Текст книги "Погребенные. Легенда о Маат"

II

1960 год до н. э.

Она стала приходить ко мне каждую ночь. Подобно сказке или миражу, Бастет появлялась у моей кровати после захода солнца.

Я познала нежность и тепло чужих касаний. Одинокие дни наполнились смыслом, ведь теперь я жила в ожидании того, чтобы коснуться её бархатистой кожи.

– Я… богиня? – приподняв подбородок, спросила я. Бастет гладила мой лоб и перебирала волосы, а я лежала на её груди и тщетно боролась с сонливостью.

– Да, тушканчик.

– А люди…

– Есть боги, а есть люди, – убаюкивая меня перед сном, рассказывала она. Её мелодичный голос казался мне самым красивым из всего того, что я когда-либо слышала. Раньше моим любимым звуком был шелест песка и дуновение прохладного ветерка на закате, но теперь самым любимым стала она.

Бастет поведала мне о двух мирах, обо мне, о моей силе и моём предназначении. Она рассказала о моём отце и о войне, которая шла между ним и Осирисом. Но, несмотря на все открывшиеся истины, я не испытывала интереса к внешнему миру. Мне было достаточно её.

Пока Сет не проиграл, а меня, как великую опасность и трофей, не забрали в Дуат. Там меня держали в заточении до тех пор, пока Осирис не пошёл против воли своей жены, Исиды, и не освободил меня.

Там, где её ноги касались пола, по жёлтому камню расползалась чёрная дымка. Откуда бы она ни пришла, она принесла с собой ночь и тени. Она принесла страх. Но страх сплёлся с восхищением так тесно, что стал неотделим от него.

Тело покрылось мурашками, а похолодевшие пальцы на ногах рефлекторно поджались. Я заёрзала на месте и отвела взгляд, но Бастет обхватила мой подбородок двумя пальцами и вынудила посмотреть ей в глаза: раскосые, идеальной миндалевидной формы, подведённые сурьмой.

– Маат, – прошептала она. – Ты нас всех так напугала.

– Чем? – прочистив горло, уточнила я.

Бастет покрывал чёрный плащ. Скинув капюшон, она заправила чёрные волосы за ухо и, натянуто улыбнувшись, крепче сжала мою руку.

– Смертные не могут жить в Дуате. Ты была так слаба, что Дуат принял тебя за одну из них. Нам удалось вернуть тебя в мир людей, пока процесс не стал необратимым.

– Процесс? Необратимым?.. – Я шумно сглотнула.

– Ты в замешательстве, знаю, но у меня мало времени, чтобы объяснить всё.

Никогда не видела ничего красивее её лица. То, как она говорила, как двигались её губы и блестели тёмно-карие глаза, создавало впечатление, что происходящее – сон. Реальность не могла вместить в себя столько прекрасного.

– Я ничего не помню, – прошептала я.

– Мы знаем. Амсет всё рассказал.

Его имя впилось в горло и стало душить. Я откладывала размышления о нём в самый дальний ящик, потому что знала… Знала, что не справлюсь со всем сразу.

– В Дуате настоящий переворот.

– Переворот? Из-за того, что души людей… – Окончить это предложение оказалось труднее, чем я думала. Поверить в сказанное – тем более.

– Две тысячи лет ни единая душа не могла попасть туда. Язык не проворачивался, так что всю работу пришлось возложить на брови, медленно поползшие вверх.

– Потому что две тысячи лет назад ты сбежала. – Голос Бастет дрогнул. Только теперь, немного привыкнув к её присутствию, я разгадала в её взгляде тревогу. Она смотрела на меня так, словно глубоко скорбела и была напугана не меньше, а может, даже больше, ведь отсутствие у меня воспоминаний не позволяло мне особенно сильно сожалеть о прошлом.

– Почему я сбежала? – Спросить об этом в первую очередь казалось вполне логичным, но Бастет отрицательно закачала головой, будто говорила: «Не знаю» или «Не тот вопрос».

То, как она сжимала мою руку, напоминало, что у нас совсем нет времени, и я не стала добиваться ответа на первый вопрос, перескочив к тому, что раз за разом прокручивала в голове последние несколько дней:

– Кем были те, кто напал на нас?

