когда в запотевшем отражении я увидела себя.

Меня всегда мучил один вопрос: если безумец осознаёт собственное безумие, считается ли, что он по-прежнему безумен?

Тогда, в больничном туалете, всматриваясь в своё искажённое отражение, я ощущала себя сошедшей с ума и нормальной одновременно. С одной стороны, мой мозг воспроизводил очень реалистичное изображение того, чего на самом деле не существовало, но с другой, я всё прекрасно понимала. Кошмары не отменяли законы физики, математики и биологии.

Так была ли я на самом деле безумна?

Я вспомнила странные голоса, выскочившие из письма бабушки, и задумалась, не имелось ли в роду Ришар каких-нибудь семейных проклятий? Или в семье моей мамы? А если и в той, и в другой одновременно? Двойной выигрыш!

– Что насчёт наследственной шизофрении? – спросила у своего отражения в зеркале, вглядываясь в почти чёрные, как у отца, глаза. Он ведь застрелился не от крайней степени вменяемости? А моя тётка? Отказалась от семейного богатства и умотала жить в деревню.

Шагнув из ванной, я вскрикнула от неожиданности. Мама поджидала под дверью, уперев руки в бока.

– Чёрт, ты меня напугала!

– Может, уже расскажешь, где шлялась всю ночь?

Я прошлёпала в свою комнату. В эту грязную конуру не дотягивалась даже капля солнечного света, а отопление не работало всю зиму, отчего я постоянно ходила больной и злой.

Мама разлеглась на кровати, пристально наблюдая за тем, как я роюсь в шкафу и достаю пижаму.

– У тебя кто-то появился? – хитро ухмыльнувшись, поинтересовалась она.

Из приоткрытого окна доносились гул машин и крики соседей. Я хлопнула створками и задёрнула шторы, чтобы переодеться.

– Ты вообще хоть что-то слышала о личных границах?

Втиснувшись в пижаму и расчесав волосы, я нырнула под одеяло. Я боялась спать одна, но ещё страшнее мне становилось от мысли о том, что в маму снова вселится какой-нибудь демонический вещатель.

– Не хочешь – не рассказывай, мне просто любопытно, – повела она плечом.

А потом запустила пальцы в мои волосы, и я едва не заурчала от удовольствия, когда она принялась плавно ими перебирать.

– Нет у меня никого. Переспала с одним придурком…

– Секс полезен для здоровья.

– Только не для морального. Утром он не вспомнил, как меня зовут, а потом этот придурок, Эт… – я осеклась, забегав глазами по вдруг резко вытянувшемуся лицу напротив. Хотелось затолкать вылетевшие слова обратно в рот, но они уже раззадорили дракона.

– Эт? Эттвуд? Ты с ним знакома?

– Не смотри на меня так! Ты же знаешь, что я не умею тебе врать, ведьма.

– Ты переспала с этим суперсекси коллекционером? Аника Ришар! Да я тебя недооценивала!

– Да не спала я с ним! – вскричала я. – Кажется, я переспала с его другом, но вообще ничего не помню, – добавила, но шёпотом, в котором таились искренний стыд и раскаяние.

– Оу, – только и прошептали в ответ, – знаешь, в молодости со мной приключилась такая же история…

– О, нет, я не желаю об этом знать.

– Ну и ладно. Тогда, может, посмотрим что-нибудь?

– Мне рано вставать, – из-под одеяла промычала я.

– Куда это? Ты нашла работу?

– Что за глупые вопросы. – Я нервно хрюкнула. – Эттвуд хотел обсудить со мной кое-что. Он заедет утром.

Я ничего не сказала маме и Робинсу о том, что видела в туалете. Не знаю, почему. Вразумительного объяснения не находилось, ведь им я доверяла даже больше, чем себе самой. Возможно, мне просто хотелось как можно быстрее забыть об этом событии.

– Что-то ты мне недоговариваешь, Аника. С чего бы это ему заезжать за тобой утром?

– Спрошу у него об этом завтра и обязательно составлю для тебя подробный отчёт. Думаю, он собрался поговорить о том египетском барахле, которое Алекс отказывается ему продавать.

– Кстати о египетском барахле. Ничего нового по поводу этого твоего…

– Не произноси! – предупредила я. – Не желаю слышать.

Мама ещё немного полежала со мной. Когда она покинула комнату, я закрылась на ключ и залезла под одеяло. Засыпала с надеждой на то, что одного видения за день окажется достаточно.

Однако я ошиблась.

