Текст книги "Милый яд"

Глава двадцатая

= Шарлотта =

Следующий день шел до веселого медленно. Интересно, думал ли Тейт о сегодняшнем дне так же часто, как я (вероятно). Потом я задалась вопросом, думал ли Тейт о том же, о чем и я, когда думала о нем (ни малейшего шанса).

Когда часы пробили шесть, мой желудок сделал олимпийское сальто и упал камнем. Я огляделась, пытаясь найти повод остаться на работе. Рейган ушла. Как и Эбигейл и Ирен, другие мои коллеги. Я выполнила все задания, все оставалось в порядке, и знала, что Тейт заслуживал ответов о Келлане, какие бы неприязненные чувства я к нему ни испытывала. Пришло время встретиться лицом к лицу.

Ноги налились свинцом, когда я шла в кофейню через дорогу. Вина и ярость кружили во мне как водоворот. Вина – потому что я знала, что эта встреча с Тейтом долго ждала своего часа. Я так и не простила себя за то, что не связалась с ним после смерти Келлана. Думаю, что ему и Терри, по крайней мере, было бы немного приятно узнать, что у Келлана был один друг в школе. Но я так и не смогла заставить себя связаться с Тейтом, потому что была в ярости.

Что привело меня в ярость? Я была зла на него. Зла за то, как чувствовал себя Келлан, и за то, как он вел себя, когда мы встретились в его кабинете. Он словно подтвердил все ужасные слова, что говорил о нем Келлан.

Колокольчик над моей головой зазвенел, когда я вошла в кофейню. Это была «забегаловка по соседству», вдохновленная «Центральной кофейней» из сериала «Друзья». Уютные диваны, красочные кружки размером с ведро и плакаты местных групп и стендап-шоу.

Я стянула с шеи шарф и огляделась, почти сразу его заметив. Тейт сидел один в дальнем углу. Исполненный темной, грозной мощи, он восседал на нелепом желтом кресле, устроив руки на подлокотниках, как король на своем троне. Такой высокий, что его колени задевали круглый кофейный столик.

На Тейте была черная водолазка, обтягивающая крупные бицепсы, и серые брюки-сигареты. В мокасинах он выглядел как порнозвезда.

Заметив меня, он встал и сделал приглашающий жест. Я подняла взгляд к его лицу. Он не выглядел дерзким или беспечным. Ничего напоминающего того Тейта, которого я впервые застала в клинике. Черт, вокруг него даже как будто потрескивала аура.

Нет. Он был похож на темное облако, которое вот-вот разверзнется градом на мою голову.

Я направилась к нему, стянув берет с головы и бросив его на стол. Во рту у меня так пересохло, что язык прилип к небу. Должна ли я пожать ему руку? Обнять его? Как бы странно это ни звучало, мне казалось, что у нас есть что-то общее. Келлан.

– Что тебе принести? – спросил Тейт.

– Кофе.

– Какой кофе пьешь?

Вызывающий сердечный приступ в случае, если мы не закончим как можно быстрее.

– Американо. Без сахара. Без сливок, – я, конечно, пила кофе и с тем, и с другим. Но мне казалось неправильным беспокоить его такими обыденными вещами, как сахарозаменители, когда нас ожидал тяжелый разговор.

Я села напротив него. Тейт вернулся с чашкой дымящегося кофе и номером бариста, который она нацарапала на листовке. Он поставил кофе передо мной и, скомкав бумажку, выбросил ее в мусорное ведро. Я покачала правой ногой и увернулась от его взгляда, когда он сел на свое место.

Тейт сразу перешел к делу.

– Ты вообще собиралась связаться со мной и рассказать о Келлане, если бы мы не встретились через Рейган?

– Наверное, нет, – честно ответила я, вспомнив, что ему нравилась моя бунтарская жилка. – Ты ему не очень-то нравился. Я сомневалась, что ты этого заслуживаешь.

Он на удивление спокойно кивнул.

– А как насчет моего донора спермы? Келлан тоже его не любил?

Я покачала головой, не удивившись, что он так обозначил своего отца.

– Нет. С Терри я не стала говорить об этом открыто, потому что сама решила, что он засранец. Это было волевое решение.

Бледная тень улыбки тронула его губы.

– Давай начнем с начала. Как вы познакомились?

– Мы встретились в Сент-Поле, – я обхватила кружку с кофе, грея ладони. – Я познакомилась с Келланом в восьмом классе, примерно в феврале. Мы поладили.