– Ты заточила в Дуат весь пантеон. Тех, кто пытался схватить тебя, называют высшими богами. Богами, несущими службу в мире людей. Гор – первый сын Осириса. От него мы и прячем тебя здесь, в моём храме. Ни одно божество не может ступить на эти святые земли без моего позволения, как и люди, которые не почитают меня. Если кто-то попробует пробраться в храм, я тут же это почувствую, так что ты в безопасности. На время.

Гор. Я поморщилась и потёрла виски пальцами из-за резкой болевой вспышки. Его имя повторилось в моей голове ещё с десяток раз, но голос, называвший его, принадлежал мужчине.

Бастет потрясла меня за руку, помогая вернуться обратно до того, как случится непоправимое. До того, как тьма вновь поглотит меня.

– Но почему я ничего не помню?

– Ты отказалась от своих сил, когда сбежала из Дуата. Амсет рассказал нам, что охотился за тобой две тысячи лет, чтобы открыть врата, но ты перестала питаться душами людей, и силы покинули тебя. Твой истинный лик погиб, а ты сама поселилась в теле смертной.

– До Аники Ришар была Аманда Бэкшир, но и до Аманды были другие женщины. Те жизни я совсем не помню.

– Потому что с каждым перерождением ты теряла свои силы и память, пока в конечном итоге Амсет не нашёл Анику Ришар – слабую девушку, которой было легко манипулировать.

У меня дёрнулась скула.

– Он так сказал? «Слабая девушка, которой было легко манипулировать»?

– Он оказался не очень многословен, – поморщившись, поспешила закрыть тему Бастет.

Разминая кожу на тыльной стороне ладони большим пальцем, я словно старалась стереть невидимое пятно. Это немного отвлекало от желания застрелиться.

Бастет печально посмотрела на мои руки и трясущийся подбородок и прошептала:

– Мне очень жаль. Всё сложно. И у нас нет времени, чтобы ждать, когда ты будешь готова услышать правду, о которой забыла. Ты должна знать…

– Я готова.

Я не была готова, но день, когда у меня хватит на это сил, был далёк.

Бастет коротко выдохнула, украдкой посмотрела на дверь и придвинулась ко мне так близко, что её следующие слова осели пеплом на моей коже:

– Всё началось с твоего рождения. Сет и Осирис… Они воевали между собой, сколько я себя помню. Сет хотел править людьми, в то время как Осирис ставил себя вровень с ними. – Мне показалось, что ей захотелось фыркнуть, когда она сказала про Осириса. – Такой кровопролитной войны не видело ни человечество, ни боги. Половина старого пантеона погибла, и тогда Источник решил вмешаться. Он сделал Сета и Осириса равными друг другу: подарил им детей и наделил их силой обращаться к нему, к Источнику. Вы должны были привнести баланс в этот мир, должны были стать совершенной силой, истиной. Но Сет убил Осириса.

Я никак не отреагировала, ведь сотню раз слышала эту историю от Робинса и своего учителя истории. Точнее, учителя истории Аники Ришар.

– Тогда, чтобы спасти жизнь своему отцу, Гор пожертвовал частью своей силы, которая открывала ему доступ к Источнику. Война продолжилась, и в конечном итоге Сет проиграл. И самой большой опасностью для власти Осириса и Исиды стала ты, дочь мятежника. Наравне с Осирисом, который получил силу от своего сына, Гора, ты могла обращаться к Источнику, могла разрушить мир, который дался Осирису огромной ценой. Ко всему прочему, как и Гор, ты обладала почти полным бессмертием.

– Что? – Звук «о» ещё долго пульсировал у меня в голове.

– В какой-то степени боги смертны. Высшие боги уязвимы в Дуате, боги Дуата уязвимы в мире людей. Я могу умереть здесь. – Бастет похлопала рукой по кровати, но я поняла, что она имела в виду. – В любую секунду мне могут перерезать горло. Есть сотня вариантов, но способ умертвить тебя или Гора всего один.

– Какой?

