Текст книги "Пьянящий аромат"

Мягко положив руки на плечи мальчика, Пегги слегка подтолкнула его к двери.

– И не возвращайся, – посоветовала она Джереми, – пока не научишься себя вести.

Разобиженный, Джереми захлопнул за собой дверь. Пегги повернулась к Эдварду, и он с огорчением заметил, что щеки девушки побледнели. Она смотрела на него глазами, такими же зелеными, холодными и непостижимыми, как лесные озера.

– Да, милорд? – вежливо спросила она своим низким, с хрипотцой голосом.

Вдруг остро ощутив, что они здесь одни, Эдвард в смущении уставился на носки собственных сапог. Что происходит? Он никогда прежде не чувствовал неловкости перед женщинами, над которыми одержал победу. Или Алистер прав? А вдруг он влюбился в эту несносную шалунью? Не может быть. Она же почти ребенок и совсем не в его вкусе. Ему нравятся холодные блондинки, а не пылкие брюнетки. А эта девушка, кто она? У нее даже нет титула.

– Лорд Эдвард? – Молчание слишком затянулось. – Что-нибудь случилось?

Эдвард вздрогнул.

– Нет, конечно, нет. Почему вы спрашиваете?

– Не знаю. – Пегги бесстрастно разглядывала его. – Но вы определенно чем-то обеспокоены.

– Я ничем не обеспокоен, – чересчур поспешно ответил Эдвард. Так не пойдет. Он должен взять ситуацию под контроль. А то получается, что девушка ведет разговор. Эдвард обнаружил, что его пальцы сжались в кулаки. Что с ним происходит? Может быть, он просто волнуется из-за того, что лишил невинности свояченицу? – Если что-то и беспокоит меня, – сказал он более уверенным тоном, – то множество дел, которые еще предстоят. Видите ли, я сегодня вечером собираюсь уехать.

Лицо девушки осталось непроницаемым.

– Вот как? – спросила она. – Вы уезжаете?

– Да, – кивнул Эдвард. – В Лондон. И боюсь, надолго.

– Как жаль, – проговорила Пегги, в голосе которой не промелькнуло ни капли сожаления. – Надеюсь, что там вас ждут приятные заботы.

Во имя всего святого, что это за девчонка? Эдвард никак не мог ее понять. Прошлая ночь была самой непостижимой в его жизни. Девушка, должно быть, чувствовала то же самое. Без ложной скромности, он вполне умелый любовник. И тем не менее, когда он предложил женитьбу, Пегги, ужаснувшись, отказала. Даже смешно: единственный раз в жизни он сделал предложение – и отказ. Хорошо же, второй раз он не допустит подобной ошибки. Он уедет, чтобы не подвергаться соблазну вновь очутиться в ее постели.

И Эдвард смог изобразить беспечного любовника столь же успешно, как и она.

– Да нет. Я еду в Лондон не по делам, – пояснил он, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. – Думаю, вам прекрасно известно, почему я уезжаю. Поскольку вы не прислушались к голосу разума и не приняли единственно правильного решения, согласившись выйти за меня замуж, полагаю, мне лучше уехать из Роулингза, чтобы то, что произошло прошлой ночью, не повторилось.

Он с удовольствием увидел, как от удивления у Пегги приоткрылся рот. Она почти сразу закрыла его и произнесла с восхитительной язвительностью:

– Мне казалось, лорд Эдвард, я объяснила вам, что не верю в институт замужества, а если бы и верила, то не вышла бы замуж за человека, который считает себя обязанным жениться на мне из чувства долга…

– Долга? – эхом откликнулся Эдвард.

– Да, долга. Я уверена, что вы это так называете. Вы предложили мне брак лишь потому, что считаете мою честь поруганной. Так вот, уверяю вас, моя честь со мной. Я получила прошлой ночью удовольствие, подозреваю, что и вы тоже. Но не понимаю, почему результатом этого должна стать или наша женитьба, или ваш отъезд из Роулингза?!

– Вы не понимаете… – Эдвард задрал голову и невесело рассмеялся. – Полагаете, я могу остаться после того, что между нами произошло?

