Текст книги "Милый яд"

Глава двадцать шестая

= Тейт =

Я бросился наверх, как только Маленькая Лотти ушла. Маленькая. Лотти. В образе крошечной двадцатидвухлетней Лотти. Которая раньше проводила время в компании моего младшего брата. Неважно, совершеннолетняя она или нет – для меня Шарлотта все равно под запретом.

У тебя не было эрекции после того, как она поделилась с тобой своей большой тайной.

У тебя не было эрекции после того, как она поделилась с тобой своей большой тайной.

У тебя не было эрекции после того, как она поделилась с тобой своей большой тайной.

Спойлер: она у меня была.

К черту мою жизнь – Шарлотта плакала в моих объятиях, а у меня был стояк, как у тринадцатилетнего. Хуже всего, что Терри уличил меня в том, что я подонок. Он увидел выпуклость на моих штанах, когда я вскочил на ноги, чтобы захлопнуть дверь у него перед носом. Его брови взлетели вверх, как бы выражая: «это не мне надо мозги чистить».

Да пофиг. Дерьмо случается.

Прошел почти месяц с тех пор, как я занимался сексом. Точнее, с тех пор, как переспал с Эллисон у себя в кабинете. После того, как Шарлотта ворвалась в мою жизнь, словно заразная болезнь, я был сосредоточен на другом. А именно – на Келлане.

Не сомневаюсь, что Шарлотта чувствовала себя дерьмово, когда я чуть не вышвырнул ее вон – особенно после того, как она четыре часа помогала мне наводить в доме порядок. Потом у нее заурчало в животе, и я вспомнил, что, наверное, мне бы стоило ее накормить. Но чем больше времени мы проводили вместе, тем труднее мне было… ну, не знаю, держать себя в руках.

Когда я захотел войти в дом, Терри остановил меня, положив руку мне на грудь.

– Тейт, поговори со мной.

Я убрал его руку со своей груди и бросился вверх по лестнице, чувствуя себя гребаным ребенком. Он пошел за мной. И чего я убегаю? Он же не мог меня наказать – черт подери, это мой дом вообще-то.

– Что происходит? Эту комнату вылизали дочиста.

– Да, ну, ты же сказал, что это давно стоило сделать.

– Могу я хотя бы переночевать тут? Приносить ничего не буду. Буду рад просто поспать в настоящей кровати.

Его слова задели меня.

– Нет. Это кровать Келлана.

Он вошел за мной в мою комнату.

– Я горжусь тобой.

– Мне плевать.

– Знаешь, я встречался со взрослыми женщинами, и с молоденькими, и, честно тебе признаюсь, ничто так не бодрит, как молодая, привлекательная, веселая…

Оказавшись у дверей, ведущих в спальню, я в ярости резко повернулся к Терри. Отрешенно глядя, я швырнул его к стене, и он с такой силой влетел в нее, что висевшая картина упала на пол, и рама треснула.

– Ты не ведаешь, что несешь. Я не хочу, чтобы ты говорил о ней, думал о ней или вообще как-то ее упоминал. Ты меня понял?

Он уставился на меня во все глаза.

Я ответил тем же.

Я не из тех, кто применяет физическую силу, чтобы донести свою точку зрения. Но объяснить иначе не мог, поскольку не хотел, чтобы мой мерзавец-папаша крутился вокруг Шарлотты.

– Я ни на что и не намекаю. Просто пытаюсь заставить тебя чувствовать себя лучше.

– Ты мог бы заставить меня чувствовать себя лучше, позаботившись о своем собственном ребенке.

Он оскалился.

– Долго ты еще будешь меня этим попрекать?

– Пока не перестанешь обвинять меня в том, что произошло, – прорычал я в ответ.

– Я был пьян в ту ночь!

– Ты пьян каждую ночь.

– Нет, с тех пор, как переехал сюда. Черт, сынок, я трезв уже несколько дней. Ты даже не заметил. Я переехал, чтобы помочь.