Прошлой ночью, ворочаясь в постели, я решила быть разборчивой в том, что говорить Тейту. Я бы не стала лгать, но планировала исказить правду там, где это уместно. Не имело значения, был ли Татум придурком. Если вчерашний день что-то и доказал, так это то, что он заботился о Келлане. Этот мужчина погнался за мной до метро.

– Как вы познакомились?

На крыше.

– В классе. Он пришел туда, чтобы… – покончить с собой. – …подумать, и я пришла по той же причине. Мы разговорились. Тогда мы оба были очень подавлены и не рассчитывали друг друга найти. Думаю, мы сбросили нашу броню еще в коридоре.

Я не могла признаться, что мы встретились на крыше. Нет, ведь Келлан покончил с собой, сбросившись с нее. Тейт умный. Он сложит дважды два и получит полную картинку. И мое место в ней.

Но, позволив Тейту погрузиться в жизнь брата, я вроде как нарушу личное пространство Келлана. Предам его доверие. Я не могла попросить у Келлана разрешения раскрыть его самые глубокие, мрачные секреты, поэтому решила сообщать как можно меньше, но вместе с тем не оставив его брата без ответов.

– Насколько все было плохо? Депрессия? – спросил Тейт. Боль, исказившая его лицо, была такой острой, что у меня перехватило дыхание.

– Он не был счастлив, – я сделала глоток. На вкус кофе был как канализационная вода. Горький и мутный. Я поставила его на стол. – После первой же встречи мы стали друзьями. Я делилась с ним книгами для чтения, а он оставлял мне короткие рассказы, которые писал сам. Он был мастером слова.

Тейт уставился на меня, как будто мы все еще воюем. Возможно, так и есть.

– Он ненавидел меня, – сказал Тейт. Это был не вопрос, а утверждение.

Я пожала плечами. Это не было неправдой.

Тейт откинулся назад, проведя рукой по точеной челюсти. В нем было что-то очень темное и декадентское. Как будто под его прекрасной кожей, невероятно светло-серыми глазами, соблазнительным ртом и телом, над которым он так усердно работал, скрывался один лед.

– Он считал, что это я разлучил их с Терри, – сказал Тейт скорее себе, чем мне. Он называл его Терри, а не папой. Меня это почему-то не удивило. Все лучше, чем донор спермы.

– А разве это было не так?

Тейт нахмурился.

– Через пару лет после смерти матери Келлана Терри позвонил мне в четыре утра. Заявил, что не потянет воспитание ребенка. Он просто не был создан для родительских обязанностей. У него была дилемма – высадить Келлана у моего дома или отправить в школу-интернат. Я не был близок с Келланом – мы сводные братья, и между нами была разница более десяти лет, – но знал, что ему очень больно из-за случившегося с его мамой. Я только начинал учебу в ординатуре, безумно много работал. Но не мог позволить Терри бросить парня в каком-то модном колледже на севере штата. На следующий день я разорвал договор аренды своей квартиры, нашел дом на одну семью, который только мог себе позволить, и забрал Келлана. Наш донор спермы высадил его у моего дома по пути в Майами, где его ждала вечеринка с европейской моделью, которая пообещала отсосать ему за небольшую роль в одной из экранизаций по его книге. Спойлер: роль она не получила.

Его слова искромсали меня на источающие боль ленты, и мое тело сложилось, как оригами. Я попыталась скрыть кашель за глотком отвратительного кофе. Келлан этого не знал.

– Почему ты не объяснил это Келлану?

– Ложь причиняет боль. Правда убивает. Его бы уничтожила правда об отце.

– Если ты не хотел его воспитывать, почему же подал на установление полной опеки над Келланом?

Тейт уставился на меня так, словно у меня на голове была ваза с фруктами, и тогда до меня дошло.

Ну, конечно.

– Я этого не делал.

– Так мне сказал Келлан.

– Это сказал ему Терри, – если бы взглядом можно было убить, я бы покинула это место в мешке для трупов. Игра Тейта в гляделки не была шуткой. – Терри всегда умел отмазываться. Нет, если бы пришлось, я бы получил опеку. Так уж получилось, что Терри не проявлял никакого интереса к воспитанию Кела.

Я не могла знать, говорил ли он мне это для того, чтобы выжать как можно больше информации, или это правда от первого до последнего слова. Я знала, что Келлан не был лжецом. Но еще знала, что Келлан был подростком, который мучился от боли. Он смотрел на жизнь сквозь темные очки, испачканные последствиями того, что он был ребенком двух развращенных культурных икон.