– А почему нет? – пожала плечами Пегги. – Виконтесса была вашей любовницей в течение нескольких лет, и вы не считали себя обязанным жениться или убегать каждый раз в Лондон, переспав с ней.

Эдвард внезапно перестал смеяться. Он подошел к девушке и схватил ее за руку.

– Глупая девчонка. – Он сердито посмотрел на нее. – Я стараюсь поступить честно. Почему вы не желаете понять? Вы не думали, что можете забеременеть?

Пегги пожала плечами.

– Я не скажу, что отец вы, если это вас беспокоит.

– Черт! – выругался Эдвард, отодвинувшись от нее. Да эта девица не от мира сего! Она должна скакать от радости по поводу своей победы, а она вместо этого стоит тихо, как кошечка, и освобождает его от всякой ответственности. При любых других обстоятельствах и с любой другой женщиной он был бы несказанно рад. Девушка дает ему не что иное, как бесплатную лицензию на занятие с ней любовью, когда ему вздумается, без всяких условий, без выставления счета. Но это совсем не то, что ему нужно. Разве она не понимает?

– Все дело в том, лорд Эдвард, – невозмутимо продолжала Пегги, – что вы испугались.

Эдвард поднял голову и уставился на нее:

– Прошу прощения?

– Испугались, – повторила она. – Вот почему вы убегаете.

– Вы чертовски правы, я боюсь, – подтвердил он. – Никогда в жизни не встречал такую, как вы. Я не знаю, что вы выкинете в следующий момент.

– Вы не меня испугались. Себя.

– А-а, понятно. – Эдвард насмешливо покивал головой. – Ну конечно, я убегаю от самого себя.

– Совершенно справедливо. Вы испугались, что я и в самом деле стану вам небезразлична, а для сердцееда это непомерная ноша.

– И поэтому я предложил вам выйти за меня замуж? – Эдвард разозлился. – Потому что вы можете стать мне небезразличной?

– Нет. Вы попросили меня стать вашей женой, потому что сочли, что должны это сделать. И вы бежите, потому что боитесь, что я стану вам небезразлична.

Тряхнув волосами, Пегги развернулась на каблуках и бросилась к двери, но Эдвард опередил девушку. Он схватил ее за руку чуть повыше локтя и повернул к себе, как всегда рассерженный и восхищенный тем, сколько силы духа в этом маленьком теле.

Пегги сердито глянула на него, ее губы раскрылись, чтобы выпустить очередной заряд слов, но Эдвард приложил к ее рту свой длинный твердый палец и сказал:

– Хочу, чтобы ты поняла одну вещь. Я вернусь, и если окажется, что ты ждешь ребенка, то женюсь на тебе, и ты не остановишь меня никакими словами.

– Еще как остановлю, – возразила Пегги, ее губы мягко, но настойчиво задвигались под его пальцем. – Я скажу священнику «нет».

Он чуть сильнее надавил пальцем, видя, что гнев еще не исчез из ее глаз.

– Я сделаю так, как сказал, Пегги.

– Все же не понимаю, почему вы должны уезжать.

– Я объясню, почему. Ты одинокая молодая женщина, связанная со мной весьма хлипкими узами – только через брак сестры. Я одинокий мужчина, не имеющий родственниц женского пола, которые могли бы выступить в роли компаньонки. Нам никак нельзя оставаться под одной крышей, особенно после того, что произошло прошлой ночью.

– Но… – Пегги потянулась и с удивительной силой отбросила его руку от своего рта. – О прошлой ночи не знает никто, кроме меня и вас. Никто и не подумает ничего такого!

– Я знаю, – твердо сказал Эдвард. – И всегда есть опасность, что кто-нибудь пронюхает. Твоя служанка нас чуть не застала. А поскольку у меня такая репутация, что мне уже ничего не страшно, а твоя еще не запятнана…

– Меня не волнует репутация, – надменно заявила Пегги.

– Ты должна о ней заботиться. Знаю, все, о чем ты думала последнее время, это судьба Джереми, но когда-то нужно будет подумать и о себе. Тебе однажды захочется замуж, Пегги…

Она фыркнула.