– Ты можешь помочь, умерев, – как только слова сорвались с моих губ, у меня запищал пейджер. Я вытащил его из кармана и нахмурился. – Мне нужно принять роды, – спускаясь по лестнице, я показал на треснувшую рамку. – Убери это дерьмо.

Для меня всегда было так.

Жизнь переплеталась со смертью.

В ту ночь, когда умер Келлан, я принимал тройню. Мать, которая пыталась забеременеть в течение двух десятилетий, слушала, как я жалуюсь и размышляю о моем брате во время ее еженедельных осмотров под ритм тройного сердцебиения.

Она решила назвать одного из своих сыновей Келланом.

Вернувшись домой той ночью, я хотел рассказать об этом брату. Что теперь у него есть наследие, что кого-то назвали в его честь. И да, мир жесток и испорчен, но есть причины продолжать жить.

Мне так и не представился этот шанс.

Глава двадцать седьмая

= Шарлотта =

Прошлое – это охотник, и оно никогда не прекращает преследование.

Я перечитываю одну и ту же строчку в десятый раз, не в силах переварить ее. Мои мысли витали в другом месте. В спальне Келлана: если точнее, где я сидела между ног Тейта. Я крепче сжала маркер, провела кончиком по зубам и прикусила колпачок.

– Шарлотта, – Рейган выглянула из своего кабинета. – Мне нужно, чтобы ты вызвала курьера.

Я бросила рукопись в кучу макулатуры и схватила блокнот с ручкой. Отвлекающий маневр. Этого-то мне и не хватало.

– Адрес?

Она прислонилась к дверному косяку, положив одну руку на живот, а в другой держа толстый конверт кремового цвета. Необычный, запечатанный воском и с лазерным принтом.

– Клиника доктора Маркетти, – сказала она, совершенно не обращая внимания на мое душевное состояние. – Все написано на конверте.

Не успев встать, чтобы забрать конверт, я застыла, и ручка зависла над желтым стикером.

– К какому времени доставить?

– Как можно скорее. Это приглашение на гендерную вечеринку в следующие выходные.

Остальные приглашения были разосланы три недели назад.

Учитывая, что я никогда не пыталась и не хотела иметь ребенка, то не знала, когда родители обычно узнают пол ребенка, но в семь месяцев, кажется, поздновато.

Однако, учитывая позднюю беременность Рейган и ее многочисленные выкидыши, я не могла винить начальницу за то, что она хотела переждать возможные осложнения, а потом уже делала важные заявления.

Я открыла рот, чтобы заговорить, но она остановила меня поднятой ладонью. Рейган схватила со стола телефон и направила его на меня.

– И, пока ты не набросилась на меня с обвинениями, хочу сказать, что прекрасно понимаю, какая это безвкусица. Но я так долго ждала ребенка, и, проклятье, хочу всю эту чертовщину.

Мои губы изогнулись в улыбке.

– Не осуждаю. Я с нетерпением жду вечеринки, – я сняла колпачок с ручки. – Что написать в записке для получателя?

– Напиши… – она наклонила голову, не торопясь с ответом. – Я прошу прощения за приглашение в последнюю минуту. Хотела доставить его лично во время нашей последней встречи, но беременность затуманила мне мозги.

Я строчила в блокноте, не особо сосредотачиваясь на том, что писала.

– Понятно.

Уже вернувшись в свой офис и оторвав липкую записку от блокнота, я поняла, что написала только одно слово. Тейт.

Его имя смотрело на меня с желтого квадрата. После того как я пожертвовала первое издание «Волшебника страны Оз» и передала квитанцию о пожертвовании, меня ничто не связывало с Тейтом. И причин для встреч больше не было. Моя единственная живая связь с Келланом разорвана.

Я провела пальцем по его имени на конверте.

Что делать, что делать, что делать?

И, не успев себя отговорить, бросилась к кабинету Рейган и постучала в стеклянную дверь.

– Входи.

Я замерла за порогом, наполовину уверенная, что она учует ложь, если подойду к ней.

– Наш курьер сегодня и завтра занят. Хотите, отправлю его через два дня? Или могу найти другого курьера.