Ночь снова принесла кошмары. Ещё до того, как мозг отключился, всё тело онемело. Я хотела прочистить горло и попить воды, но не смогла пошевелить даже пальцем. Что-то с силой придавливало меня к кровати, пока в тёмном углу комнаты, прячась за занавеской, медленно двигался человеческий силуэт.

Руки, ноги. Ростом примерно метр семьдесят. Я попыталась сомкнуть глаза, но веки, словно пришитые, не желали закрываться, а тень всё стояла. Форточка, которую я прекрасно помнила, как закрывала, колыхалась и скрипела за его спиной.

Подумалось, а вдруг это и в самом деле человек? Маньяк?

Эту идею развеял шёпот. Он прокатился по полу, всколыхнул края одеяла и огладил покрывшиеся мурашками щиколотки. Когда в следующий раз я посмотрела в дальний угол, никого там не обнаружила.

Когда машина Эттвуда припарковалась неподалеку от нашего дома, я ещё только выходила из душа. Всю ночь меня мучили кошмары, и я проспала будильник. Кое-как накрасилась и втиснулась в старые, но приличные джинсы. Закрепила успех вызывающим топиком, в окно наблюдая за тем, как Эттвуд топчется у машины.

Красивый урод – вот точное описание моих мыслей в отношении него. Он явно не сомневался в собственной привлекательности. Но я по опыту знала, что такая осведомлённость мужчины скорее минус, чем плюс.

Статистика, согласно которой средний мужчина больше напоминал тролля, а средняя женщина – королеву красоты, делала Эттвуда лакомым кусочком. Ко всему прочему он был неприлично богат, о чём свидетельствовало презрение, с которым Эттвуд осматривал скромную обстановку нашего двора. И, конечно, новый «майбах», скорее всего в частной собственности, а не в аренде.

Год назад перед завтраком с таким как он я бы надела короткое платье, налепила на веки накладные ресницы и тщательно подбрилась. Только вот к его превеликому сожалению – уверена, Эттвуд сожалел о том, как сильно меня раздражает – мои вкусы и взгляды изменились.

Я устала и мечтала провести остаток жизни рядом с мужчиной, одарённым интеллектом и повышенным чувством ответственности. А ещё верности.

Очевидно, Эттвуду не нравилось ждать, поскольку он то и дело посматривал на старинные антикварные часы, выглядывающие из-под пиджака. А там, под пиджаком…

Противореча самой себе, я залюбовалась игрой обрисованных тонкой чёрной рубашкой мускулов и мечтательно вздохнула. Как раз в этот момент мужчина поднял голову и уставился на меня. Едва не обделавшись от ужаса, я резко дёрнула штору, и та предательски затрещала у карниза. Прежде чем я успела отпрыгнуть, деревянная перекладина полетела вниз, прямо мне на голову.

Услышав мой глухой вскрик из-под гнилого карниза, в комнату ворвалась мама.

– Господи, Аника!

Я неподвижно лежала и таращилась на потрескавшийся потолок. Мысль о том, что Эттвуд лицезрел этот позор, ударила по голове посильнее деревянной балки. Нет, я не выйду к нему. Пусть катится к чёрту! Карниз ясно дал понять, что зря я согласилась.

Скинув с меня зелёную штору, мама помогла встать. Лишь оказавшись на своих двоих, я заметила, что она давится от смеха. Огромные бигуди в золотистых волосах двигались в такт её подёргиваниям.

– Прости, милая. – Она сдавленно хихикнула. – О боги, у тебя синяк на лбу!

Я коснулась пульсирующей у виска точки. Блеск! Просто замечательно!

– Я никуда не пойду. Иди и скажи ему, чтобы катился к чёрту…

Я прорычала это до того, как подняла голову, слишком увлеченная собой и полученными от злосчастного карниза увечьями. А потому Габриэля, который едва поместился в дверном проёме, конечно же, не увидела.

Он улыбался. Опять. Один уголок губ был вздёрнут кверху, а тёмные, почти чёрные глаза, с нескрываемой насмешкой изучали место погрома и моё застывшее в изумлении лицо. А кто его впустил вообще?

Расцветая на глазах, мама обернулась к незваному гостю. То, как она на него посмотрела, заставило меня возжелать выцарапать себе глаза, а заодно и мозг, который вряд ли забудет её кокетливо изогнутые губы.

– Мистер Эттвуд, какой приятный сюрприз.

Стоя с самой кислой рожей на свете, я потёрла шишку.