– Несмотря на твои абсурдные идеи, – осторожно продолжил он, – ты молода и красива, и нет причин, почему…

– Я объясню, почему, – горячо перебила она. – Я видела, что замужество сделало с моей сестрой. Оно переменило Кэтрин. Она вернулась из Европы жесткой, злобной и жалкой…

– Виновато не замужество, Пегги, – устало произнес Эдвард. – Это сделал мой брат.

Пегги задорно тряхнула головой.

– Ее, как и миллионы других женщин по всему свету, загнали в ловушку брака без любви, откуда они не в состоянии вырваться, потому что женщины не обладают всей полнотой прав и не могут претендовать на развод, даже если над ними издеваются и бросают их…

– Давай не будем начинать снова. – Эдвард закатил глаза. – Пегги, я обещаю, что между тобой и мной такого не будет…

– Как же такого может не быть? Вы только из чувства вины предложили мне стать вашей женой! Это что, основа семейных отношений?

– Здесь не только чувство вины, – неуверенно проговорил Эдвард. – Ну конечно, меня влечет к тебе.

– Влечет ко мне? – Настала очередь Пегги закатить глаза. – Вы думаете, что раз я молода, мила и к тому же дама, то в голове у меня пусто. Я знаю, что говорю. – Зеленые глаза, пылающие негодованием, смотрели прямо на него. – Если я когда-нибудь выйду замуж, что под очень большим вопросом, это случится лишь по одной причине. Эта причина – любовь. Ни на что другое я не согласна.

Поскольку по взгляду Пегги было совершенно ясно, что любви к нему она не испытывает, Эдвард напряженно произнес:

– Ну, в таком случае нам больше нечего сказать друг другу.

– Что вы намерены делать? – требовательно спросила Пегги, притопнув ногой. – Оставаться в Лондоне до конца моей жизни?

– Нет, – ответил Эдвард. Он подумал, что было бы разумно прервать разговор, пока спорщики не перешли на личности, и повернулся к двери. – Лишь до тех пор, пока вы не выйдете замуж.

Он услышал, как Пегги вновь топнула ногой.

– И за кого это я должна выйти замуж? За кого?

Действительно, за кого, подумал Эдвард, но вслух не произнес ничего, кроме «До свидания, Пегги». Он не обернулся, потому что не был уверен, что, взглянув на нее, сохранит решимость уехать.

Глава 22

На следующий после охотничьего бала день к пяти часам вечера в замке Роулингз не осталось ни одной занятой гостевой комнаты. Виконтесса и ее друзья уехали вскоре после ленча, хотя и не без подозрительных взглядов и шушуканья в сторону Пегги. Девушку это совершенно не волновало, она была рада расстаться с ними.

Но, несмотря на полное безразличие, которое Пегги разыграла перед лордом Эдвардом в детской, она была глубоко несчастна в связи с его переездом из Роулингза. Понимая и умом, и сердцем, что стоит за его решением, она чувствовала полную опустошенность. Никогда, никогда Пегги не собиралась с ним спать и все же не понимала, что с ней происходит.

Она всегда гордилась тем, что живет головой, а не сердцем, но в ночь бала получилось так, что тело взяло верх, отставив в сторону и голову, и сердце. Было бы неправдой сказать, что она сожалела о происшедшем, потому что это было самое чудесное переживание в жизни Пегги. Но она сожалела о последствиях того, что случилось: лорд Эдвард счел себя обязанным предложить ей замужество.

А она, конечно же, ему отказала.

Пегги понимала, что такое решение могла принять только самая глупая девушка в Англии. В Лондоне полно матрон, которые не пожалели бы своих лучших драгоценностей, чтобы заполучить такого зятя. А она, Пегги, просто отмахнулась, словно ее пригласили на чай.

Но как же она могла выйти замуж за человека, который попросил ее об этом лишь из абсурдного чувства долга? Что это был бы за брак? Любое замужество – вещь довольно неприятная. А уж если оба супруга понимают, что их союз возник из-за минутной слабости… Нет, Пегги скорее умерла бы, чем ответила согласием на такое предложение.

Но это вовсе не значило того, что она не умирала теперь.

Потому что Пегги любила его. Она полюбила Эдварда в тот день, когда впервые увидела его в Эпплсби. То, что случилось в ночь охотничьего бала, вовсе не было моментом плотского влечения. Все произошло потому, что Пегги была безответно и бесповоротно влюблена в Эдварда, а его поцелуи прогнали все доводы рассудка.