Рейган поморщилась, откинувшись на спинку кресла.

– В последний раз, когда мы пытались нанять нового курьера, посылка оказалась в Джерси. Можешь доставить приглашение сама? Возьмешь такси за счет компании.

– Конечно.

Рейган вызвала для меня «Убер» через свое приложение. Я ждала на тротуаре, безуспешно пытаясь почувствовать вину за эту ложь. Тщетно пытаясь не думать о том, что снова увижусь с Тейтом Маркетти.

Я не один год копила свою ненависть к нему, а он развеял ее меньше, чем за месяц. Если бы Келлан увидел, как в прошлую пятницу я уютно устроилась между бедер Тейта, обвивала руками его шею и положила подбородок ему на плечо, то назвал бы он меня предательницей?

А то. Если бы ненависть к Тейту Маркетти была олимпийским видом спорта, Келлан завоевал бы медаль. Он считал это работой, хобби и образом жизни.

Когда такси подъехало к клинике, на приглашении Тейта красовалась вмятина размером с мой большой палец. Водитель несколько раз кашлянул, пытаясь вышвырнуть меня из машины и не потерять при этом звездочки. Я сунула ему чаевые наличными и поплелась к вращающимся дверям из темного дуба.

Я должна была заниматься совсем другими делами: читать рукопись в офисе, отпроситься с работы, чтобы пожертвовать «Волшебника страны Оз» Келлана, разорвать отношения с братом, которого он ненавидел. И уж точно не должна была врать начальнице и искать предлог для встречи с Тейтом Маркетти. Но вот я здесь, еду на лифте в его офис. И останавливаться слишком поздно.

Как только металлические двери разъехались, секретарша подняла голову. С нашей последней встречи она подкрасила корни, перешла на балаяж и сменила контактные линзы на модные очки для чтения. Но на ее лице было все то же хмурое выражение, в глазах читалось узнавание, а к груди был приколот прямоугольный бейдж, на котором было написано «Сильвия».

– Вы записывались на прием?

Она прекрасно знала, что нет.

– Да, – улыбаясь, соврала я, но только потому, что заметила Тейта, выходящего из задней комнаты, и знала, что он вмешается.

В расстегнутом медицинском халате он зажимал под мышкой папку. Его волосы лежали волнами, на облегающей рубашке не было ни единой складочки, а брюки прикрывали ботинки на идеальную ширину ладони.

И, в отличие от меня, он выглядел хорошо отдохнувшим. Невозмутимым. Это вывело меня из равновесия и вынудило невзлюбить его немного сильнее.

Он являл собой все, что ненавидел Келлан.

Мои слова удивили Сильвию, потому что она ненадолго замолчала, застучав по клавиатуре.

– Я не вижу вас в расписании, мисс…

– Ричардс, – закончил за нее Тейт, смерив меня взглядом. Он явно не хотел меня видеть. Еще одно напоминание о том, что это была не самая лучшая моя идея.

Сильвия вскочила со стула. Я почти ожидала, что она сделает перед Тейтом реверанс, но Сильвия обхватила свое запястье другой рукой и принялась поспешно извиняться, как будто думала, что он обезглавит ее за плохое обслуживание.

– Мне так жаль, доктор Маркетти. Она сказала, что записывалась на прием, но я не могу найти ее в расписании и не помню, чтобы записывала. Могу сейчас же вызвать охрану.

– В этом нет необходимости, – Тейт прикрепил папку, которую держал в руках, к ближайшей двери и, не сказав больше ни слова, направился в свой кабинет.

Я пошла за ним, не обращая внимания на Сильвию, которая прожигала мой затылок взглядом. Тейт распахнул дверь и закрыл ее за нами после того, как я проскользнула в его кабинет.

Когда я была здесь в последний раз, меня отвлекали более плотские вещи. На этот раз я обвела взглядом каждый дюйм комнаты, желая узнать Тейта сильнее, чем хотелось в том признаваться.