– Келлан сказал, что ты отслеживал время, которое он проводил с Терри.

Я сжала губы, но моя обида на Тейта начала рассеиваться, как дым. Все, что он говорил, имело смысл. С чего бы молодой, амбициозный доктор, проходящий ординатуру, был так одержим желанием добиться опеки над своим сводным братом, которого едва знал? В этом не было никакого смысла.

– Келлан упоминал, что Терри давал ему таблетки? – глаза Тейта, в которых бурлил шторм, стали на оттенок темнее.

– Нет, не упоминал.

Он провел языком по нижним зубам.

– Да. Так я думал.

– В школе ходили слухи, что Келлан употреблял, – призналась я, – но мы никогда об этом не говорили. Я знала, что он обидится на меня, и не хотела терять его как друга.

– Он часто принимал таблетки. Каждый вечер после работы я первым делом совершал набеги на его комнату, ванную и кухню, чтобы найти заначку, а найденное спускал в канализацию. Я следил за его телефоном с помощью приложений и ездил к школе после двойной смены в больнице с налитыми кровью глазами, просто чтобы посмотреть, где он. Хуже всего то, что Терри ему помогал. Поняв, что Келлан отдает Терри деньги на обеды, я начал отправлять его в школу с едой в контейнере. Подумал, если у этого паразита не останется денежного стимула, он перестанет кормить своего сына таблетками. Чем больше я пытался помочь Келлану, тем сильнее он меня отталкивал.

Я не ожидала услышать такое. Узнать, как сильно Тейту было не все равно. Узнать, что это была не его вина. Я могла понять, почему Келлан хотел взвалить на него вину. Могла понять, что если тебя отвергает единственный родитель – это гораздо более горькая пилюля, чем ненависть к своему помешанному на контроле малознакомому сводному брату.

Он уставился на мою кружку, затем снова перевел взгляд на меня.

– Я дал ему все, что мог.

– Ты встречался с женщиной, которую он ненавидел, – огрызнулась я, наконец-то найдя брешь в его версии событий. – Он ненавидел Ханну.

– Я порвал с Ханной из-за Келлана, – Тейт оскалил зубы, дернувшись вперед, как будто я причинила ему физическую боль. Огонь в его глазах мог бы меня спалить. – Да и встречался с ней ради него, если уж на то пошло. В то время это казалось хорошей идеей. Медсестра. Милая, славная, заботливая. Южанка из большой семьи. С идеями типа одинаковых клетчатых пижам на Рождество и выпечки запеканок. Я думал, она сможет заменить никчемную мать Келлана, у которой случился передоз, пока Келлан спал в соседней комнате. Ты знала, что Келлан нашел свою мать, когда ему приснился кошмар? Он побежал в ее комнату и попытался разбудить ее. Она так и не открыла глаза.

Я рухнула навзничь и ущипнула себя за переносицу. Все в жизни Келлана подвели его. Его мать. Его отец. Его сводный брат. Я.

– Какое-то время Ханна пыталась, – объяснил Тейт. – Я думаю, она понимала, почему я держал ее рядом. Почему я выбрал ее. Она приложила все усилия, чтобы быть рядом с Келланом.

– Он представил мне другую версию. Келлан сказал, что Ханна была любопытной и занудной. Он всегда жаловался, что она пытается указывать ему, что делать, что носить, как себя вести.

Тейт скривил губы.

– Она чувствовала, как накаляется обстановка. Я начал терять терпение, поняв, что моя семья быстрого приготовления за целый год не дошла до готовности. Келлан не шел на контакт. Я был молод, у меня была новая работа, я тащил на себе крест – фамилию известного наркомана, и я воспитывал пятнадцатилетнего ребенка. Я был протухшим куском дерьма. И Келлан, и Ханна страдали. После того, как стало очевидно, что Келлан не собирается потеплеть к моей невесте, она сменила тактику.

– Военная школа, – я ущипнула себя за правую ногу, чтобы она не раскачивалась. Помню, как сильно ненавидела Ханну за то, что она предложила такое.

Челюсть Тейта дернулась.

– Он сказал тебе?

Я кивнула.

– Он был расстроен.

– Я не знал, что он знал. Она всегда поднимала этот вопрос, когда думала, что он не слышит. Это действовало мне на нервы. И хотя в то время мои отношения с Келланом были напряженными, я еще надеялся, что он одумается. Все поймет, когда вырастет. Когда Ханна начала настаивать на поступлении в военную школу, я с ней порвал.