Она отдавала себе отчет в том, что он ее не любит. Ни слова любви не сорвалось с его уст в те моменты в ее постели, когда наконец оба начали осознавать смысл содеянного ими. Он раскаивался и ругал себя, но ни разу не посмотрел на Пегги и не сказал, что любит ее.

И именно поэтому она не могла выйти за него замуж.

Если бы она была девушкой другого сорта, возможно, она и стала бы его женой и жила бы надеждой, что когда-нибудь в нем проснется чувство к ней. Но Пегги была слишком гордой. Если он не любит ее, то больше не получит, как бы она сама ни изнывала по нему. С ней останется память о той единственной, удивительной ночи, которую они провели вместе, и этого будет достаточно. Достаточно, чтобы поддерживать ее всю жизнь, думала Пегги с надеждой.

Дни растягивались в недели, суровые ветры декабря бились о камни дома, а чувство Пегги не притуплялось. Она решила, что, хотя ее сердце разбито, никто не узнает об этом. Она собиралась хранить любовь в полной тайне, которую никогда и никому не откроет, особенно объекту этой любви. Девушка прекрасно понимала, что она далеко не первая из тех, кто имел несчастье полюбить красивого сердцееда, и, несомненно, не будет последней.

Пегги еще никогда не влюблялась. Образ Эдварда запечатлелся в ее сознании и всплывал перед ее глазами в самые разные моменты. Она могла отправиться навестить какую-нибудь семью арендаторов, как внезапно нахлынувшие воспоминания о том, как руки Эдварда обнимали ее, его губы жадно ее целовали, заставляли девушку замирать на полушаге. Страстное желание вновь оказаться в этих объятиях было почти непреодолимым, но при этом Пегги осознавала, что Эдвард поступил правильно, покинув Роулингз. Такого больше повториться не могло. Минутная слабость могла привести к тому, о чем пришлось бы сожалеть всю жизнь – ведь у нее не было никаких причин надеяться, что Эдвард питает к ней какие-нибудь чувства, за исключением восхищения, которое ее красота вызывала практически у каждого мужчины.

Пегги страдала, не показывая своих чувств ни одной живой душе. Ни леди Герберт или ее дочкам, которые частенько навешали Роулингз в декабре, ни миссис Прейхерст, в которой она нашла спокойную, даже немного скучноватую компаньонку, и, уж конечно, ни Люси или Джереми. Она глубоко схоронила свою тайну, позволяя себе мечтать и плакать только в тихие минуты, когда сидела у камина, или ночью, перед тем как уснуть, хотя мысли об Эдварде, его ясных серых глазах, улыбающихся губах зачастую прогоняли сон.

Пегги знала, что сумела сохранить свою тайну. В отличие от героинь прочитанных ею романов она вовсе не худела и не бледнела. Девушка по-прежнему дышала здоровьем, и леди Герберт каждый раз всплескивала руками и говорила, что Пегги стала еще краше со времени их последней встречи. Девушка понимала, что старшая подруга вовсе не пытается льстить ей. Вирджиния говорила искренне. И правда, жизнь в замке Роулингз вполне устраивала Пегги. Появилась возможность проводить дни, играя с сиротами или за написанием писем членам палаты общин, а не суетясь вокруг плиты или штопая брюки. Если бы не тайная страсть к хозяину поместья, для Пегги это были бы самые счастливые дни ее жизни. Когда она заставила себя удовлетвориться благотворительной работой и присмотром за воспитанием Джереми, так и пошло.

Минуло Рождество, а хозяин дома не возвращался. Когда в сочельник привезли подарки от дяди, Джереми им не обрадовался, громко заявив, что ему нужен Эдвард, а не очередной батальон оловянных солдатиков. Пегги нисколько не порадовал присланный ей подарок – брошь из изумрудов, бриллиантов и рубинов, выполненная в форме розы. Она только взглянула на изящную вещицу, потом убрала бархатную коробочку в комод и постаралась о ней забыть.

Именно тогда, когда она уже уверила себя, что вполне может жить без него, в поместье вернулся Эдвард. Один. Без каких-либо объяснений. Просто однажды вечером он появился за обеденным столом, будто никуда и не отлучался.