Помещение ему подходило – сплошь темное дерево и скромная мебель. Клиническая пустота. Это место выглядело подходящим для того, чтобы сообщать плохие новости. Два стула стояли перед тяжелым столом из клена для получателей таких новостей, а один стоял за столом для сообщающего эти известия.

Во встроенном книжном шкафу стояли толстые учебники. Из широких окон открывался вид на город, настолько высокий, что люди были уже безлики, но еще различимы в толпе. За креслом перед окнами стоял мини-холодильник.

Противоположную стену украшали дипломы Лиги Плюща, сертификаты и награды. Я потрогала темно-синюю рамку Йельского университета, а потом перешла к малиновой из Гарварда.

– Где тебе понравилось больше? В Гарварде или в Йеле?

Я явно тянула время, и, естественно, это не укрылось от внимания Тейта.

– Почему ты здесь, Шарлотта?

– Келлан сказал, что вы с Ханной часто спорили за обеденным столом о том, должен ли он поступать в Гарвард или Йель, как будто он мог поступить в любой из них.

– Он мог, и поступил, – отрезал Тейт, интонация была столь же скудной, как и его терпение. – Почему ты здесь?

– Что? – я замерла на месте и повернулась к нему лицом, оставив на стекле отпечаток большого пальца. – Он сказал, что ему не хватало баллов.

На самом деле, он сказал, что не хочет подавать заявление. Насколько помню, его точные слова были: ни за что на свете.

– Почему ты здесь?

– Что ты имеешь в виду, заявляя, что он поступил?

– В декабре того же года он получил письмо о приеме в Гарвард. Раннее поступление. Особые условия. Спрошу еще раз. Почему ты здесь?

Я отшатнулась, как будто он нанес мне пощечину.

Келлан Маркетти, который ненавидел школу, организацию, чопорные исторические институты, подал заявление в Гарвард.

Я не знала, что потрясло меня сильнее: то, что он подал заявление, или то, что они приняли его с его оценками. Однажды Келлан упомянул, что Терри получил наследство от своей матери и растратил его на таблетки, из-за чего ему едва хватило на оплату обучения в Сент-Поле.

Тогда кто стал бы оплачивать ему учебу в Гарварде? Тейт?

Келлану оставалось три месяца до окончания школы, когда он мог свалить от обидчиков. Две недели до совершеннолетия и возможности сбежать от Тейта. Он не стал бы терпеть еще четыре года зависимости от своего брата, полагаясь на него в оплате обучения.

Но все же…

Он бы не стал подавать заявление, если бы не хотел туда поступить.

Вопрос «почему», годами ждущий своего часа, витал между мной и Тейтом. Я думала, что смирилась со смертью Келлана, выяснила причины, по которым он решил покончить с собой, и узнала все обстоятельства. Очевидно, я ошибалась.

Конверт смялся в моей руке. Теперь он напоминал дешевую вещицу с распродажи из магазина «все по девяносто девять центов».

Моя уверенность испарилась. Я уставилась на деревянные панели, глядя куда угодно, только не на Тейта.

– Я должна идти.

Тейт преградил путь, подхватив меня, когда я влетела ему в грудь. У меня запульсировала венка на шее. Его запах вторгся в небольшой промежуток между нами и вызвал у меня головокружение.

Я чувствовала себя пьяной. Теряющей равновесие. Словно падала по спирали, от чего никогда не оправлюсь.

Он понизил голос, но получилось грубо. Словно Тейт был на взводе.

– Зачем ты пришла, Шарлотта?

Он по-прежнему придерживал меня за локоть.

Я отступила назад, размахивая конвертом в воздухе, как полная идиотка.

– Рейган велела передать это тебе. Это приглашение на гендерную вечеринку.

Он уставился на мятый конверт, отпечаток моего большого пальца на нем и руку, которая держала его, а потом выхватил приглашение. У меня перехватило дыхание, когда наша кожа соприкоснулась.

Я сжала руки в кулак и засунула их в карманы платья, подергав торчащие в подкладке нитки.

– С вероятностью в девяносто девять процентов ты будешь там единственным мужчиной. Если придешь.