– Я видел, как карниз упал на мисс Ришар. – Эттвуд не сдержал смешок, вмиг украсивший его хмурое лицо. У этого мужчины точно не все дома. – С вами всё в порядке? Или мне катиться к чёрту?

Сглотнув, я уставилась на него с нескрываемым раздражением. Открыла рот, чтобы поделиться своим мнением на его счёт, но мама резко ткнула меня в спину, вытесняя к двери.

Эттвуд шагнул в коридор и направился к выходу, похоже, ничуть не сомневаясь, что я последую за ним. «Хрена с два!» – решила я, оказавшись в подъезде. Напоследок всучив мне сумку, мама хлопнула дверью прямо перед самым носом и провернула ключ в замке с обратной стороны.

– Аника, – позвал уже спустившийся на первый этаж Габриэль, подглядывая за мной через пространство между перилами. – Нам есть о чём поговорить.

Тут он, конечно, был прав. Однако этот факт не отменял того, что говорить с ним не хотелось от слова «совсем». Вряд ли его гадко-соблазнительный рот мог поведать мне что-то приятное. Эттвуд производил впечатление человека, который за всю жизнь ни разу не произнес ни единого приятного слова.

Напоследок пнув ногой дверь в квартиру, я спустилась вниз. Водитель распахнул передо мной двери уже знакомого мерседеса.

– У вас одна машина на всех?

Мы уставились друг на друга поверх чёрной крыши. Заметив нечто странное на лице Эттвуда, я присмотрелась внимательнее. Его бровь рассекал шрам. Бьюсь об заклад, что раньше его не было, но и свежим он не выглядел.

Я прищурилась.

– Забыл, что тебя уже успел прокатить Дориан. – Эттвуд изогнул бровь, и веселье в его глазах потухло, словно ранее он просто пускал пыль в глаза моей матери. – Ты недолго сопротивлялась.

– А вы, девочки, любите посплетничать? – фыркнула я, уже забравшись в машину.

Последовав моему примеру, Габриэль сел на второе пассажирское сидение. Его брюки натянулись в той области, на которую мне не следовало смотреть. Естественно, у него оказался огромный член. Такие неизменно шли в придачу к смазливой физиономии и завышенному чувству собственного достоинства. Хотя, возможно, причинно-следственная связь устанавливалась в обратном порядке: огромные члены делали мужчин слишком гордыми и самоуверенными.

– У нас, у девочек, принято делиться всеми секретами. – Одарив меня снисходительной ухмылкой, Эттвуд покосился на наручные часы. Уголок его губ напряжённо дрогнул, но в остальном он не подал виду, что что-то не так. – И ты опоздала. На час.

– Так принято. У нас, у девочек. Ну ты понимаешь.

– Да, я хорошо понимаю женщин.

– Кто бы сомневался, – проворчала я, застёгивая ремень безопасности. Пыталась, но не сдержалась и присовокупила с фальшиво добродушной улыбочкой на губах: – Конечно же ты уверен, что понимаешь женщин, на самом деле разбираясь разве что в том, где у них вагина.

Последнее предложение я ляпнула зря, потому что собеседник тут же оживился и усмехнулся.

– Как чётко ты подметила область, в которой я особенно хорош. Размышляла об этом на досуге?

– Факт, что ты гордишься этим, лишь подчёркивает то, какой ты противный.

– В тебе говорит уязвлённое достоинство, – важно заявил он, а потом наклонил голову, превратив ухмылку в обаятельную улыбку. До меня донеслось его мятное горячее дыхание. – Прости, что назвал тебя шлю…

– Извинения не приняты.

– Что ж, во всяком случае, я старался.

Машина тронулась, иначе я покинула бы салон. Вместо этого пришлось напомнить себе о существовании крохотного шанса на то, что Эттвуд каким-то образом разбирается в странных видениях.

– Куда мы едем?

– В мой любимый ресторан, – бросил Эттвуд, отодвинувшись и уставившись в телефон. Ему снова стало наплевать, и это устраивало меня гораздо больше, чем пошлые шутки и скользкие взгляды.

– Зачем? – нахмурилась я.

– Я голоден.

– А я тут каким боком?

– А ты хочешь узнать перевод слов, которые сказала мне вчера вечером.

Он подмигнул, предупреждая кого-то, чтобы готовили столик на двоих. Снова посмотрел на наручные часы, проверяя время, и я задумалась: для чего ему эта побрякушка на цепочке? Зачем здоровому человеку целых две пары часов? И какое время он сверяет, глядя на те, что прячутся под пиджаком?