К этому времени в замке произошли некоторые изменения, все по настоянию Пегги. Джереми больше не ел в одиночестве в своей детской. Он питался вместе со взрослыми, за обеденным столом. Миссис Прейхерст, несмотря на некоторое сопротивление нововведению, часто обедала вместе с Пегги, когда та приглашала ее немного посудачить за черепаховым супом. В Роулингзе в любое время могли появляться все дочери сэра Герберта, поскольку Пегги нравилось с ними общаться. Энн Герберт стала ее подругой и постоянной спутницей.

Поэтому, когда Эдвард появился в столовой, изумление Пегги по поводу его внезапного возвращения было менее очевидным, чем удивление Эдварда, когда он увидел там дюжину сирот, одетых в лохмотья и таращившихся на него, и Джереми, восседающего на его, хозяина дома, законном месте. Хорошо хоть, что миссис Прейхерст и дочери Гербертов уже удалились. Пегги не могла позволить себе показать кому бы то ни было свои истинные чувства. Она весьма прохладно поприветствовала лорда Эдварда и приказала сиротам не обращать внимания на сердитого дядю и спокойно доедать суп. Ошеломленный Эдвард плюхнулся на стул слева от Джереми и погрузился в мысли о том, что его возвращение, похоже, не вызвало восторга.

Пегги, заговорив с ним, не пожелала придерживаться хороших манер и на вежливые вопросы о ее здоровье отвечала с грубоватой прямотой, которая граничила с наглостью. Пегги была уверена, что не принадлежит к числу девиц, которые начинают вздыхать и заикаться, находясь в обществе объекта их любви, тем более было совершенно ясно, что он-то не питал к ней никаких чувств. Девушка предприняла экстравагантные попытки избавить Эдварда от мыслей о том, что она влюблена, и была груба, насколько возможно, чтобы при этом не оскорбить его.

Эдвард вернулся вскоре после Нового года – праздника, который Пегги и Джереми отпраздновали в обществе семейства Герберт. Хозяин замка сообщил, что его «задержала погода, сделавшая невозможным путешествие из Лондона в Йоркшир». Утром, на следующий день после его неожиданного возвращения в ее жизнь, когда Пегги украшала цветами из оранжереи Большой зал, она увидела Эдварда, спускавшегося по парадной лестнице, за которым поспевал Джереми.

Мальчик, который настолько быстро вошел в жизнь замка Роулингз, что даже Пегги несколько удивилась этому обстоятельству, был гораздо более многословен по поводу продолжительного отсутствия своего дяди. Его причитания: «Но почему? Почему дяде приходится быть в Лондоне так долго?» – слышались по всему дому, и Пегги неоднократно предлагала ему написать Эдварду и спросить у него самого, если ему так интересно. Ответы Эдварда – а тот регулярно писал племяннику – были явно невразумительными, и Джереми продолжал ныть.

Однако сегодня Джереми, кажется, добился своего. Дядя Эдвард наконец согласился уделить любящему племяннику несколько часов. Оба были одеты для прогулки на свежем воздухе – смелое решение, поскольку Пегги слышала, как за двойными дверями завывал ветер. Хотя был уже одиннадцатый час, солнце не появилось на затянутом тучами небе. Тем не менее, двое Роулингзов прошли мимо Пегги, даже не кивнув в ее сторону.

Она вдруг растерялась.

– И куда это вы собрались? – осведомилась она, ее голос источал мед, но зеленые глаза при этом метали молнии.

Джереми удивленно повернулся. Когда он увидел Пегги, на веснушчатом лице заиграла горделивая улыбка.

– А, Пегги, привет. Мы с дядей Эдвардом едем осматривать мои владения. Знаешь, мне пора начинать привыкать к обязанностям герцога.

Пегги в сердцах с силой воткнула в вазу перед собой желтую розу, стебель которой был сплошь покрыт шипами.

– Понятно, – произнесла она, одарив Эдварда мрачным взглядом. – Прелестно. А как же твой урок немецкого языка?

Джереми состроил гримаску.

– Немецкий может подождать, – сказал он. – Впереди еще целый день.