– Кроме Исиды, самого Гора и Осириса, о нём никто не знал и до сих пор не знает. Это великая тайна была передана от Источника Осирису.

Ладони завибрировали. Я потянулась, чтобы почесать их, и лишь тогда заметила, что всё это время раздирала кожу ногтями. Из маленьких рваных царапин сочилась кровь. Её было немного, словно меня цапнула кошка, но запах… Он был сильным. Настолько сильным, что перебивал сладковатый аромат ванили и миндаля, исходивший от Бастет.

– Маат, ты слушаешь меня?

– Да, – сглотнув, ответила я и спрятала руки в складках одеяла.

– Ты должна понимать, как всё происходило. Должна знать, что представляла для Исиды и правления Осириса огромную опасность. Исида требовала твоей головы, но Осирис ослушался приказа жены и решил оставить тебя в живых взамен на то, что ты добровольно передаёшь ему свою силу, как когда-то это сделал Гор. Исиде он сказал, что убил тебя, а нам всем приказал держать в тайне, что ты живёшь среди нас в Дуате. Долгие столетия Исида жила с мыслью, что их единственная опасность мертва.

– В какой момент что-то пошло не так?

Что-то. Или всё.

– Исида узнала, что ты жива, и пришла убить.

– Я жива, – прошептала я, честно говоря, будучи не совсем в этом уверенной.

– Да. А Исида мертва. Ты убила её.

Внутри меня словно щёлкнул переключатель. Аника Ришар в ужасе забилась в угол, и на смену ей пришла Маат. Она расправила плечи и с достоинством приняла эту новость. Новость… Каким же странным был этот эффект новизны от фактов, к которым я имела непосредственное отношение.

– Узнав обо всём, Гор пришёл к Осирису и потребовал твою голову. Когда Осирис отказался отдавать тебя, то сперва пытал его, а потом, когда узнал, что Око больше не принадлежит Осирису, просто убил, – прошептала Бастет. – Но Осирис передал Око, ключ от Дуата и Источника, тебе незадолго до своей смерти. Скорее всего, он знал, что Гор придёт забрать его силой. Гор умел контролировать сознание, он мог принудить Осириса добровольно отдать ему Око, если бы оно ещё было у него.

– Но как он убил его, если низшие, – я прочистила горло, – бессмертны в Дуате?

– Осирис был богом высшего мира.

Ладно. Я всё равно ничего не понимаю, так что эта деталь казалась незначительной.

– Открыв Дуат, ты приняла эту силу. Теперь она внутри тебя и нужна Гору.

Я не чувствовала внутри себя никакую силу. Только пустоту, кипящую, словно лава, и моментально уничтожающую всё плохое и хорошее.

– Кто-нибудь в курсе, что будет, если всё закончится тем, что Гор завладеет Оком? – подыскивая себе пути очередного побега, уточнила я.

Бастет ничего не ответила, но сам факт того, что я озвучила подобный вопрос, заставил её напрячься.

– Ты сказала «добровольно»… – продолжала я.

– Получить силу Ока можно лишь в том случае, если предыдущий хранитель самолично передал его. Осирис знал, сколь велико будет искушение заполучить подобную власть, поэтому любой, кто пытался свергнуть его, в конечном итоге погибал.

– Тогда я откажусь отдавать Око Гору, а если он попытается убить меня, то…

– Мы не уверены, что в таком случае он умрёт, ведь вы оба бессмертны.

– Тогда Гор попытается принудить меня отдать Око добровольно. Но как это возможно? Как можно заставить кого-то сделать что-то не по своей воле?

– Гор умеет контролировать разум. Этим редким и безумно опасным даром обладает лишь он и… ты. – Губы Бастет напряжённо поджались и изогнулись в сочувствующей улыбке. Она словно извинялась за то, что я родилась с мишенью во лбу.

Не усидев, я слезла с кровати и стала ходить по комнате, громко, протестующе шлёпая босыми ногами по холодному полу.

– Я знаю, что тебе сложно это принять, – наблюдая за тем, как я мечусь по комнате, словно муха в консервной банке, сказала Бастет и сложила руки на коленях. – Но теперь у тебя будет время всё обдумать, пока Гор лично не пришёл за тобой.