Я посмотрела на свои колени.

– Он думал, что она бросила тебя, потому что ненавидела его. Жаль, что он не знал, как сильно ты о нем заботился. Он представил все совсем по-другому. Вот почему я подумала, что было бы неплохо ворваться в твой кабинет и хорошенько тебя унизить.

– Так вот что это было?

Улыбка в виде полумесяца украсила его губы. Я впервые увидела, как он по-настоящему улыбается, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Он был так похож на озорного, очаровательного Келлана, и в то же время был совершенно другим человеком. Я хотела протянуть руку и прикоснуться к нему, но это было бы безумием.

– Я хотела, чтобы ты почувствовал себя неловко, – призналась я.

– Взаимно.

– Миссия выполнена, – я усмехнулась, вспомнив, как вызывающе он смотрел на меня, пока трахал Эллисон. – Извини, что помешала.

– Извини за… – он замолчал. Я знала, за что извинялся Тейт. За то, что смотрел мне в глаза, пока был в ней. – Как бы то ни было, я всегда ядовитый кусок дерьма, но в День святого Валентина мудак на уровень выше.

– Те дни тоже дались мне нелегко. Мир?

Я согнула пальцы, протянув ему мизинец. Тейт обхватил его своим. Мы смотрелись вместе довольно смешно, поскольку он был намного крупнее меня.

– Мир.

Тишина повисла между нами, образуя невидимую черту, которую, как я знала, нельзя пересекать. Теперь все говорили наши глаза. Что-то между нами произошло. Своего рода принятие. Я простила его за то, что он был придурком, а он простил меня за то, о чем даже не подозревал. Ужасные вещи.

За то, что не дала ему утешения, когда могла.

За то, что скрыла от него всю правду.

За то, что скармливала ему ложь, которую так хорошо научилась говорить самой себе.

– Он никогда не говорил тебе, что хочет это сделать, верно?

Тейт не спрашивал.

Он умолял.

Он хотел верить, что все произошло неожиданно. Что никто из нас не мог этого предугадать. Что он не проигнорировал яркие предупреждения. Совесть подсказывала мне, что еще один удар по его разбитой душе ничего не изменит, но трусливая правда заключалась в том, что я не хотела, чтобы он меня возненавидел. Тейт – то единственное, что осталось от Келлана, и я не могла смириться с мыслью, что он снова будет меня презирать.

Я покачала головой, но не произнесла вслух слово «нет».

Ложь номер один.

– Думаю, он бы не стал, – Тейт потер подбородок. – Могу задать личный вопрос?

– Наверное, да.

– Вы были друзьями или между вами было нечто большее?

– Просто друзьями.

Ложь номер два.

Это я посчитала наполовину ложью. Между нами случился только один поцелуй, но я предпочту не говорить о нем Тейту. Подростковая любовь приносит самую большую боль. Она показывает силу, которой могут уничтожить вас другие. Я не хотела, чтобы Тейт посмотрел на меня и увидел другого человека, который ударил Келлана молотком в сердце. Тем не менее, слова осели пеплом у меня во рту. Я не была лгуньей.

Но стала ей сейчас.

– Спасибо, что уделила мне время, – он хлопнул по колену. – Я ценю это.

Может быть, от извинений Тейта, а может, от нежелания возвращаться домой и снова видеть лицо Лии, испещренное шрамами, которые оставил на нем момент моего безрассудства… Но внезапно мне очень захотелось провести еще несколько часов с этим мужчиной. Ровно до тех пор, пока я не удостоверюсь, что с ним все в порядке.

– Как насчет того, чтобы сходить в бар дальше по кварталу? – предложила я, ощутив прилив жара к щекам.

– Как насчет того, чтобы я вызвал тебе такси? – парировал он, сверкнув той редкой улыбкой Маркетти, которая сводила женщин с ума. – Думаю, тебе уже давно пора спать.

Придурок.

– Мне двадцать два.

Хорошо. Двадцать два мне исполнилось недавно.

– И все же, как минимум, на шесть лет меньше необходимого, чтобы нас видели вместе на публике.

– Мы сейчас на публике…

– Кофе равно дружба. Алкоголь же приравнивается к оральному сексу, – невозмутимо произнес он.

Я поперхнулась тем отвратительным кофе и забрызгала колени. Тейт непринужденно уставился на меня, как будто люди реагировали так на него на ежедневной основе.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать четыре.