Эдвард, стоявший рядом с мальчиком со шляпой в руках, шагнул вперед, будто выступая ему на помощь.

– Нам понадобится час или два, мисс Макдугал, – проговорил он с тяжеловесной вежливостью. – Есть арендатор, которому я еще не представил нового герцога. У него сын, сверстник Джереми, и я подумал…

Пегги подняла брови.

– С каких это пор вы интересуетесь делами арендаторов Роулингзов, лорд Эдвард? – холодно спросила она. – Поправьте, если я ошибаюсь, но полагаю, что вы бросили все силы на поиски Джереми, именно чтобы не выполнять обязанности вроде этой.

Эдвард бесстрастно встретил ее взгляд.

– Я подумал, что, может быть, пора попробовать.

– Боже, – кротко проговорила Пегги. – В Лондоне, видно, и впрямь было скучно, коль у вас появилось страстное желание поближе узнать своих арендаторов. – Лучше бы она откусила себе язык, прежде чем сказать это, но, раз уж слова вылетели, их не поймаешь. Пегги и в самом деле вела себя как сварливая жена. Краска залила ее лицо, и все внимание девушка сосредоточила на цветах.

– Мне очень жаль, если дела, связанные с собственностью… – голос Эдварда зазвучал с сарказмом, когда он произносил последние слова, – заставили меня отсутствовать дольше, чем вам хотелось бы, мисс Макдугал. Однако с этим ничего нельзя было поделать.

– А мне нет никакого дела, лорд Эдвард, до ваших приездов и отъездов. – Пегги очень надеялась, что ее голос был полон презрения. – Если это не касается Джереми. Полагаю, вы не забыли вашу последнюю совместную прогулку.

Настала очередь Эдварда покраснеть. Пегги удивилась, увидев, как мощные скулы стали пунцово-красными, когда ему напомнили о печальных результатах охоты на лис.

– Нет, я не забыл, – возразил Эдвард, причем таким же сварливым тоном, как она. – Но визит к арендатору – это вовсе не охота на лис, мисс Макдугал. Никто не пострадает!

– Расскажите об этом фермерскому сыну, – многозначительно заметила Пегги. Юный герцог Роулингз, несмотря на вновь обретенный титул, считал себя обязанным макнуть лицом в снег каждого мальчишку, которого встречал. Пегги не знала, в курсе ли этой новой привычки племянника Эдвард.

– Я уверен, что в состоянии удержать его светлость, – сообщил Эдвард, – если тому что-нибудь придет в голову.

Пегги в этом нисколько не сомневалась, но, в отличие от Эдварда, знала о склонности Джереми кусаться.

– Если вам очень нужно ехать, – коротко вздохнула она, – то мне лучше отправиться с вами.

– Как вам будет угодно. – Эдвард пожал плечами. Не столько его покорный тон, сколько попытка избежать ее взгляда, утвердила Пегги в принятом решении. Она подняла подбородок – бессознательный жест, ставший во времена ее детства в деревне притчей во языцех, – и взглянула на Эдварда.

– Значит, я поеду, – сказала Пегги и отправила служанку за накидкой и головным убором. Сердце бухало у нее в груди. Господи Боже! Она ужасно волнуется, а нужно всего лишь доехать до фермера, который живет недалеко от них! Ну-ка, спокойнее, Пегги!

Но когда служанка принесла ее вещи, девушка с трудом завязала тесемки на капоре, так сильно дрожали пальцы. К счастью, была муфта, в которой можно было их спрятать. Пегги пошла рядом с Джереми и его дядей, и даже когда Эдвард подал ей руку, чтобы помочь подняться в экипаж, она была совершенно уверена, что он не заметил, как она возбуждена, снова очутившись с ним в близком соседстве. Девушка с беззаботным видом расположилась на кожаном сиденье, отвернувшись от Эдварда. Пегги почувствовала, как подались пружины сиденья под его весом, когда он устроился рядом. Джереми, как обычно, настоял на том, чтобы сидеть рядом с кучером, поэтому, когда экипаж тронулся с заснеженного двора, девушка вдруг обнаружила, что после более чем месячного перерыва впервые осталась с Эдвардом один на один.