Ну вот и все. Ты сделала свою работу. Перестань болтать. Уходи, Шарлотта.

Тейт перевернул его, прочитал свое имя на лицевой стороне и бросил на стол в стопку благодарственных открыток высотой в фут.

Я расправила юбку платья.

– Ее отец умер два года назад. У нее нет братьев и сестер. А дети от донора спермы, так что на празднике не будет отца, – я смотрела на диплом Тейта, висящий на стене. – Ой. Верно. Ты же ее врач. Ты и так это знаешь.

О, боже. Чем больше я говорила, тем хуже становилось.

Тейт сел в кресло.

– Почему вы еще здесь, мисс Ричардс?

Да, хороший вопрос.

Я не могла сойти с места, уставившись на учебники у него за спиной, и выпалила:

– Ты должен мне подписанный экземпляр «Несовершенств».

– Отправлю его в ваш офис с курьером, – Тейт поднял бровь, бросив взгляд на приглашение. – Между прочим, они существуют. Раньше Рейган присылала курьера.

Мне нечего было на это ответить, поэтому сказала единственное, что пришло в голову:

– Не забудь ответить на приглашение.

Так бы сказала моя мама, и мои щеки вспыхнули.

– Ты придешь?

– Да.

Тейт схватил ручку и чековую книжку из ящика, но бросил их обратно внутрь, когда понял, что чеки закончились. Он опустил палец на кнопку внутренней связи.

– Сильвия, принеси мне подарок из кладовки.

Да, не стоило врать своей начальнице на работе, ради которой упорно трудилась и которую хотела сохранить, чтобы снова встретиться с Тейтом Маркетти. Какой в этом смысл, если он снова стал холодным и отстраненным, и совсем не походил на того мужчину, который утешал меня в пятницу после того, как я поделилась одним из своих глубочайших сожалений.

Я скрестила руки на груди, чувствуя, как на меня внезапно накатила горечь.

– У меня не было возможности сходить в библиотеку и пожертвовать книги. Скоро пришлю тебе бланк налогового пожертвования.

– Облом. Такая потеря для моего банковского счета.

Казалось, что кроме Келлана и Рейган, нас ничего не связывает. Нам не о чем говорить. И, сама не зная почему, я отказывалась принимать эту правду. Называйте меня упрямицей. Или идиоткой.

– Как поживают малыши от первого до седьмого?

Он прислонился к спинке кресла.

– Не понял?

– Те, которые должны были родиться в выходные.

– С первыми пятью все прошло нормально.

– А остальные? – мой голос дрогнул.

Тейт видел жизнь и смерть каждый день. Неужели это не напоминало ему о Келлане?

– Не торопятся. Но не думаю, что ты пришла обсуждать предстоящую стимуляцию родов. Как и не думаю, что пришла передать приглашение Рейган.

Нас прервал резкий стук.

Тейт не сводил с меня глаз.

– Входите.

В кабинет вошла Сильвия с высоким и узким подарочным пакетом. Она поставила его на стол Тейта и ушла, но перед этим бросила на меня косой взгляд. Под тонкой оберткой безошибочно проглядывала бутылка дорогой выпивки.

Тейт оторвал бирку со своим именем, просунул внутрь два пальца и вытащил карточку, бросив ее в мусорную корзину, не читая.

Я уставилась на карточку, немного наклонив голову, чтобы разглядеть наклонный шрифт.

«Доктор Маркетти, вы наш святой. Спасибо за то, что воплотили наши мечты в реальность. – Луиза и Тим Миллер».

Мечты. Тейт Маркетти исполнял мечты. Я чуть не сказала ему об этом. Просто чтобы посмотреть, можно ли собрать разбитые осколки его души.

Это не твоя проблема, Шарлотта.

Он – не твоя проблема.

Тейт подвинул бутылку вперед, чтобы я взяла ее с его стола.

– Я не прихожу на вечеринки, которые устраивают мои пациенты, особенно когда раскрывается пол детей, который я уже знаю. Но, пожалуйста, передай мой подарок Рейган вместе с самыми искренними поздравлениями.