– Не такой уж старый.

– Нет. И все же… – он встал, втиснув свое идеальное тело в черное пальто.

Я вскочила, чувствуя, как от паники участился пульс. Наконец-то я поняла – своим присутствием Тейт дарил мне утешение. Заставлял почувствовать, будто я сейчас с Келланом. Фу. Это естественно, не так ли? Не то чтобы он мне нравился или что-то в этом роде. Нет.

Тейт машинально забрал свой телефон и бумажник.

– Спасибо тебе, Шарлотта Ричардс. До свидания.

Он уходил. Я не могла его отпустить, особенно после всего, что он мне рассказал. После того, как узнала, что он стольким пожертвовал ради Келлана. Я замельтешила, судорожно пытаясь найти причину, которая могла бы побудить его остаться. Которая облегчила бы его боль.

Потому что я тоже ее чувствовала. Каждый день я просыпалась, зная, что подвела Келлана, опоздав в тот день. Что я разрушила жизнь сестры, совершив колоссальную ошибку. Даже представить себе не могу, что чувствовал Тейт, просыпаясь каждое утро.

– Знаешь, это я написала письмо директору Бруксу. О Келлане, – крикнула я вслед, зная, чем только что рискнула. Зная, что если он призадумается, то поймет истинное значение этих слов, и моя ложь по поводу того, что Келлан никогда не рассказывал мне о своих планах, рассеется, как пыль.

Тейт остановился посреди шумного кафе. Огни Манхэттена в окнах освещали его худощавую фигуру. Он выглядел как падший ангел, что было полным безумием, потому что Тейт был крутым доктором, а я – простым помощником агента. Он мог бы найти множество других женщин, желающих его спасти.

По-прежнему стоя ко мне спиной, он спросил:

– Какой твой любимый напиток, Чарли?

– Чарли? – сердце подпрыгнуло к горлу, почти готовое с глухим стуком упасть на пол, отрастить маленькие ножки и побежать к нему.

– Шарлотта слишком официально для тебя, – он все еще стоял ко мне спиной.

– Правда?

Он кивнул.

Мне понравилось.

Чарли.

– «Бад Лайт». Келлан обычно крал твою заначку и делился ею со мной.

Тейт повернул голову, еле сдерживая одну из своих улыбок «обрушь-звезды-и-нависни-над-луной», которые явно скрывал невозмутимым выражением лица.

– Я знал. Поэтому всегда покупал с запасом. О, и он бы надрал тебе задницу за то, что ты его заложила, Чарли.

Глава двадцать первая

= Шарлотта =

Мы направились в бар, мимо которого я проходила каждый день по дороге на работу, но никогда его не посещала. Несмотря на ровные отношения с коллегами, я не была большим любителем общения. Как и не была большой поклонницей пива. Но ради брата Келлана я взяла бутылку «Бад Лайт», когда мы уселись на два высоких табурета.

The Cut That Always Bleeds Конана Грея отбивал ритм от желтых неоновых стен. Я будто очутилась в подводной лодке и, если бы не успокаивающая сила серых глаз Тейта, ощущала бы замкнутость пространства. Он потягивал «Ржавый гвоздь», огромной ладонью сгибая подставку. Его руки очень меня отвлекали, поэтому я уставилась на деревянную стойку.

– У меня были подозрения, – я пыталась облегчить себе путь к истине. – По поводу того, что Келлан помышлял о самоубийстве. Но стоило мне поднять эту тему, он воспринимал, будто я его критикую, и останавливал меня. Не помогало и то, что со временем мы менялись по-разному. Я смирилась со своими переживаниями – ну, вроде как, – а у него их становилось больше. Потому-то я и обратилась к директору Брукс.

– Ты разговаривала с ней?

– Нет, написала письмо на четырех страницах. Но подписала своим именем и сообщила, что готова поговорить с ней, когда она будет готова. Но так и не получила ответа.

Тейт откинул голову назад и, одним глотком допив коктейль, со стуком поставил стакан.

– Она заглянула после случившегося. Произнесла какую-то дурацкую речь о том, как она поощряла учеников обращаться к психотерапевту и открыто говорить о своих чувствах. Сказала, что в Сент-Поле в распоряжении студентов всегда было два консультанта.

– Она знала, – пробормотала я. По крайней мере, она, должно быть, поговорила с Келланом, потому что он узнал, что я донесла на него, и заблокировал мой номер.

– Если только она читала письмо.

– Как можно не прочитать личное письмо? По-моему, это слишком заманчиво.