От напоминания о том, что за мной охотилось древнее, возможно, сильнейшее в мире существо, снова задрожали руки. Я с трудом справилась с тем, чтобы налить воду в стакан, и сделала несколько глотков, поглядывая в приоткрытое окно.

Фирузе и Ахмет хлопотали у подножия мечети. Кажется, они раскапывали и закапывали одну и ту же клумбу уже в пятый раз. С частотой в десять секунд они одновременно бросали взволнованные взгляды на дом, о чём-то шептались и возвращались к работе. Они знали, кто навестил меня. Они верили в неё. Как много людей во всём мире сохранили веру?

Знала ли Бастет, как сильно изменился этот мир? Знала ли, что люди перестали верить в богов тысячелетия назад? Знала ли, что они не только догнали их в развитии, но и превзошли? Знала ли, что боги не смогут склонить, поработить и заставить их подчиняться? Люди давно научились выживать без их милости. Люди давно научились воевать.

Бастет подошла к окну и кончиками пальцев отодвинула занавеску.

– Я помню это место величественным, богатым и полным жизни. Тысячи людей стекались сюда, чтобы принести жертву и помолиться. Теперь остались лишь эти двое. Скажи, Маат, всё действительно так? Люди больше не верят в нас?

Я поставила пустой стакан обратно на стол и опёрлась на него поясницей.

– Ты не узна́ешь этот мир.

– Я уже не узнаю его. – На секунду улыбка Бастет превратилась в оскал. – Ещё ни одна душа не попала в Иалу. Анубис признал виновными всех, кто потерял веру или принял веру в лжебогов. Сотни тысяч преданы забвению, а их сердца сожрала Амат.

Кем бы эта Амат ни была, мы бы не подружились. Мне не нравились те, кому нравилось есть сердца.

– Теперь они верят в науку, – неуверенно пробормотала я. Бастет фыркнула:

– Наслышана.

– Людям не удалось подтвердить ваше существование, и они перестали верить в то, чего никогда не видели.

– За это им придётся поплатиться. – Она отошла от окна, разгладила складки плаща и сказала то, от чего у меня вскипела кровь: – А тебе придётся забирать их души, Маат. Чтобы восстановиться, нужно вернуться к тому, от чего ты сбежала. Только так мы сможем узнать, что случилось после смерти Осириса.

Я знала, что потрачу несколько бессонных ночей, обдумывая то, что рассказала Бастет, но одно казалось очевидным.

– Гор мстил за смерть матери. И он жаждал власти.

– Да. И из-за этого началась бы новая война. Поверь, нам не впервой. Мы бы справились. У твоего поступка была другая причина.

– Вы спрашивали у Гора?

– Места, подобные этому, – она бросила короткий взгляд в окно, – существуют и в Дуате. Как только мы поняли, что не можем выйти в мир людей, Гор вместе с остальными высшими скрылся в храме, возведённом там в его честь. Высшие были под защитой и не выходили к нам. Опасались гнева Анубиса. Мы в не меньшем неведении, чем ты, Маат.

Ничего не ответив и прикрыв глаза, я сделала глубокий вдох. Второй раз сбежать не удастся.

– Ещё кое-что, – засуетилась Бастет. – Где Мираксес?

– Кто? – Я подняла на неё безжизненный, как мне казалось, взгляд.

– Где твоя хранительница?

– Моя кто?

Бастет цокнула языком и легонько шлёпнула себя по лбу.

– Агата Ришар – так звали маму этой девочки? – имея в виду моё тело, спросила она. – Амсет упоминал её.

– Да-а-а, – я неуверенно растянула звук «а» минимум на секунд тридцать.

– Ты сбежала из Дуата не одна. Честно говоря, я не знала, что связь между божествами и хранителями бывает настолько сильной. – Бастет развела руками. – Но всё это время Мираксес путешествовала по телам других людей вместе с тобой.

«Путешествовать» мне нравилось больше, чем умирать и насильно вселяться в ещё не остывшие трупы. «Путешествовать» звучало романтично, с нотками права выбора. Мне подходило.