Многое можно было бы сказать в такой момент. Пегги упрямо смотрела в окно, ее лицо было скрыто широкими отороченными мехом полями капора. Она поклялась не произнести ни слова, если он не заговорит первым. Эдвард сидел так близко, что своей ногой она чувствовала тепло его бедра, а порой, когда экипаж попадал в рытвину на дороге, он касался ее плеча. Наконец, после почти минуты молчания Эдвард кашлянул и неловко обронил:

– У Джереми, похоже, все было хорошо, пока я отсутствовал.

Пегги, не оборачиваясь, кивнула:

– Да, все хорошо.

Поняв, что развития темы не последует, Эдвард вновь кашлянул и спросил:

– Простите, мадам, я вас чем-нибудь обидел?

Этого было достаточно, чтобы оправдать внимание Пегги. Девушка повернула голову и взглянула в мрачные серые глаза. Он, было видно, искренне расстроен ее безучастностью.

– Обидели меня? – Девушке удалось изобразить простодушие. – Что вы имеете в виду?

– Я понимаю, что отсутствовал дольше, чем хотелось…

– А-а, это, – мелодично протянула Пегги. Она вновь стала смотреть на зимний пейзаж за окном экипажа. – Уверена, вы славно повеселились в Лондоне. Конечно, там больше развлечений, чем в йоркширских пустынях. – И взглянула из-под ресниц, чтобы посмотреть, как он среагировал на ее слова.

Эдвард чувствовал себя неуютно. Его рука без перчатки покоилась на колене, другая – на сиденье между ними. Пальцы на обеих руках непроизвольно сжались в кулаки. Пегги опять отвернулась, удовлетворенная тем, что он взволнован так же, как и она.

– В Лондоне у меня много времени заняли дела, – напряженно сказал он.

– Ну да, это вы уже говорит. Наверное, леди Эшбери была очень расстроена. – Пегги сладко улыбнулась.

Желвак на скуле Эдварда, который всегда перекатывался, когда тот злился, и по которому Пегги страшно соскучилась, пока он отсутствовал, начал двигаться. Заметив это, Пегги удивленно подняла брови.

– Наверное. – Эдвард отвел глаза – Я с ней почти не виделся в городе.

– Почти не виделись с виконтессой? – Пегги почувствовала себя до нелепости счастливой и, чтобы скрыть радость, хлопнула рукой по крыше экипажа, крикнув: – Джереми? Тебе там не холодно?

До них донесся недовольный голос мальчика:

– Нет!

– Хорошо, если замерзнешь, попроси Бейтса остановиться, пересядешь внутрь.

Джереми ничего не ответил. Он терпеть не мог, когда Пегги начинала нянчиться с ним. А девушка снова уселась на свое место и спрятала руки в мягкую меховую муфту, ее нос и щеки покраснели от холода, а сердце стучало от счастья.

– Ах, Пегги, – вздохнул Эдвард.

Взглянув в его сторону, девушка увидела, что он смотрит в окно.

В такой момент что-нибудь должно быть сказано, и Пегги, всем существом чувствуя его близость, буквально забилась в угол, ее сердце бешено колотилось в предчувствии. Неужели случилось чудо? Неужели Эдвард отверг виконтессу из любви к ней, Пегги? Неужели он в конце концов понял, что из всех утонченных светских дам в его окружении его сердцу милее та, которая рядом, в его доме? Что, несмотря на разницу в возрасте и опыте, они предназначены друг для друга?

Эдвард еще раз кашлянул.

– Я хотел спросить у вас… или, лучше, вам уже известно или еще нет… если…

Пегги, наблюдая его смущение, с ужасом поняла, что мужчина интересуется, не беременна ли она. Ее щеки загорелись, и, не выбирая слов, она брякнула:

– А вы не подумали, что я бы прямо сказала, если бы что-нибудь было?

На лице Эдварда проступило облегчение, но не полное.

– Ну, я не был уверен. Вы всегда были так тверды во… всем.

Чувствуя, что все ее лицо пылает огнем, Пегги повернула рычаг, чтобы опустить окошко. Холодный зимний ветер ударил в лицо и немного охладил ее разгоряченные щеки.

– Предложение, которое я сделал той ночью, по-прежнему в силе, – проговорил Эдвард своим густым голосом. – Если вас это интересует.