Искренними.

Это слово ему вообще не подходило. И я решила, с непоколебимой убежденностью, что починить Тейта Маркетти невозможно.

Потому схватила сумку и направилась к двери.

– О, и мисс Ричардс? – моя рука замерла на ручке, но я не повернулась к нему лицом. – Пожелай Рейган удачи с мальчиками-близнецами.

Тейт вернулся к работе, просматривая какие-то папки на своем столе. Я повернулась и уставилась на него, больше шокированная тем, что он заслужил такую ангельскую репутацию доктора Чудо, чем тем, что он раскрыл мне пол.

Мне припомнилось, как однажды сказал Келлан: «Не жди ничего от Тейта. Если он несчастлив, никто другой не может быть счастлив».

Келлан понимал, что это наполовину правда. Тейт получал удовольствие от собственного несчастья. Он видел в нем покаяние и не замечал, какие раны оно оставляло в душах других.

Глава двадцать восьмая

= Тейт =

Вот забавный факт, который я вспоминаю каждый раз, когда помогаю ребенку появиться на свет – почти на каждое рождение в этой стране приходится смерть. В ночь, когда родились тройняшки Омри, умер Келлан. И с тех пор каждые роды я бросал вызов той безликой, что забрала Келлана. Вот почему я никогда не выходил из больницы в хорошем настроении, в том числе и сегодня.

Роды Трейси Уоллингфорд продолжались шестнадцать часов. У нее был незаинтересованный муж, который, готов поспорить на левое яичко, не приложит руку к воспитанию ребенка, и она умудрилась использовать все сленговые ругательства, как только я сказал ей, что эпидуралки хватит всего на час-два. К тому времени, как я поймал такси, город снова окутал свет.

Муж Трейси стоял перед больницей, раскуривая сигары «Лакшери Блэк». Заметив меня, он прижал палец к губам.

– Привет, чувак. Пусть это останется между нами, ладно? Трейси заставила меня бросить из-за ребенка.

У Трейси есть рот и нос, чтобы учуять запах. Наслаждайся разводом, алиментами на ребенка и потерей пятидесяти процентов имущества.

Но ради привилегии вернуться домой на минуту быстрее я заткнулся и кивнул сквозь густой дым, который он выпустил в мою сторону.

Я сел в такси и продиктовал водителю свой адрес.

– Разбудите меня, если засну. Пожалуйста.

Я вернулся в пустой дом. Терри бросил одеяло скомканной кучей в углу дивана и устроил беспорядок на кухне. Я выбросил недоеденную коробку хлопьев в мусорное ведро, не желая искушать судьбу, когда дело касалось чего-то, имеющего отношение к Терри, и сунул одну из картонных коробок с едой в микроволновку.

Она зазвенела примерно в тот же миг, когда я услышал звук с лестницы. Не было никаких сомнений, откуда он исходит. К чести Терри, я думал, что он нарушит правила гораздо раньше. Терри Маркетти обладал силой воли собаки, получившей лакомство, что объясняло череду событий со второго по шестой десяток его жизни.

Я последовал на шум за дверью Келлана. Через щель на весь коридор раздавался храп. Я распахнул дверь пошире и успел перехватить ее до того, как она ударилась о стену.

Терри лежал на кровати Келлана, положив подушку себе на грудь. Его рука свисала с матраса и что-то держала. Толстую стопку бумаги, скрепленную сверху зажимом.

Я перестал разглядывать Терри, зная, что взорвусь, если продолжу. По всему полу были разбросаны куски дерева от запертого ящика в столе Келлана. Сам стол был расколот посередине, как будто кто-то выдернул замок.

Игнорировать все установленные мной правила – это как раз в стиле Терри. Я рассвирепел. Впечатляющее достижение, учитывая, что и без того уже был на пределе. Я злился всю ночь, закипая каждый раз, когда моей пациентке приходилось умолять медсестру, чтобы та позвала ее мужа с перекура. К слову, она звала его четырнадцать раз, словно это ему нужно было отдохнуть в попытках вытолкнуть из себя младенца весом в девять фунтов.