Сложив губы в трубочку, я закивала головой и притворилась, что поняла, о чём она говорила.

– Я не знаю, где она. В последний раз мы виделись в отеле, в Каире.

Бастет задумчиво закачала головой.

– Скоро тебя найдут Дориан и Вивиан. Они присмотрят за тобой, а я буду навещать тебя как можно чаще, а пока ты должна набраться сил. Пообещай мне, что постараешься, Маат. Обещаешь?

– Да, – бездумно прошептала я, нервно сгрызая ноготь с большого пальца.

Но могла ли я обещать такое?

Следующие четыре дня показались бесконечностью.

В бескрайней пустыне мы были совсем одни: я, Фирузе и Ахмет. Пока последние занимались своими делами, я подолгу лежала в постели и смотрела в потолок. Без конца думала про Агату – точнее, Мираксес, – и вспоминала Дориана и Вивиан. Где они теперь? Увижу ли я их? Но самое главное – кто они?

Не зная, к кому обратиться, в один из дней, когда жара немного спала, я подошла к Фирузе, хлопотавшей в кустах, и спросила:

– Что вы знаете о хранителях?

Она удивлённо на меня посмотрела и замерла с куском земли в сжатой ладони. То, что Фирузе и Ахмет побаивались меня, я поняла по тому, как они сторонились и лишний раз не надоедали своим присутствием. За это я была крайне им благодарна, хоть и умирала от одиночества.

– О хранителях, которые служили богам.

– Вы говорите о жрецах, госпожа?

Бастет назвала их хранителями, но я не стала копать в суть того, почему формулировки отличались. Может быть, Фирузе говорила о ком-то другом, а может быть, людям было не положено знать всей правды. Но слово «жрецы» показалось мне знакомым.

Отряхнувшись от грязи, Фирузе отыскала взглядом Ахмета и кивнула ему головой. Старик выходил из дома с кухней и держал в руках кувшин с лимонадом.

– Пойдёмте, госпожа. Я покажу вам кое-что. – Женщина взяла с земли вязаную сумочку, достала из неё ключи и со странной улыбкой поманила меня за собой. У входа в мечеть она остановилась, чтобы поправить платок на голове. Я свой не снимала, опасаясь, что разлечусь на атомы под таким солнцепёком.

Мне показалось, что Фирузе сгорала от нетерпения, когда мы вошли в пустую мечеть и в молчании дошли до лестницы, ведущей вниз. Как и в остальных мечетях, в которых я была, внутри оказалось сдержанно и чисто. Несмотря на то что Фирузе и Ахмет верили в других богов, они с уважением поддерживали порядок в небольшой обители в самом сердце пустыни. Красный ковролин устилал пол. Куполообразные белые потолки не могли похвастаться роскошной росписью, но я всё равно засмотрелась, медленно и с трепетом вдыхая приятный аромат благовоний.

Взяв одну из свечей, Фирузе зажгла её и заранее приподняла над головой. Я с недоверием посмотрела на тёмную лестницу. Оттуда веяло зловещим холодом, но выбора, идти или не идти, не было.

– Храм Бастет разрушили во времена, когда на эти земли пришёл ислам, – говорила Фирузе, и каменные стены уносили её голос далеко вперёд, возвращаясь глухим эхом. – То, что вы сейчас увидите, госпожа, называется церемониальным залом. Это место было скрыто глубоко под землёй, поэтому его удалось спасти.

Фирузе попросила оставаться на месте, пока зажигала свечи.

– Чтобы случайно не поранились в темноте.

Обхватив себя руками, я следила за тем, как давно немолодая женщина частыми, но короткими, ввиду своего роста, шажками кружится в полутьме и прикладывает фитиль своей свечи к другим. Вскоре я начала различать очертания комнаты.