Тейт пожал плечами.

– Не для всех.

Я поверила ему.

Я верила, что он ничем и никем не интересуется. Своей неприкасаемостью он напоминал человека, который когда-то любил и потерял, но не собирался совершать одну и ту же ошибку дважды.

Я выгнула бровь.

– Значит, если бы ты обнаружил неотправленные письма Келлана, то не стал бы их читать, зная, что он этого не хочет?

Тейт сходу ответил:

– Я бы не стал.

– Даже если бы они были о тебе?

– Особенно, если бы они были обо мне.

Я прикусила нижнюю губу.

– Ты странный.

– А ты тянешь время. Расскажи мне больше о Келлане.

Я удовлетворила его требование.

Призналась, что это именно я каждый День святого Валентина ходила на могилу Келлана и оставляла там розы. Тейта всегда интересовало, кто это делал. Он тоже рассказал мне то, чего я не знала.

Например, Келлан был прекрасным спортсменом и в детстве пользовался некоторой популярностью, о чем я подозревала. Член команды по плаванию и звезда легкой атлетики. Затем случилась очень постыдная смерть его матери, которая наделала много шумихи.

С этого момента дети насмехались над ним из-за его испорченной семьи. Их родители запрещали с ним играть, а после смерти матери Келлана некому было отвезти к друзьям после школы. Его отец торчал в своей комнате, писал или развлекался, а брат изучал в Гарварде медицину.

Тейт рос с нормальной матерью, которая разбежалась с Терри Маркетти еще до рождения сына. Она привила ему все нормальное, что было в мире, а вот Келлан угодил в эпицентр урагана из проблемной модели, замученного творца и их публичной истории любви.

Тейт рассказал, что у Келлана были те же проблемы с психоактивными веществами, что и у Терри. Он равнялся на своего отца и пытался подражать ему во всем. Даже в дурных привычках. Мы обменивались воспоминаниями бог знает сколько времени, пока внезапно, после третьей рюмки, не замолчали.

Тейт уставился на стойку.

Я уставилась на него.

– У меня завтра дела с утра пораньше, – он зажал кредитную карточку между указательным и средним пальцами и протянул ее бармену.

Я порылась в сумке, чтобы тоже достать свою, но он накрыл мою руку ладонью. По рукам побежали мурашки, и я резко втянула воздух.

Он отпустил меня.

– Не трать деньги.

Бармен вернула ему карточку с чеком, а еще с салфеткой с ее номером телефона. Я внимательно наблюдала, как Тейт оставил ей тридцать процентов чаевых и скомкал салфетку в руке, когда она отвернулась.

Мы вывалились на улицу. Я обхватила себя руками, но не из-за холода.

Тейт начал ловить такси.

– Я поймаю тебе машину.

Бегло взглянув на телефон, я увидела, что уже половина двенадцатого, и в двадцать два года с куда большей опаской отнеслась к идее прогуляться в полночь по улицам Нью-Йорка, чем в подростком возрасте.

Мы действительно провели вместе пять с половиной часов?

Такси, застрявшее на красном свете, замигало нам, показывая, что сейчас подъедет. Мы одновременно повернулись друг к другу.

– Спасибо, что делаешь это, – он машинально сжал мою руку. Точно так же, как брал ту женщину.

Тейт делал все так бесцеремонно, что я задалась вопросом, способен ли он проявлять хоть какие-то чувства, не связанные с Келланом.

– Конечно. Я бы оставила тебе свой номер на случай, если ты захочешь еще поговорить о Келлане, но, насколько заметила, ты не силен в цифрах, – я имела в виду бариста и бармена с сегодняшнего вечера.

– Остроумно.

Я постучала по виску, не обращая внимания на слабую боль в груди.

– Оружие массового уничтожения.

– Держи это оружие запертым и в безопасности, – он поднял руку и потер большим пальцем мой лоб. В его глазах не отражалось ни одной эмоции. – Прощай, Чарли.

– Прощай, Тейт.

Машина остановилась у обочины. Я села в нее, а Тейт сунул деньги в руку водителю, забрал у него визитку и пообещал перезвонить, чтобы убедиться, что я благополучно добралась домой.

Я достала последний пенни Келлана и покатала его в пальцах, когда Тейт исчез в дверях бара, из которого мы только что вышли.

Зачем он снова туда вошел?

Чтобы договориться с той барменшей, дурочка.

Я не должна ревновать.

Не должна.

Но я ревновала.