Я подошел к окну, рывком раздвинул плотные шторы и обрушил на Терри водопад солнечных лучей.

– О, – он застонал и отпустил бумагу, чтобы закрыть глаза от света. Волосы у него были всклокочены из-за того, что он спал в странной позе. – Ты дома.

– Да, – выдавил я. Гениально, мой так называемый отец. – Я дома. У себя дома.

Часто ли мне хотелось затевать драки с Терри?

Только когда небо голубое.

– Нашел рукопись, – он зевнул и показал на беспорядок на полу. – Ее написал Келлан.

Звук имени Келлана из его уст вызвал типичную реакцию. Гнев. Затем по привычке подступило чувство вины, затмившее злость.

Я прислонился к дверному косяку, отказываясь заходить в комнату.

– Насколько помню, условие твоего пребывания заключается в том, что тебе нельзя заходить в комнату Келлана.

– Я искал зажигалку, – он почесал руку. Голую, как я заметил, и без свежих следов. Не то чтобы это имело значение, черт возьми. Терри предпочитал порошки, колеса, выпивку и сигареты.

Я перевел взгляд на его налитые кровью глаза.

– Ты сломал его ящик.

– Эй, зато другой я не трогал. Не похоже, что он им все еще пользуется.

Этот Терри – Терри-трезвенник – такой же отстой, как и его другая версия. Во всяком случае, я предпочел бы, чтобы он накачался кокаином и исчез из моей жизни.

Затеяв этот разговор, я понятия не имел, к чему он приведет, но с тех пор, как Терри открыл рот, я точно знал, чего именно от него хочу.

Я выпрямился и придержал для него дверь.

– Уходи.

– Что? Почему?

– Ты нарушил правила. Ты должен уйти.

– Я не могу спать на диване. Внизу холодно.

– На улицах еще холоднее. В чем ты скоро сможешь убедиться, поскольку нарушил условия пребывания и больше не желанный гость в моем доме.

Я снял с него одеяло, уставившись на совершенно новую вмятину на махровом покрывале поверх матраса. В этой комнате ничего не осталось от Келлана. Прошло четыре года, и мне наконец удалось стереть все следы моего брата из своей жизни.

Во всяком случае, видимые.

Похоже, до Терри наконец-то дошло, потому что он вцепился в край матраса, как будто ожидал, что я вытащу его отсюда.

– Мне нужно тепло, – настаивал он.

– Катись в ад. Слышал, там достаточно жарко.

– Но диван…

– Больше тебе не доступен, – я последовал за ним вниз по лестнице в прихожую и рывком открыл входную дверь. – Вон.

Тот факт, что здесь ему ничего не принадлежало, сделал его изгнание быстрым и удобным.

– Ты приготовил еду? – он поднял голову и принюхался. – Это лазанья? Уйду после того, как поем.

Я прошел на кухню, взял поднос для микроволновой печи и сунул его Терри, хотя, по идее, его нужно было погреть еще минимум три минуты.

– Уходи.

Он замешкал на пороге.

– Навсегда?

Я захлопнул дверь, как только он вышел за дверной проем.

И услышал, как он закричал за дверью:

– Я пойду к прессе! Вспыльчивый доктор оставляет своего престарелого отца голодать на улицах. Посмотрим, понравится ли тебе для разнообразия негативное внимание.

Я не ответил.

– А как насчет рукописи? – закричал он.

Я протопал обратно в комнату Келлана.

Собрал куски ящика с пола.

Забил на занозу, вонзившуюся в кожу.

Передо мной лежала рукопись. Я поднял ее, ощущая, как под тяжестью страниц заноза уходит глубже. Я смотрел на бумагу, но ничего перед собой не видел. Мои глаза горели от напряжения.

Я не читаю.

И, конечно, не читаю ничего из того, что написал Келлан.

Но все же мой взгляд упал на титульную страницу, после чего я засунул рукопись под кровать Келлана, а потом меня вырвало в мусорное ведро.

«Милый Яд».