Фирузе причитала о былом величии этого места и извинялась за то, что не удалось сохранить его должным образом. Но она скромничала. Даже спустя столько лет после всех событий огромный зал внушал благоговение. Всё от потолка до пола – даже сетка паутины, которую я пока ещё не видела, но вскоре заметила и поёжилась, – хранило столько истории, что становилось жутко и одновременно трепетно. Каждый миллиметр помещения пропитался легендами, что передавались из поколения в поколение предками Фирузе. Церемониальный зал. Какая бы церемония здесь ни проводилась, лишь одна мысль о том, что это происходило тысячи лет назад, вызвала мурашки по телу.

– Те коридоры завалило землёй во время стройки мечети, – говорила она.

Вспыхнула последняя свеча в канделябре, прикреплённом к стене, и я ахнула, встретившись взглядом с парой изумрудов, помещённых в каменные глазницы статуи огромной чёрной кошки. Одно ухо величественной громадины откололось, как и кончик носа. Когда-то гладкая порода поцарапалась и сохранила былой блеск лишь в области шеи.

Кошка сидела в самом центре. У её лап стояла сотня расплавленных свечей. Фирузе подожгла немногие уцелевшие, осветив расписанный иероглифами пьедестал.

– «И вползут они на животах своих в царство тьмы, на страдания обречённые. И во рту останутся пеплом все могущественные империи…»[2]2
  Цитата из фильма «Париж, город мёртвых». (Прим. авт.).


[Закрыть]

– «И воздвигнется царство ночи, о котором столь долго пели мы», – окончила за меня Фирузе и согнулась пополам, чтобы провести рукой по выгравированной на древнем языке надписи. – Знание этих символов в моей семье передавалось из поколения в поколение. Легенда гласит, что под этой статуей путь в загробный мир.

От кошки исходила такая мощная тёмная энергия, что я без сомнений поверила в эту легенду. Многое из того, чему не верила Аника Ришар, оказалось правдой. Вымысла осталось слишком мало. К вечеру того дня, когда запылённая временем подноготная человеческой истории всплывёт на поверхность, люди не узнают собственные отражения. Ни одна наука не справится с последствиями таких открытий. Открытий, способных разрушить тонкую завесу между миром живых и мёртвых.

Могут начаться войны. Сотни, а может быть, тысячи религиозных войн. Миллионы людей обратятся в истинную веру, но останутся и преданные своим богам. А я, в свою очередь, не стану отрицать возможность их существования. Если древние египетские легенды отнюдь не беспочвенные сказочки, то сколько всего мы по-прежнему не знаем?

И воздвигнется царство вечной ночи…

– Смотрите сюда, госпожа, – поднеся свечу к дальней от статуи стене, позвала Фирузе.

Я подошла к ней и, прищурившись, вгляделась в символы, золотым тиснением переливавшиеся на чёрном камне.

– Жрецы богов, покровительствующие смертным. Они проводили жертвоприношения и замыкали цикл жизни человека. Тут написано, что Бастет даровала свои силы животным, дабы те помогали богам и людям. Многие жрецы когда-то были кошками.

Полгода назад я бы пришла в ужас от осознания, что Дориан и Вивиан действительно принадлежали к семейству кошачьих, но сейчас я не испытала ничего схожего. Аника Ришар догадывалась об этом, хоть и рьяно отрицала, лишь бы окончательно не тронуться умом.

– А это что? – Я подошла к другой стене и приложила кончики пальцев к изображению человека с волчьей головой. Все символы в зале были связаны между собой. Легенда о жрецах переходила сюда, но потом линия повествования расходилась в разные стороны.

– Анубис – великий бог загробного царства. После смерти душа человека попадает на его Суд, где решается, достоин ли смертный продолжения жизни в Иалу, или же его ждёт забвение.

– Поглотительница смерти? – Я вгляделась в надпись под изображением пугающе огромной собаки.

– Амат, чудовище, пожирающее сердца грешников, – с придыханием ответила Фирузе и положила руку на пока не сильно выпирающий живот.

– Вам с Ахметом нечего бояться, – ковыряя ногтем очертания странного животного, о котором упоминала Бастет, прошептала я. – Вы попадёте в Иалу, как и ваш будущий малыш.

Я вновь вспомнила об Александре Робинсе. Он ведь тоже верил во все эти легенды. Может быть, не совсем так, как хотелось бы Анубису и Бастет, но я надеялась, что его душа не сгинула в забвении, а отправилась в вечный рай.