Пегги закрыла глаза, ощущая снег и лед у себя на лице. Она корила себя за то, что поступила глупо, настояв на участии в этой дурацкой поездке. В результате она будет чувствовать себя еще более жалкой.

– И мой ответ остается прежним, – твердо сказала Пегги. – Если вас это интересует.

Несколько минут Эдвард молчал, лишь скрип кожаных сидений, позвякивание металлических частей упряжи и хруст снега под колесами экипажа нарушали тишину. В душе Пегги молила Бога, чтобы он больше ничего не говорил. Она чувствовала, что, несмотря на всю решимость, может просто повернуться и сказать, что принимает предложение, – и будь что будет. Ну и что из того, что он не любит ее? Ее любви с лихвой хватит на двоих.

Неожиданно Эдвард заговорил:

– Думаю, вы рассмеетесь, услышав это, но Алистер… Вы ведь помните, Пегги, Алистера Картрайта? – После ее сдержанного кивка он быстро продолжал: – Чертовски неловко в этом признаваться, но Алистер последние несколько недель, знаете ли, неотступно преследовал меня. На самом деле одной из причин моего возвращения было его беспрестанное нытье. Боюсь, мой друг крепко вбил себе в голову, что влюблен в вас и что будет глубоко несчастен, если ему не позволят ухаживать за вами.

Если бы Пегги не пришлось все последние недели скрывать свои истинные чувства, она вряд ли смогла бы так хорошо притвориться. Ничем не выдав удивления, девушка улыбнулась:

– Да? Алистер Картрайт? Забавно.

– Забавно? – Кулаки Эдварда разжались. Он откинулся на спинку сиденья и улыбнулся. – Вряд ли Алистеру польстит ваша реакция.

Пегги опять механически улыбнулась. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы свыкнуться с мыслью, что Алистер Картрайт пылает к ней страстью. Да, он приятный, добродушный и весьма занимательный человек. Он мог бы стать неплохим мужем. Очень даже. Если бы она вообще думала о браке…

Но почему Алистер спросил об этом у Эдварда? Быть может, потому, что в качестве свояка Эдвард отвечает за нее? Но Эдвард больше, чем просто свояк. Знает ли об этом Алистер? Встревоженная Пегги обратила взгляд широко открытых глаз на сидящего рядом мужчину.

– А он… – Пегги не удалось скрыть волнения. – Он знает? Я имею в виду, ему известно о том, что было между нами?

Эдвард вздрогнул.

– Милостивый Боже, нет! За кого вы меня принимаете, Пегги? Может, я глупец, но я никогда не был подлецом!

Пегги, у которой отлегло от души, откинулась на спинку сиденья.

– Хорошо, и что вы ему сказали?

– Что я сказал кому?

– Мистеру Картрайту, – процедила Пегги. И вправду, мужчины порой бывают тупые, как пни.

– Алистеру? Об ухаживании за вами? Ну, я, естественно, запретил. Но он опасный человек. Он не оставит меня в покое.

– Вы запретили?

Эдвард не уловил злости в голосе Пегги.

– Конечно, запретил. Это абсурдно. К тому же он почти вдвое старше вас…

– А вы не подумали, что следовало посоветоваться со мной? – спросила девушка.

– С вами? – Эдвард повернулся к ней, его брови недоверчиво поднялись. Заметив, что ее губы сложились в зловещую складку, он покачал головой. – Я удивлен, Пегги. Вас только что забавляла мысль о его ухаживаниях…

– А почему нет? – Пока она не смотрела в его сторону, было несложно выдерживать легкомысленный тон. – Вы сами сказали перед тем, как уехать в Лондон, что мне когда-нибудь придется выйти замуж.

– А вы настаивали на том, что брак не входит в ваши расчеты…

– С тем, кого я не люблю, – быстро поправила Пегги. – Или с тем, кто не любит меня. – Эдвард бросил на нее острый взгляд, но пока он не успел вставить слово, девушка продолжала: – У меня было много времени, чтобы подумать, пока вас не было, и я решила, что в обручении нет ничего плохого. Так было бы лучше для всех, как вы верно заметили. Это заткнуло бы рот сплетникам, да и вам не нужно было бы нести ярмо ответственности.