– А это та самая легенда о войне Осириса и Сета, – продолжала Фирузе, не подозревая, чья дочь стоит перед ней. – Моя бабушка говорила, что здесь её оставила сама великая Бастет, когда явилась после постройки храма.

Я с трудом представляла красивейшую из ныне живущих и даже тех, что умудрились умереть, женщину с тесаком и приборами для наскальной живописи, но не стала говорить об этом Фирузе.

Кое-что о войне Осириса и Сета Аника Ришар, особо не слушая, всё же мельком узнала на школьных уроках. Кое-что на неосязаемом уровне я знала сама. Кое-что мне рассказывал Александр…

– Сет задумал погубить Осириса и, порубив его тело на четырнадцать частей, разослал их по разным концам Египта.

Исида, жена Осириса, нашла все части, кроме одной… его члена, – Фирузе хихикнула, но продолжила: – Когда она собрала тело мужа, то смогла зачать от его безжизненных остатков их сына, Гора. Впоследствии именно глаз Гора воскресил отца.

– И как она смогла зачать от него, если он лишился члена? – совершенно серьёзно спросила я.

– Об этом история умалчивает, – пожала плечами Фирузе.

– А Маат? Что известно о ней? – Собственное имя прозвучало таким чужим, что я поморщилась.

Женщина подвела меня к обратной стороне статуи кошки, присела на корточки и подсветила пьедестал. Среди сотен наспех нацарапанных имён я увидела лишь три знакомых: Маат, Амсет, сын Гора.

Осирис прятал меня в Дуате от своей жены. История тех лет не знала о моём существовании, но кто в таком случае поведал миру о Маат? Быть может, заперев врата в Дуат, я сделала это сама, ведь современная история знала моё имя. Быть может, это сделал кто-то другой. Тот, чьё имя было написано рядом с моим. Амсет.

Я не стала спрашивать Фирузе. Ответ на вопрос таился в сводках и легендах многовековой давности. Да и значения это не имело.

Боги канули, но возродились вновь. И то, почему я поступила так, как поступила, стало единственным, о чём я думала, пока спустя три дня на закате на горизонте не появились две машины.

Я сидела на пороге своего домика, очищала картошку и бросала её в таз с водой, чтобы хоть как-то помочь Фирузе в благодарность за её заботу. Рёв приближающейся машины не заставил меня поднять головы. Погружённая в свои мысли, я вытерла потный лоб полотенцем.

– Фирузе, госпожа!

Рёв по-прежнему сотрясал почти сакральную тишину здешних мест, хоть Ахмет и выключил двигатель. Пикап серого цвета, забитый коврами, которые шила Фирузе, принадлежал Ахмету. Лёгкую проходимость по бездорожью и песку обеспечивали огромные колёса. Вторую же машину я видела впервые в жизни.

Боги!

Нож с грохотом упал в таз. Вода брызнула в разные стороны, но там, куда она вылилась, меня уже не было.

– Какого чёрта? – Я бежала и размахивала руками, как умалишённая. Споткнулась, чуть не упала, выровнялась и почувствовала, как слёзы обожгли щёки.

Вивиан придерживала дверь машины и смотрела на меня с какой-то странной светлой грустью.

– Вашу мать, как вы здесь оказались? – рыдая от радости, что меня нашли и спасут из тлена одиночества, кричала я.

Дориан выпрыгнул из машины, и, о боги, я никогда не была так сильно рада видеть его, как в тот момент.

– Солнышко, скучала? – просиял он, но я стёрла с его лица эту идиотскую улыбочку, когда врезалась в него на полной скорости и попыталась задушить в объятиях.

Я рыдала так громко, что меня слышали в Каире и в Дуате. Мои слёзы могли бы разлиться во второй Нил, но с заднего сиденья вылезла Агата Ришар – Мираксес. И крик, который она испустила, заглушил мои слёзы. Я вцепилась в неё дрожащими руками и поклялась, что больше никогда не отпущу, пока она сама этого не захочет.